Твердыня Notre-Dame их спаяла воедино

      Люблю французов за их аквабонизм. Все эти à quoi bon, à quoi ça sert, à quoi tu penses, à quoi danses (зачем? для чего? О чём ты думаешь? Зачем ты танцуешь?… Действительно, для чего я сейчас танцую? Для публики, для себя, для Даниэля? Что для меня сейчас этот танец? Сублимация неудавшейся истерики? Самовыражение? Освобождение от эмоций? Общение с публикой?       Всё вместе и сразу. Во мне смешались противоречивые чувства, я балансировала на грани страха и восторга, на грани желания обнять весь мир и оградиться от него в объятиях… Дана…       Нахожусь словно меж двух огней: за моей спиной с невероятной, непостижимой скоростью проносятся акробаты, а передо мной — тёмный зал с едва различимыми силуэтами людей, которые стараются хлопать в такт музыке. Их руки, словно крылья птицы, взмывают вверх, ещё больше распаляя меня, уводя в круговорот танца.       Зачем я танцую? Для чего ты танцуешь, Эсмеральда? Моя наивная пастушка, моя глупышка. Движения цыганки пленяют и завораживают… Прежде всего меня. Я как бы смотрю на эту юную девчушку со стороны, на эту колдунью, которая превращает обычные движения рук и ног в танец вакханки с горы Менад.       Это не сцена, это площадь у собора… Она пахнет Средневековьем, дикью смесью пряностей, благовоний, пота и пьянящего восторга.       Моя цыганка танцует, как дышит, в такт выскакивающему из груди сердцу, в ровень с биением пульса. Плавно и почти резко, нежно и страстно… Всё смешано в этом акте под названием танец. А зрители заряжаются этой энергией, ещё больше приходя в восторг, а мои движения всё быстрее, алая юбка готова взмыть вверх, прочь от бренной земли… Я видна как на ладони, у меня нет права на неискренность… Да и не приходит в голову халтурить.       В голове царит полный хаос, в моём мозгу переплетаются десятки мыслей… Я думаю о всех нас, о спектакле, о романе, о моей диссертации. Помню, одно открытие поразило меня. Автор «Собора парижской Богоматери» давал два термина большому скоплению людей: толпа и народ (на языке «foule» и «peuple»). Первый несёт в себе отрицательную коннотацию, потому что толпа бешено, неистово смеётся над страдающим у позорного столба Квазимодо, она смотрит на казнь, как на одно из развлечений, ей чужды сострадание и милость.       Термин «народ» автор использует, когда сравнивает скопление людей с ребёнком, пребывающем в состоянии первобытного неведения. И сейчас именно народ сидит там в зале и рукоплескает нашим акробатам, нашему Собору, Эсмеральде… Моей Эсмеральде… Или уже не моей?.. Её зажигательному танцу… Так для чего ты танцуешь, Эсмеральда?