Твердыня Notre-Dame их спаяла воедино

      Сегодня необычный день. Мы впервые появимся в сценических костюмах пред ясны очи мсье Пламондона, синьора Ришара, продюсеров и… всего Парижа. В зале Дворца Конгрессов состоится наша первая фотосессия в образе персонажей романа Гюго.       Летящей походкой я иду по узкому коридору к гримёрке Жюли. Тихий, но всё-таки раздражающий звук дребезжащих монеток заставляет меня сжать зубы. Однако придётся смириться. Я с Фред и так навоевалась, чтобы не надевать на себя это ужасное зелёное сукно, предложенное вначале.       Стучусь к Жюли. Нет ответа. Аккуратно открываю дверь. Моя соперница по сцене с растерянным видом стоит перед зеркалом. Она оборачивается на звук и окидывает мою фигуру взглядом, в котором читаются нескрываемые злоба и зависть. — У тебя прекрасный образ! Всё-таки подхалимаж иногда полезен! Подхалимкам сразу всё лучшее! А я… Я просто бутылка Перье, сарделька в шёлковом платье с жуткими рукавами. А ещё эти алые разводы на животе и юбке! У неё что, не было качественной ткани? Можно подумать, я измазалась в варенье! — Не, Жюли, Фред хотела изобразить кровь Эсмеральды… На тебе моя кровь! — ответила я страшным голосом.       Если сначала малышка Джулай хотела расплакаться, то теперь горько захохотала. — Ох, Лиззи, с тобой невозможно поссориться! — И не надо! Я думаю, тебе не стоит сдаваться… — Она меня не послушала, даже не дала слова вставить! — из глаз Жюли брызнули слёзы. — Она слишком восхищена своим «творением»… — Иди к Шарлю и Вики, у них трезвые головы, не ослеплённые полётом бурной творческой фантазии, они за тебя заступятся! Против них она не попрёт! — как могу, отвожу от себя бурю.       Выплеск негатива в мой адрес со стороны Жюли мне был крайне неприятен. Думаю, будь я её ровесницей, я бы устроила ей хорошенький раунд на подушках. Но я почти на семь лет старше, следовательно, должна быть чуточку мудрей, чтобы не срываться на закомплексованного подростка, которому в своё время не объяснили (а, может, и объяснили, но тщетно), что нельзя срывать своё настроение на других.       На «раз-два» Жюли бросается в кабинет наших продюсеров и выплёскивает на них своё девичье горе. В коротких перерывах, во время которых Флёр-де-Лис набирала в лёгкие воздух, я слышу голос Феба. Как я поняла, Патрик тоже недоволен своим рыцарским костюмом «из автомобильных покрышек». Что и говорить, они просто идеальная пара!       Мужчин «мейд ин Квебек», коих среди нас большинство, заботливая Фред приодела, будто провожала в края великих холодов. Нет, это просто бесплатный аттракцион необузданного авангардного креатива!       Брюно в широких серых штанинах с неравномерными светлыми полосками гордо щеголяет в не менее широком синем плаще из турецкого паласа. Бедняга Гару весь изогнулся под тяжестью своего горба, укрытого плотной тканью, сотканной из лоскутов цвета жухлых листьев. Люк просто «фэшн из май профэшн», писк трущобной моды, эталон бродяжнического стиля… Заставляя себя прервать поток дифирамбов, я просто констатирую неоспоримый факт, что он великолепен «и на коне (в нашем случае — на знаменитой чёрной балке), и в рубище», и перевожу взгляд дальше…       Мда… Вынуждена признать: самые удачные костюмы у меня и… Фролло! В своей чёрной сутане с красивым орнаментом из белых цветов и диковинных узоров на капюшоне и посередине (наверное, Фред хотела изобразить епитрахиль, но вряд ли) он выглядел весьма представительно и элегантно! Слишком элегантно! Если у Эсмеральды чуть не отпала челюсть, то это не от ужаса, а от восхищения (так не должно быть!). Но я не была бы женщиной, если бы не признала, что он невероятно красив! Спокойно, я Эсма, я думаю о Фебе, который сейчас отбивается языком, аки мечом, от Фред и её покрышек. Фебюсик, я с тобой!       Картина складывается не очень приятная… Мне стыдно перед коллегами, ставшими жертвами фантазии нашей Марьи-искусницы а-ля франсе. Жюли назвала меня подхалимкой (обидно, но справедливо)… И получается, если нашему священнику выдали очень даже эффектный костюм, это либо потому, что он тоже пошёл на подхалимаж, либо просто из-за того, что он мсье Лавуа. И самое страшное, что оба этих варианта не доставляют мне радость… Наш суровый священник или флиртовал с ней, этой красивой брюнеткой с бёдрами манекенщицы, или сама Фред к нему неравнодушна. Эта дама ничего не будет делать просто так. Господи, мне-то какое до них дело!       Мою напряжённую работу мысли прерывает Моник, наша гримёрша, очень милая, добрая женщина, кстати. Она всегда с удовольствием с нами общается, шутит, а с Гару они вообще на одной волне. И да, как потом выяснилось, Моник — богиня массажа! Но об этом позже.       А сейчас дамы должны припудрить носик, чтобы позировать на фотографии для афиш, которые скоро начнут продавать. Жюли уже там, в общей гримёрке, ей завивают волосы, а я крашу глаза (никогда раньше не умела пользоваться косметикой, но мама этим летом провела хороший ликбез).       Краем глаза замечаю, что Жюли готова расплакаться. Гримёр сделала ей тридцать три притирки. Из-за гормонального дисбаланса у нашей Флёр всё лицо было усеяно прыщами. Бедняжка! Помню, как сама в своё время настрадалась из-за этих незваных гостей на моей коже.       Не говоря ни слова, я подхожу к ней. Да, глаза нашей гордой принцессы совершенно потерялись под слоями пудры, превратившими её симпатичное личико в лоскутное одеяло. Но ничего! За дело берётся профессионал! Чёрным карандашом для глаз аккуратно провожу ей стрелки, потом выравниваю тон лица, крашу блеском губы.       До этого никогда не задумывалась, но всё-таки в самом процессе нанесения макияжа есть что-то таинственное, возникает какая-то невидимая связь между тем, кто создает образ, и тем, кому создают. И эта связь между нами с Жюли отодвигает все наши недомолвки и недавнюю «недоссору» на второй план.       Завитые волосы, которые делают её похожей на пуделя, я собираю в аккуратную причёску, а чтобы скрыть от объектива пятна, которые я окрестила «кровью Эсмеральды», я взяла свою лёгкую кремовую накидку и заколола её на поясе Жюли красивой миниатюрной брошкой.       Наша своенравная принцесса с благодарностью взглянула на меня и сказала «спасибо». Между нами снова мир и дружба.       И вот мы в зале, облепили горгулью и ждём, когда фотограф настроит свой фотоаппарат. Кто-то сидит, кто-то стоит. Краем глаза замечаю, что Патрик позирует в своей одежде. Да, наряд из автомобильных покрышек попал в опалу, туда же канет и платье Флёр-де-Лис с кровью Эсмеральды.       Мы замираем в ожидании, кто-то сидит, кто-то стоит. И вдруг мне в голову приходит идея. Я усмехаюсь. — Что такое? — спрашивает Люк. — Да так, помню к семинару по Прусту я читала лекции советского филолога Мамардашвили. Он рассуждал об одном устойчивом архетипе французской культуры и объяснял, что такое французская страсть. В качестве примера он привёл эпизод из романа Бальзак «Отец Горио». Растиньяк смотрит с холма на Париж и говорит: «А теперь — кто победит: я или ты!»* Париж и Растиньяк ставятся на одну карту. А ведь это и есть настоящая французская страсть — поставить себя, свою жизнь на кон, именно это мы сейчас и делаем! Мы поставили себя на карту и смотрим на Париж через этот объектив! «Maintenant entre nous!»       Вижу, как мои коллеги по сцене невольно расправляют плечи, при этом удивлённо на меня поглядывая (бедняги, они до сих пор не привыкли, что связались с филологом). Лавуа прожигает меня насквозь своим внимательным, впитывающим взглядом. Чувствуя, что на моих щеках появляется глупый румянец, быстро отворачиваюсь и устремляю глаза в объектив, на Париж! «Maintenant entre nous!» За пять дней до концерта Жюли получает новое и весьма симпатичное белое платье с полупрозрачной накидкой. В той же сумке лежала кольчуга для нашего рыцаря Феба.