The Void

      В следующе утро понедельника она остро ощущает себя в поезде, который мчится все быстрее и быстрее, который в конечном итоге сорвется с рельс и разобьется, похоронив ее в обломках.       В Воксхолл-Кросс Мэтью Дженкинс похлопывает ее по плечу и заверяет, что он бы протянул без нее один день, что она запросто могла бы остаться до вторника со своими друзьями в Амстердаме. Ева принимает его доброту с натянутой улыбкой и соглашается присоединиться к нему за обедом, рассказывает ему о своей поездке, обсуждает приезд венгерского министра, но все тело будто налито свинцом, и не только из-за постоянной лжи; она измотана физически, будто время, проведенное с Оксаной, было равносильно марафону.       Ева и Мэтью собрались выходить из здания СРС и у выхода из вестибюля столкнулись с Кенни и Еленой, которые с вежливыми улыбками подхватили ее под обе руки и извинились перед Мэтью, заявив, что она им очень нужна, чтобы обсудить организацию свадьбы их общего друга.       Они затащили ее в переполненную пиццерию на Миллбанк, усадили ее в будку и начали так быстро засыпать ее обвинениями, что она никак не могла разобрать слова, потому что говорили они одновременно, бросая такие фразы, как «ты совсем из ума выжила?» и «я тебя сдам, клянусь», а затем «мы все расскажем Нико» и, наконец, «что с тобой не так?»       Ева знает, что с ней что-то не так; иначе не объяснить то, что она приняла нелепое решение позволить Оксане разгуливать на свободе, позволить ей продолжать делать свою работу, позволить ей жить...       ...чтобы Ева могла ее видеть.       - Ты можешь просто объяснить, что случилось в Амстердаме? - спрашивает Кенни, наконец успокоившись. К ним подходит официантка, и Елена заказывает три газированных напитка и три пиццы «Маргариты».       Ева даже представить себе не может, как можно есть при таких обстоятельствах. Поезд, на котором она мчится, быстро сходит с рельсов; она прикрывает ладонью лоб и опирается локтем о стол. Она измотана, но все равно возобновляет свой рассказ, рассказываем им обоим о том, что произошло в Амстердаме, что случилось с Оксаной в Чечне, чем они вдвоем занимались и каково это было.       Когда она была там, с Оксаной, ей было так легко. Однако сейчас, когда она рассказывает об этом Кенни и Елене, точка зрения немного меняется, воспоминания теряют свою теплоту и легкость; они стали такими же тяжелыми, как и ее тело, над ними будто нависли темные тучи.       - Ты из ума выжила, - вздыхает Елена. Ева чувствует, как кивает в знак согласия.       Это правда. Она тупо смотрит вперед, на пространство между плечами Елены и Кенни. Официантка возвращается к ним с напитками; три кока-колы.       - Разве ты не понимаешь, что делает эта женщина? - продолжает Елена, сужая глаза, будто она не хочет верить в то, что Ева действительно настолько глупая. - Она же тобой манипулирует.       - Я это знаю, - шипит Ева и смотрит в окно. - Конечно, я это знаю, конечно, я знаю, что это нихуя не нормально, но вы не понимаете. Вы ее не видите. Кажется, будто она была совершенно другим человеком, как будто кадыровцы действительно в ней что-то сломали, и я просто...       Конец предложения умирает где-то в горле, и она протягивает руку к своему напитку, чтобы хоть дать хоть немного калорий своему телу.       - Она будет продолжать убивать людей? - спрашивает Кенни.       Ева смотрит на него. Он даже не моргает, он просто таращится на нее. Прикусив нижнюю губу, она медленно кивает и потирает глаза. Этим утром она не удручилась накраситься.       - Ева, что за хуйня? - шепчет Елена и обменивается озабоченным взглядом с Кенни. - Кого? Когда?       Ева пожимает плечами.       - Они над чем-то работают. Она сказала, что к ней приходил ее куратор и дал ей новую цель, и, э-э... это еще не скоро произойдет, но она прилетит в Лондон.       - Лондон, - фыркает Елена и оглядывает пиццерию. - Замечательно. Это просто замечательно, просто невероятно, серьезно. Она может убить одного из нас, тебе это в голову не приходило?       - Приходило, - признается Ева. - Но, думаю, она бы мне сказала. Она, кажется, э-э... не знаю, доверяет мне? Думаю, Амстердам был неким тестом, чтобы понять, как далеко я ради нее зайду, и, может...       - И как далеко ты ради нее зайдешь? - спрашивает Кенни, потому что именно над этим вопросом все они должны думать. Ева начинает размышлять о нем, услышав, как он покидает уста Кенни.       - Я не знаю, - честно говорит Ева. - Думаю... в смысле, если она причинит боль мне или тому, кто мне небезразличен, например...       - Например, Биллу? - встревает Елена и качает головой. - Она уже это сделала. Она зарезала твоего лучшего друга.       - Да, а я ранила ее, - говорит Ева, потому что так и было. Оксана развязала личную войну, зарезав ее друга в берлинском клубе, а затем Ева нашла Оксану и тоже ее пырнула, правда не насмерть. Вот так все просто. В каком-то смысле они поквитались друг с другом. Она прочищает горло. - Я, э-э... я понимаю, что я сейчас не в лучшем состоянии, так что я правда не понимаю, чего вы, ребят, от меня хотите.       Елена прислоняется к задней стенке будки и глубоко вздыхает.       - Без шуток, - она на протяжении целой минуты молча смотрит в окно, а Кенни смотрит на свою газировку, но затем Елена смотрит прямо на Еву скептическим взглядом и сводит брови. - Неужели он настолько хорош? Серьезно, что она там с тобой, черт побери, делает?       - О господи, - стонет Ева и закрывает лицо обеими ладонями. - Мы не будем об этом разговаривать. - Слова выходят приглушенными. - Я просто... мне нужно немного времени, хорошо? У меня в голове сейчас полная каша, и я понимаю, что это невероятный пиздец, но мне нужно немного времени, ладно? Можете просто дать мне немного времени, чтобы во всем разобраться? Я не могу сделать то, чего делать не хочу. Мне нужно прийти к мысли, что я хочу это сделать, как после Берлина. И мне жаль, но я не думаю, что это произойдет. Нет, мне не жаль, это даже хорошо, потому что это значит, что все будут в порядке.       - Значит, ей нужно убить любимого тебе человека, чтобы ты перестала смотреть на мир через пелену своей сумасшедшей влюбленности и наконец поняла, что ей место в сраной тюрьме? - шипит Елена, хватаясь за край стола и наклоняясь вперед, к Еве. У нее недоуменный взгляд. Елена откидывается и скрещивает на груди руки. - Знаешь, я просто скажу это. Я бы сейчас не хотела быть на месте Нико.       Ева смотрит на Кенни. Кенни смотрит на Еву. Приносят их «Маргариты», но никто, кроме Елены, не прикасается к еде.

***

      Просидев в оцепенении на работе до шести вечера, Ева садится на поезд в метро до Финчли. У нее появляется навязчивое желание; она хочет написать Оксане, но что она ей скажет? Вчера во время телефонного звонка она была слишком расстроена, чтобы сказать что-нибудь связное, и сегодня ей ничуть не лучше, но она хочет сказать хоть что-нибудь.       Может, Елена права. Может, Ева сошла с ума.       Нет, Елена права, но Ева уже давно сошла с ума. Это уже не новость.       Нико ждет ее возвращения с работы. Он сидит в кресле в гостиной, что-то читает и даже не поднимает глаз, когда она заходит и приветствует его.       Ева мысленно вспоминает их последний разговор друг с другом вчера вечером, когда он прилетел из Кракова. Все было хорошо - настолько хорошо, насколько могло быть, учитывая, как она себя чувствовала. Они не поссорились, его ничего не раздражало, и сегодня утром он вел себя совершенно нормально. А вот она - нет.       - Дорогой? - тихо спрашивает Ева. Это слово кажется таким странным, словно старая жвачка во рту. - Что такое?       Нико закрывает книгу, но не встречает ее вопросительного взгляда. Его пальцы перемещаются от книги к усам, слегка их потирая, а затем он кивает головой в сторону лестницы.       - Я закинул твои брюки в стирку, - сухо говорит он.       Насколько ей известно, стрика не заслуживала каких-то особых почестей.       - Хорошо? - медленно говорит она, потому что где-то должен быть подвох. Она чувствует, как по всему телу пробегают мурашки, а в животе все внезапно переворачивается.       Нико немного ерзает в кресле и копается в кармане своих штанов. Он вытаскивает помятую карточку с кусочком серебра и вытягивает ее перед собой.       Это билет на поезд, который она купила в Центральном Амстердаме, чтобы вернуться в аэропорт.       - У него вчера срок годности истек, - говорит Нико, прежде чем Ева успевает что-то сказать. - Второй класс, всего за пять евро, до аэропорта Схипхол.       Она могла бы сказать, что просто нашла этот билет. Она могла бы солгать, но ее лицо уже выдало ее с потрохами.       - Нико, дорогой...       - Не хочешь мне рассказать, что ты делала в Амстердаме, пока я навещал свою сестру? - очень медленно, очень строго проговаривает он. Ева знает, что он начинает закипать, и поднимает обе руки в воздух.       - Хорошо, - говорит она, чувствуя, как бешено стучит сердце. - Я была там по работе.       Нико встает и сует руки в карманы.       - По работе? - спрашивает он и пожимает плечами. - Как в Берлине? Как в Москве? - Он начинает повышать голос. Ева слышит страх, который он пытается скрыть. - Как в Париже, когда ты зарезала психопатку, а потом вернулась домой, будто...       - Послушай! - кричит Ева и убирает волосы с лица. - Все было не так, мне просто нужно было кое-что разузнать...       - Тогда почему ты не сказала об этом мне, когда мы говорили по телефону? - он срывается на крик и бросает билет в ее сторону. - Ты могла позвонить мне, ты должна была мне позвонить сразу же, как узнала, что тебе нужно улетать, да и вообще ты больше не должна заниматься этим дерьмом, Ева! Разве не в этом весь смысл твоей новой работы? Ты должна быть в безопасности!       - Я и так в безопасности! - кричит в ответ она и делает глубокий вдох, сжимая и разжимая ладони. Она не может говорить об этом, не сейчас. Она все еще напряжена после ужасного обеда с Еленой и Кенни, она все еще не понимает, что ей, черт побери, с собой делать, так что она не может разговаривать об этом с Нико. Только не снова. - Мне просто нужно было разузнать кое-какую информацию. Это заняло всего одну ночь.       - Мэтью был с тобой? - резко спрашивает Нико. Он так тяжело дышит, что она практически видит, как поднимается и опускается его грудь.       - Нет, - говорит Ева, потому что она уже так много и так долго лгала. - Я полетела одна. Все прошло нормально. Я все время была в безопасности.       И это тоже практически ложь; она не была в безопасности. Она никогда не может быть в полной безопасности с Оксаной, и все же...       - Как я должен доверять тебе, если ты мне о таком не рассказываешь? - кричит Нико; его руки рассекают воздух, и выглядит он так, будто в шаге от того, чтобы на кусочки разнести их стол в гостиной. - Мне нужно, чтобы ты была в безопасности! Мне нужно, чтобы у тебя была работа, которая не подвергает тебя опасности, никуда не отправляет тебя в одиночку, и ты вообще не должна была этого делать, потому что они знают, через что ты прошла!       - Конечно, они знают, через что я прошла, - фыркает Ева и потирает лицо. - Всем известно, что я сделала, но знаешь что? Ты не можешь вот так себя вести каждый раз, когда происходит что-то подобное. Не каждое дело как Париж, не каждое...       - Ты не сказала мне, что улетаешь! - перебивает Нико и тычет в нее пальцем. - Если твой муж не может знать, где ты находишься, то это место не безопасно, а эта новая работа должна включать в себя только отношения и связи между агентствами, так что на кой черт тебя отправляют в Амстердам, так еще и без Мэтью?       - Боже, - вздыхает Ева. Вот бы сейчас лечь в теплую ванну, взять бокал вина и находится где угодно, только бы не здесь. Он так напуган, так слеп, и она чувствует себя ужасно. Он даже не рассматривает возможность, что у нее может быть роман. Он разозлился из-за ее работы. - Я не могу тебе рассказать.       - Так ты... - Нико закрывает глаза. Кажется, он пытается успокоиться. - Ты снова за кем-то охотишься?       - О, ради всего... - она проводит рукой по волосам. Технически она ни на кого не охотится, потому что знает, где находится Оксана, и может добраться до нее, может запросто ее найти, если пожелает. - Нет. Не охочусь. Я просто... я у них новенькая, и я хочу сделать все как надо, так что мне показалось, что я должна полететь. Хорошо?       Интересно, сможет ли она когда-нибудь снова быть с ним полностью честной. Интересно, настанет ли такое время, когда она сможет говорить ему только правду или хотя бы просто быть с ним. Стоило бы прижать его к сердцу. Стоило бы сказать ему, что все будет хорошо, но ее сердце закрылось, и она не знает, что будет дальше.       - Не хорошо, - говорит он и мрачно качает головой. - Я не могу постоянно волноваться за тебя.       - Я не виновата, что это все, чем ты занимаешься! - огрызается Ева и тут же об этом жалеет, потому что его лицо совсем не скрывает боли, и он же так любит ее. Он любит ее, а ей кажется, будто он сковывает ее цепью, когда все, что она хочет сделать, - это...       А чего она хочет?       Она хочет быть свободной.       Как Оксана.       Может, даже с Оксаной.       Вот почему она не может заставить себя сдать ее, сопротивляться ей, покончить с ней. Все внезапно становится на свои места; а поезд движется все быстрее и быстрее, и он вот-вот сойдет с рельс, уже с секунды на секунду...       - Извини, - шепчет Ева, все еще потрясенная от такого признания самой себе. - Прости, я не это хотела сказать, я не...       - Нет, я понимаю, - тихо говорит он и поворачивается к ней спиной. Он поник плечами и головой, а руки снова засунул в карманы. - Ты думаешь, что я такой глупый, раз переживаю за тебя, но я не думаю, что проблема во мне. - Он медленно выдыхает, будто готовится сказать что-то ужасное, а затем: - Проблема в тебе. Тебе плевать, насколько ты безрассудна, ты просто разносишь все на куски, а потом еще смеешь удивляться, как это один из осколков очутился у тебя на лице.       Ева качает головой, но он прав: она именно такая. Она решает что-то сделать, за что-то взяться, а когда все катится к черту, у нее хватает наглости задуматься, что она сделала не так, хотя ей вообще не следовало ничего делать.       И она причиняет ему боль.       - Я ухожу, - выдыхает Нико и проходит мимо нее в коридор. Он даже склоняется влево, чтобы не задеть пальто, которое она так и не успела снять.       - Нико...       - Я не хочу это слышать, - говорит он, надевая свое пальто и хватая ключи. Он поднимает подбородок и смотрит на нее, и его взгляд полон печали и разочарования. - Не жди меня. У меня работа.       Ева наблюдает, как он открывает входную дверь, а затем закрывает. С громким хлопком она остается одна, и что-то начинает затуманивать ее зрение, что-то мокрое. Она вытирает глаза рукавом, а затем сбрасывает пальто.       Компьютер поджидает ее в противоположной стороне первого этажа. Ева делает несколько шагов в сторону своего домашнего офиса, но затем останавливается и решает, что сейчас ей это не принесет никакой пользы. Она все еще не придумала ничего умного, что могла бы сказать Оксане, особенно после такого дня. Белое вино в холодильнике сейчас кажется более успокаивающим, поэтому она наливает себе стакан и думает.       Она не узнает саму себя. Она больше не так женщина, которая увидела фотографию Виктора Кедрина в луже крови, и не та женщина, которая вернулась из Парижа, почти смертельно ранив человека.       Она совсем другой человек, и это одновременно и волнует, и пугает.       Однако кое-что все же осталось прежним, и со всей тяжестью пережитого дня на плечах она берет бокал и бутылку и идет наверх, чтобы принять ванну.