The Void

      У Оксаны нет штор, поэтому Ева просыпается от восхода солнца над крышами Амстердама. Поначалу она не понимает, где находится, и прищуривается, чтобы разобраться, почему она не смотрит в потолок своей спальни, а затем вспоминает, и медленно поворачивается на другой бок.       Оксана все еще спит, лежа рядом с ней, и, боже упаси, она выглядит такой невинной со слегка приоткрытыми губами и длинными спутанными волосами. Ева тянется к своему телефону - она оставила его на полу у кровати - и цифровые часы на экране показывают 06:57. Она фыркает и кладет телефон обратно. Ева переворачивается и смотрит на Оксану, которая смотрит на нее в ответ.       Сердце пропускает удар. Вчера они довольно поздно вернулись в квартиру. Небо оставалось таким же безоблачным, открывая вид на море звезд над оживленном городом. Ева пыталась любоваться открывшимся видом, пыталась задержаться в том моменте, чтобы тщательнее рассмотреть великую красоту крыш, лунного света и различных созвездий, столь ясно сияющих прямо у нее над головой, но, тем не менее, ее взгляд неизбежно упал на Оксану, которая наблюдала за ней. Подойдя к Оксане, Ева молча стояла перед ней, ожидая появления обычной дерзости в ее глазах, ожидая, что они пойдут все по тому же старому шаблону действий, но Оксана смотрела на нее так же, как и на улице; неуверенно, открыто, с нуждой. Она сняла свои железные доспехи, бросила их на пол и нежно коснулась лица Евы, будто видит его впервые, будто она никогда не видела чего-то столь захватывающего.       - Привет, - шепчет Ева, смотря в яркие глаза Оксаны. В теплом утреннем свете они стали прозрачно-серыми.       - Привет, - отвечает Оксана. Она выглядит задумчивой. Она изучает лицо Евы, будто что-то ищет, а затем открывает рот, но вместо того, чтобы что-то сказать, она тянется к правой руке Евы, утягивает ее под одеяло и кладет себе между ног. На их озере штиль, плот в идеальном состоянии, а воздух свежий и тихий.       Прошлой ночью Оксана была податливой и восприимчивой, побуждая ее брать больше, брать все, что она хочет, будто акт прикосновения был самым чудесным, самым прекрасным, что могла сделать Ева. Теперь, прижимая свою руку к и без того влажной плоти, Ева задается вопросом: Оксана так просит прощения? Конечно, если она считает, будто ей вообще нужно прощение.       - Как спалось? - низким, почти как шепот, голосом спрашивает Ева. Она начинает слегка шевелить своими пальцами, пока блондинка все еще слегка сжимает ее запястье.       Оксана прикрывает глаза, а ее бедра слегка подрагивают.       - Очень хорошо, - хрипло отвечает она, начиная возбуждаться. - А тебе?       Ева протягивает свободную руку и стягивает одеяло, обнажая грудь и живот Оксаны. Взгляд брюнетки скользит по тускнеющим синим, пурпурным и желтым пятнам; она наблюдает за тем, как поднимается и опускается грудная клетка Оксаны, когда у нее перехватывает дыхание.       - Удивительно хорошо, - отвечает Ева и смотрит на свою работу - на шрам на обнаженном животе Оксаны. В ее собственном животе что-то неприятно сжимается. - Я вчера очень устала.       - Мм, - мычит Оксана. Похоже, ей трудно держать глаза открытыми. - Я тоже. Ты меня вчера измотала.       Она произносит эти слова с приподнятой бровью и довольной улыбкой, и Ева чувствует, как копирует это выражение, несмотря на то, как горят ее щеки.       В наказание за такую небольшую дерзость Ева оказывает давление подушечками пальцев, двигая ими по ровному кругу, и Оксана резко хватает воздух ртом, зажмуривая глаза. Она приподнимает бедра, вжимаясь ими в руку Евы; ее щеки принимают светло-розовый оттенок, а затем она поднимает голову, и тем самым ее губы оказываются всего в дюйме от губ Евы.       - Утреннее дыхание, - неровным голосом шепчет Ева.       - Тебя правда заботят такие вещи? - стонет Оксана, отчасти от раздражения, а отчасти от того факта, что Ева скользнула пальцами чуть ниже, внутрь.       Как же было бы замечательно, если бы они могли просто остаться в этом моменте навсегда, но возвращение домой совсем не за горами, и в груди начинает зарождаться неуверенность, а волны начинают бушевать, раскачивая плот. Если бы только она могла понять, почему Оксана трогает ее, даже не касаясь ее пальцем...       Оксана не дожидается ответа о необходимости чистки зубов; она наклоняется и притягивает ее в поцелуй, касаясь ее рта своими порезанными губами в движении, которое вызывает восхищение и пробуждает страсть, а затем она вцепляется обеими руками в темные локоны Евы, нежно притягивая ее голову к своему телу, направляя ее вниз.       Не переставая двигать пальцами, Ева целует груди Оксаны, проводит языком по синякам, облизывает шрам. Прикосновение губ к рубцу пробуждает в ней потребность обладать. Обладать так, как на протяжении почти года обладала ею Оксана.       Пальцы блондинки все еще путаются в темных волосах, и сверху раздается голос:       - Ниже, ниже, ниже, пожалуйста, ниже, - слова выходят неровными от напряженного дыхания Оксаны.       Ева ухмыляется в живот Оксаны. Она не удивлена; ее рот всегда был любимой вещью Оксаны - сразу после ее волос. Она убирает пальцы, - Оксана скулит - ложится между ее ног, накидывая их себе на плечи, и впивается пальцами в верхнюю часть ее бедер.       Быть инициатором - совсем другое дело, нежели лежать на лопатках и позволять Оксане делать то, что она пожелает. Ева чувствует, как просыпается ее внутреннее животное, и черт бы побрал разум и логику, она зарывается во влажную теплоту Оксаны.       Оксана что-то говорит, когда она прижимается к ней кончиком своего языка, но слова приглушаются ее бедрами. Ева останавливается и поднимает голову.       - Что? - выдыхает она; ее губы расплываются в победоносной ухмылке, потому что Оксана прикрывает глаза одной рукой, покраснев от щек до самой груди. Она сглатывает и опускает руку.       - Я сказала: спасибо за то, что осталась.       Ева еще никогда не слышала, чтобы у нее был такой серьезный, такой искренний голос, и ее глаза сияют, а весь ее растрепанный вид так непристойно возбуждает.       Ева чувствует ком в горле. Она тоже рада, что осталась, но в этом вся проблема, не так ли?       Не зная, что ответить, Ева скользит одной рукой по туловищу Оксаны, мягко сжимая ее левую грудь, а затем возвращается к любимому занятию Оксаны.       Оксана говорит что-то еще, но она ее не слышит, и на этот раз не останавливается, чтобы спросить, что она сказала.

***

      Немногим позже полудня самолет отправился обратным рейсом в Лондон. Ева сидит у иллюминатора в самом хвосте, держа в руке пластиковый стакан с белым вином. Места рядом с ней остались свободными (слава богу), и никто, кроме бортпроводника, подливающего ей напиток, ее не беспокоит.       Она смотрит в иллюминатор на чистое голубое небо, на гладкую воду под ним; оно так далеко, что она не может разглядеть даже волны.       Минус один час, плюс один час.       Ева потеряла час, когда летела в Амстердам, но возвращается домой она с гораздо большим, чем дополнительными шестьюдесятью минутами к своему дню.       Они ни в чем не определились. Наверное, потому, что ни одна из них не хотела испытывать неловкость, которая всегда сопровождает разговоры о том, что будет дальше. Ева не уверена, должно ли вообще то, чем они занимаются, идти куда-то дальше: Оксана поцеловала ее на прощание, одарила ее счастливой улыбкой и отправила в путь. Ева поехала в аэропорт, гадая, когда они снова увидятся, увидятся ли они вообще и при каких обстоятельствах.       Щеки заливаются румянцем при воспоминании о сегодняшнем утре, пока чувство вины начинает медленно проникать в тело, начиная с пальцев ног. Оно подбирается к ее скрещенным ногам, груди, пальцам, сжимающим пластиковый стаканчик.       Она замужем, и она не влюблена в Оксану, но на высоте тридцати тысяч футов над землей она наконец признает, что изменяет Нико - и изменяет ему уже давно.       Ева ненадолго задается вопросом, были ли последние двадцать четыре часа лишь идеальным, последним актом манипуляции, но что-то в легких шагах Оксаны, в ее поцелуе на ночь и почтительных прикосновениях говорит Еве, что ей все еще не все равно. Она до сих пор испытывает те же чувства, что испытывала и в «Андазе» - даже когда Ева отвесила ей пощечину - и, если такое вообще возможно, испытывает еще более глубокие чувства, а особенно после того, через что она прошла в Чечне.       Где-то кричит ребенок, и Ева вздрагивает. Медленно выдыхая, как она это обычно делает после долгого рабочего дня, она подносит пластиковый стакан к губам и перекатывает фруктовое вино во рту, и тут же с громким звуком включается предупреждение о необходимости пристегнуться. Ева убирает стакан на выдвижной поднос, застегивает ремень безопасности, а затем поднимает стакан и задвигает поднос. Все равно через несколько минут ее попросят об этом, а она не хочет ни с кем разговаривать, не хочет, чтобы ей кто-то приказывал. Она неподвижно сидит, глядя на каменистый берег через окно.       По спине пробегает дрожь от страха, медленно парализуя ее по всему телу. Из всех возможных исходов, которые она представляла себе, направляясь в Амстердам, ни один из них не сбылся, а теперь, сидя в салоне самолета, ей кажется, будто она падает с этой высоты без парашюта, взмывая своими серыми тлеющими крыльями, оставляющими за собой лишь пепел.       Шасси ударяются о взлетно-посадочную полосу, и оставшееся вино расплескивается в стакане. Она дома, но не знает, где хочет быть.       Как только самолет подъезжает к гейту и дверь кабины открывается, Ева с трудом поднимается со своего места и забирает свою ручную кладь с полки над головой. Она никуда не спешит, и потому сначала позволяет остальным пассажирам выйти из самолета. Когда она проходит кабину пилота и бортпроводники благодарят ее и желают хорошего дня, ее собственная благодарность выходит не громче шепота. Она потеряла опору и, очевидно, голос.       Поскольку она не оставляла вещей в грузовом отсеке, она проходит мимо отдела получения багажа, мимо таможни и выходит через раздвижные двери в зону прибытия аэропорта Гатвик. Она решает остановить такси и надеть наушники, чтобы водитель ее не беспокоил.       Ева думает о Нико. Она думает о том, как она будет встречать его в Хитроу. Почему-то эта мысль кажется неудобной и напряженной. Оксана знает, что она замужем, но она ничего не спрашивала о Нико, даже не упоминала его имени. Это хорошо, потому что, вероятно, это означает, что ей незачем причинять ему боль.       И в то же время это плохо, потому что так ей гораздо труднее понять, насколько глубоки чувства Оксаны.       Телефон начинает жужжать сразу же после того, как она встает в очередь на вызов такси, и на экране отображается «неизвестный номер».       Возможно, это звонок с работы.       Возможно, это звонок от Оксаны.       Оглянувшись по сторонам, Ева прочищает горло, надеясь, что ее голос будет звучать хотя бы отдаленно нормально, а затем берет трубку.       - Алло?       - Как прошел полет?       Конечно же, это Оксана. В груди тут же вспыхивает тепло, но она сразу же отталкивает его, заставляя вернуться туда, откуда оно пришло.       - Э-э, нормально. Все было нормально. Как, э-э... как ты?       Она прикрывает глаза ладонью, как сегодня утром это сделала Оксана. Ощущение такое, будто она семнадцатилетний подросток, который разговаривает со своей школьной любовью.       - Я в порядке, спасибо. Еду вот заказала. Ты сказала, что мне бы не помешало немного лишних калорий.       Ева и вправду так говорила. Рука опускается с глаз на рот, а затем ложится на шею.       - Заказала, говоришь? Я рада это слышать.       - Мне немного грустно из-за того, что тебе пришлось уехать.       У Евы останавливается сердце. Горло будто сжимают в тиски.       - Ты тут?       - Да, - быстро отвечает Ева и оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что на нее не направлены подозрительные взгляды. На нее смотрит мальчик, пока его родители ссорятся. Ева смотрит на него в ответ.       - Тебе грустно?       Нет, она не грустит. Она потеряна. Тем не менее, Оксана вряд ли это поймет, а Еве потребуется слишком много времени, чтобы объяснить ей это чувство, потому что она, черт побери, не знает даже, как объяснить его самой себе, поэтому она говорит:       - Да, грустно.       На линии раздается мычание, а затем знакомый звук. Оксана что-то ищет, в чем-то копается.       - У меня есть открытка.       Ева понятия не имеет, что это должно значить.       - Понятно. Э-э... от кого?       - От моего куратора. Он пришел после того, как ты ушла.       Сердце падает в пятки.       «Пожалуйста, не порти все», - молится она. - «Пожалуйста, оставайся такой, какой была».       - Это произойдет не сразу, потому что нужно организовать пару моментов, но он отправляет меня в Лондон.       Пауза. Ева не может придумать, что сказать, но затем Оксана мягко говорит:       - Хочешь увидеться со мной?       Хочешь ли? С вопросительным знаком. Оксана спрашивает, хочет ли она прийти, а не говорит ей прийти, она не командует ею. Оксана задает вопрос. Ева отходит от очереди в такси, потому что уверена, что закричит от этого разгорающегося в груди чувства.       - Я тебе правда небезразлична? - шепчет она, тут же жалея о том, что вообще это спросила.       - Конечно, небезразлична, - сразу же раздается ответ, без потребности в паузе, чтобы подумать, - ответ выходит как рефлекс.       Ева верит ей.       - Тогда почему ты не можешь просто остановиться?       А вот теперь повисает настоящая, долгая пауза. Ева задерживает дыхание.       - Нельзя использовать чьи-то чувства, чтобы заставить их делать то, что тебе хочется.       - О боже, - стонет Ева и зажимает переносицу. Какие слова, да еще и от Оксаны. - Мы говорим о... - она оглядывается, чтобы убедиться, что никто не подслушивает, - об убийствах, а не о том, какой фильм посмотреть. Перестань.       - Я это понимаю, но ты просишь меня прекратить заниматься тем, что у меня получается так естественно, и мне это не нравится. Тебе не обязательно принимать решение прямо сейчас, хорошо? - Оксана медленно выдыхает. - Я просто хотела сказать тебе, что я очень рада, что ты приехала ко мне. Мне это очень понравилось.       «И мне», - думает Ева, но мысленно видит, как Оксана входит в свой хищный образ, видит, как она точит нож или заряжает пистолет, видит брызги крови и слышит крик...       - А еще я хотела сообщить тебе, что я понимаю, если ты не совсем в порядке. Надеюсь, ты не думаешь, что я не понимаю, что происходит в твоей голове. Я понимаю, но я та, кто есть, и в противном случае я бы тебе не понравилась, не так ли?       Наверное нет, если быть полностью откровенной с собой. И все же.       - Почему тебе обязательно этим заниматься?       Из-за денег, конечно же. Из-за острых ощущений. То, что Оксана заботится о Еве, вовсе не означает, что обожание и чувства, которые она может испытывать, автоматически стирают ее основные побуждения, стирают суть того, что делает ее такой, какая она есть. Ева это понимает, но ей так хочется, чтобы все было иначе.       - Мне нужно делать свою работу, Ева. Мне нравится моя работа. Мне нравится моя жизнь, и моя жизнь становится проще, когда я хорошо выполняю свою работу. Меньше синяков.       Оксана всегда будет выполнять свою работу - в глубине души она это знает; она поняла это в Москве, когда Оксана выстрелила в Константина прямо на глазах у его дочери. Она поняла это после смерти Фрэнка Халетона; Оксана выполнила свое задание, хотя и знала, что Фрэнк уже все им рассказал.       Она будет продолжать выполнять свою работу. Она будет продолжать жить своей прекрасной жизнью. В конечном счете, так оно все и будет, независимо от ее отношений с Оксаной, независимо от того, чем они будут заниматься вместе или по отдельности. Оксана - создание, как и говорила Ева; она - сила природы. И никто, даже Ева, не сможет связать ей руки.       Придется ей к этому привыкнуть, если она не хочет, чтобы сегодняшний день стал ее последней встречей с Оксаной.       - Хорошо, - говорит Ева. А что еще она может сказать? В горле встает знакомый ком, угрожающий уничтожить все ее недавно созданные прекрасные воспоминания. Ее голос звучит напряженно и расстроенно. - Могу ли я подумать об этом?       Пауза, фырканье, а затем слегка раздраженный голос:       - Да, можешь. Но я хочу, чтобы ты прекратила это дерьмо а-ля «я тебя ненавижу». Ты никогда не презирала меня. Ты злилась на меня по многим причинам, и ты всегда хотела возненавидеть меня, но у тебя так и не получилось. Ты не можешь ненавидеть меня, и мы обе это знаем.       Ева хочет повесить трубку, потому что пошла она на хер за то, что посмела провести с ней психоанализ прямо по телефону.       - Я правда ненавидела тебя.       - Нет, не ненавидела. Да, конечно, немного ты меня ненавидела, прямо как и я немного ненавидела тебя за то, что ты практически разрезала меня напополам, но у тебя всегда были и другие чувства ко мне, и эти чувства значат гораздо больше.       Ева ненавидит, насколько хорошо та ставит свои слова, насколько она точна в своей сраной оценке, но в то же время она слегка впечатлена, слегка очарована тем фактом, что Оксана, очевидно, провела много времени, думая об ее мыслях...       ...и Ева понимает, что она только что претворила в жизнь очевидно точную теорию Оксаны, и серьезно, пошла она на хер.       Ева сердито стонет и буквально топает ногой, привлекая внимание пары охранников.       - Ладно, я тебя услышала. Поговорим, когда тебе станет лучше, ладно?       - Ладно, - выдавливает сквозь стиснутые зубы Ева. Хорошо, что они попрощались, потому что она не хочет в таком состоянии разговаривать с Оксаной. Рука, держащая телефон, дрожит. - Пока.       - Пока, Ева.       Звонок завершается. Ева сопротивляется желанию выбросить телефон в ближайшее мусорное ведро.       От Оксаны не сбежать. Ева не может сбежать от нее, вырваться из лоз, которые вросли ей в мозг, которые вросли в ее глупое, чрезмерно эмоционально сердце. Она не может вырваться на свободу, потому что с самого начала все, что хотела Ева, - это гнаться за Оксаной. Она бежала за ней даже тогда, когда ей следовало бежать в обратном направлении, подальше от опасности, и вот теперь она ее поймала. Она поймала живую Оксану, вот только ее лозы сковали сердце Евы.       Начинается дождь. Еве нужно укрыться.       Она должна вырвать из себя эти лозы, сжечь их, если потребуется, но она не может. Не хочет. Они были частью ее так долго, что она не хочет представлять, что будет без них.       Стоя под проливным дождем, Ева смотрит на свой телефон. Капюшон ее куртки свисает и закрывает экран, защищая его от воды, и она открывает новое окно текстового сообщения в групповом чате, участниками которого являются она, Кенни и Елена, и начинает набирать сообщение.       «Я не смогу. Простите меня».