Продолжение сериала

Дермот так и не вернулся домой после скандала. Он даже не взял одежду в дорогу. И если его отец сначала позволил ему уйти, то ночью, поняв, что Дермот не прячется где-нибудь в деревне, Кевин пошел на лошади по его следам. Он нагнал его вблизи соседнего селения. Его впустила в дом одна семья, чтобы накормить и дать переночевать. Кевин уговаривал сына вернуться. Просто вернуться, без обязанности соблюдать заключенный с Брин с договор. Но Дермот был непреклонен. Он просил прощения у отца за грубость, просил передать глубокие извинения матери, а Брин он написал письмо. Он не злился на нее, потому что знал, что виноват перед ней. Пока Кевина пытались принять как гостя, от чего он отказывался и в итоге вышел на улицу, Дермот сидел в отведенной ему комнате и писал письмо, и… плакал. Плакал, сразу утирая выкатывающиеся слезы, чтобы они не капнули на папирус. К отцу Дермот вышел без фонаря, чтобы Кевин не увидел его распухших век. Он отдал ему письмо, а отец отдал ему деньги и одежду.       На подходе к магической защите Дим-Дима, Кевин развернул письмо, чтобы проверить нет ли в этом сообщении чего-то более угнетающего, чем его внезапный уход. Он начал читать с холодным видом, который не поменялся, даже когда Кевин дошел до последнего слова: «Я знаю, что мне бесполезно просить тебя меня простить. Ты вернула мне жизнь, а я предал тебя, обидел, обманул. Я не знаю, кто в этом виноват: мое скупое, невеликодушное сердце, которое не может простить Румину за то, что она отобрала годы моей жизни. Причем какие! Или в этом виновата Румина? Или я и она? Мне трудно это признавать и трудно писать об этом, но ненависть к ней и к ее отцу оказалась сильнее моей любви к тебе. Я боюсь, что жизнь с тобой обречет меня на новое заклинание от твоей сестры. Прости. Я не хочу терять свои годы. Я никогда не смогу выразить всю благодарность тебе, потому что это невозможно. Я скорее устану черпать ее из моего сердца, чем пойму, что достаточно сказал тебе. Но я не могу остаться с тобой. Да, я верю, нет, не просто верю, я знаю, что ты не такая, как твой отец или сестра, но одна мысль о том, что в тебе есть их частица уже вселяет в меня что-то, что я не могу описать. Я знаю, что я не должен писать это, но я хочу остаться с тобой искренним. Я желаю тебе только счастья. И я очень надеюсь, что ты встретишь другого человека, который окажется лучше меня, и уж тем более лучше Синдбада. Прощай.» В середине ночи Кевин вернулся. Увидев его одного, Арлина бросилась к нему с расспросами, но он отвечал кратко и сказал, что ему нужно сперва к Брин. Арлина пошла за ним, но Кевин сдержал ее и сказал, что быстро вернется и все расскажет о сыне.       Он поднялся на второй этаж. Там не было ни одного камина, и во всех комнатах было холоднее. Кевин открыл дверь в одну из них. Брин лежала съежившись на кровати, но он знал, что она не спит, потому что нельзя спать, прижимая к своему лбу уголок подушки. Он поставил каганец на тумбочку и увидел, что там стоял еще один без фитиля, только в масле плавала пара крошек пепла от него. Девушка не шевельнулась.       — Возьми, Брин, — тихо сказал Кевин, но его голос, даже когда был тихим, звучал не мягко и хрипло. — Это от Дермота.       Она поднялась насколько могла быстро и взяла письмо. Кевин вышел. Брин сначала пробежалась по письму, потом начала его заново, вчитываясь в каждое слово. Когда ее взгляд уже по нескольку раз пересек все строчки, она начала бессмысленно смотреть на письмо, потом свернула его, положила рядом с собой и, зарывшись под подушку, зарыдала.       Был вьюжный день. Арлина спускалась со второго этажа с маленьким ножом и куском льна. Мейв готовила внизу и иногда качала люльку с Эвелин. Арлина положила нож на стол, повесила ткань на поручни лестницы и села за стол.       — Ну как, не дует там теперь? — спросила Мейв.       — Не так сильно. А то щели были, что снега за ночь намело на пол и на кровать. Я Брин говорю: «Пойдем, пойдем вниз, там камин, там теплее», она с головой укрылась одеялом и молчит. Четвертый день молчит и ничего не ест. И не спит, наверное. Вот такие круги под глазами. — Арлина провела пальцем дугу по своей щеке. — Сейчас вода согреется, я ей ванну наберу с мятой, пусть погреется, успокоится. И постелила я ей в твоей бывшей комнате, там все-таки и огонь зажечь можно, и стены толще.       Когда ванна была готова, Арлина поднялась к девушке и села возле нее на кровать.       — Посмотри, Брин, что я тебе принесла. Я принесла тебе яблоко. Поешь хотя бы чуть-чуть — ласково умоляла она.       Брин не реагировала на ее слова. Арлина убрала одеяло с ее головы и погладила девушку.       — Давай, милая, так нужно, — она поднесла яблоко к губам девушки и увидела, как по ее бледным щекам заструились слезы. — Пойдем тогда погреешься в ванной. Посмотри, какие руки у тебя холодные. Пойдем, пойдем.       Арлина осторожно взяла Брин за плечи, пытаясь ее приподнять. Брин чувствовала, что в ней совершенно нет сил, а когда она села на кровать, и с нее слетело одеяло, она ощутила мороз и сжалась. Арлина укрыла ее плащом и застегнула его на шее, потом надела ей капюшон, и Брин неохотно попыталась встать. У нее побелело в глазах и подкосились ноги, но Арлина удержала ее.       Арлина оставила девушку в пристройке для ванны. Там было чисто и жарко. В полу был сделан круглый каменный очаг, в котором горели дрова. Брин долго и неподвижно стояла у входа, а потом заперлась. Она сняла плащ и подошла к ванной, стоящей посередине комнаты. От тепла она почувствовала еще большую слабость, ее ноги задрожали. Брин встала на колени и положила руки друг на друга на бортик ванны, а на них — голову. Она стояла так недолго, а потом решила, не снимая рубашки, сесть в воду. Ванна была большой и не мелкой. Брин держалась ладонями за ее бортики и закрыв глаза про что-то думала. Ее ладони немного передвинулись, и она уже находилась в воде полулежа и касалась ее затылком. Брин задержала дыхание и хотела заплакать, но у нее не получалось, как будто теплая вода высосала из нее все слезы. Она окунулась с головой под воду и решила не подниматься.       У Дим-Дима и Кейпры в доме заканчивался хворост и ветки, которыми можно было бы разжигать огонь. Синдбад сказал, что привезет им их и заодно прогуляет одну из лошадей, которая уже давно не видела свежего воздуха. Он взял в хлеву пегую лошадь, запряг ее и отправился в лесистые места долины. Погода была не совсем пригодной для прогулки, и Синдбад сначала хотел оставить лошадь и пойти один, но она заартачилась и не желала возвращаться в стойло.       Все протоптанные и наезженные дорожки были заметены. Лошадь шагала и нагибала шею, когда на нее дул встречный ветер. Синдбад не стремился укрыться от порывов, только опускал глаза. Когда он нашел место, где ветки у деревьев снизу не были никем обрублены, и где их было много, он, осадив лошадь и привязав ее к стволу, стал их собирать.       Метель постепенно утихла, сгладив склоны гор и поверхность земли. Когда набралась большая вязанка, Синдбад взвалил ее на спину и начал распутывать поводья, обмотанные вокруг дерева.       Капитан уже шел обратно, как почувствовал быстро нарастающее тепло на запястье той руки, которой вел лошадь. Там светился браслет то ярче, то тускнее. Синдбад бросил охапку, вскочил на лошадь и через несколько мгновений разогнал ее до быстрого галопа. Оставив лошадь у дома родителей Мейв, он ворвался внутрь, вбежал растрепанный в соседнюю комнату и спросил у тех, кто там находился:       — Где Брин?       — Она купается. А что случилось?       Но Синдбад уже не услышал ее вопроса, он рванулся в пристройку. Мейв и ее мать побежали за ним.       — Брин! Брин, открой сейчас же, - кричал он, стоя в помещении перед ванной комнатой и стуча в дверь. — Открой дверь или я выбью ее! Брин!       Он не стал ждать и вломился туда так, что дверь сорвалась вместе с петлями. Синдбад подбежал к ванне и, схватив девушку за плечи, поднял ее из воды. Она сразу же глотнула воздух и вцепилась в руки капитана. Арлина громко ужаснулась, зажала рот руками и выпучила глаза. Мейв резко остановилась на полпути к ванне.       — Что же ты делаешь?! — спросил капитан, прижимая девушку к себе.       — Я не знаю, — прошептала Брин.       Мейв отступила немного назад, а потом подошла к матери и сказала, потянув ее за рукав:       — Пойдем.       — Да как же мы пойдем?..       Синдбад обернулся на них и тихонько махнул рукой, чтобы они уходили. Мейв кивнула и увела мать вместе с собой. Они вышли, впустив немного холодного воздуха в комнату. Пламя над очагом заплясало, а потом снова стало ровным.       Синдбад поднял Брин из ванны, намочив себе плащ и штаны. Он посадил ее на скамью, и Брин, поставив на ее край пятки, обняла колени и уткнулась в них лицом. Капитан дотронулся до ее волос, которые, как и вся она, благоухали мятой, и перенял свежий аромат себе на ладонь.       — Мне так плохо, Синдбад! Ты не представляешь, как мне так плохо! — завопила она, подняв взгляд на моряка, и будто хотела заплакать, но было уже нечем.       Он сел рядом и обнял ее, приложившись губами к темени. Брин выпрямила шею и сомкнула веки.       — Отвези меня в Багдад, — спокойно попросила она.       — Мы поедем в Багдад, но не сейчас. Мы не можем сейчас, потому что здесь недалеко находится… Турок. Он не ушел, и если мы пойдем сейчас, он может преградить нам дорогу.       — Тогда я пойду одна.       — Брин…       — Я не хочу больше оставаться здесь. Я не хочу больше возвращаться в этот дом. И я не хочу никого видеть, особенно… особенно его семью. Я знаю, что это все из-за меня, поэтому не виню никого, просто не хочу видеть.       — Ты ни в чем не виновата.       — Иди, Синдбад.       — Я подожду тебя за дв… за стеной.       — Нет, просто иди. К Дим-Диму, к Кейпре, к Дубару. Я хочу остаться одна.       Он недолго еще посмотрел на нее и все-таки ушел, и даже не стал ей перечить. А Брин почему-то ждала его возражений, и ей стало обидно, что она прогнала его, потому что он ее жалел, и ей становилось теплее, спокойнее и легче. Ей казалась странной такая его реакция: неужели он не боится, что она повторит то, что у нее не получилось.       Брин прислонилась боком к стене и начала слабо стучать по ней кулаком, и заплакала, и сидела так, пока снова не услышала, как открылась входная дверь. Вошел снова Синдбад. Он поставил около дверного проема маленькую стальную наковальню, и Брин почувствовала, как вздрогнул пол. На скамье капитан оставил гвозди, клинья и молоток и взглянул на девушку. Синдбад взял молоток, поднял дверь, подложил под ее другой край несколько досок, которые лежали рядом с поленьями для очага, и начал выпрямлять петли.       Брин понимала, что вынужденный ремонт происходит по ее вине. И она то ругала себя, то сострадала себе, но когда Синдбад поставил дверь вертикально, она не могла просто сидеть и смотреть, как он пытается справиться в одиночку. Она накинула на себя полотенце, подошла к двери и взявшись за нее, сказала:       — Давай я подержу.       Синдбад не отказался, и пока Брин поддерживала дверь, он положил с обеих сторон напротив друг друга клинья.       — Давай я приподниму, а ты положи клинья под дверью друг на друга, — сказал Синдбад.       Потом Брин снова стала поддерживать дверь, а Синдбад вбивал гвозди.       — Спасибо, — сказал он и улыбнулся.       Брин не ответила ему ни мимикой, ни словами. Она только посмотрела на замок в двери, который выдрал кусок дерева в дверной коробке, на щепки, разбросанные по полу, оценила объем работ и продолжила укорять себя, чувствуя при этом, что внутри она как будто разделилась на двух людей, один из которых ругает, а второй просит помилования. И она стояла, мысленно мечась с выбором своей роли, и пыталась выбрать роль карателя, который сейчас немного зол, тверд и суров, и который не плачет. Он холоден и не любит копаться у себя в сердце, и Брин не хотела, потому что рядом стоял Синдбад. Она знала, что он начнет ее успокаивать с лаской, с теплом, с заботой, и это будет еще хуже, как ей казалось, потому что это возрастит в ней привыкание к нежности. К нежности другого человека, которая может ускользнуть так же резко, как недавно ее покинула другая.       Синдбад подошел ближе к Брин, так, чтобы хотя бы дотянуться до нее, но она отдалилась и сильнее закуталась в полотенце. А ведь совсем недавно он даже смог обнять ее. Капитан сделал вид, что изучает сломанный замок, но в его голове был совсем не он, а мысли Брин. Синдбад пытался понять, что сейчас руководит ею: неприязнь к нему, взявшаяся из ниоткуда, обида, но из-за чего? «Из-за Дермота? Из-за того, что я помог ему быстрее убраться отсюда?» — думал Синдбад. Он знал, что Брин просто не хочет общаться ни с кем, потому что ему было хорошо известно, что значит потерять человека, с которым ты был очень близок. Но капитан все равно перебирал вероятные причины ее настроения, и боялся, что одна из них окажется верной. Как жаль, что он не мог узнать этого.       — Я могу тебе еще чем-нибудь помочь? — спросила Брин, когда Синдбад перестал создавать видимость того, что рассматривает замок.       — Да, — ответил он, слегка улыбнувшись, и приблизился к девушке, — Помоги мне хотя бы немного не переживать за твое состояние. Иди и поспи.       — С моим состоянием все в порядке.       — Брин… — протянул он полушепотом.       — Синдбад, давай не будем.       Она подошла к скамейке и взяла сухую одежду.       — Хочешь, я посижу с тобой? — сказал он, снова оказавшись рядом с ней. — Убаюкаю тебя.       — Твои шутки вообще не к месту.       — А я не шучу.       Брин опустила глаза на вещи в своих руках. Синдбад посчитал, что его неудавшаяся попытка поддержать задела девушку, и он думал, как можно спасти ситуацию, но Брин заговорила раньше, чем он смог поймать нужную мысль.       — Почему ты не сказал мне ничего о Туроке?       — Что я мог тебе сказать о нем?       — То, о чем вы говорили с Мейв.       Синдбад немного растерялся.       — Она, наверное, рада, что все так получилось с нашей свадьбой, как и ты, — сказала дрожащим голосом Брин, не дожидаясь ответа.       — Я?! Да что ты? — он обхватил руками ее лицо и начал смахивать большими пальцами блестящие слезы с ее щек. — Да разве я могу быть этому рад?! Кто тебе такое сказал?       Она затряслась от плача в пароксизме отчаяния и чуть не выронила то, что держала в руках. Синдбад положил ее вещи на скамейку, крепко обнял Брин и почувствовал, что не может говорить. Его сердце разрывалось. Он знал, что ее сдавливает безнадежность, что к ней приходят то тоска, то сокрушение, то горечь, то безысходность, и если бы для него было бы возможно стать преградой для этих чувств, он бы стал.       Брин долго сжимала в кулаках рубашку за спиной Синдбада, долго рыдание не отпускало ее, но настал момент, когда она все-таки успокоилась, потому что просто обессилела. Этот порыв забрал ее последнюю энергию, и теперь на Брин находил сон. Она забывалась и уже не понимала, где находится, что с ней происходит, кто сидит рядом с ней. Брин только чувствовала как ее головы осторожно касается успокаивающая ладонь, а кожу овевает теплый воздух.       Брин проснулась только на следующий день. Когда она только открыла глаза, ее взгляд уперся в деревянную стену. Брин пыталась вспомнить, было ли такое раньше, потому что ей казалось, что она лежит на другой кровати. Девушка повернулась и увидела незнакомую комнату. Пространства было не много, но на нем смогли уместить все, что могло бы понадобиться для комфортной жизни человека: стол, находящийся перед окном с бежевыми занавесками, кресло, стоящее спинкой к одному из углов, еще одно кресло, поставленное вдоль стены, а рядом с ним — погасший камин. У камина стояла дровница с поленьями и кочерга, а над ним висело зеркало, украшенное орнаментом. У другой стены находился открытый сервант с посудой, за кроватью стоял шкаф.       Брин встала с ощущением слабости. Она раздвинула занавески и посмотрела в окно, за которым увидела трудящихся людей. Одни шли с ведрами, другие — с луками, третьи выносили корм животным. И в Брин вдруг проснулась жажда деятельности. Ей захотелось что-нибудь сделать, чтобы отвлечься от мыслей и воспоминаний. Ей казалось, что так будет легче.       Набравшись сил, Брин делала все, что ей поручали по ее настойчивым просьбам, и даже больше. Она изнуряла себя так, что вечером готова была свалиться с ног, но как только приходило время спать, Брин начинала ворочаться. Она засыпала под утро и, просыпаясь от первого шороха, поднималась снова. Так продолжалось около месяца. Брин не поняла, что с ней произошло, но под конец зимы она начала спать спокойно, простившись с постоянной головной болью и непрерывной усталостью. Но девушка продолжала избегать общения и совместной с кем-нибудь работы. С Синдбадом последующие два месяца они общались как брат с сестрой. Она никого не подпускала к своему сердцу и не отмечала никакие праздники, и только в середине весны Брин взяла лошадь и впервые отправилась с ней на прогулку, а не по делам.       Оставив деревню за изгибом горного хребта, Брин замедлила лошадь и пустила ее шагом. Рука девушки прошлась по взлохмаченной гриве животного, после чего Брин остановила лошадь и оглянула просторы, щурясь от слепящего солнца. Под чистыми небесами тянулись две горных цепи. С одного из склонов снег совсем сошел, и на нем уже распускались белые, фиолетовые и розовые крокусы, поднимая цветками прошлогоднюю траву. На дубах, липах и кленах открывались почки, показывавшие солнцу яркую зелень. А другой склон выглядел немного сонливым: снег с ним еще не попрощался, а на проталинах угрюмо склоняли к земле свои цветы подснежники.       Брин спустилась с лошади и оставила ее пастись, предупредив, что если она убежит, то не сможет найти пропитание. Лошадь пообещала не уходить далеко.       Девушка взобралась на склон и легла на цветочный ковер. Сорвав один крокус, она поднесла его к лицу. Длинные тычинки защекотали ее щеки, но она ничего не почувствовала. У цветочка не было аромата. Брин покрутила его в руке и пожалела, что отобрала жизнь у прекрасного растения. Положив его на землю, она встала и отряхнула свои серые брюки от сухой травы. Ей сшила их Арлина, сама она так и не научилась делать это аккуратно, и к тому же ей не хватало усидчивости. Когда Брин их надевала, на нее оборачивалась вся деревня, которая считала такие предпочтения девушек в одежде распущенностью, но ей было на них все равно, как с некоторых пор ей стало все равно мнения других по любому поводу.       Брин прошла еще немного вверх и остановилась у высокой сосны, подняв голову к ее вершине. Положив ладонь на ее ствол, она произнесла:       — Синдбад, наверное, сейчас бы сказал, что из тебя получилась бы хорошая мачта. Не переживай, на нашем корабле все мачты целы. Синдбад ездил туда уже четыре раза. Но все вместе мы не были там уже четыре месяца. Четыре месяца. Понимаешь? Мне не хватает моря. Здесь, конечно, красиво, но я привыкла к воде, к волнам, к штормам, к постоянной смене мест. Я не привыкла задерживаться где-то так долго, как мы уже живем здесь.       — Брин! — позвал ее голос, который девушка не могла узнать.       Брин быстро огляделась. Неужели кто-то успел проследить за ней?       — Брин, поднимись чуть выше, — сказал все тот же голос.       Брин насторожилась и пыталась разглядеть человека наверху между стволами деревьев, но никто между них не показывался. Она знала, что через несколько шагов в высоту стоит магическая защита Дим-Дима, за которую опасно выходить, да и приближаться к ней не стоит, но Брин пошла. Склон был крутой, со множеством препятствий, с выходами слоистых камней, и ей приходилось смотреть на свой путь, а не в высь. Но иногда она поглядывала вперед, и, заметив там чью-то фигуру, девушка встала, выпрямилась и чуть не полетела назад, когда потеряла от испуга равновесие. Она успела схватиться за ствол, а человек впереди хотел кинуться к ней, но столкнулся с защитой. Брин увидела, как заискрилось то место, где он врезался в невидимую стену.       — Брин, я обещаю, что не сделаю тебе ничего. Я же не сделал тебе ничего в прошлый раз. Но тогда я не смог тебе ничего о себе рассказать, потому что меня прогнали. После этого я все дни ходил здесь, вокруг этой стены. Я обошел ее уже несколько раз, я пытался встретиться с тобой или хотя бы посмотреть на тебя. Я пытался больше трех месяцев. Я ночевал здесь.       — Это вы прожигали дыры в защите?       — Да, но мне не нужна эта деревня. Я делал это, только чтобы прийти к тебе, поговорить с тобой. Я делал это, ради тебя.       — Не делайте этого больше. Ради меня. Это заставляет всех переживать, а магов — тратить силы на восстановление защиты. Если вы не перестанете это делать, пока я не отдам вам свою жизнь, то я отдам вам ее, только позвольте мне попрощаться с друзьями.       — Жизнь? Нет. Нет-нет. Мне совсем не нужна твоя жизнь, Брин. Я сделаю все, как ты скажешь. Но не уходи так быстро. Дай мне посмотреть на тебя. Я видел тебя последний раз, когда тебе было чуть больше месяца. Я даже точнее могу сказать. Тебе было тридцать пять дней. Представляешь? Тебе было всего лишь несколько дней! А сейчас тебе уже девятнадцать лет. Нет, девятнадцать лет, шесть месяцев и семь дней. А я ничего не знаю про тебя.       — Честно говоря, я сама про себя не очень много знаю.       — Да… Это была Румина… Да… — его голос постепенно умолкал. Турок потупил голову. — Но это просто заклинание, — продолжил он, снова посмотрев на девушку. — Его можно снять. Я могу его снять, но для этого тебе нужно пойти со мной на остров Слез. И это потребует времени. Тебе придется остаться там на неделю.       Брин приняла этот уговор за попытку выманить ее из-под защиты. Она мысленно усмехнулась, сказав себе, что не настолько наивна, чтобы вестись на простодушные уловки.       — Я обещаю тебе, что я не наврежу. Ты же моя дочь.       Брин развернулась и поспешила спуститься, но тут же упала. Быстро поднявшись, она продолжила путь вниз, торопясь и падая, и ей все время казалось, что сейчас ей в спину прилетит молния, и тогда никто не поможет ей подняться.       — Брин, ты испугалась? Я не хотел. Я правда не хотел. Вернись, пожалуйста! Не бойся.       Но поняв, что Брин не собирается возвращаться, он крикнул напоследок:       — Я буду ждать тебя здесь завтра примерно в это же время. Если ты не придешь в течение трех дней, я уйду совсем. Я отступлю, чтобы вы не боялись меня.       Дойдя до подножия горы, девушка подбежала к коню, вскочила на него и помчалась, куда несла ее лошадь. Выплеснув свои переживания, вечером Брин возвращалась в деревню. Понимая, что прошло слишком много времени после того момента, в который она обещала вернуться, Брин мчалась по долине. Увидев впереди человека на лошади, едущего ей навстречу, девушка остановилась и разглядела во всаднике Синдбада. Опустив виноватый взгляд на русую гриву, она ждала, когда капитан подъедет к ней.       — Брин, ты где была? Мне сказали, что ты утром взяла лошадь. А сейчас уже солнца не видно, — с доброй строгостью начал моряк.       — Прости, — подняв раскаянный взгляд на Синдбада, произнесла Брин.       — Ты упала? — спросил он мягче, глядя на ее испачканные землей коленки.       — Да ничего страшного.       — Ты сильно ушиблась?       — Нет. Все хорошо, не переживай.       — Брин, здесь очень много камней на дороге. Надо быть осторожнее.       — Я и так осторожна.       — Ну конечно. Я только что видел, как ты летела никуда не глядя. Здесь не то место, где можно так делать.       Они вернулись в деревню. Брин не стала ничего рассказывать о встрече с Туроком, а только размышляла насчет следующего дня.       Поздно ночью в дом к Арлине зашел Дим-Дим. Он сказал, что на его магической карте контур защиты впервые за долгое время загорелся зеленым. Это означало, что вблизи нет черных магов. Волшебник подошел к Брин, чтобы обрадовать ее этой новостью, потому что она означала, что скоро их команда сможет отправиться на корабль.       На следующий день Брин снова пришла на то место в горах, где она разговаривала с Туроком. Отец уже ждал ее там. Теперь он не был внешне похож на колдуна: он снял мантию, а его одежда походила на ту, которую носили обычные люди. У него не висело на поясе оружие, но Брин все равно боялась к нему приближаться, потому что знала, что его магическое оружие у него всегда с собой, и только на восьмой день девушка решилась выйти к Туроку.       Он так долго ждал этого, что не мог даже поверить в то, что это случилось. Колдун, оцепенев, стоял сначала и смотрел на дочь, потом подошел к ней поближе и очень осторожно, едва касаясь, дотронулся до ее плеч. Брин внимательно следила за его руками, готовясь в любой момент скрыться за защиту, несмотря на то, что она уже знала, что он не может ее убить своей магией из-за родственных связей. Она совершенно не двигалась, думая о том, что ее обнимают руки, которые совершили неисчисляемое количество преступлений, которые никого не миловали, если такова была воля их владельца. Девушка терпела его прикосновения и сама не понимала зачем. У нее не было никаких чувств к этому человеку, который воспитал свою старшую дочь так, что она совершила попытку убить Брин, а вместо этого погибла их мать. Но несмотря на это, она не позволяла себе ни единой дерзости в его адрес.       — Ты не думала над тем, чтобы отправиться на остров Слез? — спросил Турок, когда они шли вдоль по склону.        Брин шла впереди и, если ей на пути попадались скрещенные ветви двух елей, она раздвигала их и держала для Турока, но не потому что хотела показаться ему заботливой, а потому, что совесть не позволяла ей поступить иначе.       — Я не знаю. Если я исчезну на две недели, меня точно будут искать. А если я скажу, что отправилась с вами, то мои друзья не оставят в покое белых магов, пока те не отошлют их на ваш остров.       — Но разве ты не можешь придумать что-нибудь?       — Соврать? Я не хочу врать своим друзьям. Хотя я и так это уже делаю. Они не знают, что сейчас я с вами. Да, и мне уже пора, — сказала она, обернувшись.       — Мы так мало видимся. Если бы ты решилась уйти со мной на целый день, я бы показал тебе твой дом. Он принадлежит только тебе. Я строил его, когда надеялся тебя найти. Знаешь, сколько лет я строил его? Там два этажа, а внутри есть и мебель, и посуда, и даже шторы на окнах висят. Только никто там не живет, потому что он предназначался тебе и твоей маме. Брин, я хочу, чтобы память вернулась к тебе, и ты смогла бы мне рассказать все о своей жизни.       — Вы думаете, я бы этого не хотела?       — Тогда почему ты сомневаешься?       Девушка пожала плечами, давно вперив в землю грустный взгляд.       — Я пойду, — она шагнула в низ склона.       — Ты придешь завтра? — спросил Турок, ступив одновременно с дочерью в ее сторону.       — Приду. До свидания!       — До свидания, Брин!       Колдун стоял, наблюдая за тем, как его дочь резво мчится по долине на лошади. Он исчез, когда долина повернула вправо и девушка скрылась за горой.       Брин снимала с лошади сбрую, когда к ней подошла Кейпра и с улыбкой поприветствовала девушку, и Брин ответила тем же.       — Куда же ты на этот раз ездила? Все в те же места?       — Да. Мне кажется, нам обеим там нравится, — ответила девушка, заглядывая в глаза лошади.       — Брин, ты не могла бы зайти сейчас к нам?       — Конечно.       — Тогда я подожду тебя здесь.       Брин завела животное в стойло и быстро вернулась, но только потом подумала, что, может, ее хотят попросить чем-то помочь, и она зря поставила лошадь.       Пока девушка гадала, какая просьба будет ждать ее в доме двух волшебников и их приемных детей, они с Кейпрой уже до него дошли. Пройдя в первую комнату, которая являлась гостиной с каменным полом, Брин увидела собрание белых магов, которое походило на конгресс по непонятному для нее вопросу. Тринадцать волшебников, в том числе Мейв Дим-Дим и Арлина, сидели в деревянных креслах вокруг стола, на котором была разложена карта во всю площадь его поверхности. Еще два кресла были свободны. Над столом светила подвешенная к потолку лампа. Брин казалась потерянной. Она остановилась на пороге и водила глазами по всем, кто на нее посмотрел и обернулся. Кейпра, положив ладонь ей на спину, слегка подтолкнула девушку к присутствующим и прошла в середину комнаты вместе с ней.       — Что-то случилось? — спросила девушка, не дожидаясь начала разговора.       — Ты не переживай, садись, — сказал Дим-Дим.       Брин и Кейпра сели на соседние кресла.       — Брин, — продолжил волшебник, — Эта карта, которая лежит у нас на столе, может показывать нам, есть ли рядом с нашей деревней колдуны или нет. Как ты знаешь, уже восьмой день она горит зеленым цветом, но иногда загорается красным. И так совпадает, что загорается красным она именно в тот момент, когда ты уезжаешь на прогулку.       Брин выпрямив спину сидела в кресле и пристально смотрела на Дим-Дима.       — Расскажи нам, пожалуйста, куда ты ездишь. Не бойся, если ты расскажешь правду, мы только поддержим тебя.       — Я знаю, я должна была сразу вам это сказать, — проговорила девушка, опустив взгляд и сжимая кистью пальцы другой руки.       — Ну чего ты так волнуешься? — прозвучал теплый голос Кейпры, и она положила свою ладонь на руки Брин.       — Я ходила к Туроку. — Девушка подняла глаза, чтобы посмотреть на реакцию волшебников, хотя знала, что никто из них не выдаст своих чувств, как и любой профессиональный маг. Они все смотрели на Брин, как будто она рассказывала обыкновенную историю. — Я что-то еще должна сказать? — неуверенно добавила она, не понимая, почему ей никто не отвечает.       — А как же ты узнала, что он именно там, куда ты ходила?       — Когда я поехала первый раз, и первый раз я и на самом деле поехала просто покататься на лошади. Так вот в тот день меня кто-то позвал, я поднялась, чтобы понять, кто это был, и это оказался Турок. И после этого мы каждый день договаривались о месте и времени нашей следующей встречи. Не бойтесь, я не сказала ему, сколько вас. Он знает, что вас несколько, но я не сказала ему, в каких домах вы живете, как вас зовут и сколько вас.       — Молодец. А о чем же вы с ним разговаривали, если это не личное, и если ты может открыть это нам.       — Он рассказывал мне о том, как искал меня, о том, кто он и почему занимается всем тем, чем занимается. А потом… Он несколько раз предлагал мне пойти с ним на остров Слез, чтобы он смог восстановить мне память.       — Это исключено! Ни в коем случае! — сказал Дим-Дим, не дав Брин продолжить, после чего посыпались запреты и от других.       — Ты согласилась?       — Нет, я сказала, что не знаю.       — Я предполагаю, что он заманивал тебя скоростью возвращения памяти, тем, что все удастся с первого раза и, наверное, чем-то еще. Но никто из нас не знает, что он намеревается сделать на самом деле.       — Он не был похож на того, кто хочет мне чего-то плохого.       — О-о, ты просто не знаешь Турока. Даже если он не собирается ничего с тобой делать, это огромный риск, на который мы не разрешим тебе пойти. Мы сами вернем тебе память, и можем начать даже завтра. Мы просто не знали, как с тобой об этом поговорить, и сейчас все решилось само собой.       — Вы, наверное, рассердитесь на меня, но я обещала Туроку прийти завтра снова.       — Мы не сердимся на тебя совсем. Мы понимаем: это твой отец, и ты хочешь узнать больше о нем, но ходить к нему в одиночку опасно.       — Почему? Ведь он не может убить меня магией, а другого может.       — Он может насильственно забрать тебя и переместить в какую-нибудь глушь и оставить там.       — Но он говорил, что не желает мне зла.       — Брин, словам верить нельзя, запомни, нельзя!       — Я знаю, — с печалью ответила она, вспоминая Дермота.       — Я боюсь, что если завтра ты пойдешь к Туроку и скажешь ему, что отказываешься от его предложения, он разозлится и что-нибудь удумает.       Брин грустно закивала, не поднимая головы.       — Тем более это его дочь навела на тебя заклинание. Никто не исключает, что между ними был сговор. Поэтому мы подготовим необходимые книги, настойки и отвары и приступим к тому, чего ты так долго ждала. Да и никак без этого не прожить. Если мы будем постоянно терять память, то будем вновь и вновь совершать одни и те же ошибки, к чему и стремилась Румина. Турок не рассказывал тебе, зачем она это сделала?       — Нет.       — Она хотела, чтобы ты забыла всю свою прошлую жизнь, в которой научилась отличать добро от зла, и хотела сделать тебя своей подведомственной, чтобы ты была у нее на побегушках и беспрекословно исполняла ее волю. А сперва она должна была научить тебя такому видению этого мира, что зло помогает выживать. Нужно было стереть с твоей души всякую добродетель…       В дверь постучали. Все посмотрели в ее сторону. Она открылась, и за ней показался Синдбад, который, увидев, что в комнате проходит большая встреча, решил не мешать и хотел уйти, но Дим-Дим сказал:       — Проходи, Синдбад. Мы здесь не секретничаем. Ты что-то хотел сказать?       — Да, я хотел сказать, что завтра я снова отправлюсь на «Номад», чтобы проверить его.       — Хорошо. Только не забудь взять амулет.       — Не забуду.       — Думаю, когда ты вернешься, у Брин будет, чем с тобой поделиться.       — А что вы собираетесь делать? — спросил капитан и встал позади кресла девушки, положив ладони на его верхнюю обвязку.       — Мы вернем Брин память, и начнем завтра, если, конечно, Брин будет не против.       Девушка улыбнулась.       — Тогда я остаюсь, — решил Синдбад.       — Может быть, это и лучше, — заключил Дим-Дим и сказал, что можно расходиться и искать нужные книги.       На следующий день все снова собрались в той же комнате. Окна в ней занавесили фиолетовыми шторами, на тумбочках расставили канделябры, а лампа над столом продолжала гореть. На нем по-прежнему лежала карта деревни, а контур защиты горел зеленым.       Волшебники суетились в последних приготовлениях. В углу стояла кровать, которая обычно служила диваном, но сегодня ее расправили. Около кровати стоял пюпитр из красного дерева, а на нем лежал открытый гримуар.       Брин и Синдбад стояли около входа в комнату.       — Чего ты боишься? — ласково спросил капитан, держа холодные ладони девушки. — Дим-Дим же сказал, что это безопасно. Ему нужно верить. Я могу сказать это по своему опыту.       Брин обняла моряка. Впервые за долгое время она не просто не отвергла его прикосновения, а сама сделала шаг навстречу. Синдбад знал, что сейчас ею руководит совсем не то чувство, которое он бы хотел ощущать с ее стороны, но он прижал ее так, как будто она сказала ему, что остается с ним навсегда. И когда Брин ослабила объятие, Синдбад не упустил момент и успел оставить на ее лбу короткий поцелуй. Девушка ничем не ответила, ни взглядом, лучистым или осудительным, ни словом, ни движением, будто не заметила этого. Они попрощались, и Брин вошла в комнату, а капитан еще долго пытался подслушать, что же там происходит, но до него доносилась лишь звенящая тишина.       Брин сидела на кровати и наблюдала за тем, как юный ученик Дим-Дима одетый в зеленый балахон, перенимает опыт мудрого волшебника. Дим-Дим держал в руке плошку с водой. Рядом с ним на высокой тумбе стоял лоток с различными склянками, юноша взял оттуда одну с оранжевой жидкостью под странным названием «Мех лисицы» и подлил немного в плошку.       — Что же мы делаем дальше? — спросил ученика Дим-Дим.       — Добавляем высушенный горицвет?       — Сколько лепестков?       — Ч… Четыре? — неуверенно проговорил юноша.       — Четыре. Клади.       Брин слушала разговор и почему-то радовалась, что ей никогда не приходилось учиться этому и запоминать пропорции ингредиентов для смесей и зельев. Внутри у нее все содрогнулось от одной мысли о том, что ей предстоит выпить то, что намешают волшебники. И хотя Брин им доверяла, у нее в голове пронеслась мысль о том, чтобы не возвращать ей память.       — Ложись, Брин, — сказал Дим-Дим, передавая плошку ученику. — Скоро ты уснешь.       Девушка обрадовалась, что ей не придется ничего употреблять. Напоследок она взглянула на присутствующих и закрыла глаза. Волшебник начал читать на незнакомом Брин языке. Она быстро начала забываться, потом ей показалось, что она хочет проснуться, но не может.       Чем сильнее Брин старалась прийти в себя, тем сильнее перед ее глазами клубился дым, ей становилось жарче, она не могла дышать. Она зажмурилась и за что-то схватилась обеими руками, но ее оттянули назад. Брин завизжала, заплакала, попыталась вырваться из обвивших ее рук, но ее куда-то понесли. В порыве плача, заглушаемого громким постоянным треском, она открыла глаза: кругом все полыхало, из горящих домов выползали люди и валились на землю, некоторые метались между пожарами, махали руками, будто это помогало им потушить жилища своих соседей.       Все, кто уцелел, собрали вещи, которые возможно было пока еще спасти и унести с собой, и отправились обосновываться на новых местах. Брин забрала семья Мейв и любила ее, как родную дочь. Кевин учил Брин читать и писать на арабском, учил математике и правилам поведения. Арлина смягчала рационализм мужа добрым словом, лаской, но и не обходилось без легкого назидания: девочка была слишком непослушна, неусидчива и совсем не любила учиться, хотя учеба давалась ей легко. Но они принимали Брин такой, какая она есть, хотя она приносила им больше проблем, чем их собственные дети. Девочка трудно переносила любые запреты, училась манипулировать приемными родителями, вводила их в глубокое отчаяние, но они держались, старались не срываться на нее и всегда обходились без рукоприкладства. Но когда настало время отдавать Брин в школу к Дим-Диму, девочка пропала. Ненависть к дисциплине и учебе победила, и она сбежала. Брин не знала, куда идти, она не могла ориентироваться в лесу, а когда стала жалеть о содеянном и захотела вернуться, то оказалась у берега моря, в неизвестном ей портовом городе.       Она никогда не видела моря и кораблей, и в семь лет впервые встретилась с ними. Брин стояла на берегу, чувствуя сотрясание земли с каждой волной, обрушивающейся на нее. Волна падала на песок, усиливался рокот, потом вода набегала на берег, омывая ножки девочки и пытаясь затянуть ее в черные глубины. Брин боялась, но почему-то пошла вперед, хотя не умела плавать. Она хотела подойти еще немножко, но вал нашедшей волны расстелился и сбил ее с ног. Девочка схватилась за песок, чувствуя как ее смывает в море вместе с ним. Она хотела вдохнуть, но не успела: ее ударила волна, выбросила на берег, но после затянула еще дальше. Брин чувствовала, как вода бурлит и беспорядочно закручивается рядом с ней. У нее кончался воздух, и от страха она уже случайно вдохнула воду, а потом почувствовала, что кто-то схватил ее за платье и потащил. Брин не соображала, что происходит. Ее иногда поднимали над водой, и она успевала подышать, но этого было недостаточно. Девочка была в ужасе, но спустя время очутилась на руках мальчика лет двенадцати. Брин сделала вид, что впала в обморок, и ее занесли в какой-то просторный шалаш, положили на шерстяное покрывало и хотели пытаться привести в себя, но она открыла глаза. Над ней стояли мальчишки разных возрастов. Старший из них как раз нес ее на руках. Они расспросили ее обо всем и оставили у себя.       Три года они совместно зарабатывали себе на жизнь, обворовывая моряков, постоянно меняли место ночлега, скрывали свои имена, принимали к себе в шайку новых детей и обучали их мошенничеству. По прошествии этих лет в один из дней новый член банды маленьких воришек сказал Брин, чтобы она выхватила мешок с деньгами, который висел на поясе у одного моряка, и кинула его ему, а сама бы убежала. И он бы убежал, но в другую сторону, чтобы запутать свою жертву.       Брин сделала все, как было нужно, только, возвращаясь, она увидела, как этот мальчик кричит, что она воровка, и ее нужно поймать. Девочка развернулась и побежала по пристани. У одного судна она увидела гору коробок. Брин свернула за нее и запрыгнула на корабль. Она сама не поняла, зачем это сделала, поэтому решила добежать до борта и спрыгнуть в воду. Она не видела перед собой ничего, и не заметила открытый люк на верхней палубе. Споткнувшись о его комингс, девочка полетела вниз. Люк в нижней палубе тоже был открыт, и Брин свалилась в трюм в отсек со свернутыми канатами. Она почувствовала резкую боль в левой руке и в коленке. Брин попыталась доползти до другого места, чтобы ее не увидели те, кто захотел бы заглянуть в любой из люков, потому что ей было страшно. Страшно так, что она не понимала: от страха или от боли у нее не получается опереться на руки, но все-таки девочка добралась до грот-мачты и легла на мешки. Сверху доносились крики. Брин осматривала помещение, ища трап, чтобы можно было выбраться, но там было два трапа, и люки над нами были закрыты.       Чуть позже на нижнюю палубу пришли моряки, чтобы закрыть решеткой и тот люк, через который свалилась Брин, а потом корабль накренился так, что Брин пришлось обхватить рукой мачту, чтобы не перекатиться к борту. Девочка положила опухшую руку на коленки и решила, что дойдет до следующего порта, а там уже начнет кричать и требовать, чтобы ее выпустили. Но ее наивные представления о своем первом путешествии на корабле оказались далеки от действительности. Уже вечером Брин увидела на тросах тень от решетки люка, свет фонаря и услышала, как кто-то пытается пробраться в трюм. Спустили трап. Девочка поспешила в носовой отсек и легла на бочки перед фок-мачтой. Ей не повезло: моряки направлялись в ее сторону. Она лежала на бочках с водой, одну из которых хотели забрать. Бежать было некуда. Брин уткнулась лицом вниз и лежала так, не реагируя никак на грубые обращения к себе, пока шершавые пальцы не подняли ее за плечо болящей руки. Она вскрикнула и прижала руку к себе, по-прежнему храня молчание. Два высоких неопрятных и босых человека стояли перед ней. Нижние кромки их просторных штанов мохрились. Когда один из них говорил, и Брин исподлобья смотрела на него, то могла насчитать у него всего лишь несколько зубов. Второй был моложе и выглядел здоровее, он-то и взял девочку на руки и понес наверх. Там ей осмотрели руку и привязали к локтю узкую доску. Несмотря на такую заботу о ее здоровье, никто доброты к ней не проявлял. Каждый день она слушала непристойные шуточки, угрозы капитана к матросам, и к себе. Пока у Брин болела рука, ее хватали за ворот платья, высыпали на верхнюю палубу влажный песок, давали ей деревянный кирпичик и заставляли одной рукой драить палубу. Потом девочка перестала сопротивляться, чтобы избежать наказаний. Она не знала, почему эти люди так жестоки, но когда они пошли с абордажем на торговый корабль, Брин поняла, что оставаться на этом судне для нее опасно. Но сбежать ей не удавалось. В портах ее либо закрывали в каюте, либо водили с собой, ни на минуту не оставляя одну. В море ее учили фехтованию и рукопашному бою. И она не отказывалась от такой учебы, потому что у нее был план овладеть мечом так, чтобы перерезать всех членов команды. Но эта мысль покинула ее после трех дней карцера в кандалах. В четырнадцать лет Брин хотела устроить заговор против капитана, собрала единомышленников, но их подслушали и сдали, а ее заточили как зачинщицу, и она была благодарна хотя бы за то, что ее не избили, не утопили или чего еще хуже не сделали.       Пять с половиной лет она вынужденно грабила корабли, стараясь в бою никого не убивать, а в крайнем случае — ранить, и, побывав на палубах нескольких десятков кораблей, Брин никого не лишила жизни. Но ей жизнь была не по душе, и в очередное нападение на торговый корабль девушка пошла без оружия. Она хотела, чтобы кто-то избавил ее от тяжелой участи. Но ее экипаж торгового судна принял ее за пленницу пиратов и принялся защищать. Брин понимала, что они проиграют, а ее убьют пираты за предательство. И убьют не одним махом, а оставят мучительно умирать. После таких мыслей девушка схватила оружие одного убитого матроса и встала на сторону незнакомой команды. Пираты бранили ее всеми известными словами, кричали, как звери, старались ее задеть хоть кончиком меча, но Брин оказывалась проворнее, к тому же и экипаж торгового судна был отважным народом, и он неожиданно победил. Когда пиратов осталось около пяти человек, они вернулись на свое судно и пустились в бегство.       Брин не стала признаваться экипажу спасительного судна, что несколько лет она была членом команды пиратов. Она рассказала об этом спустя полгода, когда успела заслужить доверие к себе, и когда никто бы не подумал, что она может замыслить что-то против них. Капитан судна даже и не подумал прогонять Брин, к тому же она очень нравилась его сыну, который подавал надежды на их совместное будущее. Его звали Адриан. Это был крепкий человек северных кровей, со светлыми волосами и голубыми глазами, но красивым его это не делало. Несмотря на не очень привлекательную внешность, он без труда завоевывал внимание девушек.       После года плавания с Брин Адриан даже осмелился познакомить ее со своей матерью и двумя сестрами, когда они прибыли в его родной город. Там же Брин узнала, что у него есть невеста и дочь от прошлой жены, которой не стало из-за болезни. Адриан говорил, что не собирается пока ни на ком жениться, его мать разозлилась на Брин, но девушка спокойно сказала, что не собирается разрушать зарождающуюся семью, и в тот же день она нанялась на уходящий с вечерним приливом корабль и навсегда исчезла из жизни Адриана. Брин была глубоко обижена его враньем, она долго не могла забыть оскорбления, которые нанесла ей мать Адриана, в особенности, когда назвала ее без причины распутной девчонкой.       Еще полгода Брин ходила из порта в порт на новом корабле, где ее плохо и неохотно приняли и все время грозились высадить в каком-нибудь городе, если вдруг она снова пригрозит матросам ножом. Но Брин уже ничего не боялась, поэтому ей было все равно: оставаться на корабле или жить на суше. Ей просто было некуда идти, и она ничего не умела делать, чтобы заработать себе на жизнь, оставаясь в городе. Она, не обращая внимания на продолжала прятать кинжал в голенище сапога, чтобы припугивать матросов, когда они приходили к ней в каюту, пытаясь добиться девушки. Брин уже решила сменить корабль, как в одну и ночей разыгрался неистовый шторм, что команде оставалось только стараться держаться хоть за что-нибудь и не забывать дышать. Но волны были слишком сильны и высоки. У всех захватывало дух, ослабевали руки, иногда им казалось, что они уже умерли и находятся на пути в другой мир. Брин чувствовала, что это конец. Корабль перевернуло на бок, и он быстро утонул. Обломки держались на поверхности воды, но ухватиться за них было невозможно. Все были бессильны спасти себя. Их поглотила пропасть, черная, бурлящая и холодная. ***       Дим-Дим впервые за последние две с половиной недели завел Синдбада в комнату, которую до этого занимали только маги и Брин. Сейчас там находилось три волшебника, не считая учителя капитана. Они сидели в креслах и с усердным видом пытались что-то найти на страницах книг. Рядом с ними уже стояли три стопки гримуаров высотой со стол, куда они складывали пролистанные книги. По другую сторону от них находился постепенно пустеющий книжный шкаф.       — Она должна была проснуться вчера, — сказал Дим-Дим, держась за подбородок и смотря на Брин. — Мы не могли допустить ошибку в наших действиях, потому что каждый мой шаг проверялся пятью магами. Пока мы возвращали Брин память, ее силы поддерживали заклинания, а сейчас память вернулась к ней, но она не просыпается.       Синдбад подошел к девушке и сел к ней на кровать. Дим-Дим встал рядом, опираясь на свой посох. Капитан поднял Брин за плечи и стиснул ее в объятиях.       — Проснись, Брин, проснись, — шептал он, закрыв глаза, ей на ухо. Он поцеловал ее в висок. — Я люблю тебя, — продолжил Синдбад еще тише, — Я никого еще так не любил в этой жизни.       Синдбад прижался губами к щеке Брин и еще недолго посидел так, потом положил девушку на подушку, взял ее руку, на которой был браслет, и скрестил свое запястье с браслетом с ее. Ничего не происходило, и капитан с последней надеждой пробудить Брин мысленно произнес: «Те, кто дал нам эти браслеты, наверное вы слышите меня сейчас. Если слышите, то пусть моя жизнь перейдет ей. Пусть я умру, но Брин будет жить». Только-только Синдбад подумал об этом, как браслеты загорелись, да так ярко, что даже волшебники не смогли вынести этот свет и закрыли руками лица. Синдбад крепко держал руку Брин, потому что их запястья сильно отталкивались. Все вокруг для него стало белым, как будто они летят на облаке, и он мог видеть только Брин.       Когда свет погас, Синдбад оказался в той же комнате. Волшебники подошли к кровати и наблюдали за девушкой. Капитан забыл отпустить ее руку и замер в ожидании. Брин не шевелилась, но потом вдруг повернула голову и приоткрыла губы. Три мага удивленно переглянулись, Дим-Дим взглянул на Синдбада и улыбнулся.       — Брин, — тихо сказал моряк, опустившись коленями на пол, потому что ему пришлось тянуться, чтобы погладить ее щеку. — Ты меня слышишь, Брин?       Ее дыхание становилось беспокойным.       — Тише-тише. Открой глаза, посмотри на меня, Брин. Посмотри, и ты поймешь, что с тобой все хорошо.       — Шторм… Шторм закончился? — промолвил ее слабый голос.       — Закончился, Брин, закончился. Больше двух лет назад. Это были твои воспоминания.       Она подняла веки, щурясь от дневного света. На окнах еще вчера раздвинули шторы, и это означало, что работа магов завершена.       Вечером команда Синдбада, Дим-Дим, Мейв и ее родители собрались вместе. Недолго с ними посидев, капитан предложил Брин прогуляться. Они дошли до тех мест, где коротенькая пушистая трава не была никем протоптана. Небо рассекали розовые и ярко-оранжевые полоски облаков. В дали прозрачный туман слегка прикрывал голубые горы.       — Все-таки не зря нас судьба с Дермотом разлучила, — грустно сказала Брин, отрывая лепестки от желтого цветка в ее руке. — Если бы он узнал мое прошлое, он бы точно не выдержал.       Синдбад обнял ее за плечи одной рукой, и они продолжили так идти.       — Просто ты еще не знаешь ничего, — продолжила Брин.       — Я знаю. Девушка резко остановилась.       — Знаешь?       Она так изумилась, и Синдбад пожалел, что сказал об этом.       — Мне рассказывал Дим-Дим. Он знает тебя с рождения, как и Румину. Я просто спросил у него, знает ли он что-нибудь о твоем прошлом и может ли что-нибудь рассказать тебе, и тогда он сказал, что лучше, если он попробует вернуть тебе память. Мы разговаривали с ним давно. Еще зимой. Не обижайся.       — На что я могу обижаться?       — На то, что мы говорили о тебе.       — И что? Тем более я была уверена, что Дим-Дим знает обо мне многое, потому что однажды он написал мне письмо, он не рассказывал тебе? Что ты смеешься?       — Хочешь секрет? Это письмо написал я.       — Подожди, ты имеешь в виду то письмо, которое…       — Оно было в зеленой вазе с узором.       — То есть это… — Брин замолчала и уставилась на Синдбада. — А почему ты его написал?       — Я услышал как-то, когда ты говорила… Этому. Ты поняла. В общем, ты в своей каюте ему говорила, что хочешь остаться в каком-нибудь городе, потому что боишься навредить нам черной магией. Но я был уверен, что это невозможно.       Брин, растроганная его рассказом, подошла ближе, и Синдбад утих.       — То есть ты знал об этом раньше, чем я тебе рассказала?       Капитан закивал.       — Знаешь, как я боялась признаться в этом?       — Но теперь-то мы знаем, что твоя магия белая, — Синдбад убрал прядку волос с ее лба. Его рука спустилась ей на талию, и он осторожно притянул Брин к себе. Она смотрела вниз, а капитан — на нее. Ее руки лежали у моряка на груди, потом девушка слабо и неуверенно обняла его. Синдбад закрыл глаза и провел своими губами по губам Брин. Они слегка приоткрылись. Но Синдбад чувствовал, что девушка отводит голову. Он пытался погрузить ее в негу, но Брин внезапно выскользнула из его рук.       — Прости, Синдбад, — произнесла она, отдалившись и отвернувшись. — Я не могу забыть Дермота. Капитан подошел к ее спине и положил ладони ей на плечи.       — Я понимаю.