The Void

      Ева дает себе пятнадцать минут, чтобы собраться с мыслями - пятнадцать минут, чтобы Оксана добралась до своей цели, - а затем хватает телефон и направляется в вестибюль, а оттуда на площадь, во влажный ночной воздух. Она не хочет находиться в номере отеля на случай, если Оксана что-то забыла и вернется за этим.       - Ева? - раздается облегченный и взволнованный голос Елены.       Ева ожидала, что Кенни сам ответит на звонок своего телефона.       - Э-э... да, я здесь, - с колотящимся сердцем говорит Ева. Уже поздний вечер, но на улице все еще тепло. Она прямо возле площади, а на ней слишком много людей и туристов, так что она сворачивает с площади в переулок. Там она садится на ступеньку лестницы и впивается ногтями в кожу головы. - Она ушла.       - Ты в порядке? Она не причинила тебе боли?       - Конечно, не причинила, - фыркает Ева. Руки трясутся. - Слушай, я знаю, куда она идет. Мне нужно, чтобы вы вызвали вооруженные силы.       - Да, мы на готовности весь день. Я включила тебя на громкую связь, Кенни готов. Он установил безопасное подключение, совершенно не отслеживаемое, как он говорит, так что просто скажи нам все то, что нам нужно сделать.       Ева прямо-таки слышит биение своего сердца в ушах, быстрое и такое, такое громкое; оно будто отсчитывает секунды. Она засматривается на пожилого мужчину и, предположительно, его жену, идущими рука об руку; на шее мужчины висит фотоаппарат, а на руке женщины болтается дорогая сумочка.       - Ева?       Она справится.       - Позвоните им и скажите...       Она должна это сделать. Она закрывает глаза и досчитывает до десяти, отгоняя воспоминания о смехе Оксаны, отгоняя воспоминания о взгляде Оксаны, отталкивая воспоминания о хриплом дыхании и прекрасном аромате Оксаны, отталкивая...       - Ева?       Ева делает глубокий вдох. Она прикусывает внутреннюю сторону щеки, и затем открывает глаза.       - Позвоните карабинерам и скажите им, что вооруженный и опасный человек сейчас находится на улице Виа Джованни или вроде того, рядом с площадью Санта-Кроче, в доме генерала Армата Романо. И скажите им...       На линии повисает долгая пауза.       - Что? Что им сказать?       Ева сглатывает.       - Скажите им... не стрелять. Скажите, чтобы они действовали осторожно, - тогда голос у нее срывается, а глаза начинает покалывать. Она судорожно вздыхает, стараясь не заплакать, и слышит, как Кенни на заднем плане нажимает на клавиши на своем компьютере.       - Скажем. Ева, ты там в порядке?       - Нет, - стонет Ева, и, черт возьми, глаза горят. Она уже никогда не раскроет тайну под именем Оксана, она уже никогда не прикоснется к ней, она уже никогда... - Нет, Елена, я не в порядке.       - Ты вылетаешь обратно?       Ева вытирает нос тыльной стороной ладони и моргает, пытаясь смахнуть слезы.       - Как только я узнаю, что случилось, арест... арестовали ли ее или... или другое. Можешь... можешь прослушивать каналы и написать мне, как только узнаешь, что случилось? Не звони, пожалуйста.       - Разумеется. В данный момент мы следим абсолютно за всем. Кенни может взломать радиопередачу, если... погоди... он говорит, что сможет взломать ее, если найдет сервер, который...       - Елена, пожалуйста.       - Ладно. Извини. Мы тебе обо всем сообщим. Но потом просто возвращайся домой, ладно? Береги себя, - она делает паузу, а затем: - Мы знаем, что это не просто, но, знаешь, ты добилась справедливости ради Билла. Мы тобой очень гордимся, и он бы гордился, и Эллисон. Каролин тоже. Ты сделала то, чего она от тебя хотела.       Ева улыбается, но она не чувствует себя гордой. Она вешает трубку и убирает телефон обратно в карман.       Она хочет верить, что то, что она чувствует сейчас, - величайшее из возможных страданий, рожденных любовью к человеку, которого пришлось предать. Раньше она думала, что хуже уже и быть не может, но теперь понимает, что может, когда осознает, что Оксана навсегда ушла из ее жизни.       Весь мир рушится в мгновение ока.       Внезапно ее охватывает ощущение жара и льда: она смотрит в лицо своей огромной и невыразимой боли, ее горящее море пытается забрать ее обмякшее тело в свои глубины, бросая о темные утесы на береговой линии, ударяя лицом о шероховатую поверхность камней, пытаясь ее прикончить, и все же она не утонет, она не умрет. Она просто чувствует все.       Она не знает, как долго сидит на этой ступеньке, но пронзительный звук сирен раздается прежде, чем она замечает большой поток людей, движущихся в центр города, подальше от площади Санта-Кроче, подальше от дома генерала Романо.       Ноги сами по себе начинают двигать ее в сторону сирен, против течения людей. Она знает, что место, где все случилось, совсем недалеко отсюда, - в четырех или, может, в пяти кварталах. Она проталкивается мимо туристов, которые либо убегают от чего-то, либо просто поздно покидают фестиваль Дня освобождения. Она идет по темной, узкой улице, сердце эхом стучит в голове. Она не должна этого делать, она не должна приближаться к площади, и все же...       В кармане начинает звонить телефон. Ей нужно некоторое время, чтобы понять, что телефон звонит у нее, потому что она попросила Елену написать сообщение. Она не хочет ни с кем разговаривать, но она должна знать, она должна знать, что случилось, и поэтому она берет трубку.       - Что? - хрипит она, протискиваясь мимо группы студентов в военной форме.       - Тебе нужно прийти... за мной.       Ева останавливается и натыкается на плечо довольно крупного мужчины, несущего барабан. Она роняет телефон, и он с треском падает на землю. Сердце подпрыгивает в груди, когда она наклоняется, чтобы поднять его; экран разбит, но звонок все еще идет.       - Алло? Оксана?       На линии раздается болезненная ругань, и следующие слова выходят неясными, будто она шипит сквозь стиснутые зубы:       - Я думала, я... говорила тебе... не называть меня так.       Оксана жива. В груди разливается облегчение, и это ощущение настолько сильное, что ей кажется, будто она потеряет сознание, пока не осознает, что раз Оксана звонит ей - и просит прийти за ней, - то ее не арестовали. Она в бегах...       ...и план Евы провалился.       - Ты ранена? - спрашивает Ева, пытаясь успокоиться. Она отходит в сторону и прикрывает ладонью второе ухо. - Вилланель, ты ранена? Где ты?       - Филиппина! - выкрикивает Оксана, а потом тяжело дышит, и раздаются звуки, будто она куда-то ползет. - Ева, пожалуйста!       - Оставайся на месте, хорошо? - говорит Ева и дрожащими руками завершает звонок.       Оксана ранена. Казалось, что она умирает, а Еве она нужна живая, ей нужно, чтобы она была жива, так что в жопу всех, кто может мониторить ее телефон; она открывает Гугл Карты, набирает в поисковом окне «Филиппина», и на экране появляется точное местоположение.       Она уже его прошла.       В панике она разворачивается и направляется обратно по улице, не сводя глаз с маленького синего шарика, показывающего ее местоположение, а затем сворачивает направо, на улицу Филиппина. Это небольшая, грязная улица с решетками на маленьких окошках, и на другом конце улицы она видит небольшую арку, видит, как под ней проходит еще больше людей, двигаясь в сторону центра города, и ускоряет темп, направляясь к арке, а затем внезапно замечает справа от себя выход в узкий переулок. Ева останавливается.       На земле кровь; темно-коричневые пятна тянутся с другого конца улицы и уходят дальше по переулку.       Улица Боргоньона: закрытые двери магазинов полностью покрыты граффити, на окнах еще больше решеток, никакого освещения. Уличные фонари выключены. Ева резко вдыхает, не сводя глаз с кровавого следа, и начинает быстро двигаться вперед, настолько быстро, насколько позволят ноги.       В двадцати футах стоит припаркованная машина. А за машиной, в серой тьме - каблук армейского ботинка Оксаны.       - Черт, - шипит Ева и подбегает к ней, пока тело не успело замереть.       Оксана дрожит, лежа в луже густой луже крови, лицо истощено, а тело накрыто слишком большой для нее армейской курткой. Должно быть, она стащила ее у кого-то, чтобы незаметно пройти сквозь толпу. Из под куртки, по ее левому бедру, тянется струя красной реки. Ева наклоняется, чтобы поднять подол.       Оксану подстрелили; пуля попала в верхнюю часть мышцы бедра, залетев буквально на четверть дюйма; из черной дыры размером с большой палец медленно сочится кровь.       Ева чувствует, как на лбу выступает пот. Оксана даже не открыла глаза, она дрожит, ее дыхание прерывистое, будто ей не хватает воздуха. Ева расстегивает ее куртку, и руки внезапно омывает волна тепла, они почти полностью пропитываются темной жидкостью.       На правом боку еще одна рана, прямо над бедром. Майка и руки практически полностью залиты кровью.       Кажется, будто время замедляется. Ева переваривает всю эту сцену, рассматривает урон, нанесенный стройному телу Оксаны, рассматривает ее раскрытый рот, улавливает ее напряженные вдохи, ее тело, растянутое на грязной стене, ее руки, бесполезно сжимающие бок, чтобы остановить кровотечение, но она выглядит такой бессильной, а давление совсем не помогает, и она умирает.       Все гораздо хуже, чем в Париже. Там, Ева не видела ее такой. Там, Оксане удалось выбраться, как, по-видимому, удалось и сегодня вечером, и она прошла несколько кварталов с одной пулей, залетевшей в бедро, и другой, залетевшей в бок. Ева никогда не сможет понять, как она умудрилась провернуть такое, но это... все очень плохо.       Как и на месте преступления, созданного Оксаной, все движется в замедленном темпе - даже грудь Оксаны, борющаяся за воздух. Ева пытается думать, пытается придумать, что ей теперь делать. Вызвать скорую - все равно, что бросить Оксану на съедение волкам, но ведь именно это она и намеревалась сделать. Оксана сбежала, еле живая, но теперь...       - Нам нужно отвезти тебя в больницу, - шепчет Ева и кладет руку на лоб блондинки. На ощупь он прохладный. - Ты истекаешь кровью...       Оксана стонет, а затем медленно открывает глаза. Она прищуривается.       - Ты нашла меня, - шепчет она, тяжело дыша через нос.       Ева замирает и моргает. По спине пробегают мурашки.       - Что? - хрипит она.       - Я сказала, - скулит Оксана, пытаясь оказать давление на бок, - что ты нашла меня. Никакой больницы. - Она начинает хныкать, в ужасе осматриваясь по сторонам. - Блядская... охрана. Ошибка. Отвези меня... - она так тяжело дышит, что практически выплевывает каждое слово, - ...в отель. Марля. Ты можешь...       Но Ева не может, потому что она все еще не отошла от «ты нашла меня», и вот она снова в Париже, рукоять ножа глубоко в животе Оксаны, кровь окрашивает руки в ярко-красный цвет, окрашивает живот Оксаны, как и сейчас, окрашивает белые простыни, окрашивает...       Ева втянулась во все это дерьмо именно потому, что пыталась помочь Оксане. Если бы она не слезла с нее тогда, если бы прокрутила нож в животе, то они бы здесь не оказались...       ...и многие другие могли бы быть живы.       За долю секунды она видит всю их жизнь; каждую встречу, каждый разговор, каждый свирепый поцелуй, каждый приглушенный стон, каждый наряд, каждое сообщение, каждый труп.       Пульс замедляется.       Так все и должно случиться, если она хочет избавиться от своей зависимости, если она хочет передвигаться по миру без режущих лоз Оксаны.       - Ева, черт, дав... окажи здесь давление, я не могу... - издалека доносится голос Оксаны, откуда-то за этой улицей, за этим местом. Он не может добраться до Евы.       Так все и должно случиться, если она хочет, чтобы ее драгоценное море перестало реветь, перестало гореть, а успокоилось, стало неподвижным и снова мерцало в ярком солнечном свете.       Так все и должно случиться, если она хочет проводить дни своей жизни без Оксаны, привязанной к ней, словно ошейник с шипами.       - ...Ева, мне больно, просто помоги мне, Ева!..       Так все и должно случиться, если она хочет быть свободной.       Причина молчания Евы, кажется, наконец доходит до Оксаны, и тут же, в грязном пыльном переулке, где реки крови затекают в щели между булыжниками, выражение ее лица меняется с невыразимой агонии на чистый страх: все еще тяжело дыша, она широко раскрывает свои серые глаза и смотрит на Еву так, будто никогда ее раньше не видела, будто она не может поверить, что была такой глупой, будто она не может поверить, что повелась на это, будто она не может поверить, что она доверилась Еве.       Ева собиралась сделать именно это: она окунулась в эту операцию с головой, зная, что сегодня Оксана может встретиться со своей судьбой. Она подготовила себя к жизни без Оксаны. Она испытала горе, неизбежное столкновение с твердыми утесами, со сковывающими, как цепи, волнами. Она столкнулась с принятием.       Ева не может убить ее...       ...но она могла бы позволить ей умереть.       Оксана что-то говорит, что-то вроде «нет, нет, нет», но она потеряла слишком много крови, цепляясь за то немногое, что осталось от ее жизни, и ее глаза тускнеют, становясь похожими на стекло, будто по ее бледным щекам вот-вот скатятся настоящие слезы.       Это было бы крайней степенью предательства...       ...но это однозначный выход. Оксана - та, кто она есть, и это никогда не изменится.       Ева стоит, согнувшись, и продолжает смотреть. Мозг так напряженно думает, что начинает болеть голова; сердце пытается вырваться из груди, а в ушах ревут волны. Кровь окрашивает землю в черный цвет, словно пролитое масло в прозрачном море. Оксана извивается и отчаянно пытается самостоятельно остановить кровотечение, но безуспешно; ее тело сдается, а затем, слыша ее крик от разрушительного осознания ситуации, Ева понимает, что дальше ради нее она не зайдет.