***
Оксане нужно подготовиться к тому, чем она будет заниматься сегодня вечером, так что Ева уходит ближе к вечеру, чувствуя теплоту и насыщение от легких разговоров, острой еды и невероятно изумительного секса. Они обходили стороной вопрос, который обсуждали вчера вечером, желая сохранить комфортную и свободную от стресса атмосферу - насколько могли, потому что к концу их совместного дня Оксана стала немного напряженной, будто она была обеспокоена... будто она нервничала. Ева хотела спросить, почему она так себя ведет, хотела попросить Оксану, чтобы та не уходила, но потом поняла, что на самом деле ей вовсе не хотелось говорить о сегодняшнем убийстве, если в нем было что-то сложное или, возможно, опасное для Оксаны. Ева предпочла остаться в своем блаженстве, в своем пузыре сознательного невежества. В конечном итоге так будет лучше для всех. Если она будет слишком много думать о действиях Оксаны, то ливень превратится в грозу, а грохот грома и грубые волны разобьют ее плот. Вместо того, чтобы пойти домой и принять на себя тонну дерьма за то, что вчера она не встретилась с друзьями Нико, она остается на влажном весеннем воздухе, блуждая по Кенсингтону. Ей всегда нравился этот район с его красочными таунхаусами и частными цветущими садами. Ева легко шагает, направляясь в сторону Гайд-парка и Кенсингтонского дворца. В итоге она решает присесть на скамейку в парке и просто побыть там немного. Она думает о вопросе Оксаны. Сбежит ли она вместе с ней? Она думает о том, что это для них будет значить - что это будет значить для нее. Пойдем со мной. Только ты и я. Когда она произнесла эти слова в Москве, она имела ввиду именно это. Рядом не было ни ножа, ни желания стрелять из пистолета. Скамейки занимают люди, наслаждающиеся лучами полуденного солнца, поэтому она перемещается на ступеньки мемориального фонтана принцессы Дианы, глядя на Змеиный пруд. Возле него ребенок вместе со своим отцом кормит уток, бросая им хлеб и хлопая крошечными ручонками, когда птицы начинают крякать и плескаться. Свобода - штука непростая: большую часть последних одиннадцати месяцев она провела, думая, что она свободна, но возвращалась с небес на землю всякий раз, когда в городе появлялась Оксана. Мысль о том, что настоящая свобода может существовать с Оксаной - ужасно иронична и так, так приятна. Ева знает, что хочет, чтобы Оксана покинула этот бизнес, который постоянно подвергает ее опасности. Она напыщенна и, по общему признанию, до смешного хороша в своей работе, но это не значит, что ее обойдут стороной все шальные пули, и это не значит, что однажды такая шальная пуля не залетит прямиком в череп Оксаны. Эта мысль нервирует. Ева хочет, чтобы она перестала этим заниматься. Она начнет с попыток убедить Оксану хотя бы взять перерыв после сегодняшней работы. Возможно, тогда она поймет, что может быть приятно просто побыть в тишине и покое вместе с Евой. Завтра она не будет читать новости. Она не захочет это видеть. То, что она принимает возможности Оксаны, вовсе не означает, что она хочет, чтобы ей тыкали ими прямо в лицо. Когда-то это злобное поведение - эта невероятная сила забирать жизнь за жизнью - бесконечно очаровывало Еву, но за этот год она испытала и прочитала гораздо больше, чем позволяла себе еще до того, когда по-настоящему встретилась с Оксаной, в ее очень реальной и физической форме. Тело на фотографии - это просто фотография, и на нее легче смотреть, нежели на настоящую кожу и оболочку человека. Отец и ребенок уходят, но Ева остается на ступеньках и думает об Оксане, все еще ощущая ее вкус на своих губах.***
Несколько часов спустя после того, как она прогулялась по парку и пообедала в закусочной, Ева наконец возвращается домой и застает моющего вчерашнюю посуду Нико. Беспокоит тот факт, что ему потребовалось почти двенадцать часов, чтобы привести кухню в порядок; обычно он очень аккуратен, очень чистоплотен в отношении состояния своего окружения, состояния их дома. Ева, напротив, не замечает беспорядок, но ни разу за все время их совместной жизни он не ругал ее за ее небрежность с одеждой, ее вещами, его вещами. Однако сейчас она понимает, что он вот-вот выругает ее за ее небрежность к их жизни, и это будет полностью оправдано, потому что Ева действительно беспечна - и безрассудна, как он уже успел заметить. Интересно, что бы он сказал, если бы она рассказала ему, что подумывает об уходе - по-настоящему - навсегда. И она не просто думает об этом. Она склоняется к этой мысли. Интересно, удивится ли он. Они всегда были той парой, которую все обожают. Их отношения были спокойными и безопасными, пока сама она не перестала являться таковой, пока она не перестала хотеть жить спокойной и безопасной жизнью. Ты бы пошла со мной? Ева делает глубокий вдох. - Как прошел вечер? - спрашивает она, но Нико все еще стоит к ней спиной, по локоть зарывшись руками в перчатках в раковину. - А тебе ли не все равно? - спрашивает он, и этот вопрос тоже полностью оправдан. Ева снимает пальто и садится на диван. Она бы солгала самой себе, если бы сказала, что ей не больно видеть его таким, таким разочарованным в ней. Но Ева такая, какая есть - прямо как и Оксана такая, какая есть. Ева приняла то, что не сможет изменить природу Оксаны: она может только попытаться изменить ее поступки, а если она сама изменит свои поступки, то это ничуть не облегчит ситуацию. Она по-прежнему будет чувствовать желание сбежать, как и Оксана чувствует желание быть гребаным торнадо, уничтожающим все на своем пути. Однако теперь это торнадо обходит Еву, прикрывая ее как только может. Оно огибает ее, позволяет ей жить, хочет ее в своей жизни, учитывая даже то, кем она является, чем она занимается. - Я не знаю, - тихо говорит Ева. Нико, наверное, и не слышит ее из-за грохота грязных тарелок и мисок в раковине. - Слушай, все давно к этому шло. Мы оба это знаем. Я... Телефон, лежащий в сумочке в коридоре, начинает звонить. Нико все еще не смотрит на нее, так что она фыркает, встает и идет за телефоном. Это Кенни. Ева совсем забыла отправить ему сообщение о том, что с ней все в порядке после встречи с Оксаной. Черт. Наверное, от него она тоже получит взбучку. - Кенни, привет, - морщится она. - Я забыла, извини, я пошла в парк и просто... - Ты дома? Ева моргает. Кенни кажется расстроенным. Очень, очень расстроенным. - Э-э, да, я дома. А что? - Я за тобой заеду. У Евы расширяются глаза. Она смотрит на часы на своем запястье; 21:47. - Прямо сейчас? Зачем? - Возьми свои документы. Я уже в машине, буду меньше, чем через пятнадцать минут. Сердце начинает очень быстро биться, и это чувство ей знакомо; будто кто-то выливает ей на голову ведро ледяной воды в замедленной съемке. - Кенни, что происходит? - Мне нужно тебе кое-что показать. Просто подготовься, ладно? Я скоро буду. И с этими словами он вешает трубку, оставляя ее в замешательстве и волнении, потому что... Оксана. 21:47. Оксана. Живот скручивает. Она садится на ступеньки, обнимая себя и невидяще смотрит на входную дверь. Нико остается на месте. Я очень хочу, чтобы ты была жива. Иногда шальные пули поражают не то, что должны были, разрушая что-то прекрасное. Ева прикладывает ладонь к сердцу, перематывая их проведенное утро у себя перед глазами, словно смотря киноленту - все происходит так, как, утверждают некоторые, происходит перед смертью - молясь, что случилось не то, о чем она думает, при этом зная, что учитывая все то, что натворила Оксана, учитывая то, какой напряженной она была перед уходом Евы... это могло случиться. Это правда, правда могло случиться.