Мотылёк сгорел? Но важнее, что он решился Лететь на свет. ©
«Итак, нужно допросить всех, кто есть в вагоне. Душегуб среди них», — мысленно резюмировал Фандорин, глядя на то, как перепуганные пассажиры расходятся по своим местам. — И не закрывайте двери! — рявкнул Бриллинг, провожая цепким взглядом каждого. — П-предлагаю начать отсюда, — игнорируя лежащих в первом купе мужчину и женщину, которые всё ещё были без сознания, он стремительно вошёл во второе. Обдуваясь веером, на полке сидела немолодая дородная дама. Её багровое выходное платье выглядело несколько неуместно для дальней поездки. Напротив, потирая кончики пальцев, восседал тощий мужчина с залысинами и жиденькими усиками. — Статский советник Фандорин, а это — начальник петербургской сыскной полиции Бриллинг. Мы хотим допросить вас, — отчеканил Эраст Петрович, замечая, что даже не заикнулся. — Садитесь, — басисто ответила дама, продолжая обмахиваться веером. Фандорин сел возле её мужа, Иван — около женщины. — П-позвольте узнать ваши имена? — начал Эраст Петрович. — Глафира Ивановна Тихорецкая, а это — мой супруг Олег Львович, — властно отозвалась дама, бросив суровый взгляд на мужа. Тот выдавил слабую улыбку. — Что вы слышали перед тем, как поезд остановился? Шаги, обрывки голосов? — Ничего. Я напилась чаю и крепко спала, — резковато отозвалась Тихорецкая. — А вы? — Фандорин взглянул на тщедушного мужчину. — Я? Мне кажется, ничего. Вы знаете, у меня очень глубокий сон, — подрагивающим голосом ответил Тихорецкий. — Вы… вы нас в чём-то подозреваете? — В чём нас можно подозревать? — недовольно затрубила его жена, вперив в Олега Львовича мрачный взгляд. — Мы добропорядочные люди! Я — дворянка, между прочим, мой отец был лично знаком с Его Величеством! Немыслимо! И в эту секунду раздался пронзительный визг. Иван первым выбежал из купе, следом — Эраст Петрович. Они увидели Сумскую. Та стояла в коридоре, глядя в одно из купе и приложив руку к губам. Её глаза отражали ужас. — Что такое? — выпалил Бриллинг, подбегая к женщине. Проследил за её взглядом и осёкся. На полке, запрокинув голову назад, сидел черноволосый мужчина. Из его рта пузырилась пена, глаза были распахнуты и неподвижны. Иван подошёл к незнакомцу и проверил его пульс. Того не было. — Мёртв, — хмуро вынес вердикт. — Второй труп! Это уму непостижимо, ах! Моё сердце этого не вынесет! — как-то театрально вскричала Сумская, прикладывая ладонь ко лбу и косясь на бывшего возлюбленного, явно жаждя его участия. Никто не обратил на её жеманности внимания. — Тут записка, — сосредоточенно произнёс Эраст Петрович, замечая на столе свёрнутый пополам лист. Затем, повернувшись к Сумской, он сухо сказал: «П-прошу прощения» и задвинул дверь прямо перед её носом. Та поражённо округлила глаза от такой дерзости. Фандорин взял лист и развернул его. Почерк был ровным и красивым, излишне старательным. «Когда вы прочтёте это письмо, я буду уже мёртв. Я обращаюсь к вам, служители порядка, которые будут расследовать всё то, что здесь случилось. Господина Грачевского убил я. Зачем? Это не так уж и важно. Для вас. Считайте меня умалишённым, который просто хотел таким кощунственным образом выплеснуть свой гнев. Я не мог не убить его, поскольку того требовала Она. Богиня. Моё Солнце. Свет мой. Её слово — закон. Её речи — Новая Библия. Вам не понять, вы все слишком ограниченны и глупы. Но я знаю истину. Я сделал то, что должен был сделать. Я знал, что после убийства этого прокажённого мне придётся наложить на себя руки. И я ничуть не боялся, потому что там меня ждёт счастье и свет. Так сказала Богиня. Я ухожу в состоянии счастья и безграничной радости. Я иду в объятия Нежной Смерти. Все свои средства я завещаю своей матери, что проживает в Саратове, Абрамовой Елене Дмитриевне. Сие написано в здравом уме и твёрдой памяти. Абрамов Валентин Иванович». — П-прочтите, — сказал Фандорин, отдавая письмо Ивану. Тот заскользил взглядом по строкам. На его лице отразилось выражение глубокой озадаченности. — Выходит, всем заправляет некая Богиня? Кто же она? У вас есть мысли на сей счёт? — спросил Бриллинг скороговоркой, закончив читать. — Я знаю лишь то, что она уберёт всех, кто был в том списке. Если ещё не убрала… Иван опустился на полку и повертел лист в руках. И вдруг его лицо озарилось, словно он отгадал сложную головоломку. Впрочем, быть может, так оно и было. — Богиня. Бог. Божество. Поклонение. Колдовство… — негромко произнёс начальник сыскной полиции, с азартом глядя на Эраста Петровича. Тот замер, а спустя несколько секунд повернулся к Ивану. Его губы дрогнули в улыбке. — В-вижу, вы думаете о том же, о чём и я. — Стало быть, она и есть наша преступница? — казалось, Бриллинг с трудом сдерживается, чтобы не вскочить. — Да-с, — сдержанно ответил статский советник и кивнул. — У меня уже давно были подозрения, а это п-письмо расставило все точки над «и». — Так нужно скорее хватать эту мерзавку! — Иван всё-таки вскочил и, бросив письмо на стол, схватил Эраста Петровича за руку. — Только вот найти её явно будет не так просто, как нам бы хотелось. — Зато мы знаем, г-где она появится. А п-появится непременно. Нужно п-просто дождаться. Бегать за ней по всей империи неразумно, — с нежностью глядя на любимого, ответил Фандорин. — Велю организовать слежку за теми, кто в том списке, своим людям. А мы сами сосредоточимся на поимке этой негодяйки. — Верное р-решение, — чуть улыбнулся Эраст Петрович и ласково поцеловал мужчину в губы.***
Ночь была жуткой и тревожной. Луна разливала призрачные блики на неспокойной воде Невы, туман давил на оконные стёкла, угрожая их выдавить. Пахло осенью и чем-то горьким, как кофе с гвоздикой. Бриллинг проснулся с неспокойным сердцем. Спящий рядом Фандорин обнимал его, согревая теплом своего тела. Посмотрев на возлюбленного, Иван в полной мере осознал, что рвать будет больно. Больнее, чем он предполагал. Начальник сыскной полиции долго любовался бледным и спокойным лицом, всем сердцем желая статскому советнику самых нежных снов, а потом осторожно выбрался из жаркой постели и, не надевая одежды и даже не накидывая халата, подошёл к письменному столу. Сев, он взял перо, обмакнул его в чернилах, и начал писать. Как часто он прокручивал в голове текст своего прощального послания для Эраста, но только теперь, выводя буквы, понял, что все заготовки — дрянь. И напишет он то, что на сердце. Прямо сейчас, в эти секунды. «Дорогой мой, прекрасный! Вот и настал час нашей разлуки. Увы, мне приходится писать тебе об этом, потому что понимаю — лично не смогу сказать. Будет слишком больно. Будет хуже нам обоим. Поэтому… поэтому я прощаюсь с тобой письмом. Я далёк от романтики и лирики, поэтому прости, если получится не так эмоционально, как это принято. Не так красиво, как положено. Те дни, что мы провели вместе, были настоящим волшебством. Ежели Бог есть, я благодарю его за то, что мы однажды повстречались на этой огромной Земле. Это кровавое расследование сблизило нас. И никогда ни с кем я не был так близок душою, как с тобой. Я не заслужил ни тебя, ни наших отношений, ни чувств. И это не томные кокетства, вовсе нет. Я не такой хороший человек, каким могу показаться. У меня есть прошлое, которое тянет меня назад. Это как чёрное болото — из него не выбраться. Может быть, даже хорошо, что мы должны закончить всё именно сейчас. С каждым днём ты становишься всё дороже для меня. А я… я не могу привязать себя к кому-то. Я ничего не могу дать. Я пуст. Я не создан для любви и романтики. Я не тот, кто сделает тебя счастливым. Я хочу, чтобы ты закончил это расследование один, чтобы ты был приставлен к награде. Это единственное, что я могу тебе дать. Мне ничего не нужно. Я не хочу фигурировать ни в одном официальном документе. Да и, будем честны, ты куда умнее меня. Ты распутал это дело, а не я. Так что всё заслуженно. Сейчас я пишу всё это, и не верю. Не верю, что это конец. Что наутро мы не проснёмся вместе и я не почувствую уже ставшим родным аромат твоих духов. Я так к тебе привязался. Мне больно, Эраст. Я знаю, что никогда и никого не… так, как тебя. Но не мне плакаться о судьбе. Она подарила мне тебя. И я всегда знал, что это временно. Короткий и яркий роман — то, что нам было уготовлено. И не более. Думаю, мы ещё обязательно увидимся. Однажды, на улице Москвы или Петербурга. Или в одном из ведомств, где оба бываем по долгу службы. Улыбнёмся друг другу, как старые добрые знакомые. И всё. Прошу, не ищи меня. Мы никогда больше не заговорим о том, что между нами было. Мы не должны ничего ворошить и портить наше прекрасное прошлое. Пусть оно останется чистым, лишённым боли и ненависти. Прости. Тысячу раз прости. Я уйду на рассвете, а до него у меня есть несколько часов. И я хочу потратить их на то, чтобы любоваться твоим лицом. Что тебе снится, свет мой?.. Как же я хочу, чтобы ты был счастлив. Прощай. Не забывай меня, пожалуйста». Иван выронил перо и, глядя на письмо, ощутил на глазах предательские слёзы. Он не плакал с детских лет и просто не верил, что сейчас это происходит с ним. С трудом сглотнув, Бриллинг принялся поспешно вытирать солёную жидкость обеими руками. Он вдруг почувствовал, что пахнет им, Эрастом. Пахнет их страстью и безумным соитием, что произошло незадолго до полуночи. Хотелось порвать письмо и заорать: «Нет!». Но Иван не мог. Немного успокоившись, он вернулся к кровати и сел на её край. С грустной улыбкой он положил ладонь на чёрные и блестящие волосы Фандорина, и начал нежно их поглаживать. У него ещё было несколько часов на это безмолвное прощание. — Флейты бамбуковой голос Слышу из дальнего леса, Ветер влюбился, должно быть… — прошептал Иван, грустно улыбаясь. Когда Эраст Петрович проснётся в седьмом часу утра, Бриллинга в его доме уже не будет.Лишь открою глаза — и полнится сердце тоскою. Вспоминая тебя, я готов, как иней, растаять поутру под лучами солнца…