Твердыня Notre-Dame их спаяла воедино

      «Flâneur» — это понятие, вошедшее в обиход благодаря У.Бенджамину. Оно используется для обозначения поэтов и интеллектуалов, которые, прогуливаясь, критически наблюдают за поведением людей. Фланёр — это охотник, для которого лесом является город, это детектив, аналитик и поэт…       … И кажется, именно с ними меня свела, а вернее, столкнула нос к носу охочая на выдумки судьба. Я стою посреди уютного помещения, кажется, это студия для звукозаписи, на меня устремлены семь пар глаз… И если у шестерых застыла странная смесь пытливости сыщика, изучающего улику, и интереса искусствоведа, склонённого над картиной, то у последнего, сидящего позади всех, у аппаратуры, лишь недоумение. Это был мой отец: — Луиза, что ты здесь делаешь? — Ты сказал, что тебя можно навестить, я пришла и стала ждать в комнате отдыха… — затараторила я, не понимая, зачем милый, улыбчивый мужчина в очках попросил меня пойти за ним, сказав, что именно меня и ждали. Конечно, приятно, когда тебя ждут, а особенно «именно тебя». Но у меня это приглашение не вызвало ничего, кроме опасения. А сейчас я и вовсе чувствовала себя испуганной серной… Лиза, соберись, ты не должна показывать своё замешательство, ты внучка героя войны в конце концов.       Отчего-то это осознание придало мне уверенность, чувствую, что кровь приливает к щекам. Теперь я тоже смотрю пытливым взглядом на этих людей, пытаясь понять, зачем я им понадобилась. — О, Жерар, так вы знакомы? Это что, твоя девушка? Не, не может быть, она слишком юна! — расплылся в улыбке один из мужчин. — Нет, Мишель, это моя дочь. — То есть у тебя, можно сказать, дома претендентка на роль Эсмеральды, а ты молчок? — повернул голову к моему отцу маленький мужчина в очках, с пышными усами. — Альберто, я и подумать не мог, что моя дочь поёт… — прошептал мой отец, совершенно растерявшись. — Господа, простите, — рассмеялась я, махнув рукой, — я не претендую ни на какую роль, это недоразумение! Я обещала отцу, что забегу к нему после мероприятия по случаю успешного окончания магистратуры. Я хотела подождать его в комнате отдыха, но там была девчушка, которая попросила себя развлечь. Ну я и спела… Но я не певица и, тем более, не актриса. Я филолог по профессии, а в музыке у меня чисто эпигонские познания. И папа действительно никогда не слышал, как я пою… Простите меня за то, что я помешала, я, пожалуй, пойду.       Я уже хотела было ретироваться за дверь, но меня остановил один из мужчин с кудрявой головой и выразительными серо-голубыми глазами, которыми он на протяжении всей моей нелепой речи прожигал моё лицо: — Не ускользайте же, Луиза, верно? Подойдите сюда, мы вас не обидим.       Он встал и подошёл к синтезатору, поманив меня пальцем. Я решила, что в конце концов просто неприлично так себя вести, словно маленький ребёнок. Попробую, с меня не убудет. — Садись сюда, — дружелюбно сказал мне тот самый светловолосый мужчина в очках, — можно же на «ты»? Я улыбнулась в ответ и кивнула. Мужчина подставил мне стул. — Спасибо… — помедлила я, ожидая, что он всё-таки представится. — Люк, просто Люк, — мягко сказал он, — это Ришар, наш композитор, это наши продюсеры — Шарль, Мишель и Виктор, а это учитель пения Альберто. — Очень приятно, — кивнула я. — Ну что ж, начнём, нотной грамоте обучена? — Я утвердительно кивнула. Да, благо Сашка когда-то научила.       Мне в руки вручили листок с партитурой. Ришар просканировал меня взглядом и повернулся к инструменту. — Ну, сюжет «Собора парижской Богоматери» знаешь? — Не только знаю, — усмехнулась я, — я дипломную работу писала по этому роману. — Прекрасно, — растянул губы в улыбке Ришар, — тогда однозначно это судьба! Так, смотри, сейчас я исполню сам, а потом будет твой черёд петь. Это партия Эсмеральды, она поёт ночью в соборе, где её спрятал от неминуемой гибели Квазимодо.       Из-под тонких пальцев музыканта полилась мелодия, очень красивая мелодия. Откинувшись на спинку стула, я затаённо слушала песню, поражаясь, насколько близки мне её слова… Я тоже хочу идти своей дорогой, не завися от чужого мнения, я тоже неприкаянная чужеземка без Родины, которая ушла в историю… Только вот как петь о вымышленном возлюбленном, если ещё не любил?.. — Ну что, попробуешь? — Да, — твёрдо ответила я. — Тогда иди к микрофону, послушаем. Рюкзачок брать с собой не обязательно, — усмехнулся Ришар. Я смущённо улыбнулась и отставила рюкзак, за который до этого держалась, как за спасительную соломинку, и направилась к указанному месту.       Всё-таки удобно быть за стеклом, конечно, студент Ансельм из известной гофманской сказки* со мной бы не согласился, но для меня оно было спасением от всех этих внимательных глаз, некой защитой, барьером… Мне нужно сосредоточиться… — Можно пару минут? — выпалила я. — Конечно, — кивнул Ришар.       Я лихорадочно пробегала по тексту глазами. В голову лезли какие угодно мысли, но все не о деле. Мне представлялись то суровое лицо бабушки (о, как бы она была рассержена, узнав, что я пою, да ещё и партию из мюзикла), то довольная ухмылка Сашки, то мамина фигура с микрофоном. Мама… Пожалуй, это единственный человек, о чьей реакции мне остаётся только догадываться… А как бы спела она эту партию?..       В голове я стала перебирать все песни из её репертуара, какие только я знаю… Внезапно мне вспомнился один репортаж из студии звукозаписи. Маму пригласили спеть «Песню о разлуке» из приключенческого фильма «Гардемарины вперёд». Продюсеры надеялись, что известное имя певицы привлечёт как можно больше зрителей к картине.       Я помню слова той песни, помню, как чувственно, проникновенно, завораживающе её пела мать… Она смогла подобрать такие яркие интонации для той песни, найти такие глубины, и поэтому её исполнение было настолько искренним и душевным. Я поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с моим отцом. Он смотрит на меня в ожидании с какой-то колющей грустью в глазах… Может, в этот момент он вспоминает мою мать?.. — Я готова, — отвечаю я, уверенная в себе, как никогда раньше. Я знаю, какие эмоции я хочу вложить в эту песню…       Через несколько минут воцарилась тишина… Я открываю глаза в ожидании вердикта своих слушателей… Определённо, они смотрят на меня, как фланёр Бальзак на витрину, на которой нашёл имя героя своего произведения**…

***

— Жерар, неужели ты действительно не знал, что твоя дочь поёт, нет, я бы сказал ТАК поёт? — спросил Альберто. — Я даже подумать не мог! Её бабушка мне говорила, что Луиза не поёт, Элен, её мать, тоже никогда не слышала её пения… — Может, бабушка просто искажала факты? Но справедливость восторжествовала над её злым гением, — пошутил Виктор. — Думаю, она не хотела, чтобы Луиза повторила путь её матери… — А у неё мать певица? — спросил Ришар. — Да, и довольно известная у себя на родине. — А кто она? — Елена Кромова, советская певица. Она к нам несколько раз приезжала с выступлениями. — Да ты что? Я помню её, даже автограф у меня остался… Очень красивая и талантливая певица. А сейчас она здесь, во Франции?  — Нет… Она осталась у себя дома в Крыму… После долгой разлуки она нашла меня семь лет назад… Тогда я узнал, что у меня есть дочь… — Да… Интересная штука всё-таки наша жизнь… Я прекрасно помню её выступление в зале Олимпия 73 года… Я сидел и слушал её, буквально раскрыв рот, как восхищённый мальчишка при виде дивы экрана!.. Жаль, тогда не получилось с ней поработать, — задумчиво сказал Ришар, — в СССР всё было строго с этим… А у дочери талант явно от неё… И энергетика… Не знаю даже, завидовать или сочувствовать тому человеку, который попадёт под магнетизм этих глаз… О котором, думаю, она пока сама не подозревает. Да, от таких омутов легко потерять голову! Теперь вы понимаете, о какой магии я говорил? — Да, — кивнул Шарль, — это сочетание внешности, голоса и подачи песни действительно завораживающе! — Ну что ж, Ришар, теперь даст Бог, мы сможем поработать с дочерью советской певицы. Надеюсь, Жерар, тебе удастся повлиять на решение Луизы. После ухода Ноа — это лучший вариант, который только может быть, — воодушевлённо сказал Люк, до этого наблюдавший за коллегами. — Боюсь, что повлиять на неё я не смогу, понадобилось много времени, чтобы между нами растаял лёд… Не думаю, что мои доводы возымеют эффект. Она девушка с характером, хоть и немного робкая на вид… Остаётся ждать её звонка в конце августа…       Через два часа ноги несли меня в наше любимое кафе. Мне необходимо посидеть с подругами, успокоиться, всё обсудить, взвесить все «за» и «против». Команда осталась очень довольна мной и уговаривала меня подумать, дав время до конца августа. Меня снабдили «на дорожку» макетами «Vivre», «Bohemienne» и «Ave Maria païen» (последняя мне особенно понравилась), предварительно взяв с меня обещание позвонить… И почему-то у меня возникло ощущение, что этим обещанием я уже дала своё согласие…       Но долой ощущения, у меня начинается взрослая жизнь, в которой ответственность за свои поступки буду нести только я и больше никто. Поэтому нужно всё обдумать… Да, конечно, стоило оканчивать магистратуру по специальности «Филология» в Сорбонне, чтобы впоследствии петь в мюзикле… И всё же… Всё же мне хочется подумать, а не рубить с плеча…       Поэтому сейчас мы не будем вкладывать философский смысл в вопрос «камо грядеши», а просто направимся в кафе, где уже заждались подруги. Ох, они ещё не знают, какие приключения сыскала я на свой турнюр.***