Твердыня Notre-Dame их спаяла воедино

      «Ришар представлял свою Эсмеральду девушкой «итальянского» типа: с характерной внешностью, изысканную, темпераментную и искреннюю, — но здесь, в Париже, Джины Лоллобриджиды не бегают по улицам.» «Дневник Жюли Z» — По-моему, она очень хорошо спела, и фактура у неё подходящая: миниатюрная брюнетка с тигриным темпераментом…- нарушил напряжённую тишину Шарль, один из продюсеров, выкуривая сигару. Это было уже шестое прослушивание за день. — Но мы всё же далеки от той Эсмеральды, которая нам нужна, — недовольно ответил Ришар, откидываясь на спинку дивана. — Но она даже похожа на Ноа… — возразил было Виктор, второй продюсер. — Да, — задумчиво ответил Люк, — и всё-таки недостаточно, чтобы прийти к единому мнению… — Да, Ноа просто незаменима, никто не смог приблизиться к её образу… — задумчиво сказал Ришар. — Есть похожие, но в них нет того, что есть в Ноа, и это всё перечёркивает!       Шарль потёр переносицу и посмотрел на синьора Коччанте. — Ришар, так чего же нашим претенденткам не хватает? — по тону продюсера было слышно, что он теряет терпение. — Магии! — вдохновенно ответил Ришар. — Что? — не понял Шарль. — Да-да, магии, — продолжил тот. — Мне нужна женщина, чья красота бы вызывала и доверие, и оторопь, и некий страх. Мне нужна женщина с лицом, дышащим загадкой… Чтобы, глядя на неё, было понятно, за что сжигали на костре в Средние века… — Ну, нашу последнюю претендентку вполне могли сжечь за длину юбки, — захотел разрядить обстановку Виктор. Однако никто не оценил его старания. В студии повисла напряжённая тишина. — Может, нам пойти от обратного? — предположил Люк. — Что ты имеешь в виду? — недоумённо спросил Ришар. — Мы слишком зациклены, я бы сказал, на образе Ноа. Может, чтобы отойти от него, попробовать представить что-то не прямо противоположное, но иное. Более близкое к персонажу Гюго, юное наивное создание, с открытым взглядом на жизнь, беспечностью, огнём жизни во взгляде… — Друг, наивное создание — не про мир шоу-бизнеса. И как наивность может сочетаться с так называемой магией? — усмехнулся Шарль.       Внезапно откуда-то из глубины пространства послышались звуки фортепиано, а затем и нежный, хрустальный голос, как будто из сказки… Все переглянулись, у каждого в глазах застыл вопрос: «Что за волшебство?» Повинуясь странному порыву, Люк поднялся со стула и отправился посмотреть…       Резкий крик моей подруги заставил меня поморщиться, а через секунду плотное кольцо объятий обвило мою шею. Всё-таки Сашка это огнедышащий вулкан! Я распахиваю глаза… — Мать, ты что, заснула? У нас отлично, ты понимаешь? Аттестат зрелости, можно сказать, получили первосортный! Проснись, амёба!       Несколько секунд шока… И слёзы облегчения текут из моих глаз. «Боже, слава тебе! Отлично! Это лучшая награда за годы упорного труда!» — Ну ты что? Не реви, а то глаза раньше времени потускнеют! — рассмеялась моя подруга, тряхнув своими голубыми волосами. Если честно, я уже не помню её естественный цвет волос. На протяжении многих лет она часто его меняла, от шоколада до карамели, от карамели до блондинки, от блондинки до… голубого! Я это связываю с её внутренней неудовлетворённостью, вызванной разводом родителей, которая в итоге вылилась в многочисленные эксперименты с цветом волос. Сашка, моя милая, дорогая, я бы, наверное, скисла от тоски, если бы тебя не было рядом… Париж так и не стал по-настоящему моим городом… Я так скучаю по Севастополю, по самому синему морю на свете… Я скучаю по СССР, по той стране, которой больше нет… Домой я никогда не вернусь по-настоящему… Но грех жаловаться! Я в праве собой гордиться! Мы обе в праве собой гордиться! — Ой, девчонки, я так за вас рада! У меня не по всем предметам отлично… Но ничего! Всё равно всё замечательно! Предлагаю это отпраздновать! — раздался голос Анны-Марии. Наполовину армянка, наполовину француженка, она единственная, кто сдружился с нами за это время. Остальные не пустили нас в свой круг. Нет, у нас не было вражды, мы могли переговариваться или, как говорят французы, échanger des banalités*, но друзьями так и не стали. А с Анной-Марией мы быстро нашли общий язык. Нам даже дали кличку «три мушкетёра». Хотя, судя по нашему вечно уставшему виду, мы больше походили на их загнанных лошадей.       Со стороны наша компания, конечно, выглядела странновато, даже забавно. Высокая Сашка с мальчишеской фигурой и не менее мальчишеским блеском в огромных голубых очах, с короткими волосами, почти такого же цвета, как глаза… Она ходит практически всегда в мешковатых толстовках и сигаретой в зубах, напевая себе под нос репертуар группы Queen. В её движениях скрыт протест всем условностям и всякому ханжеству. Где-то в глубине души она та ещё бунтарка.       Анна-Мария — рост метр с кепкой, длинное каре, дивные волосы цвета коньяка, серо-зелёные глаза, тоненькая, изящная, как тростинка, с маленькими татуировками на запястье, на шее и большой на плече… Она всегда носила обтягивающие водолазки и брюки, чтобы подчеркнуть своё изящество и ловкость, и обувь на каблуке, чтобы не сильно комплексовать по поводу своего роста. Мы с Сашкой прозвали её «кошкой».       Я же, в свою очередь, сильно изменилась внешне за время студенчества. Из гадкого утёнка, девочки-подростка, я превратилась в девушку, но только внешне. Раньше у меня была достаточно плоская фигура, но за пару лет она приобрела женственные округлости. А однажды я обнаружила достаточно большую разницу между обхватом бёдер и талии. Да и грудь у меня, мягко говоря, была на месте.       Не знаю почему, но такое преображение вызвало во мне новые комплексы. Мои любимые джинсы были отброшены в сторону, а на их место пришли кюлоты и палаццо. Ну, а сверху я всегда надевала свободные рубашки. В отличие от подруг, я носила длинные тёмно-каштановые волосы. Уже много раз я порывалась их отрезать, но бабушка мне не разрешала, говоря, «вот как кончишь учёбу, начнёшь работать, так делай, что хочешь». Странная связь, конечно… Но я, правда, сама не замечала, насколько они красивы! Впрочем, я ничего не замечала, так как была слишком погружена в учёбу. — Поздравляю, поздравляю, свобода! — кричала наша рыжеволосая активистка Моник, подпрыгивая от радости.       Я наблюдала со стороны, полуживая от чувства освобождения. Вот мои пальцы судорожно набирают папе… Да, теперь он для меня папа, тот человек, которого мне так долго не хватало и который был для меня настоящей опорой, который понимал с полуслова или стремился понять… Ни с мамой, ни с бабушкой у меня такого не было. Они всегда были очень строги со мной, но сейчас я понимаю, что это пошло мне на пользу. Именно благодаря им я стала такой, какая я есть… А кто я есть?.. — Алло, — по одному короткому слову я понимаю, насколько взволнован мой отец. — Всё отлично, папа, — отчеканила я, с трудом шевеля пересохшими губами.       На том конце провода послышался вздох облегчения, потом радостные возгласы, поздравления… Ох, папа, каким очаровательным ты порой бываешь! — Будете праздновать? — Мы с подругами останемся на официальную часть банкета, а потом пойдём в наше любимое кафе. По дороге я заскочу к тебе. Ты ещё в студии? — Да, всё никак не выберем Эсмеральду взамен беглянке, — шепнул тот, — заходи на огонёк, с командой познакомлю.       Я забыла сказать, что мой папа игрой случая познакомился с командой, которая делала музыкальный проект, что-то вроде мюзикла по роману Гюго «Нотр-Дам де Пари». Мир тесен, я по романам Гюго дипломную работу писала… Эти люди завлекли папу, очень талантливого, на мой взгляд, аранжировщика, в дело. Довольно сомнительное, по моему скромному мнению. Мюзиклы — уже не про культуру нашего поколения, сейчас в моде рэп. Но кто знает… Музыкальные предпочтения уходят и приходят, а Гюго живёт в веках!       Празднование было торжественным, но не пафосным. И всё же мы очень устали от шума, музыки и вечной болтовни. Но с преподавателями тяжело было прощаться, они у нас замечательные! — Ну что, в наше любимое кафе? — задорно спросила Сашка, выпуская клубы дыма в парижский воздух, пропитанный запахом хлебобулочных изделий. — Давайте, девчат, только мне надо отцу забежать, так что присоединюсь к вам попозже.       И я уверенным шагом направилась к Artistic Palace, знаменитой студии звукозаписи. Охранники меня уже знали, поэтому пропустили беспрепятственно. В комнате отдыха, где я надеялась найти отца, не было никого, кроме маленькой девочки, игравшей со своим пупсом. Оказалось, это была дочка одного из папиных коллег.       Я не особо умела ладить с детьми, но девчушка была приветливой и милой. Она стала жаловаться, что папа никак не идёт, а её Ми-Ми никак не хочет заснуть. — Не знаешь ли ты какую-нибудь песенку? Моя Ми-Ми не будет спать без песенки!       Я не любила петь кому-то, вернее, никогда не пела никому, кроме подруги Сашки. Даже отец не подозревал о том, что я умею петь. Я никогда не показывала ему своего умения. Для меня пение было неразрывно связано с домом, с Крымом, с тёплым ласкающим морем, чьи волны манят в свои просторы. Музыка уже давно не звучала в моей голове … Но девочка так мило наклонила головку набок и состроила такую уморительную гримаску, что я не смогла отказать. «Ладно, — подумала я, — звукоизоляция здесь, надеюсь, неплохая, да если и посмеётся кто над моими потугами, мне всё равно, я не певец. Хотя Сашка уверяла, что у меня необычный голос, и пеняла, что я зарываю талант в землю. Ну что ж, теперь душа её будет покойна!»       Я села за синтезатор, мирно стоявший в углу, и стала перебирать пальцами клавиши. На ум пришла детская песенка про Золушку, которую я шутки ради перевела на французский язык.       На миг я прикрыла глаза и начала петь… Поначалу мой голос звучал тихо и робко, но с каждой новой взятой нотой набирал силу, и я забылась, с удовольствием исполняя эту милую детскую песенку. Очнулась я только с последним аккордом, и тут же почувствовала, что чей-то взгляд прожигает мне спину. Я медленно разворачиваюсь…       На пороге стоял мужчина лет пятидесяти. Глаза его я не могла видеть, так как на нём были солнцезащитные очки, однако я чувствовала, что его взгляд словно пытался протереть на мне дыру. Его тонкие губы растянулись в широкой улыбке… Интересно, чему он так рад? Или кому… Неужели мне? Забавно, я же его не знаю…