Твердыня Notre-Dame их спаяла воедино

      Наше секундное замешательство грозило перерасти в минуту молчания. Гару не то шестым, не то всеми чувствами сразу понял, что лучше смыться. По крайней мере, он быстро натянул рубашку и, кинув лукавый взгляд в мою сторону, вышел из гримёрки. Предатель!       Даниэль так и стоял, опустив глаза в пол. Что ему надо? Почему он не уходит? Мне было досадно, очень досадно из-за того, что он нас «застукал», вернее, по его лицу было видно, что он думал, что нас «застукал», хотя мы ничем таким не занимались. И почему меня это волнует? Почему меня так волнует, что он обо мне думает? Почему мне сейчас хочется отчитываться перед ним, как перед мужем, что ничего такого не было!       В гробовом молчании застёгиваю свою сумочку, косясь на высокого мужчину… Ноль эмоций, ноль внимания, даже не поднял взгляда… Мне не по себе… Ладно, спокойно прошмыгну и всё…       Но не тут-то было! Стоило мне переступить порог гримёрки, как вдруг мне вдогонку: — Прошу прощения, что так не вовремя!       Если честно, по интонации вовсе не было похоже что мсье Лавуа извинялся! Наоборот, его фраза звучала, как упрёк, как гневный выпад. И ещё что-то проскальзывало в его интонации… Неуловимое, странное и вместе с тем пугающее. Это выводило меня больше всего! — Отчего же не вовремя? Очень даже вовремя, Гару не опоздает на репетицию, — отчеканила я мрачным тоном. Меня раздражает его мнимое спокойствие, а ещё то, что он стоит истуканом и не смотрит мне в глаза. Поднимешь ты их в конце концов или нет?       Словно услышав мой безмолвный вопль, Даниэль поднял на меня взгляд. Какой это был тяжёлый, жгучий взгляд, весом с тонну! Он медленно, изучающе скользил по моей фигуре, будто мысленно раздевал. Надо же было сегодня надеть то самое синее платье, которое выгодно подчёркивало мою грудь, талию, линии бедёр. Я действительно почувствовала себя голой, а самое ужасное, что его взгляд провоцирует совершенно новые ощущения, которые разрядом тока проходят по натянутым нервам и оседают где-то в животе. Мне становится страшно и вместе с тем приятно… С чего бы?! — Как Вы заботливы! — ухмыльнулся мсье. Да он откровенно измывается! — Что ж Вы об этом не задумались несколько минут назад? Неужели до ночи не хватило терпения?       Я подавилась на вдохе… Гнев застелил глаза… Даниэль ещё раз смерил меня взглядом и, круто развернувшись, пошёл на сцену. Лиза, ёлки-палки! Что ты стоишь?! У Даниэля столбняком заразилась? Этот человек фактически назвал тебя шлюхой, а ты вот так и останешься стоять оплёванной?!       Все эти мысли промелькнули яркой вспышкой в моём подогретом гневом сознании. Через мгновение я мчусь разъярённой тигрицей за удаляющейся высокой фигурой. Отбрасываю свою сумку куда-то в сторону. Находящаяся в ней жестяная банка с злополучной мазью с гулом приземляется на пол. Даниэль оборачивается на звук…       … В порыве ярости я хватаю его за грудки и припечатываю к стене. Уголком сознания с торжеством осознаю, что на лице этого холодного, невозмутимого канадца отразилось замешательство. Правда, всего на несколько секунд… — Повтори сейчас же, что ты сказал! — выпалила я. В глазах моего оппонента всколыхнулась истинная ярость. Никто из членов нашей пока не очень дружной команды не обращался к нему на ты. — По-моему, я высказался вполне определённо и максимально вежливо в данном случае, учитывая Ваше поведение, — холодно отчеканил он, пытаясь высвободиться из моей цепкой хватки. — Да плевать я хотела на Вашу вежливость! Вздумали оскорбить меня и остаться в собственных глазах джентльменом? Не выйдет! Вы не джентльмен! — Мне всё равно, что Вы обо мне думаете! — вспылил Даниэль, высвобождая измятый ворот своей рубахи из моих рук и медленно отодвигая меня в сторону. — А мне не всё равно! — упрямо воскликнула я, снова припечатывая его к стене и для верности наваливаясь на него грудью. Опираясь руками о стену, я встаю на цыпочки, чтобы хоть немного приблизиться к его лицу. — Так вот, — продолжаю я, смотря ему в глаза, — хоть каждый и судит в меру своей испорченности, но всё имеет границы! В Вашей крайне вежливой фразе Вы намекнули на то, что я шлюха! — Почему сразу шлюха? Сейчас конец 20 века, свободные нравы… — В топку Ваши нравы! Я хочу сказать, что Вы видели, как я Гару оказываю медицинскую помощь! У него болит спина, и я несколько минут назад втирала ему мазь, которая облегчает боль! Что касается сексуальных отношений, то у меня их не было ни с ним, ни вообще с кем бы то ни было! Ваши намёки грязны и оскорбительны! Я девственница! Надеюсь, справку от врача Вам приносить не надо?       Я ждала от него нового выпада и уже готова была снова отражать удары. Если бы я была волчицей, то уже ощетинила бы горбы хребта и лязгнула зубами, но… Каменное выражение лица стёрлось с лица Даниэля, словно губкой. Его взгляд приобретал совершенно новое выражение… В нём сквозила теплота, почти нежность… Я чувствую, как больно начинает покалывать пальцы… — Цыганка, где тебя носит?! Что же сегодня за день-то за такой! То один опаздывает, то вторая! Где мсье Лавуа?       В узком проходе коридора появился режиссёр. Даниэля бы чаша под названием «выговор от Жиля» миновала, потому что он уважаемая личность, звезда. А вот мне бы досталось на орехи. Но Жиль, увидев нашу парочку, всё ещё находящуюся в позе «милой беседы», несколько стушевался. Жиль стушевался, до этой минуты мне бы во сне не приснилось! — Что вы тут делаете? — медленно спрашивает он. — Репетируем, — пронзаю я его своим гневным взглядом. — Визит Фролло! — Так идите на сцену! — воскликнул режиссёр, показывая рукой в направлении зала, будто мы не знаем туда дороги. Всё ещё разъярённой фурией я прохожу мимо. — Мадемуазель Луиза, Вы забыли!       Ах, джентельмен Фролло поднял с пола мою сумку вместе с несчастной банкой, чьё содержимое мне отчаянно хочется вылить ему на голову. Не говоря ни слова, я беру у него из рук свои вещи и иду уверенным шагом на сцену.       А на сцене меня ждала… Клетка! Этот день когда-нибудь кончится? Надеюсь, по крайней мере, вешать меня будут не сегодня. С гордым видом проплываю в свою камеру и кидаю вещи на пол. Помню, однажды довелось мне переводить статью на русский язык про участницу Французского сопротивления. «La rose dégoupillée» — Роза с выдернутой чекой. Это лучший образ для моего нынешнего состояния. Всегда со страхом ждала этой сцены, представляя, как будет измываться Жиль надо мной и моими театральными способностями, но сегодня мне всё равно. Хлёсткую пощёчину я уже получила от джентльмена в сутане, если Жиль возьмёт у него эстафету, я его тоже припечатаю к стене!       Зазвучала музыка, священник запел свою партию. От его невозмутимости не осталось и следа! Un matin tu dansais Sur la place au soleil       Голос Фролло дрожит от страсти, заставляя моё тело вибрировать, отчего я ещё больше закипаю. Violemment un frisson Envahit tout mon corps       Он смотрит на меня исподлобья, словно готовясь сожрать, поглотить заживо. Я обнимаю себя руками и заставляю себя показать, как надеется моя глупенькая Эсмеральда, что Феб всё-таки придёт за ней: Il viendra je l'attends Mon Phoebus mon soleil Il sera mon amant Mon amour, ma merveille       На следующем куплете я уже отвожу душу, испепеляя нашего священника взглядом разъярённой волчицы: Approche-toi assassin Tu mourras de mes mains Non tu ne me fais pas peur Je mords comme un chien Éloigne-toi oiseau de malheur       На последней фразе со всей мочи ударяю кулаками по решетке. Кажется, я содрала кожу с костяшек, но я не чувствую ничего, ничего, кроме гнева и обиды. Je ne demande rien qu'un instant de bonheur…       Священник просит о мгновении счастья, вдохновенно, одержимо, сокровенно… А я ещё больше распаляюсь…       Но вот наступает час пик… Фролло входит в клетку с видом победителя. Vas-t-en!       Вырывается у меня откуда-то из груди. Я отчаянно толкаю Фролло прочь от себя, очевидно, слишком сильно, потому что бедный Даниэль, отлетев на несколько шагов, в последний момент успевает ухватиться за решетку. Его взгляд темнеет, он медленно, чувственно проводит руками там, где только что были мои ладони. Тело Фролло начинает походить на пружину, походкой хищника он снова двигается на меня, а я готова к нападению. Vas-t-en!       Угрожающе шепчу я. Он всё ближе… Vas-t-en!       Мы оба напрягаемся, словно для окончательного выпада и… Прыжок льва, волчица прижата к решётке, запястья её рук над головой заключены в замок крепкой хваткой. Vas-t-en!       Последний возглас вырывается стоном обречённой. Я чувствую, как священник властно обхватывает мою тонкую талию своей свободной рукой, а шею обжигают его горячие губы. В глазах потемнело, и вдруг я слышу: — Луиз, простите меня! Меньше всего на свете мне хотелось Вас обидеть!       Словно очнувшись, я поднимаю взгляд и вижу перед собой миролюбивое лицо Даниэля…