Strauß von Amaranthusen

Снова Петербург, вечер, но теперь на улице весна. Вокруг растаявший снег, который противно хлюпает под ногами. Навальный хмуро озирается по сторонам, вылезая из экипажа. Эх, погода явно не для променада, так зачем же он поехал на очередной бал? Душную светскость он не любит, новый мундир ему «выгуливать» не надо, это не его занятие… Разгадка простая: просто его прелестная княжна А. приезжает лишь на пару дней в столицу и это одна из немногих возможностей увидеть её. Алексей достаёт из внутреннего кармана письмо любимой, нежно обводит кончиком пальца её размашистое «Дорогой мой Лёшенька!» и поспешно пряча его назад, отправляется внутрь здания. В вестибюле уныло толпится народец, швейцар уже устало подпирает дверь, выдавливая улыбку — атмосфера вокруг не очень. Взглядом ищет ту самую и пока разочарованно вздыхает — она ещё не прибыла. Остаётся лишь стоять, грустно подпирая колонну и потягивая шампанское. Без бесед о погоде/природе/работе, конечно, не обошлось, но разговоры — это сейчас не то, что беспокоит Н. С его прибытия прошло пятнадцать минут (он точно отмерял время благодаря карманным часам) и лишь тогда он увидел Юленьку. Хотелось подбежать, поднять её на руки и кружить-кружить-кружить! А потом расцеловать изящные ручки и ласково обнять, прижав к себе… Этикет и тот факт, что вы двое даже не обручены (хоть ты и пытаешься стремительно это изменить) — это две вещи, которые вам запрещают подобное. Да и твоя возлюбленная лишь догадывается о чувствах… Она пока всё ещё называет это «дружбой». Смирившись с невозможностью хоть как-то прикоснутся к своей локальной богине, Навальный лишь улыбается княжне, приветствуя её, и замечает, что к ней подходит ещё кое-кто. Высокий мужчина, который явно старше от него, поправляет очки в серебряной оправе и, откланявшись, низким приятным голосом тянет: — Je vous demande pardon, mademoiselle ne veut pas danser? * — безупречный французский прононс*, дорогой парфюм, пронзительный взгляд… Это Михаил Борисович Ходорковский собственной персоной. Коммерсант, публицист, интеллектуал, что ещё о нём говорят? Единственное, что слышал ещё от сплетников — это то, что он — масон. Всё ясно. С Ходорковским Алексей пересекался мало, поэтому не знал его нрав. Хочется сказать прямо: «Я не видел любимую два месяца, пока довольствуйтесь другими!», но так нельзя. Так Навальный, сдерживая грустные вздохи огорчения, отдаёт первый танец, второй… Мимопроходящий Невзоров, заметив это, ехидно бросил: «Теперь понимаете, что такое «увёл женщину из-под носа», да?». Он прав. Тем более, юриста начинает настораживать то, что Юля так увлечённо о чём-то перешёптывается с мужчиной. Ревность затуманивает разум и заставляет молодого человека собраться. Он подходит к паре, закончившей танцевать и решительно начинает: — Pardonne-moi, но дама обещала и мне один из танцев, думаю, будет неприлично задерживать очередь, верно? — Алексей выше от Михаила и поэтому приходится смотреть слегка «сверху». Коммерсант кивает, но сообщает: — Интересно получается! Мне тоже обещали следующий танец. — Абросимова краснеет, ибо понимает, что допустила ошибку, но решать что-то уже поздно. Начинается перепалка. Точнее, до этого постепенно доходит. Навальный вопросительно поднимает бровь: — Да? Знаете ли, сударь, у меня её обещание ещё с января в письме есть! — он достаёт тот же листок, который уже он просматривал вначале бала, — Вот доказательства. Дайте, чтобы дама сама выберет на основе всего этого! — парирует наконец. Мужчины оборачиваются к княжне и видят, что она очень обескуражена. Краснеет, что-то лопочет пытаясь решить вопрос, но прояснить ситуацию она никак не может. Ходорковский качает головой: — Вместо решения казуса Вы, Ваше высокородие, только смутили княжну. И это тот, кто пытается навести порядок в нашей системе? Ужасный из Вас получится министр. — он посмеивается с Лёши, а тот чувствует прилив злости. Его резко накрывает гнев и… Одним словом, началось. Абросимову кто-то удачно отвлёк в беседу и, слава богам, что она этого не слышала. Наконец Ходорковский снимает перчатку и бросая её в лицо соперника, ровным тоном чеканит: — Вызываю Вас на дуэль в четверг в шесть вечера на Васильевском острове. Вот и докажете, достойны ли Вы и поста министра, и такой очаровательной барышни…

***

Дуэль, значит. Отлично! Алексей умеет стрелять. Секундантов найдёт, пистолеты у них будут, это ясно… Навальный переживал только за одно — за Юленьку. Как она переживет, если исход дуэли для него будет летальным? Юрист остался дома, пока есть ещё два дня до встречи и решил: проживёт эти последние дни с ощущением лёгкости и светлой грустью. На следующий день после бала он отправил возлюбленной букет красных роз (дорогая роскошь в эти холода, но для неё не жалко, она достойна только лучшего), к которому хотел уже было прикрепить записку с признанием в любви, но он постеснялся, потом потратился на новую одежду, составил завещание… Был готов к всему, что его поджидало, только не успел заказать гроб, место на кладбище и венки. Это Алексей доверит своим друзьям — они с этим справятся лучше него. Кстати, о друзьях — секундантом согласился только быть Ваня Жданов и то, после его согласия ещё пришлось выслушивать все сентенции «contra» перестрелки. Наконец, последнее — предсмертная записка для Ю. Раз два прошлых раза смолчал, придётся высказаться сейчас. Как раз сидя и пачкая уже третий листок чернильными кляксами (мужчина уж слишком погрузился в мысли, пытаясь сформулировать мысли верно), делал робкие и неуверенные шаги к этому. Вдруг, дверь комнаты распахивается с невероятным грохотом и прижимаясь к стенке, испуганная служанка Катя лопочет: — Барин, я пыталась остановить, Вы ж просили никого не пускать, я пыталась… — причиной её испуга, грохота и всеобщей буффонады был друг, близкий соратник и ещё всяким многотитулованная личность — Борис Ефимович Немцов. Его пальто было расстегнуто нараспашку, лицо красное и он тяжело дышал. С ворота верхней одежды капала вода и сапоги оставляли мокрые следы. Успокоившись, он опёрся на стол юриста и начинает, качая головой: — Что я слышу? Что я слышу? Только вернулся из отдыха, только открыточки из Баден-Бадена припрятал, как учуял, что мой друг стреляться решил, да?! — ой-ой, это уже вам не либеральный Жданов, который будет говорить о Triumph des Lebens*², не-ет. Это оратор, который будет динамично и прямо доказывать, что не так. Навальный лишь кивает, зная, что будет дальше. Немцов садится на кресло рядом, достаёт трубку и подготавливая её к употреблению, уже тише и спокойнее ведёт монолог дальше: — Ладно, с тобой всё ясно. Мишель-то постарше и не такой вспыльчивый, как ты, он-то куда лезет? Ему совсем делать нечего? Ты вот объясни мне, дружище, наш всеми любимый Лексей, на почве чего вы так поссорились, что вам придётся стреляться, м? — он делает первую затяжку, выпуская облако дыма в помещении и наполняя его запахом табака. Лёша откидывается на спинку стула, смотрит вверх, припоминая детали и очень кратко отвечает, хотя там эпопея подольше Одиссеи, на самом деле: — Всё началось с княжны Абросимовой, закончилось личным. Всё просто. — Ага, то есть сначала Елена Троянская, потом попытки доказать, кто лучше… Где-то я уже это видел, не припоминаешь? — шутит Борис Ефимыч, смеясь, но весельё не продолжается долго. Он сразу же вещает серьёзным тоном, — Если без шуток, то вы двое ничем не лучше двух гимназистов, которые меряются… — делает многозначительную паузу, — линейками. Я это так не оставлю! Знаю, что стреляешь ты отлично, мы ездили ж на совместную охоту, но Миша тоже не промах… Надо будет запереть тебя дома, чтобы ты не сбежал. — А я через окно выскочу, ногу сломаю, но хромая, таки приду на дуэль и буду стрелять! — уверенно заявил молодой человек, стуча кулаком по столу. В ответ он получил только удивлённый взгляд и спокойное: — Тогда я приеду на дуэль и украду ваши пистолеты, будете стрелять друг в дружку палками. — Нет, тогда у нас будет кулачный бой… — Слушай, Навальный, это всё хорошо, но я тебя пытаюсь остановить не просто забавы ради! — теперь гремит кулаком уже Немцов, — Ты важен всем нам: и твоей маменьке, папе, друзьям, коллегам и в конце-концов, княжне! Ты о ней подумай хотя бы, чёрт возьми! Представь, как ей будет, если она узнает, что ты умер на дуэли, первопричиной которой стала она! Это будет шок, ужас, ты страданий для неё хочешь? — снова успокаивается и уже махая рукой, бросает, — Чёрт с тобой. Оставляю тебя с этими мыслями. Как пришёл, так и ушёл: быстро и неожиданно. На душе пустота и в голове ужасные мысли. А Борис прав ведь… Даже если Н. докажет свою смелость и прочее, он ничего при этом не сделает для их с Абросимовой возможных отношений. Наоборот, ухудшит ситуацию и принесёт боль многим людям. Что делать? Нервно метаясь, уснул и сам этого не заметил. На следующее утро его будит та самая Катя с криком «Барин, Вы чуть не проспали!». Точно! Чуть не проспал… Деваться некуда. Едь. Пытайся. Дрожь пробирала всё тело и это явно не из-за страха. И не из-за волнения. Из-за неведомого, что поджидает. Хочется закурить, но у тебя нет трубки, да и ты не употребляешь табак… Молишься нервно всем святым, которых ты по святцам и не знаешь так-то — папенька не сильно был религиозен и поэтому ты в этом плане не просвещен. Алексей выходит из экипажа вяло, проверяя время и вздыхая — успел на последнюю стычку. Ходорковский уже разминал руки, похрустывая костями, Ваня пытался спрятать коробку с пистолетами, секундант Михаила — какой-то не совсем знакомый молодой человек шагами отмерял расстояние дуэлянтов. — О, Вы пришли! Я уже думал, Вы струсили… — сверкнув взглядом из-под линз очков, язвит мужчина. Навальный цокает языком и отвечает таким же тоном: — Не дождетесь, Михаил Борисович! Я Вам такого удовольствия не дам. — предприниматель хохотнул, отошёл и жестом показал на пистолеты. Значит, начали. Сердцебиение усиливается, рука слегка подрагивает, когда берёшь оружие. Пистолет кажется невероятно тяжёлым почему-то. Раньше с лёгкостью брал на руки охотничье ружьё, а сейчас… Юрист отходит на нужное расстояние, смотрит на Жданова и кивает головой. Пора. Оружие поднимается вверх, палец медленно опускается на курок и… Топот конских копыт, резкое торможение и громкое женское: «Да какого чёрта?!». Голос узнаваем — это… княжна. Собственной персоной. Мужчины опускают пистолеты вниз и Лёша чувствует, как густо краснеет от корней русых волос до кончиков пальцев. Он прячет взгляд сначала, но потом всё же осмеливается посмотреть. С экипажа бодро выскакивает Немцов, похихикивая: «А я говорил, что испорчу дуэль, говорил?». Удивление брало молодого человека полностью. Нет, факт того, что Абросимова умеет ругаться — это не столь важно. А вот факт её прибытия… — Вы что здесь затеяли? Стреляться решили? — гневно отчитывает она. Эффект на двоих сразу действует, вон даже Михаил стоит с неловким видом, — Господа, это ужас! Словно мальчишки, ей-богу! Из-за личных оскорблений, вытекающих ниоткуда… — Простите, мы на самом деле из-за Вас, Ваше сиятельство, собрались стрелять. — перебивает её юрист и видит, как на её бледнейшем лице появляется румянец. В глазах был не восторг, ни радость, ни смущение… Что-то среднее, непонятное и тайное, им всем неизвестное. Девушка лишь лопочет: — Из-за меня? Да ну! — она успокаивается, вздыхает и говорит, — Давайте я проясню ситуацию, чтобы не было подобных конфликтов в дальнейшем, хорошо? — после кивка от всех продолжает, — О этом всём мне учтиво рассказал Борис Ефимович. Я не могла не вмешаться, ибо здесь спорят два моих друга и всё могло закончится плачевно… Если причиной действительно являюсь я, то можете не переживать за меня и моё сердце. Оно давно уже занято. — Кем? — одновременно произносят удивлённым тоном мужчины эту слово. — Это прекрасный, умный мужчина… — Иван наконец-то спрятал пистолеты, ибо понимал, если там будет кто-то другой, а не человек с фамилией, начинающейся на Н и оканчивающейся на «ый», то убийства (с приставкой «само») не избежать, — Я общаюсь с ним относительно давно и считаю его невероятно умным. Как же тянет время, сообщая общими фразами всё! Напряжение нарастает и Навальный нервно сглатывает, понимая, что скорее всего это не он. Общаются ж давно… У них это пару месяцев каких-то. Юлия обводит всех взглядом, поправляет муфту и ведёт дальше: — Своими поступками он доказал свою смелость и желание меня защитить. А ещё этот сударь красивый, хотя так почему-то многие не считают… Не эстеты. — она заканчивает смешком и Лёша чувствует, как все внутри падает. Не он. Снова промах. Он ведь не красавец, да и большинству безразлична его внешность… Почему Ю. так нежно смотрит на него? Болью отзывается этот взгляд и горечь неприятно отдаёт где-то внутри, чёрт бы это всё побрал! Лучше бы его пару минут назад застрелили. Княжна подходит чуть ближе и склоняя голову на бок и не отрывая взгляда от молодого человека, мягко говорит его: — Вы его, кстати, лично знаете. — для присутствующих это разгадкой все равно не стало. Все лишь обменялись взглядами, полными непонимания и заметив это, юная особь вздохнула, — Я Вас люблю, Алексей Анатольевич, Вас! Что-то тёплое и тягучее заставило боль утихнуть насовсем, всплеск радостных эмоций затуманил голову и Лёша сам не заметил, как порывчато обнял возлюбленную, начал расцеловывать её тёплые изящные руки, а потом взял на руки и кружил её, как хотелось тогда, на балу… С каким-то облегчением выдохнул Ваня, Борис Ефимыч довольно кивнул и закурил, а Ходорковский подошёл уже тогда, когда юрист опустил княжну на ноги. Он пожал юноше руку, кратко констатируя: — Простите, был не совсем прав. Тогда произошел казус, вот и оттуда вытекли сомнения в том, не enfant terrible*³ ли Вы… — Всё хорошо, что ж Вы, я тоже погорячился… — потом обмен контактами и прочее-прочее. А позже, когда тот же экипаж, в котором прибыла Абросимова и отбыла теперь не одна, с цокотом катил по брусчатке в отель, где остановились её папенька и маменька и остались лишь двое участников событий — Жданов и Немцов, стало тихо. Политик нарушил тишину: — Слушай, Вань, раз всё закончилось так, как надо, может по хересу? — Я только за! — молодой человек довольно кивнул и на миг задержался, чтобы проверить всё ли на месте. Ой! Пистоль-то заряжен... На Васильевском острове этим вечером теперь слышали и признания в любви, и самые громкие в мире проклятия...