Сон в красной комнате

Имеются в России красивые деревни и сёла. Много их. Фандорину доводилось бывать не только в обычных провинциальных селениях, но и в деревнях раскольников, дома которых впечатляли размахом. Ланское же представляло из себя полузаброшенное место. Прохаживаясь между однотипных строений, Эраст Петрович, несмотря на сумерки, не видел света в окнах, кроме, пожалуй, одного. В самом дальнем и большом деревянном здании, находящимся на едва различимой возвышенности, на подоконниках стояли керосиновые лампы. Фандорин неспешно приблизился к этому дому, выстроенному из серого дерева. Он предположил, что это не жилое помещение — слишком уж отличалось от прочих. Постучал. Послышались тяжёлые шаги, и через несколько секунд дверь отворилась. На пороге стоял мрачный деревенский мужик с рыжеватой бородой. На нём был подпоясанный кафтан, штаны и грязные сапоги. — Вам чего надобно? — громыхнул он, недобро глядя на Фандорина. Статский советник представился и, не дожидаясь реакции на свои слова, продолжил: — Я бы хотел п-переговорить с сестрой некогда убитой Акулины Орешкиной. Где я могу её найти? Мужик как-то сразу изменился в лице. Растерялся будто бы. Повернувшись назад, он несколько секунд смотрел на кого-то, а потом обратился к Фандорину: — Вы проходите. Я староста, Гусев Фёдор Иванович. Эраст Петрович вошёл в здание. На лавках сидели две женщины. Одна была постарше, вторая помоложе. Головы обеих покрывали пёстрые платки. Хрустя яблоками, они с интересом уставились на гостя. — Добрый в-вечер, — представился тот. — Здрасьте, — охотно отозвалась более молодая. — Агафья, Марфа, уходите давайте, — мрачно сказал староста. — Ишь, расселись. Мне с советником покумекать надобно. — Да идём, идём, — проворчала всё та же женщина, неохотно вставая. — Я истопку натоплю, приходи. И расхохоталась, заигрывая. Староста покраснел и тяжело уселся на табурет, что стоял у стола. Та, что была постарше, тоже засмеялась. Всё время оглядываясь, обе женщины вышли из здания. — Так вы, значится, приехали прознать, чё за сыроядец порешил нашу Акулину? — после небольшой паузы спросил Гусев. Фандорин присел на второй табурет, бесстрастно ответил: — П-пожалуй. — Давно пора. Наши-то ничего прознать не смогли. Так и осталось тайной, кто и за что Орешкину зарубил. Да ещё в таком месте божеском, — на лице старосты отразилось недоумение, смешанное с огорчением. — Вы всю жизнь п-прожили в этом селе? — спросил статский советник. — Да. — Акулину знали, стало быть? — А то ж нет! Знал, да. Я жениться на ней хотел. Эраст Петрович внимательнее всмотрелся в лицо мужчины. Как часто в криминалистике именно отвергнутые и преданные (кем-то, а не кому-то) совершают злодеяние. Возможно ли, что этот человек как-то связан с убийством Орешкиной? Фандорину были интересны факты, а не предположения. Тем не менее, если на миг вообразить, что именно Гусев убил Акулину, и именно из-за понимания, что его могут обличить, так разволновался, то тогда получалось, что он связан с жестокими убийствами в Петербурге. Возможно ли это? — Отчего же не женились? — спросил негромко Эраст Петрович. — Так не успел, убили её, — Гусев горестно тряхнул головой и посмотрел в потолок. — Да ещё так… изуверски! — Она была вашей невестой, стало быть? — Выходит, что так. — И у местных не было п-подозреваемого? — Тогда ещё у нас был урядник. Он и провёл расследование, — Фёдор Иванович уставился на Фандорина немигающим взглядом. — Сказал, что, скорее всего, убийца был залётным. Мол, заскочил, сделал своё чёрное дело, да умчалси. — Г-где сейчас этот урядник? — А леший его знает. С тех пор половина села вымерла. Все в города потянулись, за лучшей долей. Урядника тоже не стало. Ежели беда какая, то из ближайшего города, из Кузильска, приезжает урядник, но ждать его приходится несколько дней… — Какой была ваша невеста? — помолчав, задумчиво спросил Фандорин. — Ну… Русые волосы у ней были. Красивые, до пояса. Она их в косу заплетала. Глаза такие… ну такие… как трава, только бледнее… — Я имел в виду х-характер. Гусев покраснел и почесал затылок. — А… Добрая она была, никому в помощи не отказывала. В Бога очень верила. Я бы даже сказал… ну как бы это… не умеренно. — В каком смысле? — изогнув бровь, Эраст Петрович закинул ногу на ногу. — Бывало, приду к ней, цветы принесу, а она говорит: «Феденька, сегодня Шестивница, нельзя подарки дарить и принимать!». И настаивает, чтоб ушёл. Недотрога была, даже в щёку поцеловать не всегда дозволяла. Вот я ждал женитьбы, — на последних слова староста тяжело вздохнул. — У неё есть сестра, которая до сей п-поры живёт в селе, верно? — Да. Еленой звать. В шестом доме живёт, с сыном, — охотно ответил староста. — Я, пожалуй, наведаюсь к ней. Думаю, мы с вами ещё п-переговорим. Позже. Фандорин встал и пошёл на выход. — Господин статский советник! — резко поднялся Гусев. Брюнет остановился и обернулся. — Найдите душегуба, молю! Все эти годы жить спокойно не могу! Всё думаю, что убил он святого человека, и избежал наказания за свои злодеяния! — Я п-постараюсь. Доброй ночи, Фёдор Иванович, — вежливо склонив голову, ответил Эраст Петрович и вышел на улицу. В отдалении грохотал гром. Холодало. Теперь в окнах некоторых домов теплился свет. Фандорин прошёл по улице, свернул на перпендикулярную, и вскоре отыскал дом номер шесть. На окне стояли горящие свечи, следовательно, сестра Акулины ещё не спала. Статский советник постучал по деревянному забору как можно громче. В тёмном прямоугольнике окна мелькнул белый овал лица. Мелькнул и исчез. Через несколько секунд дверь отворилась, на крыльцо вышла женщина в простом платье из серого льна, с тугой светлой косой на голове и светло-серыми глазами. Плотнее кутаясь в чёрную шаль, она встревоженно спросила: — Кто таков? — Статский советник Фандорин. Прибыл из Санкт-Петербурга. Г-госпожа Орешкина? — отчеканил Эраст Петрович. — Д-да. Зачем я вам понадобилася? — Хочу поговорить с вами насчёт вашей с-сестры Акулины. По лицу Елены прошла судорога. Кивнув, она быстро спустилась по ступеням и отворила ворота. Фандорин заметил, что женщина сильно дрожит. Что ж, ветер и впрямь был холодным. Они прошли в дом, в котором, несмотря на простоту убранства, царил уют. Много вышивки, искусственных цветов, света, что источали шесть свечей. Из смежной комнаты вышел маленький мальчик лет семи, облачённый в белую пижаму. Вид у него был сонный. — Кто таков? — спросил он. — Сашенька, ступай в кровать, — велела Елена, подходя к сыну и беря его за руку. Они вместе исчезли в тёмной комнате. Вскоре Орешкина вернулась одна. Жестом указав на стол, она первая подошла к нему и села на хорошо смастерённый деревянный стул. Статский советник присел напротив. — Вы дрожите. С вами всё в п-порядке? — чуть нахмурился он. — Плищь у меня, — тихо отозвалась женщина. — Отчего же? — О сестрёнке покойной напомнили, отчего ж ещё… — прошептала Елена. — Ваша сестра б-была очень верующей? — О да. Всё у неё было в жизни, согласно слову Божьему, — в глазах Орешкиной мелькнуло что-то, похожее на восторг. Может, это он и был. — Вы кого-нибудь п-подозревали? — внимательно, но бесстрастно взирая на женщину, спросил статский советник. — Нет, я не знаю, какой нелюдь мог такое совершить. Он ведь от сестры моей почти ничего не оставил. Лицо изуродовал, внутренности вынул… Её тело почти ничего не весило! — на последних словах Елена всхлипнула и закрыла лицо руками. У неё были грубоватые пальцы, явно знакомые с тяжёлой работой на земле. — Скажите, вы когда-нибудь видели у вашей сестры похожую п-пудру? — Фандорин достал из кармана серебристую коробку, открыл её. В ней лежало небольшое количество золотистого порошка. Он без труда забрал пару крупиц из-под ногтей Нарышкиной, когда они с Бриллингом и Яковом Эдуардовичем находились подле трупа. Проведя в домашней лаборатории опыты, статский советник установил, что это пудра «Ля-Мерже». Не слишком дорогая. Женщина опустила руки. — Нет, Акулина если и красилась, то только свёклой, — как-то странно посмотрев на крупицы, отозвалась она. — П-понятно. А что вы думаете о старосте, Фёдоре Гусеве? Люб он был Акулине? — несколько разочарованный Эраст Петрович захлопнул коробочку и убрал её в карман. — Да, любила она его. Такая красивая пара была — ну просто загляденье! — горько произнесла Елена и покачала головой. — Краше никого не было на селе! — А где был обнаружен труп? — Возле колодца… Тот, что за монастырём, — шмыгнув носом, глухо ответила женщина. Когда Фандорин вернулся в их временное пристанище, ворота были заперты. Статский советник предполагал, что так и будет, поэтому направился в обход, чтобы собственными глазами увидеть то, что осталось от чудодейственного места. А ещё не мешало бы взглянуть на колодец. И вдруг в темноте раздался шорох. Мужчина остановился и посмотрел на железный забор, от которого и шёл звук. Изо рта вылетело облачко пара. Эраст Петрович понимал, что стоит вытащить свой «Браунинг» — так, для надёжности. Но делать это он почему-то не торопился. — Фандорин, идите сюда. Здесь лаз, — прошептал знакомый голос. Голос, заставивший сердце мужчины дрогнуть. — Иду, — ответил он. Глаза привыкли к темноте, и Фандорин увидел лицо Бриллинга, которое отчасти скрывала тьма. Он стоял возле дырки в заборе и его светлые глаза блестели, а судя по тому, что статский советник видел оголённые зубы, можно было предположить, что начальник сыскной полиции улыбается. Эраст Петрович подошёл к забору и проник на территорию монастыря, слегка нагнувшись. Иван Францевич тотчас же вернул прутья на место, чтобы никто из местных не сообразил, что здесь есть лаз. Хотя, глупо было думать, что об этом совсем никто из послушников не знает. Откуда-то же он появился. Они вернулись в свою келью, передвигаясь по тёмным коридорам как можно тише. Тишина стояла просто невозможная. Казалось, монастырь вымер. — Что-нибудь удалось узнать? — торопливо спросил Бриллинг, когда они с Фандориным наконец-то оказались в келье. Статский советник сел на свою кровать и рассказал мужчине о том, что вызнал. На лице Ивана Францевича отразилась озадаченность. Он хмурился, о чём-то напряжённо думая. — Что мы имеем на д-данный момент? — рассудительно сказал Эраст Петрович. — Акулина Орешкина, Василий Тулупов и Анна Нарышкина убиты с особой жестокостью и, судя по всему, одним и тем же убийцей. Лицо первой было обезображено, на лице третьей мы видели нарисованную ножом улыбку, а о Т-тулупове мы пока это утверждать не можем. Но, скорее всего, с его физиономией тоже провели некоторые манипуляции. Помимо прочего, п-преступник выкопал трупы мужа и жены. Для чего? Скорее всего, это был некий ритуал. Ведь не зря Нарышкина хранила у себя ту ч-чёрную книгу. Все пятеро бывали здесь, прикладывались в мощам. Следовательно, мы не можем сомневаться в том, что с этим монастырём что-то не так. — Вы правы, — глубокомысленно сказал Бриллинг, пристально глядя на Фандорина. — Выходит, мы должны поговорить с этим попом? Он ведь знал, кого пускал к этим своим мощам. Угол губ статского советника дёрнулся, когда он услышал слово «поп». — Да, завтра же п-поговорим с ним об этом. — Вы, должно быть, проголодались. Не хотите поесть? — Иван Францевич суетливо встал и подошёл к корзинке с яйцами и картошкой, что стояла на столе. Он возился с тарелками, стоя таким образом, что обтянутый тканью брюк округлый зад начальника сыскной полиции находился перед глазами брюнета. Тому страстно хотелось протянуть руку и огладить его. От собственных откровенных мыслей мужчина внутренне вспыхнул. Ах, чувства! Эраст Петрович вдруг почувствовал, что должен открыться Ивану, рассказать ему о томлении в груди. И пусть ему не по годам такие разговоры, но куда уж деться сердцу? — Г-господин Б-бриллинг, — тихо позвал он. Видимо, в интонации статского советника было что-то такое, что заставило начальника сыскной полиции насторожиться. Оставив в покое тарелки, он повернулся. Взгляд Фандорина замер на обтянутых брюками бёдрах Ивана Францевича. — Я… Повисла пауза. Эраст Петрович подбирал слова. Знал, что будет страшно заикаться. Да и время для озвучивания чувств выбрано не лучшее. К слову, как и место. Более того, статский советник не был уверен, что хотел говорить о них. Но рядом с этим мужчиной мозг Фандорина напоминал ему же горячий шоколад. — Какой же вы нерешительный, право слово, — хохотнул Бриллинг. — Ч… Что? — вздрогнул брюнет, вскидывая на лицо напарника изумлённый взгляд. Сердце затрепетало в груди. — Я ж вижу, как вы пялитесь на мои ляжки! — бойко заявил начальник сыскной полиции и похабно ухмыльнулся, чем вогнал Эраста Петровича в ступор.