Твердыня Notre-Dame их спаяла воедино

      У древних греков было три времени: кронос, циклос и кайрос. Кронос — время, которое неумолимо движется вперёд, его нельзя подчинить, остановить, обернуть назад… Циклос — означает цикличность времени и событий, грубо говоря, Троянская война для грека 1179 года до н.э. — это будущая война, а не только та, что закончилась год назад. Кайрос же — это счастливое мгновение, отсюда выражение «лови момент»…       Момент я словила, и очень удачно словила. Оказалась в нужном месте в нужное время, меня взяли в мюзикл, и вот я в зале нашего Дворца Конгрессов бок о бок с Жюли. Не могу судить о том, насколько я чувствую цикличность событий в моей жизни, но что я знаю точно, так это то, что время мчится с бешеной скоростью, и мне страшно.       Остаётся неделя до спектакля, вокруг всё ускоряется вместе со временем. Спектакль повсюду, я чувствую его каждой клеточкой, на каждом квадратном сантиметре этой огромной залы. Он поднимает голову и смотрит на нас, а я нахожу, что мы, исполнители, не особенно хороши.       После арии Клопена я подбегаю к отцу цыган. Сверху раздаётся громогласный голос Фролло, а дальше должны вступать мы с капитаном. Бедный Патрик! Он стал для Жиля просто козлом отпущения! Вечные трения, вечные придирки!       У Люка Пламондона и синьора Ришара тоже период конфликтов. Они постоянно меняют местами песни, отчаянно спорят, как две мамочки, защищающее своё единственное дитя.       Я, злясь на саму себя, залихватски размахиваю ножом (ненастоящим), а бедняга Патрик едва успевает уворачиваться. В моей памяти всплывает первая репетиция этой сцены:       В первый раз я чисто символически отбивалась ножом от Феба, тот в такт мне чисто символически уворачивался. Наш складный, но весьма комичный дуэт не выдерживает никакой критики со стороны требовательного Жиля.       Он мчится на нас грозным вихрем, вырывает нож из моих рук, спасибо, что не вместе с пальцами. Яростными движениями он пытается заставить нашего капитана прогалопировать, как лошадь: — Ты капитан! Ты горд, надменен, ты должен галопировать, как боевой конь, а не как старлетка на дурацком показе моды!       На моей голове медленно начинают шевелиться волосы… Сейчас будет буря, Шекспир отдохнёт! **       Как в замедленной съёмке, глаза Патрика сужаются, а губы складываются в тонкую полоску. Он хватает низкорослого режиссёра за плечи… Каким грибочком в тот миг показался всесильный Жиль… Скрежет зубов Патрика, кажется, гулом проносится по пространству… Но он сдерживается… Медленно уходит, послав Жиля от души… Шекспиру не удалось отдохнуть.       Поэтому сейчас я отчаянно отбиваюсь от Патрика, от Феба, от своей усталости, от страха перед будущим, от беззащитности перед временем и много ещё от чего…       В последние дни всё стало казаться пёстрым, безликим и многоликим одновременно, много движения, много разговоров, много суеты, которая так мешает сосредоточиться. Жюли, которой для полноты образа не хватало только бейсболки с надписью «Помощник режиссёра», весьма оригинально меня поддерживала: — Да, Лиззи, фигово! Что мы будем делать, если всё провалиться? Лично у меня есть план «Б», я вернусь в колледж…       Поражаюсь способности людей жить по плану… Нет, это правильно, приберегать запасные варианты нужно, а вот я не умею жить правильно. Планировала ли я оказаться в Париже? Учиться в Сорбонне? А теперь стоять на огромной прямоугольной глыбе, символизирующей башню собора, и самозабвенно петь «Vivre»? Если бы мне кто-то поведал о моём будущем, скажем, на первом курсе бакалавриата, я бы покрутила пальцем у виска, намекая, что он не в себе.       Но я стою и пою. Моё исполнение похоже на мольбу. Жить, жить, дайте мне живительную энергию жизни, я исчерпала свои ресурсы!       Я едва не засыпаю в финальной сцене «Танцуй, моя Эсмеральда». Прости, Гару, ты проникновенно поёшь, но слой моей усталости слишком толст… — Как ты, Гару?       После репетиции поклона с Гару градом течёт пот, но он держится под тяжестью своего горба. — Жив, и во многом благодаря тебе! — Неужели? — изгибаю бровь в ироничном вопросе. — Ну да, и заботливым рукам Моник, она твою мазь мне втирает каждый день. — Припахал даму, значит? — За бесплатный концерт во время сеанса! — заметил Гару. — Я бабушке звонила, она на премьеру приедет и привезёт тебе ещё. — У тебя золотая бабушка.       Только почему-то мне не хочется видеться ни с моей золотой бабушкой, ни с мамой… Слишком долго мы не могли найти общий язык, слишком много противоречий между нами, неужели разлука пойдёт на пользу? Мама постоянно даёт мне наставления по поводу голоса, но вовсе не спрашивает меня, как я, что я. Кого уважаю, с кем мне хорошо, грустно, радостно, больно… Кого я люблю… Её интересует только мой голос… По крайней мере, мне так кажется… А в бабушкиных интонациях я слышу лишь упрёк, вечный упрёк. Я пошла не по тому пути… Нет, бабушка, я просто поймала не тот момент, что хотела ты.       Время близко к полуночи. Я сижу лицом к пустой зале. Папа остался возиться с аппаратурой, а я решила его подождать. Три дня до очередного момента… Три дня… Как же здесь душно… Я снимаю с себя мой белый лёгкий пиджачок и остаюсь только в тёмно-синем топе, плотная ткань которого позволяла не носить бюстгалтер. Признаюсь, во время танцев этот неотменный элемент дамского наряда несколько сковывал меня в движениях. Я расправляю плечи и закрываю глаза. Пусть время течёт по правилам кроноса, я смогу словить кайрос… — Луиз, что Вы здесь делаете?       Знакомый голос пробегает мурашками по моей спине… Родной голос… — Размышляю о трёх видах времени у греков, мсье Фролло! — На Вашем месте я бы подумал, что уже почти полночь, а завтра трудный день.       Я поднимаю на него взгляд. Его лицо совсем осунулось, черты стали острее и жёстче, а взгляд суровей… Он живёт с маской Фролло… — Но Вы не подумали… Иначе Вы бы уже были дома с сыном.       Даниэль грустно ухмыльнулся и окинул меня взглядом (который раз уже со времени нашего знакомства). Где-то в закулисье кто-то включил магнитофон. Испанское танго… Какой удачный момент! — В этой развевающейся воздушной белой юбке Вы похожи на Афродиту, появляющуюся из пены, — заметил Даниэль. — Может, юбка немного и напоминает морскую пену, но я уж точно не напоминаю Афродиту, уже хотя бы потому, что она выходила из пены голой, — брякнула я.       Я чувствую, как мои щёки краснеют, и замечаю в глазах Даниэля смешинки, те самые смешинки, которые я видела в первый день нашего знакомства и которые не забуду никогда… — Луиз, я как-то странно влияю на Вас, при виде меня Вам хочется или раздеться, или… — Танцевать! — выпалила я, прекрасно понимая, что он бы сейчас упомянул те самые строки из «La monture»… — Что? — не понял Даниэль.       Но я уже стою на середине сцены, впитывая в себя испанскую музыку. Я с грациозностью кошки иду по кругу шагом танго, как вдруг… Его руки берут меня за талию и резко, но не грубо разворачивают к себе лицом.       Не сговариваясь, мы начинаем двигаться в такт музыке. Даниэль, крепко сжав мою талию своими ладонями, направляет моё туловище. Я как податливый пластилин. Моё тело очерчивает полуовалы в воздухе, всё ниже и ниже, потом поворот. Глаза в глаза, мы идём шагом танго, я от него — он на меня. Поворот, я прислоняюсь к его спине и обхватываю его корпус ногой. Музыка замедляется…       Сильные, музыкальные пальцы берутся за подол летящей белой юбки и постепенно очерчивают линию моей ноги, обнажая щиколотку, икру, колено… «J'ai posé mes yeux sous sa robe de gitan» Его ладонь ложится мне на колено и легонько отталкивает… Поворот. Мы снова лицом к лицу, музыка ускоряется, и мы вместе с ней мчимся в такт танго, в такт ритму, в такт времени… Снова замедление… Я изгибаюсь так, что мои волосы достают до пола, отбрасывая тени, похожие на змей на голове Медузы, той самой Медузы, которая была прекрасной юной девой, на свою беду… Ибо её красота вызывала зависть у самой Афины. Когда Посейдон возжелал её, она укрылась в храме Афины, но морской бог птицей проник туда и надругался над ней. За это оскорблённая Афина превратила несчастную в Горгону со змеями на голове… Хотя зачем я всё это вспоминаю? Кто-то назвал однажды небрежно танго вертикальной физической близостью… Но нас с Даниэлем в танец позвало желание поделиться своими страхами, надеждами, мы обнимаем друг друга, дарим тепло и энергию, оберегаем от нервного срыва. И Мельпомена, если бы она существовала, поняла это. Это не страсть, не вожделение… Это просто инициация…       Шаг, ещё шаг, снова поворот, снова я изгибаюсь дугой в такт замедляющейся музыке. Чувствую, как пальцы Даниэля идут от моего подбородка, очерчивая рельеф шеи, груди, левого бока (словно изучают мою девичью физическую оболочку, из которой он потом сделает женщину), останавливаются на талии, потом скользят к спине, поднимают меня вверх и… Моё лицо у него на плече. Музыка затихает… — Луиз… Так не должно быть… Вернее, с тобой всё не так… Это ни на что не похоже… Первые впечатления улеглись немного, и… И мне спокойно, тепло, хорошо с тобой, хотя часто бывает горячо, как сейчас!       Я молчу… Жду, что ты скажешь… — Я пока не готов спросить тебя о том, что хочу… Прошло слишком мало времени… И я не уверен, нужно ли тебе самой всё это… Не отвечай, не сейчас, ещё не настал момент… — Я пока ни о чём тебя не прошу, не будем торопить время. Всё случится в нужный момент, мы поймаем его.