***
29 апреля, девять месяцев до релиза «Порчи» — Чуя, я очень разочарована в тебе, — говорит Коё со своего места рядом с ним за экстравагантным праздничным обедом в честь него. Естественно, о том, что сегодня его день рождения, Дазай растрепал всем, как только Чуя пошел в ванную. К тому времени, когда он принял душ и вышел, на его телефоне было уже более двадцати сообщений от различных сотрудников PMR, поздравляющих его с праздником. А Дазай сбежал из комнаты, чтобы Чуя не смог наорать на него. Он вытерпел целый день суеты вокруг себя. Это сводило с ума. Чуя никогда не праздновал свой день рождения. Праздники, дни рождения — все это уже много лет не было частью его жизни. Даже Овцы никогда не делали из мухи слона. В прошлом году Чуя получил в подарок шесть банок дерьмовой винной газировки, и, честно говоря, посчитал это довольно большим подарком. Коё не считала так же и отменила свои планы на вечер, дабы арендовать роскошный ресторан для всех членов экскурсионной команды и отпраздновать. Еда была фантастической, и Чуе уделялось не так много внимания. Дазай тоже весь день держался на расстоянии. Он таинственным образом отсутствовал, пока Чую повсюду таскали. Если бы кто-то спросил его, каким будет день без Дазая, он бы ответил «мирным», но вместо этого Чуя просто параноил по поводу того, что тот задумал. Дазай даже сидел в противоположном конце зала за ужином. Каждый раз, когда Чуя пытался поймать его взгляд, тот отворачивался. — Прости, анэ-сан, — повторяет Чуя, кажется, в сотый раз за этот день. — Просто я никогда не был большим именинником. — Меня это не волнует, — Коё наклоняется так, чтобы их не подслушали. — Я бы тоже предпочла более интимный праздник, но когда ты отменяешь все запланированные на день мероприятия, у тебя не остается выбора. Так что в следующий раз дай мне больше информации. Чуя смеется себе под нос: — Конечно, анэ-сан. — Я куплю тебе настоящий подарок, как только мы вернемся домой, — говорит Коё, отстраняясь и делая глоток вина из своего бокала (которое она демонстративно не дает Чуе). — Ты действительно не должна мне ничего дарить, — отвечает тот. Он ковыряется в еде перед собой, не очень голодный после того, как его угощали всевозможной едой в течение дня. — Ерунда, — отмахивается Коё. — Я бы купила тебе машину, если бы ты умел водить. — Это не было главным в моем списке приоритетов, — говорит Чуя, едва удерживаясь, чтобы не закатить глаза. Он был здесь для того, чтобы делать музыку, у него даже нет разрешения обучающегося. — Ну, возможно, должно быть, — довольно осуждающе произносит Коё. — Я ни разу не видел, чтобы ты куда-нибудь ездила, — Чуя хмурится, обвиняюще указывая палочками на нее. — Да, но я могла бы, если бы захотела — это называется самодостаточностью, — Коё вскидывает голову, ее тон колеблется где-то между уверенностью и высокомерием (золотая середина Озаки Коё). — Я полагаюсь на твою мудрость, — обычно Коё не позволяет ему отделаться сарказмом, но либо день его рождения, либо ее хорошее настроение пропускают это. Однако она все равно бросает на Чую неодобрительный взгляд. Остальная часть обеда в конце концов проходит, с большим количеством еды и тостов. Чуя ведет светскую беседу со всеми вокруг, легко принимая поздравления с днем рождения и бессмысленные комплименты. Он хотел бы просто вернуться в свою комнату и побыть один, послушать музыку или, может быть, победить Дазая в какой-нибудь новой игре, которой этот мудак был одержим на этой неделе. И то и другое было бы лучше, чем устраивать подобное шоу. Чуя в последний раз (он надеется) говорит очередные «спасибо» и «прощай» девушкам, которые делают прическу и макияж Коё за пределами ресторана, когда кто-то хватает его за левую руку и тянет прочь в крепкой хватке. Он совсем не удивился, обнаружив, что это Дазай сжимает его руку и фальшиво улыбается женщинам. — Извините, дамы, — говорит тот с фальшивой нежностью в голосе, чтобы соответствовать своей улыбке. — Мне придется украсть Чую. Чуя закатывает глаза, но позволяет утащить себя, прощально маша рукой за спину. Девушки машут в ответ, раздраженно-очарованные поступком Дазая, судя по их улыбкам и смеху. — Отпусти меня, — требует Чуя, когда они уходят все дальше. Он упирается пятками в тротуар, чтобы заставить Дазая остановиться. Они тормозят в конце квартала, где был ресторан, и вокруг них толпятся люди. Чуя выдергивает свою руку из чужой хватки. — Чего ты хочешь? — Насладиться твоей компанией, — отвечает Дазай, вытаскивая телефон и набирая сообщение. Чуя чуть не огрызается в ответ — где ты был весь день, — но останавливает себя. — Серьезно, чего ты хочешь? — снова спрашивает он. — Это был долгий день, и я не в настроении слушать твою херню, — Чуя весь день злился на Дазая за то, что тот заставил его пройти через все это дерьмо с днем рождения, и еще больше злился на него за то, что тот бросил его, а это значит, что он зол еще и на себя — за заботу. — Перестань быть таким противным, или я не подарю тебе подарок, — Дазай убирает телефон и поворачивается, чтобы осмотреть местность вокруг них. — У тебя есть для меня подарок? — недоверие ясно читается на лице и в голосе Чуи. Этого он никак не ожидал. — Ну, не совсем, — признается Дазай. — Ты не дал мне много времени для подготовки, коротышка. — А ты не мог бы не называть меня коротышкой хотя бы в мой день рождения? — спрашивает Чуя уже не так враждебно, как раньше. Ему достаточно любопытно, что Дазай придумал, чтобы смириться с этим. — Я только что понял, что никогда больше не услышу славных слов: мне пятнадцать, я все еще расту, исходящих из твоих уст снова и снова. Я расстроен, — говорит высоким голосом Дазай, пытаясь подражать ему (ужасно). За это Чуя бьет Дазая по руке. — Успокойся, Чиби, успокойся, — говорит Дазай, не обращая внимания на удар. Он, должно быть, заметил того, кого искал, потому что начал махать кому-то идущему в их сторону. — Теперь мы можем добраться до твоего подарка. — Ты нашел мне человека? — переспрашивает Чуя, бросая на Дазая равнодушный взгляд. К ним подходит парень, который выглядит не намного старше них. У него темно-рыжие волосы, и он одет в костюм, хотя галстук развязан, а рубашка помята и не заправлена. Чуя знает, что большинство людей их возраста не носят костюмы, поэтому он предполагает, что парень работает на PMR. К тому же, он выглядит немного знакомо, но Чуя не думает, что они когда-либо заговаривали раньше. — Как получилось, что ты старше меня, но такой идиот? — спрашивает Дазай, когда другой парень подходит к ним. — Чуя, познакомься с Тачихарой Мичизу. Тачихара, это мой пес Чуя. На этот раз Чуя бьет его по той же руке еще сильнее. Затем он протягивает ладонь, чтобы поприветствовать Тачихару, который наблюдает за происходящим с нервной улыбкой. — Накахара Чуя, приятно познакомиться. Тачихара без колебаний берет его за руку, улыбка становится более расслабленной. — Да, я слышал о тебе. Ты тот самый певец, протеже Коё-сан. — Тачихара ведет нас в бар, — вмешивается Дазай. Он представляет пункт их назначения ярко, улыбаясь более искренне, чем гримершам, но так же раздражающе. — Мы не зайдем в бар, — говорит Чуя. — Мне только шестнадцать, а тебе все еще пятнадцать. Сколько лет тебе, в любом случае? — этот вопрос он адресует уже Тачихаре. — Восемнадцать, — отвечает тот. — Это законный возраст употребления алкоголя в Китае, хотя здесь к этому не очень строго относятся. Особенно для американцев, работающих в крупной иностранной звукозаписывающей компании. Дазай машет рукой, показывая, мол «я же тебе говорил». Чуя закатывает глаза, но не спорит. Тачихара принимает это как должное, начиная путь к тому бару, о котором они с Дазаем, должно быть, договорились. Чуя и Дазай следуют за ним по пятам. Чуя хватается за запястье Дазая, чтобы удержать его рядом с собой, стараясь говорить достаточно громко, чтобы тот услышал его на оживленной улице, но достаточно тихо, чтобы Тачихара нет. — Откуда ты знаешь этого парня? — Вообще-то не знаю, — отвечает Дазай, тоже понизив голос. — Он работает в отделе звукозаписи. Я познакомился с ним на прошлой неделе. — Зачем он нам нужен для того, чтобы зайти в бар? — спрашивает Чуя, смущенный тем, что Дазай хочет взять кого-то с собой. Он уверен, что Дазай сможет пробраться в бар без посторонней помощи. Чуя никогда не видел, чтобы он даже дружески общался с другим сотрудником PMR, не говоря уже о том, чтобы попросить их провести с ним время вне работы. — Проблема не в том, чтобы попасть в бар, — отвечает Дазай, его глаза полны веселья. — Проблема в том, что я возвращаюсь домой из бара пьяным и не умею говорить по-китайски. Я имею в виду, ты можешь себе представить, как звонишь Хироцу, чтобы он заехал за нами? Чуя очень хорошо представляет себе эту картину, и она не выглядит красивой. — Значит, он говорит по-китайски? — Да. Он считает себя нашей ночной няней, так что давай позволим ему продолжать так думать. Они разделяют между собой тонкую ухмылку, но оба строят невинные лица, когда Тачихара оборачивается: — О чем вы там шепчетесь? — Чуя благодарил меня за такой заботливый подарок на день рождения! — легко врет Дазай. Чуе приходится бороться с фырканьем. Тачихара либо верит ему, либо не заботится о том, чтобы начать спор. — Это прямо здесь. Тачихара указывает пальцем на здание, которое не выделяется на фоне остальных. Чуя не может прочитать неоновые вывески, на которых написаны названия мест, но может прочитать те, где прописаны пиво и спиртные напитки. Он следует за Тачихарой и Дазаем, когда они входят внутрь — музыка бьет по ушам еще из дверного проема, достаточно громкая, чтобы приходилось повышать голос, чтобы оказаться услышанным. Чуя напивался много раз в своей жизни. Пьянство было похоже на игру с Овцами — захватывающий способ доказать, что они не следуют правилам. Но это всегда оказывалось связано с покупкой у сомнительных парней постарше, которых знал Ширасе, или Юан, крадущей ликер, что ее родители ни за что не пропустят. Они пили только в подвалах и глухих переулках, никогда не выходя на публику. Они точно никогда не ходили в бар. Чуя не уверен, чего он ожидал. Его первые впечатления — громко, ярко и дымно. Все вокруг них курят сигареты, и запах и ощущение их сразу же раздражают нос и горло Чуи. Коё абсолютно презирает такие места, как это. И все же ему очень интересно. В баре много разных людей. Некоторые, немного старше них, играют в бильярд и дартс на другой стороне бара. Мужчины средних лет собрались вокруг кабинок и столов — одного из главных источников дыма. Повсюду толпятся девушки: у стойки бара, наблюдают за игрой в дартс, возле туалетов. Тот не настолько полон, чтобы быть неудобным, но свободного места все равно мало. Дазай берет инициативу на себя и подводит их к незанятому высокому столу у входа, немного дальше от места действия. Чуя следует за ним, оглядываясь по сторонам. Он не распознает музыку и не понимает текст, но ему, по крайней мере, нравится ее течение. Он по большей части привык к тому, что вокруг него постоянно много разговоров, которые он вообще не может понять, после того, как столько времени провел в турне. Тачихара тоже с любопытством оглядывается: должно быть, он тоже впервые в таком месте. Дазай — единственный, кого, кажется, не интересует их окружение, но это типично. Он, по крайней мере, не выглядит откровенно недовольным чем-либо, как он часто делает, когда находится вне дома. — Я принесу нам первый раунд, — объявляет Тачихара, слегка повышая голос. Чуя кивает и улыбается ему, Дазай просто кивает. Тачихара исчезает в толпе людей, пробиваясь к бару. — Так что ты думаешь, Чиби? — громко спрашивает Дазай, наклоняясь так, чтобы быть услышанным. — Это все, о чем ты мечтал? Чуя смеется, устремляя взгляд к ярким огням, которые почему-то не мешают этому месту оставаться тусклым, и кричащим и пьющим людям. — Это определенно что-то. Выражение лица Дазая не меняется, но Чуя понимает, что его ответ не тот, который искал Дазай, поэтому он быстро добавляет: — Это в десять раз лучше, чем тот гребаный душный ресторан. Его слова придают больше жизни глазам Дазая. — Чиби такой некультурный. Это место было одним из лучших ресторанов в городе. — Я знаю, что ты тоже его ненавидишь, — фыркает Чуя. Дазай не отрицает. — Я был удивлен выбором Коё. Я думал, что она знает тебя лучше, — он выглядит слегка самодовольным. Намек на то, что Дазай знает об его предпочтениях больше, чем Коё, не устраивает Чую. Он вскидывается, чтобы защитить ее. — Ей пришлось все спланировать в последнюю минуту. Это была не ее идея. Я бы предпочел вообще не праздновать, но ты все испортил, когда открыл свой большой гребаный рот. — Я все гадал, когда ты заговоришь об этом, — Дазай ничуть не извиняется. — Хотя я не понимаю, почему ты пытался это скрыть. С каких это пор ты избегаешь внимания? Знаешь, как только ты начнешь выпускать музыку, у тебя не будет никакой личной жизни. — Так ты готовишь меня к этому? — усмехается Чуя. — Я избавил тебя от головной боли, которую ты получил бы от общения с Коё и Хироцу, когда они узнали бы самостоятельно, что ты скрываешь это от них, — говорит Дазай. Это возмутительно хорошее замечание. Хотя Чуя не считал, что тот именно поэтому сделал это. Он перестает спорить, когда замечает приближающегося Тачихару. — Наслаждайтесь, — говорит Тачихара, подходя к ним. Он ставит три бокала, которые бережно держал в руках, на стол. Чуя благодарит его, когда берет один из них. Дазай смотрит в стакан с чем-то вроде трепета. — Я действительно не понял, какие сорта пива у них есть, поэтому я просто взял то, что заказал парень передо мной, — Тачихара протягивает поднятый им стакан, и Чуя чокается с ним. — Твое здоровье, — говорит Чуя, прежде чем сделать первый глоток. Он никогда не был большим любителем пива. Он не преувеличивал, когда думал, что дерьмовая винная газировка — хороший подарок. Однако Чуя старается быть благодарным, даже если вкус не совсем приятный. — Это отвратительно, — заявляет Дазай, сделав большой глоток, после чего драматично скребет языком по зубам. — Местное, — Тачихара пожимает плечами, делая длинный глоток из своего стакана, очевидно, не беспокоясь. Чуя наблюдает, как Дазай делает еще один глоток гораздо меньшего размера и морщится, когда проглатывает. — Ты когда-нибудь пил раньше? — Конечно, — отвечает Дазай уверенным голосом, и ничто не указывает на то, что он лжет. Чуя не совсем уверен, верит ли ему. Наступает долгая пауза, когда они все молча потягивают свои напитки. — Итак, Дазай говорит, что ты работаешь в отделе звука, — говорит Чуя Тачихаре, решив попытаться быть дружелюбным. Это самое меньшее, что он может сделать после того, как того притащили сюда, дабы просто использовать. — Да. Правда, это больше для того, чтобы скоротать время. Вообще-то я барабанщик, но сейчас у меня перерыв между проектами. Нельзя играть по-настоящему, если нет группы с барабанным боем. Я начал сходить с ума в Лос-Анджелесе, ожидая назначения в группу, и появилась эта возможность, — пожимает плечами Тачихара. — Я подумал, что это будет забавный способ скоротать время. Чуя кивает, отмечая совершенно не впечатленный взгляд Дазая. Он пинает его ногой, но в итоге ударяет по столу. Единственный напиток, который проливается, — это напиток Дазая, потому что он все еще почти полон. — Держи свои крошечные ножки при себе, — скулит Дазай, вытирая теперь уже липкие руки о пиджак. — Итак, э-э, как долго вы двое знаете друг друга? — спрашивает Тачихара, с некоторым беспокойством переводя взгляд с одного собеседника на другого. — Чертовски долго, — произносит Чуя одновременно с Дазаем. — Семь месяцев. Тачихара просто кивает и делает еще один большой глоток из своего бокала. Чуя поступает также, полагая, что простаивание напитка не сделает его вкус лучше. Они с Тачихарой пытаются завести светскую беседу о местах, в которых они побывали в турне, но это в лучшем случае неловко. Дазай просто играет со своим бокалом, даже не пытаясь сделать вид, что ему хорошо. Тачихара предлагает пойти еще выпить, как только стаканы его и Чуи опустеют, и Чуя чувствует облегчение, когда он уходит. Может быть, они смогут уйти после того, как выпьют по второму разу. Это было бы не слишком грубо, не так ли? Почему, черт возьми, пожилые люди так любят бары? Чуя буквально чувствует себя так, будто курит одну сигарету за другой, а музыка даже не на уровне «приемлемо». — Это место такое скучное, — подает голос Дазай. И судя по выражению его лица, он знает, что Чуя чувствует то же самое. Дазай наклоняется вперед над столом с глазами, полными озорства. — Давай сделаем его поинтереснее. — Но как? — Чуя поднимает брови в явном вызове. Дазай оглядывает комнату. Затем он загорается, когда что-то придумывает: — Как ты думаешь, сколько выпивки я смогу стащить у других людей, прежде чем меня поймают? Чуя знает, что это плохая идея, но не может отрицать, что хотел бы увидеть, как Дазай попробует. Он оглядывается вокруг, прикусывая губу в раздумье. — Не больше трех. — Это мы еще посмотрим, — хмыкает Дазай. — Но ты не должен отставать. Во время того, как я выпиваю напиток, ты делаешь то же самое. И ты должен занять Тачихару. — Что? Почему? — Чуя хмуро смотрит на Дазая, хотя тот уже сосредоточился на выборе своей первой жертвы. — И как мне это сделать? — Я не знаю, сделай эту свою маленькую талантливую музыкальную штучку с потерянным щенком, на которую все в PMR, кажется, западают,* — рассеянно отвечает Дазай. — Извини, но мне очень хочется пить. Пожалуй, я схожу за выпивкой. Чуя сердито смотрит на него, когда тот уходит, но старается побыстрее сменить выражение лица, когда Тачихара возвращается и ставит бокалы на стол. — Где Дазай? — спрашивает тот, к счастью, не заметив, как упомянутый им приближается к группе девушек справа. — Уборная, — автоматически врет Чуя. — Спасибо, — он берет пиво и наклоняет стакан к Тачихаре для чоканья, прежде чем сделать маленький глоток. Ему придется постараться, чтобы соответствовать Дазаю, не выглядя при этом подозрительно, что, вероятно, и было планом ублюдка. — Итак, барабаны, — тянет Чуя, наблюдая за тем, как Дазай драматично жестикулирует девушкам в попытке завязать разговор. Он едва удерживается, чтобы не закатить глаза. — Как ты до этого дошел? — Мой брат научил меня, — говорит Тачихара, начиная рассказ, на который Чуя почти не обращает внимания. Чуя продолжает переговариваться с Тачихарой, расспрашивая о том, какую музыку он любит играть, и о его любимых исполнителях. Он начинает симпатизировать Чуе гораздо больше, когда называет Коё в их числе. Краем глаза Чуя наблюдает за тем, как Дазай умело крадет напиток у девушек, с которыми он разговаривал, поднимая его видимо для Чуи, прежде чем опрокинуть. Чуя допивает свой стакан, стараясь не морщиться от вкуса. — Легче сделать это быстро, — отвечает он на вопросительный взгляд Тачихары. Чуя тянет к себе недопитое пиво Дазая, стараясь выглядеть непринужденно. Теперь, когда они остались наедине, с Тачихарой довольно легко разговаривать — он кажется по-настоящему хорошим парнем. Чуя почти чувствует себя плохо из-за того, что они втянули его в это. Но трудно продолжать чувствовать себя плохо, когда ему приходится скрывать фырканье в свой стакан, когда Дазай крадет еще один напиток у пары после того, как сфотографировал их. Черт, он и так уже веселится больше, чем за весь день. Чуя игнорирует Дазая, торжествующе показывающего ему два пальца, и пытается пить его пиво, которое отвратительно, потому что оно стояло дольше и поэтому теплее, медленнее. — Прости, что ты спросил? — Как ты оказался в PMR? — повторяет Тачихара, на этот раз громче, думая, что Чуя, видимо, не расслышал его. — Я был завербован, — ровным голосом отвечает тот. Его негодование немного уменьшилось, но оно определенно не исчезло. Он берет второе пиво, которое Тачихара купил для Дазая. — Я играл на клавишных в группе под названием «Овцы». — Ни хрена себе! — возбужденно произносит Тачихара. — Та местная поп-группа? Они ведь выпустили альбом всего пару месяцев назад, верно? Хотя я не думаю, что он зашел за пределами Лос-Анджелеса. — Да, она, — говорит Чуя, отчасти довольный предлогом, чтобы выпить третье пиво, если это поможет ему закончить этот разговор. Дазай выглядит слишком довольным собой, когда парень, у которого он его забрал, практически падает от того, насколько он пьян. Честно говоря, Дазай, вероятно, оказал этому парню услугу. Чуя решает, быть ли тем, кто пойдет в бар, чтобы получить еще одну порцию выпивки. Дазай подходит к столику пожилых мужчин возле бильярдных столов и дротиков. Группа определенно более бдительна, чем другие люди, которых выбирал Дазай. Мужчины выглядят раздраженными, когда тот нависает над ними. Чуя, рассказывающий Тачихаре свой план, обрывает фразу, когда понимает, что собирается сделать Дазай. — Четыре! — кричит тот, беря пиво прямо перед лицом его явно наблюдающего хозяина и выпивая залпом, после чего поднимает второй кулак в знак победы. — Это не считается! — кричит в ответ Чуя. Он хватает недопитый стакан Тачихары и опрокидывает его. Тачихара в шоке выплевывает непроглоченное пиво. — Упс, извини, — громко говорит Дазай, когда человек, у которого он украл пиво, начинает орать ему прямо в лицо. Он тычет пальцем в грудь Дазая, улыбка которого становится еще шире. Ему едва удается избежать удара чужого кулака, когда тот приближается к его лицу. Чуя быстро пробирается сквозь толпу, перепрыгивая через стол, не дающий добраться до Дазая и мужчины, который пытается ударить его. Дазай поднимает руки, будто он невиновен, и все еще улыбается, когда уклоняется от очередного удара. Мужчина кричит на Дазая все громче, и Чуе не нужно знать язык, чтобы понять, как гнев. — Эй, придурок, — Чуя повышает голос и проскальзывает между Дазаем и его потенциальным противником. Он тоже улыбается, хотя его улыбка более опасна, чем ярка. Чуя застает противника врасплох, нанося быстрый удар ногой, попадая тому прямо в живот. Мужчина хватается за то место, куда он ударил его, глядя на Чую со смесью шока, гнева и боли. Чуя не сдерживает своего смеха — идиоты, которые пытались решать проблемы силой, всегда пропускали первый удар. Теперь, когда мужчина отвлекся, Дазай легко ускользает. — Пять! — кричит он, хватая еще один стакан с края бильярдного стола, мимо которого проходил. — Это, блять, тоже не считается! — кричит в ответ Чуя, хватая ближайший стакан и осушая его. Это что-то с водкой внутри, резко прокатывающееся по горлу. Чуя спотыкается, пытаясь избежать человека, которого он пнул, когда тот бросился на него. — Извини, но они мне еще понадобятся, — Чуя видит, как Дазай забирает дротики у людей, играющих на ближайшей доске, и засовывает их в карманы своего костюма. Игроки в дартс присоединяются к группе людей, кричащих на них. Дазай блаженно игнорирует и их тоже, теперь пытаясь отодрать доску для дротиков, которую они использовали, от стены. — Дазай! — Чуя получает удар в левый бок, скорее раздражающий, чем болезненный. Он морщится и потирает это место, нанося еще один удар, больше чтобы выиграть время, чем пытаясь отомстить. — Пора уходить! — Секундочку, — откликается Дазай, все еще пытаясь оторвать доску для дротиков от стены. Та освобождается с громким треском. Дазай берет ее на руки и бросается к выходу. Чуя немедленно следует за ним, грубо отталкивая человека, с которым он боролся, чтобы у него появилось пространство для побега. На ходу он слегка машет ему через плечо. Мужчина в ответ кричит, потрясая кулаком. Чуя догоняет Дазая, когда они проносятся мимо Тачихары, который пробирается к той стороне бара, от которой они убегают. Он смотрит на них с ошарашенным выражением лица, слегка приоткрыв рот. — Мы оставляем это на тебя, Тачихара, — Дазай лучезарно улыбается старшему мальчику, даже не останавливаясь, а просто продолжая бежать к двери. — Спасибо, чувак, — кричит Чуя, обернувшись назад, чувствуя себя немного виноватым, но в основном все еще под кайфом от адреналина и острых ощущений. — Приятно познакомиться! Они продолжают бежать, даже покинув бар, и пробегают еще два квартала, прежде чем остановиться. Оба тяжело дышат — Дазай роняет к его ногам украденную доску для дротиков и наклоняется, пытаясь отдышаться. — Черт, — Чуя качает головой и проводит рукой по волосам. Но не перестает улыбаться. — И как же нам теперь вернуться в отель? Дазаю удается поймать им такси и направить водителя, показав ему фотографию отеля, хотя это занимает много времени и много жестикуляции. Чуе думается, что водитель такси в основном допрашивает их из-за явно украденной доски для дротиков, которую они запихнули на заднее сиденье. Чуя ощущает, все еще с полуулыбкой на губах, как количество выпитых напитков наконец ударяет ему в голову и заставляет чувствовать себя неряшливым и усталым. Он ничуть не удивляется, видя Хироцу в вестибюле отеля с телефоном, прижатым к уху. Его глаза сужаются, когда он замечает их и машет рукой, не держащей телефон. — Благодарю. Мне очень жаль, — говорит Хироцу, прежде чем повесить трубку. После чего уделяет им все свое внимание. — Почему? — вот и все, что он произносит. — Ты должен быть более конкретным, — говорит Дазай, тяжело опираясь на доску для дротиков, чтобы не упасть. — Ты знаешь, о чем я спрашиваю, — Хироцу никогда не повышает голоса, но тон его становится гораздо холоднее. Чуя вскидывается, чтобы попытаться успокоить его: — Все это было довольно безобидно. Я сомневаюсь, что они будут так же злы после щедрого пожертвования из PMR. — Дело не в этом, — Хироцу потирает лоб. — Ваше поведение не подобает сотрудникам архивов портовой мафии, — он с отвращением смотрит на мишень для дротиков. — Дазай, в этом турне ты уже купил гобелен за семь с половиной тысяч долларов. Я не думаю, что твои стены нуждаются в еще одном украшении. — Это не для меня. Это для Чуи, — говорит Дазай, что вообще-то новость для Чуи. — Не каждый день мальчику исполняется шестнадцать, Хироцу-сан. Сказанное значительно смягчает Хироцу, хоть и не полностью. — Я все еще не понимаю, зачем тебе понадобилось втягивать в это Мичизу. — Нам нужен был кто-то, кто мог говорить по-китайски, — произносит Чуя, теперь глядя на то, что, по-видимому, является его доской для дротиков. Она сломана, не на английском языке, и на ней не хватает некоторых дротиков. Чуя может повесить ее в своей ванной комнате. Хироцу поворачивается и свирепо смотрит на Дазая. — Дазай, ты с детства брал уроки китайского. Ты практически бегло на нем говоришь. — Ах, да, наверное, — Дазай улыбается ответу Хироцу и пожимает плечами. — Должно быть, это вылетело у меня из головы. Чуя ничего не может с собой поделать — он начинает смеяться так сильно, что слезы брызгают из его глаз. Улыбка Дазая становится еще шире. Хироцу громко вздыхает: — Просто идите спать, вы двое. Они поднимаются в свою комнату. Чуя все еще посмеивается, пока Дазай несет свой подарок ему на день рождения. Он прислоняет доску к стене, когда они наконец оказываются в номере. Чуя сбрасывает ботинки и пиджак от костюма. Затем он идет прямо к кровати и падает на нее, уставший от долгого дня и всего выпитого. Он хмурится, чувствуя, как Дазай плюхается на кровать рядом с ним, поворачиваясь, чтобы посмотреть на него. — Почему ты лежишь на моей кровати? — Вообще-то, это ты на моей кровати, — замечает Дазай. Чуя внимательно оглядывает комнату и морщится, когда понимает, что Дазай прав. Он вздыхает и начинает подниматься с кровати, но рука Дазая крепко хватает его за левое предплечье, потянув обратно вниз с каким-то протестующим хныканьем. Чуя не сопротивляется — он все равно не хотел даже двигаться. Он снова ложится на кровать и забирается под одеяло, все еще одетый в одежду, в которой ходил целый день. Чуя снимает чокер и кладет тот на прикроватный столик рядом с телефоном. Закончив, он оборачивается и видит, что Дазай уже зарылся в одеяло на своей стороне кровати, но все еще бодрствует, наблюдая за Чуей с полуопущенными веками. — У тебя изо рта воняет, — просвещает его Дазай, наполовину уткнувшись лицом в подушку. Чуя морщит нос. — От тебя тоже плохо пахнет, — возражает он. — Нам обоим нужно принять душ. Все, что я чувствую — это запах этих долбанных сигарет. — Я слишком устал, — тянет Дазай, и Чуя соглашается с ним, не делая ни малейшего движения, чтобы подняться с кровати. — Я думаю, что ты нажил себе врага в лице Тачихары, — размышляет Чуя, пытаясь устроиться поудобнее. — Он барабанщик, — говорит Дазай, будто это единственное оправдание, которое ему нужно. — Ты такой сноб, — Чуя слегка смеется. — Это называется иметь вкус, — возражает Дазай, почти уткнувшись в подушку. — Зачем ты повел нас в бар? — тихо спрашивает Чуя. Он снова поворачивается, чтобы посмотреть на выражение лица Дазая, но на нем нет ничего, кроме усталости. — Разве тебе не было весело? — также тихо интересуется в ответ Дазай. — Я этого не сказал. Было весело, или, скорее, это стало веселым после того, как они перестали притворяться, что им это нравится, и сделали происходящее действительно интересным. — А разве это не то, что делают подростки? — бормочет Дазай. Сейчас его глаза полностью закрыты. — Перестань лаять на меня, Чуя. Я пытаюсь уснуть. Чуя скрывает свою улыбку, поворачивая голову в другую сторону. В целом, это один из лучших дней рождения, который у него был.***
Конец мая, восемь месяцев до релиза «Порчи» Странно находиться в Японии. Чуя задавался вопросом, почувствует ли он какую-то связь со страной, где родилась его мама. Приятно вернуться туда, где он говорит на своем языке, но в остальном Чуя все еще чувствует себя иностранцем. Токио прекрасен и полон жизни, но он скучает по Лос-Анджелесу, чего никак не ожидал. Чуя никогда не считал это место своим домом — просто местом, где он живет, но PMR превратила его во что-то большее. У Мори много связей в Японии, а в Токио даже есть офис PMR. Он меньше, чем Лос-Анджелесский, но Чуя чувствует себя более непринужденно в знакомом месте. Люди здесь ведут те же самые дискуссии, к которым он привык, обсуждают те же самые вопросы планирования, встречи со стилистами и, прежде всего, музыку. Если скучать по Лос-Анджелесу странно, то скучать по музыке — еще более странное чувство. Чуя почти не пел и не играл вообще последние пару недель. У него также не было возможности поработать над чужой музыкой, как это было с Коё в Лос-Анджелесе. Он завидует Дазаю, который постоянно работает то над одной песней, то над другой. Но он точно не знает, как спросить, можно ли ему заняться тем же самым. Насколько Чуя знает, его работа состоит в том, чтобы попытаться впитать как можно больше информации о гастролях и азиатской музыкальной сцене. Поначалу это было захватывающе, но теперь, когда прошло уже несколько месяцев, ему стало немного скучно. Чуя удивился, получив приглашение встретиться с начальником Оперативного отдела Юго-Восточной Азиатской дивизии PMR — Артуром Рембо. Письмо было адресовано только ему. Он спросил Дазая, встречался ли тот с этим человеком, но получил отрицательный ответ. Дазай только сказал, что по слухам Артур эксцентричен (Чуя на это обозвал его гребаным лицемером). Приглашение было коротким, содержащим только просьбу о его присутствии, без каких-либо других подробностей. Чуя не знает, чего ожидать, когда входит в офис. Он оглядывает комнату, прежде чем увидеть человека, стоящего у большого окна и смотрящего вниз на город. Он выглядит странно грустным, и Чуя чувствует себя почти неправильно, вторгаясь к незнакомцу, кажущемуся таким беззащитным. Но прежде чем войти, он постучал, и его вообще-то позвали сюда. Артур Рембо — высокий мужчина с длинными темными волосами, доходящими почти до пояса, которые распущены и закрывают половину лица. Он одет в длинное серое пальто, плотно обернутое вокруг его тела, несмотря на жару в комнате. Он также носит черную шляпу с красной лентой и свисающей с полей цепочкой. Чуе утирает пот со лба, а его пиджак неудобно прилипает к спине. — А, Чуя, спасибо, что пришел. — Рембо поворачивается к нему. Потерянное выражение с лица исчезает, но не полностью. Его голос же глубже, чем предполагал Чуя. Рембо протягивает руку для рукопожатия. — Артур Рембо, приятно познакомиться. — Взаимно, — отвечает Чуя, пожимая руку и стараясь не реагировать на то, насколько она холодная. — Ах, да, я прошу прощения, — извиняется Рембо, заметив, как тот вздрогнул. — Боюсь, я всегда страдал от плохого кровообращения. Раньше я носил перчатки, но это посчитали непрофессиональным. — Все в порядке, — неловко отвечает Чуя, засовывая собственные руки в карманы, дабы хоть чем-то занять их. — Проходи, садись, — Рембо жестом указывает на два больших кресла перед окном, около которого он недавно стоял. Чуя опускается на ближайшее к нему, удивляясь, что сидит не за столом мужчины. Он принимает предложенную ему чашку чая, чувствуя себя тронутым, хотя Рембо, вероятно, понятия не имеет, что это один из его любимых сортов. — Держу пари, ты задаешься вопросом, зачем я пригласил тебя сюда, — начинает Рембо, используя свою чашку, как грелку для рук. — Я был удивлен, получив ваше приглашение, — Чуя старается быть вежливым, потягивая собственный чай и радуясь тому, что тот не настолько горячий, чтобы обжечься. — Я немного колебался, прежде чем пригласить тебя приехать, — говорит Рембо, уставившись в свою чашку вместо того, чтобы смотреть на Чую. Его лицо снова принимает серьезное выражение. — Я не хотел тебя беспокоить, но мне показалось неправильным не протянуть руку. Чуя хмурится, еще более смущенный, чем когда только вошел. — Что вы имеете в виду? — Я не хочу быть загадочным, — Рембо наконец поднимает взгляд. Он улыбается, но не выглядит счастливее. — Я просто не знаю, как это сделать. Я никогда не думал, что у меня будет возможность встретиться с тобой лично. — О чем, черт возьми, ты говоришь? — Чуя отбрасывает все попытки быть вежливым, теперь уже совершенно сбитый с толку. — Я уже давно отказался от попыток разыскать тебя, — продолжает Рембо, никак не реагируя на его вспышку гнева. Теперь он смотрит Чуе прямо в глаза, и лицо его по-прежнему очень серьезно. — Это казалось безнадежным делом. Я даже пропустил момент, когда ты подписал контракт с Port Mafia Records. А потом тебя сфотографировали с Озаки несколько недель назад. Сначала имя сбило меня с толку, заставило усомниться, но потом, когда я копнул глубже, я обнаружил, что Накахара Чуя — не твое настоящее имя. — Оно. Настоящее! — Чуя произносит каждое слово с невиданной яростью и с грохотом ставит чашку с чаем на стол, больше не заботясь об уважении к этому человеку. — У меня даже есть документы, подтверждающие это, — он излучает гнев, но за ним скрывается чувство неподдельного ужаса. Чуя упорно трудился сохранить подобные секреты в тайне, и он хотел бы, чтобы так и оставалось. — Калифорнийская система опеки над приемными детьми, дело А5158, — произносит Рембо так, будто читает прямо из документа. — Мать умерла, покончила жизнь самоубийством. Отец неизвестен. Последний побег из детского дома в возрасте тринадцати лет. — Что за чертовщину ты затеял? — Чуе хочется, чтобы его голос не дрожал так сильно, когда он заговаривает, пытаясь казаться угрожающим, но Рембо просто выглядит более печальным, чем до этого. — Я ничего не затеял, — он простодушно разводит руками, что никоим образом не успокаивает Чую. — Я просто хотел встретиться с тобой, поговорить. Я раньше работал с твоей матерью. — Если именно поэтому ты привел меня сюда, — говорит Чуя, не повышая голоса, но находясь в шаге от этого. — Тогда ты должен был, блять, упомянуть это в своем приглашении, и я бы, сука, сказал тебе, что не хочу иметь с ней ничего общего. Он уже почти готов выйти за дверь, но что-то его удерживает. — Твои родители могут быть мертвы, но все еще… — начинает Рембо, прежде чем Чуя резко обрывает его. — Мой отец мертв? — спрашивает он напряженным голосом, сжимая руки в кулаки и пытаясь унять дрожь. Он вроде как чувствует, что его сейчас стошнит. — А ты не знал? — Рембо, кажется, шокирован, но потом на его лице появляется виноватое выражение. Он, похоже, не знает, что сказать. Чуя всегда считал своего отца бездельником, который никогда не хотел сына. Это было удобное предположение, которое позволяло ему чувствовать себя злым, а не брошенным. Но он также по-детски воображал, что отец ищет его, что он важная фигура, которая однажды ворвется в его жизнь и решит все его проблемы. Абсолютно нелепое желание, служащее своего рода утешением, когда жизнь катилась в тартарары. Ему было больнее потерять свою иллюзию, чем человека, которого он никогда не знал. — Он умер давным-давно, — наконец говорит Рембо. — Я не знал, что твоя мать не сообщила тебе. Но, как я уже сказал, у каждого из них есть живые родственники, с которыми я мог бы помочь тебе связаться. — У меня уже есть семья, — немедленно отвечает Чуя резким голосом. Но на этот раз он представляет себе не Овец. Он представляет Коё, смеющуюся так сильно, что из ее глаз брызгают слезы. Маленькую улыбку Хироцу, смотрящего на его результаты по получению аттестата. Тачихару, человека, которого он никогда не видел, но который при первой встрече сказал: «Я слышал о тебе, ты тот певец». Темные глаза, ловящие его взгляд, в часы между ночью и утром, не предлагая ничего, кроме напоминания о том, что он не один. Чуя не нуждается в принудительной связи с людьми, которые всю жизнь не утруждали себя его поисками. — Конечно, решение остается за тобой, — говорит Рембо, не смущаясь проявленного гнева. — Я знаю, что у твоей матери были… Проблемы. Жаль, что ты не смог узнать ее с другой стороны. — Ты думаешь, я не знаю? — Чуя смеется без всякой радости, звуча слегка маниакально. — Ее «проблемы» чуть не стоили мне гребаной жизни. — Извини, но все идет совсем не так, как мне хотелось бы, — Рембо поднимает руку, будто хочет протянуть ему, но потом, кажется, передумывает. — Я был убит горем, когда прочитал в новостях о том, что случилось с тобой и твоей мамой. Я пытался разобраться, но со всеми этими законами о конфиденциальности, которые есть у вас в Америке, я не смог ничего получить. — Тебе не стоило беспокоиться, — Чуя достаточно овладевает своими эмоциями, чтобы говорить нормально. Он бросает на Рембо самый холодный взгляд из всех имеющихся. — Мне от тебя ничего не нужно. Любой долг, который ты считаешь, тебе нужно вернуть мне, не существует. Я просто хочу, чтобы ты оставил меня в покое. — Если это твое желание, я приму его, — Рембо выглядит очень расстроенным. Если бы Чуя был лучшим человеком, он, вероятно, почувствовал бы себя виноватым. Вместо этого он ощущает только удовлетворение, радуясь тому, что другой человек чувствует себя так же дерьмово, как и он. — Как скажешь, чувак, — Чуя берет свой чай и допивает большим глотком. Нет смысла тратить хороший напиток на придурка. На этот раз он ставит чашку обратно на блюдечко более деликатно. — Ты можешь отвалить. Он встает, поправляет свой пиджак, намокший от того, насколько по-глупому жарко было в комнате. — Спасибо за чай, — Чуя пренебрежительно кивает Рембо и поворачивается, чтобы уйти. Рембо снова заговаривает, когда он уже подходит к двери. — Чуя. — Что-то в чужом тоне заставляет того обернуться. Рембо больше не выглядит робким или грустным, он выглядит уверенным. — Прежде чем ты уйдешь, я хочу сказать тебе одну вещь. Я точно знаю, что твоя мать говорила тебе про тебя, об Арахабаки. Не верь ей. Ты человек. Ты не заслужил того, что она сделала с тобой. Распоряжайся своей жизнью так, как хочешь. Если это музыка, пусть будет так. Я впечатлен тем молодым человеком, которым ты стал, у тебя железный стержень. Сохрани это. Для меня было честью познакомиться с тобой, Чуя Накахара, — Рембо низко кланяется. Чуя вбирает все сказанное в себя, тяжело дыша. Он ненавидит, что первый вопрос, который он хочет задать — это «ты уверен?», — чувствуя, как глаза начинают слезиться, но упрямо отказываясь позволить слезам пролиться. Вместо этого он резко откашливается. — Для меня тоже было большой честью познакомиться с вами, Артур Рембо, — Чуя так же низко кланяется в ответ. Разогнувшись, он быстро покидает офис, пребывая в глубоком потрясении.***
Начало июня, семь месяцев до релиза «Порчи» Чуя пытается избавиться от странного настроения, в котором пребывает с тех пор, как поговорил с Артуром Рембо, но это трудно. Он чувствует себя не в своей тарелке, как будто просто играет роль Чуи Накахары, сотрудника Port Mafia Records. Он так усердно работал, чтобы избавиться от всего этого дерьма из своего прошлого, связанного с матерью, а теперь ему кажется, что оно будет преследовать его вечно. Они уехали из Токио в Йокогаму, и Чуя провел последние пару дней, блуждая по городу в одиночестве. Ему нужно было какое-то время побыть одному и подумать, чтобы никто из тех слишком наблюдательных людей, с которыми он работает, не следил за ним. Чуя не уверен, кого избегает больше — Коё, Хироцу или Дазая. Любой из них сразу поймет, что что-то случилось. Кончилось тем, что он побрел в доки, и океан чем-то напомнил ему Лос-Анджелес. Здесь удивительно спокойно, хотя вокруг него кричат и работают люди. Чуя сидит на краю обрыва над водой, наблюдая за происходящим перед собой. Он не выделяется, как обычно, бросив костюм ради пары джинсов, которые он нашел закопанными под горой своей одежды, и потрепанной старой толстовки. Чуя опускает подбородок на свое колено. Прошло уже много времени с тех пор, как он чувствовал себя подобным образом… Пустота — это единственное слово, которым он может описать свое состояние. Последние два года его жизни заполнились постоянным движением и людьми. Это удерживало чувства в узде. Чуя задается вопросом, ощущали ли другие люди когда-нибудь то же самое — смотрели в зеркало и спрашивали у себя, что за существо там отражается. Он надеется, что нет. Чуя никому бы такого не пожелал. — Так вот куда ты пропал? — раздается голос прямо над ним, заставляя Чую вздрогнуть. Он поднимает взгляд и видит Дазая в самой небрежной одежде из всей, которую тот когда-либо носил: тоже джинсы и темно-синий лонгслив. Это странно — словно мультяшный персонаж переоделся. — Как ты, блять, меня нашел? — спрашивает Чуя без жара в голосе, не то чтобы удивляясь. — Отследил твой телефон, — ровным голосом отвечает Дазай, поднимая свой. В обычной ситуации Чуя, скорее всего, накричал бы на него за то, что тот не уважает его личную жизнь, но сейчас просто кивает и снова смотрит на воду. Он не может найти в себе сил бороться с Дазаем, спрашивать, чего он хочет, выполнять свою роль в их дурацком чем бы то ни было. Чуя хочет, чтобы Дазай хотя бы раз оставил его в покое, когда он просит. Тот садится рядом, свесив ноги над водой. Чуя ждет, что Дазай скажет что-нибудь, посмеется над выбором места, будет ныть о том, что он избегает его, попытается затащить Чую куда-нибудь, где «менее скучно». Дазай не делает ничего из этого. Он остается молчаливым и беззаботным, глядя на воду вместе с ним. Чуя не уверен, сколько времени проходит. Но, кажется, много. Он по большей части смотрит на море, пытаясь очистить свой разум от мыслей, из-за которых застрял в этом настроении. Присутствие Дазая даже как-то помогает — трудно чувствовать себя никем, когда кто-то, кто знает его лучше всех, рядом. В конце концов, Чуя заговаривает — голос грубый от того, сколько он молчал: — Почему ты пошел за мной? — Мне стало скучно, — отвечает Дазай, никак не реагируя на то, что Чуя нарушил тишину. Он отворачивается от воды и смотрит на Чую с бесстрастным лицом. — А ты не думаешь, что это скучно? — интересуется тот, невольно улыбаясь. — Нет, я думаю, — без колебаний подтверждает Дазай. — Но это не так скучно, как работать. — Ну, а что ты бы хотел сделать такого, чтобы не было скучно? — Чуя встает, протягивая руку, чтобы потянуть Дазая за собой. — Мы в Японии, — быстро произносит Дазай, будто Чуя наконец-то попался в его ловушку. — Давай споем караоке! — Ты хочешь спеть караоке? Ты даже музыку не любишь. — Я не люблю плохую музыку, — поправляет Дазай. Чуя закатывает глаза. Очевидно, Дазай считает плохой практически всю существующую музыку. — Если будем петь мы, то выйдет нормально. Произнесенное тешит самолюбие Чуи. Независимо от того, сколько раз он это слышит, тот факт, что Дазай считает его хорошим певцом, никогда не перестает вызывать у него чувство глупой гордости. — Тогда показывай дорогу. Он позволяет Дазаю затащить себя в караоке-клуб в паре кварталов от доков и снять небольшую комнату для двоих. Это место, похоже, предназначено для туристов, иначе как еще объяснить то количество вывесок, что сделаны на английском. Когда их спросили, как долго они собираются петь, Дазай просто вручил им свою кредитную карточку PMR и велел продолжать обновлять бронь, пока они не будут готовы уйти. Зайдя в комнату, Чуя устраивается на одном из стульев и позволяет Дазаю выбрать первую песню. Это определенно не то, что он себе представлял, но Чуя все равно немного взволнован. Последние несколько дней он практически не слушал музыку, не говоря уже о том, чтобы петь. Будет здорово заняться тем, что он любит. Дазай просматривает подборку в течение нескольких минут, прежде чем издать возбужденный звук. Его ухмылка чрезвычайно широка, когда он смотрит на Чую, что сразу заставляет того занервничать. — Она у них есть! — Дазай радостно постукивает пальцем по экрану. — Это самое прекрасное место, где я когда-либо был. — Есть что? — переспрашивает Чуя, когда начинается музыка. Осознание занимает у него всего пару секунд, но он знаком с этой песней очень, очень хорошо. Он играл ее снова и снова, пока они писали ее, а потом еще больше во время репетиций и концертов. — Ты, должно быть, шутишь, — говорит Чуя, когда на экране мелькает «Жизнь лучше с небольшой вечеринкой» авторства Овец. — Нет, ни в коем случае. Выключи это немедленно! — Сегодня пятница, — громко поет Дазай, игнорируя протесты Чуи. — И это была адская неделя, — самым восторженным голосом, который Чуя когда-либо слышал у него во время пения. Дазай скачет по комнате и покачивается в такт бодрой музыке. После чего хватает второй микрофон и тычет им в лицо Чуи, раскачивая взад-вперед. Предложение ясно, как день. — Такое ощущение, что я попал в полосу неудач. Чуя грубо отталкивает руку Дазая, но это, кажется, не беспокоит его, поскольку тот продолжает счастливо танцевать вокруг. But tonight is the night we turn it around (Но сегодня именно та ночь, когда мы все изменим) There’s not a thing that can keep me down (Нет ничего, что могло бы остановить меня) Чуя вздыхает, сдаваясь и беря другой микрофон. В ответ Дазай широко улыбается, на что Чуя закатывает глаза. Петь одному не может быть хуже, чем иметь Дазая на подпевке. Кроме того, то, что это была дерьмовая песня, не означало, что она не веселая. Чуя всегда получал удовольствие, играя ее на сцене. Они поют вместе, когда начинается припев. So turn down the lights, and turn up the music (Так что выключи свет и включи музыку) Tell all your friends, tell everyone (Расскажи своим друзьям, расскажи всем) Dance ’til your feet are covered in bruises (Танцуй, пока твои ноги не сотрутся в кровь) We’ll keep going ’til we see the sun (Мы будем продолжать до тех пор, пока не увидим солнце) Cuz life is better (Потому что жизнь стала лучше) Life’s just better (Жизнь просто стала лучше) Life is better, better, better (Жизнь лучше, лучше, лучше) Life’s better with a little party in it (Жизнь лучше, когда с небольшой вечеринкой) Чуя не планирует этого, его тело просто естественно начинает выполнять движения, к которым его приучили. Он топает, скользит и потрясает кулаком в такт припеву, прежде чем осознает, что натворил. Он отчаянно желает, чтобы Дазай этого не заметил, но то, как он делает паузу, подпевая песне, разрушает его надежду. — Что это было? — спрашивает Дазай, и его лицо уже расплывается в понимающей улыбке. — Ничего, — быстро отвечает Чуя, стараясь сохранить нейтральное выражение лица. — Чуя, — Дазай произносит его имя, практически подпрыгивая от волнения. — Овцы создали хореографию для этой песни? — Нет, — лжет Чуя, и это звучит совсем не правдоподобно даже для него. Тогда Дазай начинает громко смеяться, сгибаясь пополам. Его глаза закрыты, и он дрожит от того, насколько сильно ему смешно. Это странно поражает Чую. Он много раз видел, как смеется Дазай, и в большинстве случаев он был причиной его смеха. Но подобного никогда не случалось. Обычно возникает ощущение контроля, будто Дазай смеется над кем-то, кто отыграл роль в его игре. Сейчас все по-другому. Это, за неимением лучшего слова, честно. Дазай никогда не выглядел на свои пятнадцать больше, чем в данный момент. Именно эта странность заставляет Чую подавить смущение, чтобы самому немного посмеяться. — Хочешь, я научу тебя этому? Дазай мгновенно выпрямляется, обрывая свой смех. Его глаза расширяются, лицо озаряется: — Начни с самого начала! Чуя теряет счет тому, сколько раз они повторяют песню. Они начинают снова и снова, пока оба не овладевают шагами в совершенстве. Дазай все это время издевается над ним. Чуя оскорбляет танец Дазая в ответ, называя его самого неуклюжим долговязым болваном. Персонал, должно быть, ненавидит их, но Чуя не может найти в себе даже крупицу беспокойства по этому поводу. Он оставляет двести процентов чаевых, когда они уходят, полагая, что это достаточно компенсирует все произошедшее. Дазай продолжает напевать песню, даже когда они покидают караоке, каким-то образом еще не устав от нее. Чуя игнорирует его, чувствуя странное умиротворение, пока идет по улицам Йокогамы. Впервые после встречи с Артуром он снова чувствует себя самим собой. Как ни странно, его самый большой вывод из этого дня — это то, что голос Дазая и его звучат неестественно хорошо вместе, даже выкрикивая тире исполняя ужасную поп-песню.***
Середина июня, семь месяцев до релиза «Порчи» Несмотря на то, что он скучает по дому, Чуя немного расстроен сегодня вечером — это последний концерт. Финальное шоу в Сеуле, Южная Корея. Завтра они летят обратно в Лос-Анджелес. Он будет скучать по гастролям, по знакомству с новыми городами. Он упустит возможность слушать, как Коё поет изо всех сил, каждый день. Ему будет не хватать времени, проведенного с Хироцу, даже если старику это не нравится. Чуя будет скучать по всей команде, по еде, по ночам, по музыке. Дазай прерывает ход его мыслей громким вздохом. Были так же вещи, по которым он не будет скучать. — В чем твоя проблема? — спрашивает Чуя, зная, что Дазай будет драматически вздыхать, пока не спросит. — Это последняя ночь тура, — хнычет тот. — А ты вообще никогда не выступал. Я думал, что хоть раз увижу Чиби на сцене. Чуя глубоко хмурится. Он вроде как думал о том же самом. Но Коё не очень-то восприняла эту идею, когда он заговорил об этом. Сначала Чуя думал, что она не считает, будто он готов, но теперь он не может понять, почему она колеблется. Не то чтобы Чуя нервничал на публике, он всегда любил выступать. И даже если он облажается, это не будет иметь особого значения, если он исполнит хоть одну песню в качестве дебюта в чужой стране. Однако он не понимает, почему Дазаю не все равно. — Коё не хочет, чтобы я это делал, — Чуя пожимает плечами, будто ему все равно. — И с каких это пор тебе нужно разрешение Коё, чтобы что-то делать? — интересуется Дазай. Звучит, как вызов. — Ты всегда утверждаешь, что ты не собака. И все же, ты здесь, позволяешь своему хозяину приказывать тебе остаться. — Отвали, — резко бросает Чуя. — Я не собираюсь идти против Коё только потому, что ты мне это позволяешь. — Тогда сделай это для меня, как подарок на день рождения, — говорит Дазай. И, похоже, он не шутит. — Спой «Золотого демона». Чуя вытянул из Хироцу дату рождения Дазая на следующий день после его собственного, когда тот пытался заставить его вернуть доску для дротиков, которую они украли. Чуя убедил его, что доска для дротиков уже сломана и они могут купить бару новую, и выдать ему дату после того, как он был достаточно раздражающим, чтобы Хироцу захотел выставить его вон (и Чуя достиг всего этого с ужасным похмельем). Он знал, что день рождения Дазая наступит всего через несколько дней, и пытался придумать, что с этим делать. — Ты хочешь, чтобы я спел для тебя в качестве подарка? — самодовольно переспрашивает Чуя, не упуская возможности подразнить Дазая. Этот вопрос произвел чрезвычайно редкий и чрезвычайно удовлетворяющий эффект — Дазай на секунду растерялся. Однако он быстро взял себя в руки: — Я хочу увидеть лицо Коё, когда она поймет, что ты украл у нее самую популярную песню во время ее последнего концерта в турне. — Именно поэтому я не стал бы поступать так с Коё, — говорит Чуя. Но он обдумывает это. Чуя не любит быть в долгу. А на протяжении всего этого турне он только и чувствует, что Дазай снова и снова оказывает ему услуги. Аттестат — самое очевидное, кошмар — тем более. Он отвез его куда-то на день рождения. Караоке, которое вывело Чую из состояния паники, было, вероятно, непреднамеренным, но каким-то образом заставило его почувствовать, что он должен Дазаю больше всего. — Прекрасно, — тот закатывает глаза, доставая свой телефон и начиная играть в какую-то игру. — Трусливая собачонка, — Чуя смело может заявить, что Дазай разочарован. К черту все, думает он. Лучше просить прощения, чем разрешения, не правда ли? В глубине души он хотел этого. Ему уже надоело быть сторонним наблюдателем в музыке. Если это устраивало и Дазая, то оно того стоило. Коё простит его (он чертовски надеялся). — Если я собираюсь это сделать, — начинает Чуя, и Дазай немедленно оживляется, — блять, если, то мне понадобится твоя помощь. — Все, что пожелаешь, Чиби, — обещает Дазай. Его ухмылка одновременно бесит и приводит Чую в восторг. — О, это будет здорово. Вместо того, чтобы провести остаток последнего дня, расслабляясь, они строят планы, как дать Чуе возможность прокрасться на сцену. Это требует интенсивной координации. Чуя не смог бы справиться с этим без Дазая, который рассматривал все это как миссию не на жизнь, а на смерть. Тот каким-то образом даже заставляет Тачихару, который презирает его с самого Пекина (он, к счастью, простил Чую, обвинив во всем Дазая), внять его просьбам. В итоге, после всей их проделанной работы, Чуя ждет прямо за сценой с правой стороны, поправляя микрофон в ухе, который Дазай сунул ему, когда они проходили мимо друг друга за кулисами, при этом подмигнув. Чуя делает глубокий вдох. Толпа все еще разговаривает друг с другом, и множество этих разговоров создает глухой гул. Он нервничает не из-за того, что будет петь, а из-за того, что делает что-то настолько сумасшедшее. Он задается вопросом, каким бы было турне, если бы он не попросил Дазая поехать с ним еще в феврале. Чуя уверен, что и вполовину не таким захватывающим. Он в последний раз поправляет прическу и костюм и выходит на сцену. Толпа начинает успокаиваться, когда замечает его. Он широко улыбается им и приветственно машет рукой: — Добрый вечер, Южная Корея. Как у вас дела сегодня вечером? Люди, которые не заметили его раньше, теперь замолкают, когда звук его голоса доносится в микрофон. Они радостно приветствуют этот вопрос. Чуя улыбается более искренне — это, кажется, срабатывает везде. — Меня зовут Накахара Чуя, — говорит он, направляясь к пианино, стоящему в передней правой части сцены. Ему всегда казалось, что на нем приятно играть, и теперь он наконец выяснит это. — Коё Озаки — мой наставник. Я хотел спросить, не могу ли я сыграть вам песню, пока она готовится? Аудитория издает несколько тусклый возглас поддержки. Чуя подавляет смех, он и не ожидал ничего другого. — Спасибо, ребята. Это то, что вы, возможно, слышали раньше — песня называется «Золотой Демон». Толпа не знает, что с этим делать. Некоторые люди действительно кажутся расстроенными. Чуя, не беспокоясь об этом, поправляет свои руки на пианино. У него не так уж много времени на раздумья, если он не хочет, чтобы его выперли со сцены. Он смотрит туда, где обычно сидит на краю сцены, чтобы наблюдать на Коё, и видит стоящего там Дазая. На этот раз тот не смотрит в свой телефон или ноутбук. Он все свое внимание уделяет Чуе. Чуя не может разглядеть выражение его лица отсюда, но это дает толчок, который ему нужен, чтобы начать играть. Люди замолкают, когда он ударяет по клавишам в начальных нотах. Он всегда пытался убедить Коё сделать версию «Золотого демона» только для фортепиано, но она предпочла свою версию — с полным оркестром. Теперь Чуя проверяет собственную теорию о том, будет ли это звучать хорошо. Он медленно поет вступительный куплет, позволяя ему течь вместе со звуками пианино. Congratulations on your engagement (Поздравляю с помолвкой) Everyone says that it’s a smart match (Все говорят, что это умный союз) You’ve traded your heart for quite a sum (Ты продал свое сердце за приличную сумму) I hope you're satisfied with your catch (Надеюсь, ты доволен своим уловом) После первого куплета Чуя забывает про нервозность. Он перестает беспокоиться о том, что его поймают, и просто играет и поет песню, которую всегда любил, позволяя музыке взять верх. Он допевает остаток песни, вкладывая в нее все эмоции, на которые только способен. Чуя запорол пару нот во время второго припева (прошло уже много времени с тех пор, как он играл эту песню), но просто продолжил. Под конец в зале становится очень тихо, все, что Чуя может услышать — это последние протяжные ноты, которые он играет на пианино. Он немного задерживает дыхание, ожидая реакции. Аплодисменты, которые следуют за этим, шокируют своей громкостью. Толпа кричит и приветствует его, и этот звук отдается резким эхом в его ушах. Чуя встает из-за рояля с приоткрытым на мгновение ртом, захваченный чувствами, после чего не может побороть огромную ухмылку, выползающую на лицо. Боже, это лучше, чем любое представление, которое он когда-либо устраивал с Овцами. Чуя чувствует себя непобедимым и странно умиротворенным. Хаос арены соответствует ему, заставляет чувствовать себя спокойно. Вот какой должна быть музыка. — Спасибо, спасибо, — говорит он в микрофон, слегка кланяясь. — Вы мне льстите, серьезно. Чуя выпрямляется и снова смотрит в сторону, чтобы увидеть, как Дазай хлопает вместе с другими, хотя жест выглядит немного насмешливым. Это заставляет Чую улыбнуться еще шире. Он одними губами поздравляет Дазая с его гребаным днем рождения. — Вы отличная публика, — Чуя отходит от рояля к центру сцены. — Спасибо, что позволили мне спеть для вас, прежде чем мы перейдем к нашему главному исполнителю вечера. Кто готов услышать неподражаемую Коё Озаки?***
Конец июня, семь месяцев до релиза «Порчи» Чуя стучит в дверь кабинета Мори, пытаясь справиться с нервозностью, в состоянии которой пребывает. Они только что вернулись из турне, буквально два дня назад. Он в основном спал и распаковывал вещи, и не планировал приходить сегодня в офис, пока не получил сообщение от Мори с просьбой о его присутствии. Чуя никогда в жизни не собирался так быстро — он чувствует, что находился на грани с тех пор, как прочитал сообщение. — Войдите, — зовет Мори из глубины кабинета. Чуя открывает дверь и заходит внутрь, осторожно закрывая ту за собой. Это совершенно не похоже на то, как он входил в кабинет Рембо чуть больше месяца назад. В кабинете Артура было невыносимо жарко, в то время как в кабинете Мори очень холодно, хотя температура вполне нормальная. Помещение огромное, но скудно обставленное — большой письменный стол Мори занимает почти всю комнату. Чуя редко проводил здесь время, и это его вполне устраивало. — Чуя-кун, — приветствует Мори, поднимая глаза от стопки бумаг перед собой и широко улыбаясь. После чего делает знак подойти ближе. — С возвращением. Я планировал подождать с этим разговором, но некоторые события побудили меня скорректировать свое расписание. Чуя замечает вкладку с видео на компьютере Мори, когда подходит ближе. Там он поет «Золотого демона» на концерте Коё, и количество просмотров намного выше, чем он мог себе представить. Чуя судорожно сглатывает. Он уже раз за разом извинялся перед Коё, но не уверен, что она простила его. После концерта она стала относиться к нему холоднее. Это почти незаметно, но заставляет Чую хотеть разбить что-нибудь. Он зол больше на себя, чем на Дазая, ему не нужно было поддаваться его играм. Ему следовало знать лучше. Если это будет стоить отношений с Коё, Чуя предпочел бы никогда больше не петь. Ему даже в голову не пришло, что он мог расстроить и Мори. Мори любил все контролировать, Чуя знал это еще до того, как Коё и Дазай предупредили его. В конце концов, он отвечал за карьеру Чуи, и, возможно, он не хотел, чтобы тот привлекал к себе так много внимания без его одобрения. Чуя не хотел рисковать своим положением в PMR, он не может. Мори переводит взгляд с него на видео и обратно, понимая, что Чуя его заметил. — Это был сюрприз. Я не ожидал от тебя такого поведения. Чуя стоит, спрятав руки за спину, чтобы скрыть легкую дрожь, и обхватив свои запястья в попытке успокоиться: — Прошу прощения, босс. Это была импульсивная ошибка. Больше такого не повторится. — Тебе не за что извиняться, Чуя-кун, — говорит Мори, и Чуя чувствует, что снова может дышать. — Я доволен реакцией людей. Это видео смотрят здесь, в США, а также по всей Азии. Такого рода продвижения не могут спланироваться заранее. — Я не знал, что это случится, — Чуя сохраняет свою позицию, но возвращается к тому же низкому уровню страха и уважения, которые он всегда испытывает во время разговоров с Мори (больше не откровенный ужас). — Что я могу сказать. Это большая удача для PMR, — Мори меняет вкладку с видео на файл, помеченный его именем. — Коё просила, чтобы ты не записывал музыку, пока тебе не исполнится восемнадцать. Она считает, что слава — это слишком большое бремя для кого-то столь молодого. Она преуменьшила прогресс, которого ты добился вокально с тех пор, как начал работать здесь, но это видео показывает, что ее опасения необоснованны. Чуя чувствует новый тип вины за свои действия. Он думал, что Коё злится на него, но она просто пыталась защитить его по-своему. Теперь ее дистанция обрела смысл. И она рискнула солгать боссу ради него. Чуя должен найти способ загладить свою вину перед ней. — У анэ-сан невероятно высокие стандарты, — произносит Чуя, притворяясь уверенным, и заставляет себя улыбнуться. — Я уверен, что она имела в виду именно то, что сказала. Мне еще многое предстоит сделать, прежде чем я стану компетентным в ее глазах. — Коё не в беде, Чуя-кун, — говорит Мори, кажется, забавляясь попытками Чуи защитить ее. — На самом деле ее последние работы были безупречны. Ее назначили ответственной за архивы Port Mafia Records. Это огромное повышение. Исполнителей всего пятеро. Руководители ниже Мори только с точки зрения положения. Они обладают большей властью в принятии решений, имеют право продвигать одних музыкантов и полностью отвергать других. Коё все еще могла бы записывать музыку, если бы захотела, но теперь ей самой можно решать, что она хочет делать и когда, если только Мори не вмешается напрямую. Чуя не смог скрыть своего удивления: — Ей всего двадцать. — Я всегда больше заботился о результатах, чем о таких вещах, как возраст, — говорит Мори. Он возвращает внимание Чуи к экрану перед ним, на котором теперь открыт какой-то сложный график, который Чуя не может прочитать полностью, если только не встанет прямо перед компьютером и прищурится. — Но сегодня мы должны обсудить твою карьеру. Я думаю, что ты уже готов приступить к работе над своим первым альбомом. Это было не то направление, в котором, как он думал, пойдет эта дискуссия. Но Чуя знал, что лучше не подвергать сомнениям решения Мори. — О чем Вы? — Я обратил внимание на музыку, над которой ты работал с тех пор, как присоединился к PMR почти год назад. Не многие люди заметили, насколько ты одарен в написании музыки, а также в ее исполнении, — Мори не делает комплиментов без цели, но Чуя все равно чувствует гордость. Правда, хорошее чувство длится недолго. — Поэтому я думаю, что было бы лучше, если бы ты был движущей силой этой записи. Чуя принимает это, задаваясь вопросом, какой реакции ожидает от него Мори. Не то чтобы он хотел, чтобы другие люди писали музыку для него. Он действительно хочет быть главным — некомфортно, если это кто-то другой. Так было с Овцами, и Чуя не хочет возвращаться к этому: распевать песни, которыми он не гордится, которые даже не имеют никакого смысла. Но писать музыку для себя никогда не было просто. Они говорят писать то, о чем ты знаешь, что ты ощущаешь, и Чуя проводит большую часть своего времени, пытаясь, блять, избежать определенных чувств. Всякий раз, когда он садился за пианино или чистый лист, его мысли автоматически возвращались к тому дню девять лет назад. Как будто у него был ментальный блок, и он не мог писать ни о чем другом. Вот почему было приятно какое-то время играть глупые поп-песни с Овцами, которые не забирались ему глубоко под кожу. Он никогда ничего не чувствовал, исполняя эту музыку, но иногда никакие эмоции лучше, чем подавляющее количество гнева и отчаяния, которые он вызвал самостоятельно. Но что ему оставалось делать? Извините, Мори-доно, я не могу написать альбом, потому что не хочу грустить? Чуя чуть не рассмеялся, представив себе выражение лица босса, если бы он так сказал. Чуя не слишком возражает не иметь выбора в этом вопросе, он перестал расстраиваться из-за отсутствия контроля в своей жизни, когда сбежал из последней приемной семьи много лет назад. Живя на чужих диванах, вы учитесь плыть по течению. Так что какое бы негодование он ни испытывал по поводу этого решения, оно длится недолго. Мори не виноват, что он слишком много хнычет. Чуя прорвется, как и всегда. — Вы хотите, чтобы я написал музыку? — спрашивает он нейтральным тоном. — Ну, не все, — говорит Мори, никак не реагируя, отчего непонятно, заметил он внутреннее смятение Чуи или нет. — Ты талант, а не машина. Мы соберем команду, чтобы помочь тебе с композициями, монтажом и прочим. — Я понимаю, — Чуя улыбается, отчасти даже искренне. — Благодарю Вас за предоставленную возможность, сэр. — Я знаю, что ты создашь что-то достойное записей Port Mafia Records, Чуя-кун, — говорит Мори с улыбкой и нотками веселости в голосе. Но Чуя воспринимает это скорее как угрозу, обещание, что не будет никакого снисхождения, если он не выполнит свою работу должным образом. — Конечно, босс, — Чуя не задерживается лишний раз, уже направляясь к двери. — Я начну прямо сейчас. — И последнее, Чуя-кун. Чуя оборачивается, едва сдерживая резкий ответ. Он странно благодарен Дазаю в этот момент за то, что благодаря ему он напрактиковался не реагировать так, как ему хочется, когда он злится. Вместо этого Чуя крепко сжимает кулаки. — Артур Рембо прислал кое-что для тебя. — Мори поднимает знакомую шляпу.