Продолжение сериала

      Короткое, но сильное землетрясение пробудило некоторых спящих матросов, и они, не отдохнувшие, кое-как выбрались из палаток. С ними же вышли Фаруз и Ронгар, испуганные и ничего не понимающие спросонья. Они посмотрели на упавший тент и на прожженную костром дыру в его парусиновой крыше. Синдбад, еще сам неосведомленный о целях предстоящей встречи с пришельцами, пытался внушить матросам, что не произошло ничего серьезного, и ему показалось, что паника от моряков отступила. Он велел им идти спать и ни о чем не заботиться. Проследив за тем, чтобы все до одного снова спрятались в палатки, капитан наконец посмотрел на Фаруза и Ронгара, которые тихо разговаривали с Брин.       — Нам разбудить Дубара? — спросил ученый.       — Это бесполезно. Он проснется, только если у него под ухом прогремит взрыв. Расскажем ему все утром. Только… — Синдбад посмотрел в непроходимые дебри леса, в ту сторону, куда упал летательный аппарат пришельцев.       — Стоит ли нам идти к ним?       Он посмотрел на друзей, ожидая ответа, но они все сосредоточили взгляд на чем-то за его спиной. Синдбад обернулся и увидел нескольких совершенно безоружных негров. Из одежды на них были только набедренные повязки.       — Когда-то вы помогли отремонтировать наш корабль, теперь настала наша очередь, — заговорил один из перевоплощенных чужеземцев с обыкновенным для них каменным выражением лица. — Без нас вам не пройти этот путь. Но перед тем, как мы начнем вам помогать, вы должны дать нам обещание, что не будете рассказывать никому подробности вашего путешествия.       — Никому?! — удивился Фаруз. Но как же мир узнает о наших открытиях? Я уверен, если мы доберемся до Индии живыми, у нас будет что рассказать людям.       — Нам ясна ваша жажда славы, но вы должны понимать, что то, что вы считаете открытиями, приведет к колонизации этих земель. Подумайте обо всех неблагоприятных последствиях, которые принесет этот процесс здешним людям. А мы не намерены приносить вред тем, за счет кого помогаем вам.       Фаруз поник. Его горячие надежды на то, что он станет автором многих карт и книг для будущих моряков, внезапно разбились.       — Ну хорошо, — расстроенно ответил ученый. — Пусть будет по-вашему.       — Тот из вас, кто не сдержит обещание, будет уничтожен. Предупредите своих матросов.       — Не уверен, что они послушаются, — сказал Синдбад.       — Значит, им придется пожалеть об этом. Еще одно наше условие — не пытаться изменить наши планы. Если мы что-то делаем, значит так оно и должно быть. Мы не можем ошибиться.       — Хорошо, но можно вопрос? Где мы находимся?       — В Африке. На западном побережье, южнее Сахары.       — Но разве это возможно? Мы плыли на запад из Аль-Ошбуни.       — Посейдон направил вас сюда.       — Посейдон… — прошептал капитан.       — Простите, — вернулся в беседу до этого задумчивый Фаруз, — но как вы смотрите на предположение того, что когда-нибудь сюда все равно придут люди, и рано или поздно колонизация коснется этих земель.       — Всему свое время.       Хоть Фаруз и не был удовлетворен таким ответом, но он понял, что развивать эту тему, находясь в кругу загадочных собеседников не только бессмысленно, но и опасно.       Когда вопросы от команды закончились, негры принялись восстанавливать то, что было разрушено из-за их прибытия. Они быстро подняли опоры тента, воткнули их поглубже в мягкую землю и одним взмахом руки разожгли костер. Моряки с затаенным дыханием наблюдали за тем, с какой легкостью пришельцам все это удается.       — Да уж, — прокомментировал Синдбад. — Нам бы так уметь. Захотел — вот тебе костер, вот тебе крыша над головой, пусть даже и такая.       Закончив дела на берегу, помощники моряков отправилась на «Номад», даже не спрашивая, где там хранятся нужные инструменты, но один из них сел на бревно у костра и, посмотрев на команду, сказал:       — Идите спать.       — Идите, — тихо сказал Синдбад Фарузу и Ронгару. — И мы сейчас пойдем.       Капитан посмотрел на Брин, и они вдвоем подошли к сидящему у огня негру и разместились по одну сторону от него. Он нисколько не обратил на них внимание.       — Скажите, как наши браслеты связаны с вами?       Негр повернул к моряку свое каменное лицо.       — Много лет назад мы прибыли в ваш мир для того чтобы посмотреть, что есть в нем из того, чего нет у нас. Мы прибыли с добрыми намерениями и даже были готовы помочь тем, кто находится в беде. Но один из членов нашего экипажа решил завладеть этим миром, отрекся от наших правил, из-за чего навлек на себя заклятье. Мы пытались вернуть его, но он поставил под угрозу жизнь нашего корабля, а значит, и нашу жизнь. Если бы он уничтожил наш корабль, мы бы погибли, потому что наш корабль хранит нашу силу жизни. Этот корабль единственный в нашем мире. Пока что нам не удалось создать еще один такой. Это значит, что при уничтожении этого корабля погибнем не только мы, но и вы, владельцы радужных браслетов. Под угрозу будет поставлена и жизнь этого мира, потому что тогда никто уже не сможет помочь нашему другу перейти на сторону добра. Через время он подчинит себе всех людей и сделает их своими рабами. Рабами зла. Мы не хотим допустить этого. Чтобы не случилось такой катастрофы, мы дали некоторым людям второй шанс на жизнь. Мы спасли вас, чтобы вы помогли нам.       — Почему именно мы?       — Вы обладаете теми редкими качествами, которыми должны обладать наши помощники.       — И вы себе в помощники выбрали только тех, кто должен был погибнуть?       — Тех, кто уже погиб и попал на Авалон. Туда попадают не все, как вам уже известно. Но и не все, кто находится там, достойны носить звание наших помощников. Мы не могли своевольно принуждать к долгу со смертельным риском живых людей.       «Уже погиб», — эти слова продолжали раздаваться в голове Синдбада, и очередные вопросы, которые до услышанной правды о себе он хотел задать, показались ему ненужными.       — А как мы поймем, кому нужно будет помочь? — спросила Брин, и капитану показалось, что она совсем не озабочена размышлениями об их спасенных жизнях.       — Вам не придется об этом думать.       — Не придется? — тихо риторически переспросила она.       — Делайте все, что в ваших силах, остальное оставьте нам.       Негр отвернулся к костру. Брин посмотрела на задумавшегося о чем-то печальном Синдбада и погладила его по спине. Капитан посмотрел на нее, и тут же улыбка нашла на его лицо.       — Не грусти, — подбодрила девушка.       — Я не грущу.       Он нежно обнял ее за плечи одной рукой и поцеловал в лоб.       — Пойдем, — сказал моряк.       Они остановились недалеко от костра, чтобы пожелать друг другу спокойной ночи, хотя уже скоро должен был посветлеть горизонт на востоке.       — Ты сможешь уснуть? — спросил Синдбад, перебрасывая за спину девушки мокрые от дождя пряди.       — Я надеюсь. А ты? Тебе нужно заново перевязать руку, — произнесла Брин с беспокойством, внезапно вспомнив про рану капитана.       — Я все сделаю, не переживай.       — Фаруз оставил тебе ткань?       — Да.       — Пойдем тогда.       Несмотря на то, что капитану была приятна ее забота, он пытался уговорить ее пойти спать, потому что был уверен, что она все еще не отдохнула после пережитого ими шторма. Но Брин не сомневалась, что Синдбад оставит это дело в лучшем случае до утра, поэтому решила не слушать капитана.       Они сидели в уютной палатке. Брин бережно перематывала руку Синдбаду, представляя, какую боль он испытывает от ее прикосновений. Но моряк даже ни разу не поморщился. Наоборот, каждый раз поднимая голову на него, девушка встречала его безмятежный взгляд и усталую улыбку.       — Ты делаешь это так же хорошо, как Мейв, — произнес капитан, и что-то кольнуло сердце Брин после этих слов. Она замерла, прислушиваясь к своим мыслям.       — Ты скучаешь по ней? — спросила девушка, уже завязывая раздвоенный конец ткани на два узла.       Синдбад сосредоточил на Брин взгляд, а она неподвижно сидела в томительном ожидании ответа.       — Ладно, — смиренно вздохнула девушка и поспешила собрать в мешок перевязочный материал.       — Брин, — внезапно встрепенулся капитан и, быстро подвинувшись к ней, обхватил ладонями ее голову. — Я сразу не понял, почему ты меня спросила об этом. Ты не так меня поняла. Я сказал о Мейв только потому, что она всегда интересовалась медициной, и ты знаешь это.       Девушка обняла моряка и ласково потерлась щекой о его плечо. Она почувствовала, как капитан обвил ее своими объятиями, и теперь открыть уставшие глаза стало еще сложнее.       — Ложись здесь, а я переночую у тебя, — тихо проговорил Синдбад, замечая, как слабеют ее руки.       — Нет, я пойду, все равно нужно переодеться.       — Я принесу тебе сухую одежду, — он попытался пробраться к выходу из палатки, но Брин резко остановила его и взволнованно стала отговаривать.       Она так быстро попрощалась и ушла, что Синдбад не успел от растерянности настоять на своем.       Вернувшись к себе, Брин откинула одну половину полога, чтобы свет от костра помог ей хоть что-то разглядеть, и стала собирать разбросанные в углу палатки полностью исписанные листы. Она сложила их в мешок и спрятала под подушку.       Брин легла, но сон никак не находил на нее. Она постоянно ворочалась, и сухие травы в подушке все время шуршали у нее под ухом. Девушка заснула уже после рассвета, но вскоре ее разбудили пушистые прикосновения к голове. Потом она ощутила, как кто-то топчется на ней, и, не открывая глаз, Брин сонно сказала:       — Пора вставать, да? У меня просто не хватит сил сейчас на это. Иди погуляй без меня.       Кот прыгнул в сторону и вышел на улицу, где еще не было слышно ни одного голоса. Пережитый шторм выпил всю энергию моряков. Они думали, что на суше будет легче и спокойнее, но их ожидания оказались ошибочными.       Сначала им приходилось вместе с пришельцами добывать древесину, обрабатывать ее и ремонтировать «Номад». Неделю спустя одного за другим начала настигать лихорадка, которую все переносили по-разному: кто-то не мог подняться с постели, другие чувствовали только упадок сил. Фаруз и Брин все свое время тратили на уход за больными, но по странным причинам ни врач, ни девушка не почувствовали даже легких симптомов болезни. Синдбад не мог понять, каким чудом заболевают все, кроме членов его команды, и одновременно с этим боялся, что скоро очередь дойдет и до них. Сперва он думал, что к этому причастны пришельцы, но когда заболел Фаруз, капитан перестал приписывать им такую избирательность лихорадки. Единственной радостью для всех оставалась то, что поправлялись самые безнадежные матросы, и дни, когда они снова приступали к работе, становились праздником. По предположениям Фаруза лихорадка не передавалась между людьми, но Синдбад все равно запретил Брин помогать заболевшим и заменил ее в этом деле.       Одним вечером Фаруз с Ронгаром, Брин и Дубаром сидел у костра, но в отличие от них ученый делал записи в свою тетрадь наблюдений.       — Ты бы лучше полежал, — сказал Фарузу присоединившийся к друзьям Синдбад и свалил у костра сухие стебли бамбука.       — Пока я не забыл, мне нужно записать все, что происходило со мной и с матросами, когда мы болели.       — Скоро наступит наша очередь, и ты еще успеешь записать, что будет с нами.       — На самом деле, я думаю, вы не должны заболеть. Я называю это «мемориам морбос», в переводе с латинского означает «память на болезнь». Мне кажется, я где-то встречал и другой термин, обозначающий это явление, но я так и не смог найти его повторно. Смысл в том, что существуют болезни, которые стоит перенести единожды, после чего наш организм каким-то образом их запоминает. Например, Ар-Рази в своей книге описывал «большую» и «малую» болезни, которыми можно заболеть единожды. «Большую болезнь» еще называют вариолой*, о которой вам давно известно. Так к чему это я, если вы с Дубаром перенесли что-то подобное в Индии, а Ронгар — в своей деревне, и если это была болезнь, которая сейчас распространилась среди нас, то наверняка в этом и заключается причина того, почему вы до сих пор здоровы.       — Не знаю я ничего про твой ремориам робос, — сказал Дубар, подкладывая бамбук в костер.       — Мемориам морбос, — со сдержанным раздражением поправил Фаруз.       — Но я болел раза три, и первый раз еще до появления на свет Синдбада. Я слишком тяжело перенес эту лихорадку, чтобы забыть о ней.       — Может, это были три разных болезни со схожими симптомами.       — И именно поэтому я ими заболевал в одном и том же городе.       — Ну не знаю тогда.       — Самое главное, что это не смертельно.       Ронгар похлопал Дубара по плечу и жестами показал, что в его деревне были те, кто умирал от осложнений лихорадки, и поэтому есть риск, что некоторых тяжелобольных моряков постигнет такая же участь.       Слова Ронгара оказались пророческими. Через неделю свой последний закат проводил один из матросов — Фердинандо. Он был немного моложе капитана, жизнерадостный, энергичный, бесстрашный. Все сожалели о его раннем уходе. Это событие стало потрясением для экипажа, часть которого готова была взбунтоваться, чтобы заставить Синдбада вернуть их обратно в Аль-Ошбуни. Их разбойничья шайка грозилась убить всю команду, если их условия не будут выполнены. Так и не дождавшись решения капитана, они сбежали, подорвав возможность продолжения плавания. В этот же день улетел и корабль пришельцев. Синдбад считал такое стечение обстоятельств намеком на то, что добраться до Индии морским путем «Номаду» не удастся. Моряки продолжали ремонт, чтобы в той безопасности, которую они в силах создать, отправиться в обратный путь. Но спустя несколько дней матросы-дезертиры, не сумевшие в одиночку выжить в дикой природе, вернулись в лагерь и готовы были подчиниться любому распоряжению капитана.       Восстановление корабля завершалось. Синдбад возвращался из леса, где велась заготовка запасной древесины. Он нес несколько стеблей белых орхидей, которые оказались редкими растениями для этой местности. По высоким сходням, которые смастерили иноземные помощники, капитан взобрался на «Номад» и в одной из кают встретил Брин. Это была очередная каюта, которую она убирала после шторма. Синдбад остановился у входа и спрятал за переборкой руку с цветами. Обычно Брин улыбалась, когда видела капитана первый раз за день, но сейчас она всего лишь посмотрела в его сторону и грустно произнесла его имя.       — Знаешь, что я нашел в лесу?       — Давай попозже, — вяло ответила девушка.       Синдбад подошел к ней и положил цветы на стол, около которого она мыла настил.       — Спасибо, — сказала Брин, равнодушно посмотрев на орхидеи.       — Прости, Синдбад, я просто что-то устала. Хочу быстрее закончить с этой каютой.       Капитан дотронулся губами до ее лба.       — Ты чего такая горячая? Пойдем-ка, — он взял Брин за плечи и повел в ее каюту.       Там он уложил ее на койку, и девушка, свернувшись комочком, закрыла глаза.       — Принеси, пожалуйста, покрывало. Я их постирала и повесила сушиться в кубрике.       Синдбад вернулся и укрыл девушку. Сев на колени возле койки, он положил ладонь на ее лоб, потом заботливо погладил по голове.       — Как ты утром себя чувствовала?       — Примерно так же.       — Что же ты мне ничего не сказала?       — Я думала, мне станет лучше.       Капитан тяжело вздохнул.       — Ну ты же видела наших матросов, они не выздоравливали за один день, — тихим мягким голосом произнес Синдбад.       — Вдруг со мной случится то же самое, что и с Фердинандо?       — Что с тобой случится? Нечего даже думать об этом. Все пройдет. Сейчас я принесу тебе горячий отвар, который Фаруз дает всем нашим матросам.       — Нет, только не этот отвар. Я знаю, что он бесполезен против этой болезни. Фаруз дает его просто потому, что как врач обязан сделать все возможное.       — Откуда ты знаешь, что он бесполезен?       — Фаруз сам это говорил.       — Понятно. Я принесу тебе просто горячей воды с мятой и вино.       — Не нужно, не беспокойся. Я сама, если что, все сделаю.       — Лежи, пожалуйста. Я принесу.       Весь оставшийся день Синдбад несколько раз проведывал Брин. Любое дело валилось у него из рук, потому что он был убежден, что лихорадка отступила от них, но, как сегодня оказалось, она тронула одного из самых дорогих его людей. К тому же Брин, как и несколько матросов, недавно перенесла простуду, и капитан боялся, что у нее не хватит сил на борьбу с новым заболеванием.       Он знал, что в палатке Брин ночевать уже не будет, тем более сейчас, в сезон дождей, там было более сыро, чем в каюте, а ночами еще и прохладно. Синдбад решил перенести вещи на корабль и разобрать палатку. Он сложил в большую кожаную сумку одежду и покрывало, сунул под мышку подушку и взял в руки плоский мешок, который лежал под ней. Рядом он заметил чернильницу и перо. Капитан понял, что Брин продолжает вести дневник, и желание убедиться в том, что она не пишет о Дермоте, не давало ему покоя, ведь когда-то она обещала навсегда оставить в своем сердце место для бывшего сокола. Синдбад вынул листы и встретился с последней записью, над которой стояла вчерашняя дата.       «Я уже так давно не писала здесь ничего, потому что не было времени. Сегодня появилось время, но у меня почему-то совсем нет сил. Этот день был таким тяжелым для меня, я чувствовала постоянную усталость, и мне очень страшно предполагать, что у меня начинается лихорадка. Недавно здесь прошел ливень, который длился чуть ли не целые сутки. В тот вечер мне пришла идея воспользоваться безграничной водой с неба и постирать все что можно с нашего корабля. Сначала мне было жарко, потом на улице стало холодать, но я решила закончить со стиркой. В итоге после этого целую неделю мне пришлось лечиться от простуды. Я сначала старалась не попадаться Синдбаду на глаза, потому что он опять начнет мне читать наставления о том, что прежде чем что-то сделать, нужно подумать. Одновременно со мной заболели четыре матроса, и Фаруз запретил им чем-либо заниматься, потому что боялся, что их простуда перейдет в воспаление легких. Я лечилась тем же, чем и наши матросы, и попросила Фаруза ничего Синдбаду не сообщать. Синдбад все равно все время был занят, и мы только иногда пересекались с ним по вечерам. И он бы ничего не узнал, если бы Фаруз на второй день не пошел бы к нему и не проговорился. Синдбад так беспокоится за меня. За меня так только Дермот беспокоился. Я уже не так часто вспоминаю о нем, но когда перечитываю свои старые записи, у меня возникает ощущение, что мои чувства к нему возрождаются. Может, мне сжечь все это, чтобы наконец забыть о нем, чтобы не возвращаться в прошлое? Я храню все это как память о Дермоте, о наших отношениях, но, наверное, это только вредит мне. Синдбад за последний месяц вспоминал Мейв раз пять. Теперь я понимаю, что чувствовал он, когда я говорила о Дермоте. Интересно, он любит ее? Может быть, он вспоминает ее в своих мыслях так же часто, как я когда-то вспоминала Дермота? Но я не знаю. Синдбад так хорошо относится ко мне, как будто в его сердце нет никого другого. Раньше он не был со мной таким добрым и ласковым. Жаль, что мы не можем заглядывать в чужие сердца».       Синдбад не стал читать предыдущие листы даже не потому, что ему было совестно за свое самовольство, а потому, что он просто не хотел ничего больше знать и слышать о Дермоте, который, как он понял, фигурировал чуть ли не по нескольку раз в каждой записи.       Ночью Синдбад вернулся в каюту девушки, но Брин не спала и услышала его крадущиеся шаги. Синдбад поставил лампу на тумбу около соседней койки и обернулся, услышав свое имя.       — Как ты, Брин? — тихо спросил моряк, присев рядом с ней.       — Не спрашивай, — прошептала девушка.       Его сердце замерло от такого ответа. Он прикоснулся губами к ее щеке.       — Жар так и не проходит. У тебя голова болит?       — Ты не беспокойся, Синдбад. Иди спать. Ты весь день работал и устал, иди, — слабым голосом проговорила она.       Капитан ушел, но лампу с собой не забрал. Брин думала, что он забыл, но у нее совсем не было сил встать и погасить ее, поэтому она накрылась с головой покрывалом, потому что даже такой тусклый свет создавал боль в ее глазах. Через, как казалось Брин, вечность, Синдбад снова пришел, сел у изголовья койки, поставил что-то металлическое на пол, и после девушка услышала плеск воды. Потом он открыл ее лицо и положил на лоб холодный компресс. Намочив в воде другой кусок ткани, капитан стал прикладывать его к шее девушки.       — Сейчас, моя хорошая, тебе будет легче.       Закатав свободные рукава ее рубашки, Синдбад провел влажной тканью по ее предплечьям и прощупал на запястье учащенный пульс.       — Если я умру…       Он не дал ей договорить.       — Брин! Прекрати! Что за мысли?       — Послушай, Синдбад…       — Я даже не хочу слушать ничего подобного. Все выздоравливали, а ты с жизнью прощаться собралась. Даже не вздумай мне!       Девушка повернула голову на бок, и Синдбад испугался, что она потеряла сознание.       — Ты чего, Брин? — тревожно спросил он, обнимая ладонями ее лицо.       Приоткрыв сонные глаза, Брин выразила свою просьбу:       — Если ты встретишь Турока, передай ему, что я не обижаюсь на него, потому что когда мы виделись с ним последний раз, я сказала, что никогда не прощу ему смерти моей мамы.       Синдбад сполоснул в воде ткань и снова положил ее на голову девушки.       — Почему ты не отвечаешь?       — Потому что у тебя жар, и из-за него ты говоришь какую-то ерунду.       — Ну ладно, все равно я знаю, что ты передашь.       Синдбад укоризненно посмотрел на нее и, отвернувшись и закрыв глаза, слегка покачал головой. Он знал, что если с ней что-то случится, то ни это плавание, ни вся его оставшаяся жизнь ему нужны уже не будут. Пришельцы говорили, что спасли его и Брин когда-то, и Синдбад считал, что должен быть благодарен им за это, но он не мог. Не мог говорить им «спасибо», за то, что они бросили их выживать, хотя обещали помогать. Брин, щурясь от света, взглянула на капитана и провела тыльной стороной пальцев по его щеке. Он осторожно взял ее руку и прижал к груди.       — Я чувствую, как бьется твое сердце, — прозвучал тихий голос девушки.       Ее рука дрожала от слабости. Синдбад несильно сжал ее в своей и сказал:       — Держись, Брин. Все будет хорошо. У нас все будет хорошо.       Он снова охладил ткань в воде и положил на ее лоб. Девушка оттянула узкую горловину рубашки от нехватки воздуха.       — Дыши глубже. Спокойнее. Я приду сейчас.       Капитан поднялся на верхнюю палубу. Дождь закончился, и воздух был насыщен влагой. Моряк убрал парусину с рустерной решетки над каютой Брин и саму решетку. Возвратившись к девушке, он заметил, что там стало гораздо свежее, но ее тяжелое дыхание не выровнялось. Синдбад продолжил прикладывать холодные компрессы.       — Мне уже лучше, Синдбад, — соврала она. — Ты иди, спи.       — Ты за меня не переживай.       — Мне правда лучше.       Он нагнулся, чтобы поцеловать ее щеку и шепнуть на ухо:       — Я люблю тебя. Люблю одну тебя и больше никого.       Брин обняла капитана за шею, и слезы выступили у нее на глазах. Всхлипнув, она сильнее прижала капитана.       — Ну не надо плакать, не надо.       — Я тоже тебя люблю, Синдбад.       Моряк зажмурился от счастья услышать эти слова от нее. Он поделился с ней тайной своего сердца, которую так долго не решался открыть. Теперь им обоим стало так хорошо и так спокойно, и казалось, что они уже не существуют по отдельности - только вместе.       Около недели Синдбад не мог спать спокойно из-за самочувствия Брин. Дубар, Фаруз и Ронгар говорили, что могут по очереди сидеть ночью около девушки, но капитан им не доверял. Каждый раз, ложась на соседнюю койку, перед сном Синдбад наблюдал за Брин, убеждался, что ей не хуже, и кое-как пытался заснуть. Спал он в это время чутко. Его будил то резкий удар волн, то порыв ветра, то стук дождя. И просыпаясь по нескольку раз, капитан подходил к Брин и проверял ее состояние.       Однажды Синдбад проснулся в каюте один. Вскочив с постели, он прошелся по всему кораблю, но девушки нигде не было. Совершенно все спали, никто не суетился, кроме него. Моряк поднялся на верхнюю палубу и увидел с нее одиноко сидящую на берегу у костра Брин. Она доставала из лежащего у нее на коленях мешка листы, комкала их и бросала в огонь. Синдбад наблюдал за ней, пока последний лист не поглотило пламя, после чего он сошел на сушу и направился к костру. Брин заметила его раньше, чем капитан успел к ней подойти, и побежала ему навстречу.       — Я уже испугался. Думал, где ты, — сказал моряк, обнимая девушку за талию.       — Я здесь, — вполголоса произнесла Брин, запустив руки в волосы капитана и соприкоснувшись с ним лбом.       — Я очень рад, — с улыбкой ответил Синдбад, и они поцеловались.