Сердце колдуна

Гарри показалось, что мир рухнул ему на голову. Он сразу догадался, о ком плачет директор. Дядя Вернон, который похрюкивал, глядя, как его сын и племянник носились по газону, кидая соседскому пуделю апорт, но в конечном итоге сами приносили палку обратно. Тётя Петунья, целовавшая шрам-молнию и норовившая накормить его. Дадли. Брат и товарищ по играм. Единственный человек, который умел принимать его со всеми недостатками. Гарри закричал. Слова не шли, но вой, страшнее волчьего, рвался из горла. Магический выброс разнёс кабинет так, что восстанавливать было нечего: мешанина щепы, стекла и камня. Даже монументальный мраморный стол с бронзовым основанием смяло, как использованный пергамент. Удивительно, но директор не пострадал. Пути для возврата исчезли. Гарри не думал об этом — он стал походить на механическую куклу: ел, спал, молчал. До самого конца учебного года его держали на успокоительных зельях, экзамены для него отменили — вряд ли Гарри соображал, куда попал. Картины светлого будущего посерели и выцвели, чудачества директора и помощь приятелей не радовала – Гарри ничего не замечал. Внутри его угнездились боль и тоска, и от этой парочки некуда было деться. Все сны и помыслы Гарри сосредоточились на воспоминаниях и мечтах – он вернётся, а ничего не поменялось: тот же коттедж на Тисовой, те же капризные розы цвета лосося, те же тихие и уютные вечера у электрического камина, от которого нет пепла и сажи. И даже вкус бренди в воспоминаниях походил на что-то, неотрывно связанное с домом. Он чаще сидел в библиотеке, бездумно листал старые, потрёпанные тома, но не мог запомнить, о чём была книга. Иногда, совсем ненадолго, в нём вспыхивала ярость, от которой, казалось, горело всё внутри, но под действием зелий этот пожар тух, оставляя после себя одно пепелище. Факультетские приятели пытались поддержать, но что они могли знать о его трагедии: их родные не умирали и готовили к приезду своих чад праздничный стол. А у него больше не было дома. За это Гарри ненавидел их, хоть и понимал, что неправ. — Нужно идти дальше, — ласково похлопал Гарри по плечу Дамблдор. Он постоянно крутился рядом, стараясь незаметно опекать и оберегать. И его Гарри ненавидел тоже. — Нельзя останавливаться и жить только воспоминаниями. А на лето тебя примет семья твоего друга Рона Уизли. Гарри хотел возразить, что с Роном они просто приятели, не больше, но осёкся. А какая, собственно, разница, куда ехать, если не домой? Надежда всё же теплилась. Наверное, потому что никого из своей семьи он не видел мёртвым. Вот-вот, казалось, он выйдет из поезда, а там, у самого барьера платформы «Девять и три четверти» топчется дядя Вернон, недовольно хмурящийся в свои роскошные усы. Гарри выскочил самым первым, но… У барьера отирался совсем другой человек: высокий и худощавый. Он с улыбкой обнял подбежавшую к нему первокурсницу, чмокнул её в макушку и, перехватив второй рукой тележку, так и потащил дочь прочь. Должно быть, в этот момент Гарри и осознал, что больше никогда не будет по-прежнему. «Я бы всё отдал… Даже жизнь!» — он не заметил, как чьи-то руки обняли его за плечи и куда-то повели. Гарри не видел дороги – перед глазами всё расплывалось, а в груди сжало так, словно он никак не мог выйти из аппарационной воронки. Пришёл в себя он намного позже. Комната, которую ему выделили, была на первом этаже. Наверное, когда-то дом Уизли строился вокруг разрушенного почти до основания донжона: в комнате, в которой витал запах плесени и запустения, он видел, как грубая старая кладка переходит в корявенько уложенные кирпичи, кое-где прикрытые белой штукатуркой. Гарри знал, что Уизли живут небогато, но запах нежилого и чувствующие себя хозяевами мыши невольно наводили на мысль — он своим приездом лишил семью нужной ей кладовой. — Не беспокойся о мелочах, — отмахнулась миссис Уизли, наливая ему полную тарелку лукового супа. Гарри никогда не ел такой: тётя Петунья не терпела его на дух, поэтому не готовила. Но тут в многодетной семье ели всё: еды могло и не хватить на всех. Гарри было совестно объедать и без того бедное семейство, но варианта номер два не было. После обеда он возвращался в отведённую ему комнату: валялся на застеленной кровати, глядел в потолок и глотал горькие слёзы. Беззвучные слёзы — единственное, что он позволял себе, он же не ребёнок, чтобы рыдать навзрыд. И только ночами, когда тоска становилась совсем невмоготу, он утыкался лбом в старые холодные камни и царапал их, ломая ногти. Он надеялся, что жжение от многочисленных царапин уменьшит его скорбь. Но душевная боль не отпускала. Одной такой ночью, когда вместо сна боролся с подступающей яростью и виной, Гарри ударил неподатливую стену кулаком, в результате лишь рассадил костяшки пальцев до крови и свернулся на полу, баюкая раненую руку, всё и случилось. Негромко щёлкнул камешек, выпав из стены Гарри под ноги, и превратился в тонкую чёрную тетрадь. Гарри взял окровавленной ладонью нежданный подарок, раскрыл на середине. Тетрадь, причмокнув, всосала в себя немного его крови, листы её засветились и на них стали проступать символы. Гарри никогда не видел таких знаков, но без труда читал. С каждым прочитанным словом его веки наливались тяжестью, и он не заметил сам, как уснул, прямо у провала давно неработающего камина, на полу. Утром его так и нашёл Рон, который собирался позвать приятеля завтракать. Гарри лежал на земляном полу, свернувшись клубочком, рядом валялась старая тетрадь. Её Рон и не заметил: его взгляд был прикован к ладони приятеля – её наполняла кровь, и из-под кровавой лужицы виднелись хаотичные порезы. Уизли глубоко вздохнул и, заорав, бросился к родителям, в кухню. Гарри проснулся сам, потянулся, разминая застуженные на полу мышцы, уставился на тетрадь, в свете дня не чёрную, а рыжевато-коричневую, полистал пустые страницы и зачем-то спрятал её под кровать, ножками которой служили наполовину рассыпавшиеся кирпичи. В дверях он столкнулся со старшими Уизли. Молли обняла его, мягко взяла за руку, осмотрела ладонь, но не нашла ничего: ни крови, ни порезов, о которых ей сбивчиво поведал насмерть перепуганный сын. — Милый, завтрак уже стынет, — и красноречиво посмотрела на Рона. Он покраснел и промолчал, хотя был уверен: кровь ему не померещилась. Артур сидел за столом и завтракал. Нельзя сказать, чтобы он был спокоен: вилка в его руке подрагивала, да и выглядел он неуверенно и бледно. Даже волосы будто выцвели. Почему-то это неблагополучие бросилось в глаза, и впервые за всё время после смерти родных Гарри почувствовал себя немного лучше. Что-то тёмное заворочалось в его душе, подмечая мелкие неудобства хозяев: испуганную Молли (губы у неё тряслись, и она незаметно, как казалось ей, вытирала слёзы подолом фартука), тревожащегося Артура, притихших детей – близнецов, которые пытались наугад ткнуть вилками одну сосиску, но не преуспели, потому что их глаза неотрывно следили за гостем; Джинни и не пробовала завтракать – она сидела, потупившись, и роняла слёзы на руки. Тётя Петунья учила Гарри искренне сочувствовать людям и зазря их не обижать, но мелочное чудовище внутри впитывало с удовольствием все эти мелкие знаки нервозности и страха. — Доброго утра, — прошелестел Поттер – он забыл, как это – говорить в полный голос. — Приятного аппетита. Артур кисло улыбнулся в ответ. Молли громко хлюпнула носом. Гарри без сожаленья забрал из-под вилок близнецов последнюю сосиску и демонстративно вонзил в неё зубы. У яичницы был вкус дома, и он сглотнул слёзы, мешавшие дышать. — Как спалось? — Гарри упустил вилку на стол и закашлялся: последний кусок перекрыл ему дыхание. Артур участливо постучал его по спине, дожидаясь ответа на свой вопрос. — Обычно, — пожал Гарри плечами и отхлебнул чая. — А что случилось? Я выл ночью? — Нет, Гарри, никто из нас не слышал никаких звуков. Просто… Я хотел предупредить тебя. «Я живу здесь уже неделю – намёк запоздал, – зло подумал Гарри, не отрывая взгляда от главы семейства. – Своих детей вы учите контрацепции с таким же опозданием, когда у пассии пузо на нос лезет?» Артур наклонился к мальчику, словно хотел поведать тайну, потом передумал, оглянулся на Молли, и та уверенно кивнула, снова отворачиваясь к работающей плите. — Твоя комната… Ты не подумай чего плохого, но раньше мы не пользовались ею… — В ней кто-то умер? — решил подсобить Гарри, испытывая нехарактерное для себя раздражение. Ему хотелось выйти уже из этого курятника и вдохнуть свежий воздух полной грудью, словно он и не дышал всё это время. — Нет, что ты… Умер её хозяин под старой яблоней в саду… Или на старой яблоне? Молли, как точнее? — Гарри, в твоей комнате жил Фабиан Уизли, — взяла ситуацию в свои руки Молли. Она говорила скороговоркой, уперев кулаки в бока, как привыкла распекать детей и безвольного мужа. — Он был некромантом. Да, Артур, это называется так – некромант и полный пентюх во всём остальном!.. Дети, включая Гарри, прыснули. Тётушка Молли была слишком добродушной, чтобы обзываться, поэтому ругательства в её устах звучали анекдотично. — Ничего смешного! — Молли сдвинула брови, что говорило о её нешуточном гневе. — После смерти Фабиана, которого повесили на яблоне в саду его же братья, в комнате никто не жил. Не думаю, что ты хотел бы жить с Роном или Перси, а свободных комнат в доме больше нет. — Спасибо, миссис Уизли, — Гарри тронула чуткость постоянно занятой женщины. Он и правда не представлял жизни в общей комнате с Роном. Сбежал бы, наверное, в первую же ночь. — Мы хотели предупредить тебя: найдёшь странные вещи или, не приведи Мерлин, дневники, не вздумай пользоваться ими. Фабиан, конечно, умом не блистал, но демона как-то вызвал. Разбогатеть-то он разбогател, да только демон запросил непомерную цену… И, когда Фабиан пытался расплатиться, братья его и порешили. А богатство раздали нищим. — А какую цену захотел демон? — чувствуя, как враз пересыхает горло и мокреют ладони, спросил Поттер. — Его бессмертную душу, Гарри. И Молли отвернулась, давая понять, что разговор окончен. Поттер выскользнул из-за стола, за ним потянулись остальные. *** «Значит, демон может выполнить любое желание взамен на душу? — Гарри катался на скрипучих качелях, подвешенных к месту казни Фабиана Уизли. — Разве моя душа — такая великая ценность?» Старая яблоня шевелила оставшимися ветками – их шелест напоминал тихий монотонный шёпот. Рон сидел неподалёку, но приближаться к месту казни (когда он об этом узнал – днём ранее ему ничто не мешало занимать очередь у качели) не особенно стремился: даже сообщил, что приезжает Гермиона, прокричав со своего насеста на поваленном бревне. Храбрости больше досталось Джинни – она свободно подходила к качелям, даже несколько раз сменяла уставшего Гарри, но есть яблоки, ещё недозрелые и кислые, отказалась, ссылаясь на слабый желудок. Гарри же наоборот чувствовал в их неспелости особую пикантность и поэтому ободрал не щедро усеянные плодами ветки догола, с наслаждением сгрыз мелкие и червивые яблочки. Гермиона прибыла к обеду. Лохматая и немного заносчивая в школе, она постаралась приобрести хотя бы видимость приличной – как-никак её пригласили впервые, чтобы Гарри не чувствовал себя совсем уж чужим. Лохматость никуда не делась: Поттер тоже не мог сладить со своими волосами, поэтому понимал тщетные попытки укротить столь буйные кудри хотя бы косами, а вот заносчивость сменилась нерешительностью. Гермиона, оказывается, умела слушать. Молли очаровалась сразу – она то и дело восклицала, какая у Гермионы выдержка, и отмечала её застольные манеры. Детям Уизли пришлось показывать, что они тоже кое-что знают, а посему за столом царила несколько чопорная атмосфера. Конечно же, это не добавило Гермионе популярности у младшего поколения. Гарри даже показалось: близнецы раздумывают, как бы пожестче пошутить над ней. Джинни тоже не особенно радовалась гостье: ей пришлось убирать свои вещи, поскольку спать Гермиона должна в её комнате. Но окончательно настроение упало у всех, когда за десертом миссис Уизли сообщила, что профессор Снейп согласился прийти к ним на ужин. При этом она покосилась в сторону Гарри. Странно, но он вдруг поймал себя на мысли, что краснеет от новости, и сердце в груди стучит совсем иначе. Будто бы профессор был его наилучшим другом. – Только всяких пожирателей нам не хватало, – пробурчал Рон, активнее махая тряпкой. Была его очередь убирать со стола. – Что ты говоришь?! – возмутилась миссис Уизли. – Если не разбираешься, молчи. Служитель и Пожиратель – надо же такое ляпнуть?! И Молли, как каравелла, поплыла к выходу. – Чего это она? – пожал плечами Рон. – Не знаю, – ответила Гермиона, прищурившись. – Но стоит узнать. Гарри, ты со мной? – А меня чего не зовёшь? – насупился Рон. – Потому что ты идёшь обязательно! – отрезала Гермиона, превращаясь снова в «знакомое зло». Молли так и не успокоилась. Она раздражённо швыряла курам зерно и хмыкала своим мыслям. – Миссис Уизли, – робко позвала Гермиона, перескакивая через спешащих к кормилице кур. – Да, дорогая, – Молли постучала по дну перевёрнутой корзинки, выбивая последние зёрна. – Можно задать вам вопрос? Миссис Уизли глянула на Гарри, Рона и, вздохнув, кивнула: – Вернёмся на кухню. За чаем разговор пройдёт глаже. Она бросила корзину на колышек у входа, сменила старые калоши на потёртые и стоптанные тапки и взмахом палочки наполнила медный чайник водой доверху. – Ты, наверное, хотела спросить о Служителях? – вздохнув, начала она. – Да, – кивнула Гермиона и добавила: – Чем отличается Служитель смерти от Пожирателя и некроманта? – Всё время забываю, что твои родители – немаги, – миссис Уизли устало села на лавку и улыбнулась помрачневшей Гермионе. – Нет, не обижайся, это комплимент твоему уму. Но некоторые вещи сложно узнать, если ты не из волшебного мира. Садись, разговор будет не короткий. И вы садитесь, нечего в дверях торчать. К усевшимся подобралась Джинни – её тоже интересовали и некроманты, и Пожиратели. Миссис Уизли вздохнула, разглаживая мозолистыми ладонями салфетку. – Различие лежит на поверхности, но его ещё нужно увидеть. Пожиратели смерти – это кучка дураков, которые только мнят себя причастными к бессмертию, а на самом деле – отребье нашего общества. Умение убивать не превращает их даже в сильных волшебников, больные люди на всю голову. Рон хихикнул и потянул из корзинки пирожок. Гарри удивился – только поели, куда в него лезет?.. – Некроманты не лучше Пожирателей, люди с перекосами психики, но при этом тоже мало сведущи в колдовстве. Они с помощью кровавых ритуалов, жертвоприношений и не знаю чего ещё искажают магию, насилуют её. Они не способны никого по-настоящему оживить. Зато вполне состряпают инфернала или, не приведи Мерлин, дементора. Каждое поколение рождает некроманта, они иногда становятся знаменитыми, иногда о них мало кто слышит, но до седых волос они как правило не доживают – помирают в юности. Начиная с эпохи позднего Средневековья, убивали не только самого некроманта, а ещё и всю его ближайшую родню: жену, детей, братьев и сестёр. Поэтому братья Фабиана и порешили его сами – на кону были жизни и их детей. Ничего не изменилось: одержимый — враг любого волшебника. Миссис Уизли опять вздохнула, прозвучало это тоскливо. – Служитель смерти – посредник между Жизнью и Смертью. Он не оживляет мёртвых, он не создаёт чудовищ – он врачует самых безнадёжных больных. – А как? – спросила Гермиона почему-то шёпотом. – Ну, всех тонкостей я не знаю. Договор, наверное, заключает. Или голос ему свыше вещает. Не знаю, в общем. Даже воспользовавшись помощью Северуса, я видела совсем немного. – Как, мама? – изо рта Рона посыпались крошки. Он закашлялся, выпучив глаза. – Да, Рон, Анапнео! После рождения Джинни Чарли очень неудачно упал с метлы. Сломанные рёбра прошили насквозь лёгкое и сердце. Если бы за врачевание взялся целитель, то спасти его не удалось бы. И тогда я позвала Северуса… – Но Чарли жив… – Конечно, я выполнила требования Северуса. – Но ведь это не даром? – жалобно спросила Гермиона. – Нет, не даром, милая моя. Даром в этой жизни не даётся ничего. У меня забрали мою плодовитость. Ещё до свадьбы я сказала Артуру, что хочу большую семью и буду рожать каждого ребёнка, которого подарит нам небо. Я сдержала слово. А после договора я больше не смогла забеременеть. – Но зачем Смерти дети? – не удержала в узде любопытство Джинни. – У нас с Артуром много детей, но не все могут этим похвастаться. Наоборот, очень и очень немногие. Жизнь и Смерть – неразделимые вещи, они соизмеримы только вместе. А Служитель – посредник между двумя ипостасями. Он служит на самом деле не Жизни или Смерти, а равновесию. Поэтому его призвание так почитаемо в волшебном мире. – А если нечего отдать? – подал голос Гарри. Ему вдруг начало казаться, что Снейп сможет помочь всё вернуть, надо просто вручить свою жизнь или душу по контракту. – Такого не бывает, – словно слыша мысли Гарри, ответила миссис Уизли. – Всегда есть, что обменять. Магию, богатства, здоровье… – А если ты не согласен на условия? – разошлась Гермиона. – Если цена чрезмерна? – Тогда тот, кого ты пытаешься спасти, умрёт на следующем закате. – Почему? – возмущённо спросила Гермиона, вероятно, намереваясь изрядно поторговаться. – У тебя должно быть время передумать, милочка, – сквозь грусть улыбнулась Молли. – Но выторговать у Смерти и навязать ей свои условия – ни у кого ещё не получилось. Гермиона закусила губу, тряхнула полурассыпавшимися косами, но промолчала. Гарри еле заметно улыбнулся: Гермиона бы и Смерть достала своими вопросами и идеями. Хотя в общем она ему нравилась, так иногда только бесила её бескомпромиссность, но это случалось совсем редко. Полдень они встретили на дворе. Было бы странным сидеть в старой, насквозь пропылённой халупе, когда в огороде весело пересвистывались гномы, небеса манили своей безоблачностью, а картофелина, украденная Роном с кухни, отлично выполняла роль снитча. Гарри не очень хотел играть, после пояснений миссис Уизли его одолевали тяжёлые мысли. Но Рон своим нытьём вынудил сесть на метлу, за что Гарри несколько раз отбивал картофелину далеко за край поля, а его рыжему приятелю приходилась спускаться и пешком идти за ней. Возвращался он в соплях и с покрасневшими глазами – какая-то травка вызывала у Рона неудержимое чиханье. Когда в третий раз Гермиона заметила малоприятные капли на кончике украшенного веснушками носа, с квиддичем пришлось проститься. Остаток дня до того, как миссис Уизли позвала их помочь ей с ужином, они сидели под кустом крыжовника и рассказывали друг другу истории. Гарри в этой забаве не участвовал, но всё же слышал, насколько разные культуры у магов и магглов. Неудивительно, что Молли долго не могла дозваться их, поэтому ужин немного запаздывал. По Снейпу можно было сверять часы. Как только кукушка просвистела седьмой раз (за её странный вокальный репертуар Молли винила близнецов), бронзовый колокольчик у двери испуганно тренькнул. Звук получился отрывистым и нервным, словно тёмная личность учителя была не по нутру даже куску металла. Гарри, чистивший морковь для жаркого, упустил нож и во все глаза уставился на вошедшего. В груди появилось стесняющее чувство неудобства, странности происходящего. Гарри поздоровался, подобрал нож и решил, что это из-за ненормальности ситуации – он же никогда не встречался со Снейпом вне школы. Профессор не страдал неуверенностью: он кивнул на приветствие, подошёл ближе, стал за плечом Поттера и, заложив руки на пояснице, наблюдал, как старательно его ученик нарезает морковь. – Вашего учителя по Зельям можно поздравить – у вас крепкая хватка, – пророкотал наконец он, и как назло ладонь Гарри дрогнула – нож срезал тонкую полоску кожи на пальце, который придерживал овощи. – Суньте под воду, иначе всё заляпаете кровью. Гарри метнулся к раковине, про себя проклиная снейповскую манеру говорить под руку. Он старался не замечать, что от звуков этого размеренного глубокого голоса его пронизывало совершенно ненормальное чувство, какое обычно возникает при получении долгожданного подарка. Снейп на подарок не тянул. Гарри даже не мог сказать, что будоражило его воображение. Он вздохнул, вынул из-под холодной воды пораненный палец – крови не было, но стоит продолжить нарезать морковь, как она не преминет появиться. Но если взялся помогать, то обязан сдержать слово. Однако бередить рану не пришлось – Гарри шире распахнул глаза, обернувшись. Снейп шинковал морковь настолько быстро, что нож в его руке казался невидимым. Всего пара секунд и с упрямым овощем было покончено. – О, Северус, сразу видно мастера, – Молли сгребла морковь и улыбнулась Снейпу, добавляя плоды их общих усилий в картошку. Гарри сел рядом, не зная, что сказать профессору. И вроде поблагодарить его стоило, а слова не шли. Поэтому он молчал. Кажется, Снейп решил то же самое, потому что сел рядом с Поттером и о чём-то задумался. В дневном свете профессор не походил на грозного учителя. Ему точно было меньше сорока, морщины в углах рта и у глаз только наметились. Правда, нездоровая бледность никуда не делась. И симпатичней профессор не стал – для тех, кто его считал уродом (как Рон). Гарри внешность Снейпа никогда не обсуждал – сам красотой не блистал. Миссис Уизли что-то негромко напевала, помешала в кастрюле и легко, пританцовывая, выскользнула на двор за зеленью. – У вас лицо, Поттер, такое, словно вы собираетесь спросить у меня нечто запретное, – нарушил установившуюся тишину Снейп. Краска расцветила Гарри щёки, но он упрямо поднял взгляд на учителя и тщательно выговаривая слова, чтобы не лепетать, ответил: – Сколько будет стоить жизнь моих близких? Снейп не переспросил, какие родственники имелись ввиду и вообще никаких наводящих вопросов не задал, словно знал заранее, о чём пойдёт речь. – Их путь окончен – никто и ничего уже поправить не сможет. Даже с помощью Хроноворота нельзя отменить свершившуюся смерть. Гарри не удержался от всхлипа. – Тогда зачем вы здесь? – зло спросил он. – За мной не надо присматривать – мне почти шестнадцать. И проглатывая подкатывающуюся к горлу истерику, он вылетел из дома, на пороге едва не столкнувшись с миссис Уизли. Он ещё услышал: – Что случилось, Северус? На нём лица нет… Под старой яблоней трава была густая и колючая. Сныть, будто змея, оплетала подгнивший ствол дерева. Гарри с размаху плюхнулся в неё, со злорадством думая, что Рон не сунется к месту казни, даже если ему запретят играть в обожаемый им квиддич. Слёзы, душившие его весь короткий путь из кухни к яблоне, так и не пролились – внутри горело от ярости. «Целый дом надсмотрщиков и доброхотов! – злился Гарри. – А сами боятся своих же деревьев и родственников. Зачем вы сюда меня привезли? Чтобы я не наделал глупостей? А что мне мешает вызвать демона? Никто же не пострадает – я один на свете, как перст. Пусть и не оживит мою семью, но отомстить он мне поможет…» Но мысли о мести почему-то не распаляли пожара ярости и боли, а наоборот: глаза наполнились слезами, и Гарри зарыдал, уткнувшись лицом в предплечья. За слезами он не уследил, как рядом с ним присели на траву. А вот руку, гладившую его по голове, не заметить было сложно. Гарри всхлипнул в последний раз и замер, соображая, что сказать мистеру Уизли о странном месте для уединения. Но рядом с ним сидел не Артур Уизли, а Снейп. – Нас всегда окружают потери. Это неотъемлемая часть нашей жизни… – А вы кого-то теряли? – поинтересовался Гарри, поднимаясь с травы. Даже в густых сумерках его белая рубашка пестрела зелёными пятнами, за которые нередко перепадало в детстве от тётки. Сердце словно сжали железные обручи, мешая ему нормально и размеренно биться. – Друзей, – кивнул Снейп, рассматривая первые робкие звёзды над головой, хотя до темноты ещё было далеко. – Врагов… Всю мою семью… – Семью? – прошептал Гарри. – Да, – Снейп повернул лицо к нему. – Отца, мать и младшую сестрёнку. Ей было пять. Гарри снова заплакал, но уже совсем беззвучно. Снейп привлёк его к себе, прижал и гладил по вздрагивающим плечам горячими ладонями. И говорил. Гарри будто бы разучился понимать человеческую речь, он жался к профессору в поисках утешения, но так и не понял ни слова. Злость, донимавшая его весь день, исчезла, и Поттер вдруг осознал, как несправедлив был к окружающим людям. К Рону, который не должен его развлекать, а исполнял все прихоти. К Гермионе, ради него (и совсем немного для себя) разведывавшей способности профессора Хогвартса. К миссис и мистеру Уизли, в доме которых он был лишним, но всё в их огромной семье вертелось вокруг дорогого гостя. Даже Снейп пришёл к ужину, чтобы ему немного полегчало среди знакомых лиц. – Пойдёмте кушать, – предложил Снейп, когда рыдания стихли. – Вы слишком худенький для своих лет. Гармония треснула и разрушилась от одной неловкой фразы. «Ты как Лили – она тоже никак не могла поправиться…» Кровь словно вскипела, уши заложило. Хотелось кричать, крушить, драться. Мертва семья, пусть и остальные умрут. «Это неправильно! – промелькнула остужающая ярость мысль. – Они же твои друзья…» – Я не голоден, – Гарри сел, оперевшись о ствол спиной. – Не могу сейчас есть. Мне нужно побыть одному. Профессор не настаивал, кивнул и поднялся, отряхивая мантию от сора. Гарри смотрел, как исчезает его чёрный силуэт за углом дома. Мысли путались, и Гарри съёжился, сжимая голову руками. Он не мог понять, чего он хочет и к чему стремится. Будто его разумом пользовался кто-то ещё, кроме него. И этот кто-то науськивал, подзуживал – нужен демон и месть. Согласен ли был сам Гарри? Иногда нет, иногда да, иногда скорее да, чем нет, иногда скорее нет, чем да. Всё казалось слишком сложным, и допустить ошибку в таком раздрае было проще простого. Гарри обошёл яблоню кругом, касаясь кончиками пальцев шершавой коры. В глазах закружилось небо, прозрачная луна в рамке наплывающих облаков, ноздри щекотал запах примятой полыни и чабреца – отголосок старой и счастливой жизни. Наверное, это и сыграло решающую роль, Гарри усмехнулся сам себе – безрадостно и обречённо – и поплёлся обратно к дому. Он подумал, что сейчас его кинутся, а вот ночью…