Знаете это чувство, когда мир рушится у вас из-под ног, всё рушится и каждое воспоминание о хороших моментах до
того самого события убивает вас изнутри? Нет? Тогда вам повезло. А я с этим знаком уже с августа. Казалось бы, конец лета, живи и радуйся, злись лишь на орущих детей с колонками, которые толпятся под окном, отсчитывай дни до конца отпуска… Судьба решила иначе. Что же произошло? О, всё так банально, учитывая мою деятельность и её риски — меня пытались просто отравить. Это у них не получилось. Тогда почему я зол и грущу?
Они отравили мою жену, мою любимую, верную подругу и просто восхитительного человека. Мою Юленьку. Предпосылки к этому были ещё на отдыхе в Калининграде, когда ей стало плохо и она отлучилась в номер. Тогда я это спихнул на перегрев на солнце, алкоголь или ещё нечто эдакое. Господи, каким же глупым я был! Это
они пробивали наши действия, если произойдет что-то такое. Надо было поберечься сразу, но нет, чёрт возьми, я потом ещё взял её с собой в Омск, где за мной шаталось куча придурков, я подвёрг её риску самостоятельно… Будто сам подтолкнул в лапы этим ублюдкам, открыл рот любимой и крикнул: «Сюда Новичок, господа!». Сначала Юля просто упала в самолёте, потом правдами-неправдами её положили в местную больницу, где она пыталась выкарабкаться сама. Она была без сознания, не реагировала ни на что, но в глубине души я был уверен, что моя супруга сможет хотя бы открыть глаза на миг. Из-за этой самоуверенности я достучался к фрау Меркель — благослови её б-г, если он есть, конечно (а после смерти моей супруги я очень в этом сомневаюсь), — и привёз её в Германию. Уповал на немцев с их техническим прогрессом. Не виню их, нет, уж извольте! Они сделали всё, что могли. Днями и даже иногда ночами я стоял у койки жены и то молился (где там ваш справедливый боженька, а?!), то читал ей вслух, то рассказывал глупости, в надежде на чудо, которое привело б меня к хоть какой-то реакции от любимой. Но она — моя спящая красавица, — оставалась такой же неподвижной. Поцелуй любви не поможет, это знал и тогда. Мне поначалу помогала поддержка от окружающих и надежда, но потом всё это не давало эффект. Даже те молитвы как плацебо — всё это зря. Когда я встретил лечащего врача Юлии, доктора К., я радостно вздохнул. Помню ту отсортированную по цвету кучу бумаг, которую он держал в руках, его сначала мелькнувшее волнение в глазах, потом холодное спокойствие, шипящий немецкий акцент в трёх простых словах, помню запах формалина и сладковатую вонь химозных таблеток, а ещё я слишком хорошо запомнил его слова и тот чёртов учтивый, извиняющийся тон…
«Ваша жена умерла.» Ваша жена умерла, умерла ваша жена, вашаженаумерла, жена ваша умерла? Скончалась, погибла, улетела в мир иной, возвысилась к господу, отправилась в лучший мир, да? Она. Моя милая, дорогая Ю. Мой поросёночек и моя надежда на всё хорошее. Журналисты время не теряли. Сразу же получив инсайд, стаей набросились к входу в «Шарите», поджидая меня. Ожидали увидеть моё распухшее от слёз красное лицо и услышать раскаяние.
Желаю им таких же моментов. Не дождались всего «веселья», ибо я вышел через чёрный вход и рыдал уже дома. Было и трудно, и больно объяснять факт смерти детям. Да, они взрослые, но, чёрт, я как отец для них нечто далёкое и побочное из-за своей полит. деятельности, а их мама была для них всем. Если кратко, то всё упало на меня. И верно. Не одной же ей надо было страдать из-за кого-то (читайте: меня).
Пришлось вернуться на родину, отмечаться снова по старому уголовному делу, при этом отказываться от ещё сотни интервью, решать вопросы, касающихся похорон, убеждать власть, что из этого митинга не выйдет… Ночами снова не спал, пил энергетики с кофе на пару (не переживайте, это было лишь пару раз), вечно делал что-то, делал… Я думал, что подобное отвлечёт меня от грусти, заставит укрепиться и жить, но нет, я и здесь ошибся. Все равно плакал в подушку, как школьник, и пил успокаивающие перед выходом в свет. Боря Немцов сразу же заметил моё нервное потрясение. Он как-то заехал ко мне в гости, заметил, что я бегаю, словно сумасшедший, отвечая то на один звонок, то на второй, то пишу Юлиным родственникам о нюансах, и спокойно остановил меня.
— Присядь хоть на минутку, пожалуйста. — твёрдо, но очень спокойно попросил он и я таки сел на диван. Да, некрасиво так оставлять гостя, верный намёк. Мужчина откинулся на спинку дивана и прямо спросил:
— Планируешь политическую деятельность в дальнейшем?
— Я не думал о этом. — я отвечаю честно. Среди кавалькады всех этих событий о подобном даже и речи не шло… Я — ебанная Скарлетт О’Хара и решаю постоянно «подумать об этом завтра». Но это завтра никогда не наступает. Борис кивает и тогда таким же спокойным и твёрдым тоном произносит странную фразу:
— И правильно. Я считаю, что нечего…
— Продолжать или думать о этом?
— Скорее первое. Тебе нужно время, Алексей. Тебя ударили по самому больному и пока ты всё ещё кровоточишь, тебя будут этим добивать. На пресс-конференциях вопросы будут только о Юле, в комментариях тоже, короче, всё, что ты делать сейчас будешь, будет меркнуть по сравнению с случившемся. Тебе нужно набраться сил и подлечится, условно говоря. — опирая подбородок на руку, снова спрашивает что-то чудное и глупое, — Ты пьёшь?
— Нет. — пока что ни капли алкоголя не было в моём рту. Я решил, что отведу себе неделю для этого. Дети поедут к родителям, а я, не желая портить их психику, оторвусь, как смогу. Оторвусь не в тусовочном варианте, нет. В плане опустошения мини-бара и эфемерного заполнения огромной дыры в душе.
— Ты на успокоительных, да?
— Да. Мне ещё немцы прописали… Узнали, что я по ночам срываюсь и после кошмаров ловлю панички.
Душевная беседа, немного облегчения, которое хоть и не заставило боль утихнуть, но помогло собраться и меньше убивать себя морально. По крайней мере, до похорон. Этот разговор как то самое успокоительное действует. Но этого мне пока хватило. Немцов ещё напросился помочь мне, потом напряг Яшина и Жданова (а я всё-таки был против, мне неловко их нагружать) и мой объем работы значительно уменьшился. Учитывая факт отравления «Новичком» + недовольство власти, похороны будут тихими. Только родственники, друзья и семья. Никого больше. Пресс-служба кратко уведомила всех о этом и я вздохнул — больше не придётся никому ничего объяснять. В день «икс» я был железно спокоен. Это из-за успокоительных, думаю. Правда, я понял, что нихера подобного, я таблетки просто забыл выпить… Чёрное пальто и всё чёрное вокруг давит на мозг. Ощущения того, что
теперь ты Её не увидишь вообще, ни в каком состоянии, убивает и заставляет тебя застыть. Я балансировал между тем, чтобы расплакаться и между тем, чтобы удержаться ради детей. Так я о-о-очень спокойно прошёл возле патруля, проверил, всё ли нормально, встретил цинковый гроб… Очень спокойно, Алексей, слышал? Не слышал, если чуть не разрыдался и начал мысленно истерить. Почему-то ещё в начале процессии меня начала беспокоить мысль о том, что
Юли нет в гробу. Её бездыханное тело где-то уничтожили, а мне подсунули пустой железный ящик! Начал дрожать и из этого всё началось.
— Её там нет. — шепнул я Илье, который обеспокоенно посмотрел на меня.
— С чего такая уверенность? Лёш, поверь, над трупом они бы уже не поизмывались… — он пытается меня как-то успокоить, даже берёт за плечё и отводит недалеко.
— Я не верю, не верю… — страх оцепляет меня и я чувствую, что он «жмёт» на меня изнутри, — Они ещё те мрази, есть риск, что они меня обманули и просто уничтожили тело, чтобы избавиться от улик…
— Тебе не позволят поднять крышку, ты это понимаешь. — чистый прагматизм в словах друга всё ещё не мог заглушить эту мысль, которая словно заезженная пластинка крутилась в моей голове.
— Э, нет, я должен посмотреть!
— Лёша, лучше не стоит, с этого все равно ничего не выйдет! — когда я решил подойти к крышке, чтобы таки сорвать её, меня сдержали. Сейчас я понимаю, что они сделали это правильно, но тогда я возмутился. Негромко выразил протест, потому что потом я таки взорвался. Я упал и закрыв лицо руками, понял, что все эмоции взяли надо мной верх и слёзы уже предательски текут из глаз. Я дрожал и тихо выл, положа свою горячую голову на холодный металл и чувствуя лёгкие прикосновения людей, которые хотели меня утешить. Не видел, кто конкретно меня пытался как-то погладить — уж слишком пелена закрыла мои глазёнки. Постепенно успокоился и потом плакал уже тише, прижимая к себе и Дашу, и Захара. Страшно извинялся перед ними, но они меня смиренно простили. Дарья сказала даже: «Это же нормально, горевать по любимому человеку, рыдая, не запрещено…». Дальнейшие дни были как в тумане: снова рутина, всё ещё боль, которая напоминает о себе, горькие немецкие таблетки, которые заканчивались с каждым разом... Я был уже почти один, ибо Дашенька уехала в США (и я решил её не беспокоить своими письмами или звонками), а Захару скоро в школу. Остальных после похорон тоже решил не трогать. Чувствовать себя обузой очень не хотелось. Так что, я не выходил никуда, для прессы молчал, делал таким образом при этом власти хорошо, а ещё и занимался самокопанием. Иногда понемногу опустошал бутылку виски, пьяный спал в разных комнатах... Если не пил, то засыпал с чем-то Юлиным в руках. Запах её свежих духов успокаивал меня, нотки жасмина и малины дарили мягкую лёгкость и позволяли мне вспомнить всё самое хорошее. Правда, самоанализ разрывал меня снова и совесть добивала ещё сверху.
Я убивал себя смесью алкоголя и препаратов ровно до того времени, пока когда вновь не явился Боря Немцов, ещё и под ручку с Кирой Ярмыш, которая решила мне помочь. Первым делом они изъяли алкоголь под аккомпанемент моей злости, дальше
меня заставили нормально поесть (ещё и не просто бич-пакеты привезли, а ресторанную еду, из-за этого мне было дичайше неловко).
— Честно говоря, к тебе хотели все приехать, но пока решили сильно тебя не беспокоить. Все передают приветы и искренние соболезнования. – мягко начинает моя пресс-секретарша, тыкая мне пять больших шоколадок, – Это пару групп волонтёров решили тебя утешить хоть как-то. Рисунки и прочее я случайно дома забыла...
— Вы все слишком много делаете для меня. – ого. Не думал, что из-за долгого молчания голос станет хриплее. Я разве что в сне орал, как мне сказали, и всё, детей ж нет, с кем-то другим я не общался по причинам, которые я перечислял. Откашлявшись, уже более-менее я продолжил:
— Не надо всего этого. Я чувствую себя бедным должником. Не стоит. Вы рискуете и тратите ресурсы на какого-то 44-летнего придурка, который из-за дурости угробил свою жену.
— Ты ещё и в этом себя обвиняешь? Господи, Алексей... – выдохнул и отозвался уже Борис, качая головой и опираясь на дверной косяк, – Вот скажи мне серьёзно, если было бы наоборот, умер ты, ей стало бы легче?
— Нет.
— Они в любом случае планировали это. Им была главна жертва, неважно кто, в идеале ты, но всё же! – он подходит ближе и разворачивает меня к себе, – Ты не виноват и это точка. Виноваты ФСБ, Путин и его шайка. Перестань – мужчина тычет в мой лоб пальцем при каждом слове последней фразы, – себя, чёрт возьми, винить!
В комнате нависает тишина. Я чувствую, как шоколад начинает таять под теплом моих рук и поэтому опускаю все плитки на стол. Кира лишь гладит меня по плечу, Ефимович ходит с угла в угол. Он снова начинает разговор:
— Я понимаю, что первое время тебя будет грызть совесть, но я не хочу, чтобы мой друг из-за этой же ебанной совести и умер? Понимаешь? – смотрит так пронзительно, что становится страшно. Отвожу взгляд на те самые яркие упаковки и делаю вид, что рассматриваю коров на пачке. Они выглядят мило и дружелюбно, хочется их погладить...
«Юля, они к тебе говорят, что ты им скажешь?» – если бы твоя любимая была жива и ты узрел стадо коров, пошутил бы о этом при первом их мычании. Мне нечего было сказать. Я молчал дальше.
— Ладно... – девушка подаёт голос следующей, – Лёш, тебе надо отдохнуть. Мы со всем справляемся, честно-честно! Ты не переживай.
Она обнимает меня и я порывисто реагирую на это, обнимая и её в ответ. Чувствую, как меня гладят по спине, нашёптывают что-то хорошее спокойным женским голосом и кто-то сзади пускает табачный дым. Запах дорогих сигарет и всеобщее тепло накатывает на меня. Лёгкость вытесняет боль, я утопаю в моменте.
Сейчас бы только не перепутать Киру и Юленьку. Иначе я могу перейти грань, начать целовать её в щёки, взять на руки... Сознание подсовывает мне образ жены, но я смогу устоять.
Мы болтали ещё долго. Разговаривали о всяком и важном, и неважном. Меня достаточно отвлекли от метаний и я, откровенно говоря, до сих пор благодарен им за это. Я себя хоть живым ощутил. Они приезжали ко мне каждый день стабильно, пока вместе с гостями в мой дом не прикатил патруль полиции. Пытались выбить из меня признания, что мы тут переворот организовываем. Не получилось. Может, ещё как причиной провала их плана стала мысль о том, что я поехавший. Мне пришлось немного притвориться... Но не будем больше о этом. Лучше перейдём к тому, что я делал дальше. Это значительно интереснее.
***
Никто не удивится тому, что я после постепенного, но ещё не полного восстановления начал придумывать один интереснейший план. Конечно, мне нужно было время. Я читал много информации (иногда даже запрещённую в даркнете, скрываясь), писал план, о политическом будущем молчал, на митинги не ходил и вообще, был в тени. Мной была заученна «Поварённая книга анархиста», исписано куча листков, которую я заботливо сшил в одну папку (если даже моё дело не увенчается успехом, то кто-то из студентов-юристов на практике зато меня не будет проклинать), я был почти готов. Моральную часть шлифовал длительными разговорами с детьми, заботой о них – Дарья ежедневно получала один звонок утром, другой - вечером согласно американскому времени, а Захар в моё свободное время отводил душу в играх, – и тёплыми воспоминаниями. Возможно, вы думаете, что последнее меня только убивало, но нет. Сейчас это лишь давало мне сил укрепиться и брать пример с моей возлюбленной. С каждым днём готовился всё жёстче и жёстче. Дальше тягал железо, наращивал мышцы, продолжал читать-учить... Мои друзья начали что-то подозревать, но их причины моих степенных метаморфоз они вслух не оглашали. Боялись, что-ли?
Девятый месяц будет с дня смерти Юленьки.
Пора бы революции родиться, не думаете? За две недели до этого позвал своих "главных", т.е, Жданова, Киру, Волкова, Борю и ещё нескольких исполнительных, кратко объяснил им всё это, показал схемы, очертил маршрут и ещё всякое обсудил. Немцов лишь засмеялся, когда всё это увидел. На моё удивление он легко ответил:
— Эх, Навальный-Навальный, чтобы не было, какая херня не пыталась бы тебя ломать, ты всё равно остаёшься собой. Молодец, что сказать. Всё проработано и хорошо, но... Как, чёрт возьми?
— Меня это тоже интересует, у тебя же
такой тяги к радикализму не было. – отзывается Ваня, вопросительно поднимая бровь вверх. В взглядах остальных то самое читается. Я вальяжно опираюсь рукой на стол и с таким же размахом отвечаю:
— Времена меняются, господа и дамы. –
себе я врать не буду. Не времена меняются, а я изменился. Меня подтолкнули события, да, несомненно, но я сам шагнул к этому. Позже ничего особенного на нашем маленьком совещании не было, только сухое обсуждение. Было тяжело удержать конфиденциальность, ничего не разболтав другим тихарям. Слава богу, как-то едва удалось всё это провести очень внезапно для власти. Миллионы людей из разных соц. верств и из разных поколений объединились в одно целое. Теперь настало время действовать. Мирный протест степенно превращался в переворот – с обоих сторон были люди с оружием (о, да, детка, я
тако-о-е придумал!), некоторые из ОМОНа перебежали на нашу сторону (а некоторым я хорошо заплатил, но тихо, потом я это устраню!), планы входов-выходов в здания госаппаратов у нас есть, так что, кутёж начинается, господа! Я был бодр и спокоен. Орал в два мегафона, как мог, вёл колонны куда надо, бросал пару раз коктейли Молотова и наблюдал, как "космонавты" в чёрном разбегаются... Ежечасно какая-то райадминистрация сдавала позиции и мы получали минимальный доступ к власти. На нас двинули армию, но мы тоже не пальцем деланные. Когда увидел БТР, который, рыча мотором и отзывался своим глубинным грохотом, поехал прямо на нас, лишь криво улыбнулся.
— Ох, бля-я-ять, мальчик, ты не на тех попал! – коктейли Молотова весело летят прямо в центр. Машина загорается, водитель едва успевает убежать и всё, финита ля комедия. Ещё нам в уничтожении разного рода техники или отпугивания солдат помогли сами же солдаты! Но нет, я о нормальных солдатах, которые приняли нашу позицию и полностью соглашаются с ней. Путч доходил до пика. Агрессия, пыль, крики, громкие хлопки, слёзы, истерика, боль, кровь – всё это смешалось здесь и сейчас. Мы дошли до крайней точки – до Кремля. О, я не стану описывать это полностью. Эти ощущения и действия нельзя передать, это надо увидеть... Скажу лишь одно: смотря на горящий символ тоталитарной власти, я почувствовал, как слёзы радости капают на ворот моего пальто, и обнял первую попавшуюся девушку, которая стояла возле меня и также громко плакала от счастья.
***
— Да не поправляй же ты так свой воротник, ты его пачкаешь, – Дарья вся в свою мать, даже вычитывает меня также. Я улыбаюсь и поднимаю руки вверх, мол "сдаюсь, хорошо". Она хлопает меня по плечу с одобрительным: «Всё, красавец, выглядишь отлично!». И вправду, костюмы на мне в форме сидят значительно лучше, чем на мне с лёгким жирком. Захар на мой стильный вид только кивнул и продолжил увлеченно есть печенья, которые ему оставила Кира (я ж говорил, чтобы он не наедался перед фуршетом, но нет, с Ярмыш ему удалось сговориться и вышло то, что вышло).
— Ну, господин почти премьер-министр, Вы готовы? – из-за дверей слышно голос Немцова. Как всегда он торопится, ей-богу, физику, кажется, знает, но всё ещё не может понять о времени и о его связи с социальным конструктом... Я отворачиваюсь от зеркала и громко отвечаю:
— Да, господин президент, я в полной комплектации!
Дети тихо сдерживают смешок из-за нашего нелепого диалога, но не выдерживают и начинают хохотать. Так, пора начинать, о чём я им и сообщаю. Увы, посмеемся потом, сейчас действительно надо идти. На миг мне показалось, что в коридоре мелькнул высокий женский силуэт с пучком, но когда я присмотрелся, понял – это игра воображения. Или нет?
