***
Середина октября, восемь с половиной месяцев с момента релиза «Порчи» — Количество товара на северо-востоке растет, — говорит Эйс, продолжая свой невероятно скучный отчет о продажах, который длится уже более десяти минут. В его голосе всегда слышится нотка самодовольства, как будто он лично отвечает за успех, несмотря на то, что у него вообще нет музыкального таланта. — Хотя до праздничного всплеска еще несколько недель. Алан Беннетт, или Эйс, как он неприятно себя называет, поднялся до должности руководителя отдела записей Портовой мафии только благодаря деловым связям. Он занимался финансами до того, как Мори взял его на работу вскоре после того, как занял пост генерального директора. Беннетты чрезвычайно богаты, и Эйс поднялся на вершину финансового сектора благодаря серии коварных обменов услугами и долгам, по сравнению с которыми даже Мори выглядел респектабельно. Он заработал себе прозвище Король драгоценностей, которое, очевидно, любил и поощрял людей использовать. Эйс одевается, возможно, более роскошно, чем любой другой сотрудник Port Mafia Records, которого когда-либо видел Дазай. Он демонстрирует свое богатство настолько непристойно, насколько это возможно, — все эти дорогие костюмы и яркие украшения. Его светло-русые волосы свисают вокруг лица в стиле, который, как догадывается Дазай, должен быть модным, но на самом деле просто заставляет его постоянно убирать их с лица. Дазай никогда не испытывал неудовольствия от встречи с Эйсом до того, как сам стал исполнительным директором. Он сразу же невзлюбил его. Его самодовольная аура вызывает тошноту. Не говоря уже о том, что он не особенно умен. Он не может понять, что Мори позволяет ему вести себя так, просто чтобы воспользоваться им. Дазай ненавидит Мори уже много лет, но Мори, по крайней мере, компетентен в своей работе. Он питает к нему определенное уважение, как вы уважаете Сатану или Шинигами. То, что они делают, ужасно, но они делают это так мастерски, что вы не можете не восхищаться. Эйс, с другой стороны, похож на демона низкого уровня, который не осознает, насколько далеко он находится в пищевой цепочке на самом деле. Это, и он никогда не затыкается. Они находятся в конференц-зале, расположенном в представительском люксе здания. Он велик для встречи всего пяти человек, но Мори никогда не был против показушности. По крайней мере, экстравагантные кресла, в которых они сидят, удобны. Это второе совещание руководителей, на котором присутствовал Дазай, хотя это первое, на котором присутствуют все руководители. Мокутаро Киношита сидит на ранее пустом месте, вернувшийся из своей поездки за границу. Дазай еще не уверен, что он о нем думает. Тот по большей части молчал, хотя его и не просили много говорить. Его лицо оставалось нейтральным на протяжении всего процесса, хотя присутствовал малейший намек на нетерпение, которое Дазай улавливает по мере того, как Эйс продолжает. В отличие от Эйса, Киношита одет в простой черный костюм высокого класса, ничего привлекательного. В целом он ничем особенным и не выделяется. У него темные глаза и волосы, лицо немного серьезное. Он неплохо выглядит для своего возраста. Однако у Дазая возникают проблемы с тем, чтобы хорошо прочитать этого человека, что немного раздражает. Коё сказала ему, что Киношита был старым знакомым Мори по медицинской школе. Преодолев ужас от представления того, каким бы Мори был в качестве медицинского работника, Дазай попытался узнать больше о Киношите. Тот окончил медицинскую школу в Токио, но бросил свою практику, чтобы работать на Мори. Дазай немного озадачен сменой карьеры, но ему не хочется спрашивать об этом мужчину. Для руководителей нет официальных ролей, но они все обосновались в своих собственных областях, не объявляя об этом. Эйс контролирует связанные с бизнесом функции PMR, такие как продажи и доставка. Коё взяла на себя более тонкую работу по налаживанию отношений PMR с другими компаниями в музыкальном бизнесе и за его пределами. Киношита проводит большую часть своего времени за пределами Америки и участвует в расширении охвата PMR на международном уровне. Он только что вернулся из поездки в Германию и, предположительно, говорит на впечатляющем количестве языков. Мори, конечно, отвечает за подбор новых исполнителей и общее руководство компанией, заставляя выглядеть это возмутительно легко. Таким образом, у Дазая остается должность, на которую он заступил в последний месяц, возглавив отдел маркетинга. Он все еще занимается производством музыки, но теперь тратит столько же времени на просмотр обложек альбомов или совершенствование PR-стратегий. Дазай все еще не совсем уверен, что случилось с его предшественником, если не считать слухов о том, что тот поссорился с Мори (не то чтобы его это действительно сильно волновало). Но он добился того, что Ишикава на удивление легко пропустил. Странно, как сильно Дазай не ненавидит свою новую работу. Он в основном ожидал этого, но он находит, что получает определенное удовлетворение, когда все шахматные фигуры выстраиваются так, как он хочет; определенную искру триумфа, когда все идет идеально. Главным развлечением для него была сортировка отрывков и фрагментов музыки, и нынешняя работа чем-то похожа на это. Дазай все еще доводит песни до совершенства, теперь он просто делает это даже за пределами нот. Он всегда был наблюдательным, и со временем он нашел, как использовать свои наблюдения в собственных интересах. Мори ухватился за этот навык и помог ему развить его (не то чтобы Дазай когда-либо доверял ему это). Теперь он пошел дальше, находя новые способы заставить людей думать так, как ему нужно. Ты хорош в маркетинге, потому что это ложь, говорит с усмешкой Чуя у него в голове, когда Дазай вспоминает чужое мнение о своей новой работе. Это резко выводит его из задумчивости. Звук голоса Чуи, как всегда, одновременно и очень желанное, и невероятно нежелательное вторжение. Дазай не может позволить себе тратить время на то, чтобы думать об этом на совещании руководителей, поэтому он перестраивается и снова начинает слушать Эйса. — В последнее время мы получаем некоторые замечания от портовых рабочих по поводу наших поставок, но их достаточно легко перенаправить в другое место, — произносит Эйс, глядя на Мори с легкой ухмылкой. Дазай встречается взглядом с Коё, и на мгновение они обмениваются едва уловимым выражением общего раздражения. Это было еще одной интересной вещью в новой работе — теперь он взаимодействует с Коё Озаки гораздо больше, чем раньше. Это не значит, что они потеплели друг к другу, но она, безусловно, коллега-руководитель, к которому он испытывает наименьшую ненависть. Они сходятся во мнении, насколько бесполезен Эйс, не более. — Отличный отчет, — Мори хвалит Эйса, чего тот явно и добивался. Ложь слетает с его губ так же легко, как и всегда. — У меня есть пара идей по поводу долгосрочного решения этой проблемы, но пока продолжайте в том же духе. — Будет сделано, сэр, — соглашается Эйс, откидываясь на спинку стула в более расслабленной позе. По крайней мере, он, кажется, наконец-то закончил говорить. — Киношита, — Мори поворачивается к мужчине. Выражение его лица меняется с фальшивого выражения одобрения на что-то, что может быть даже немного искренним (и это определенно требовало повторного анализа). — Мы очень рады, что ты снова среди нас. Было ли твое пребывание в Европе продуктивным? — В некотором смысле, — отвечает Киношита с нейтральным лицом. Дазай еще больше раздражается, что до сих пор не может прочитать этого человека. — Я все еще думаю, что приобретение постоянного офиса там будет полезно для нас. — У меня тоже была такая мысль, — говорит Мори, склонив голову в знак признательности. — Тут скорее проблема с персоналом, чем что-либо еще, плюс выбор места. Во всех этих странах так много правил, по которым нужно ориентироваться. Киношита кивает, слегка подаваясь вперед: — Хотя все, куда бы я ни пошел, все равно хотят говорить только об одном — Двойной Черный. Интерес к международному турне только растет. Киношита поворачивается, чтобы посмотреть на Дазая, когда говорит, и Дазай лучезарно улыбается, вместо того чтобы показать, как от его слов что-то сильно сжимается в его груди. Но Эйс открывает рот раньше, чем Дазай успевает это сделать. — Продажи альбомов тоже не упали, — произносит тот, хотя кажется менее довольным этим, чем другими цифрами, о которых сообщал. — Продажи «Порчи», в частности, похоже, имеют тенденцию к росту, а не к снижению. — Сарафанное радио в действии, — легко комментирует Коё, улыбаясь Эйсу с небольшим намеком на предупреждение. Хотя эта защита и не ради него, Дазай все равно ценит ее. — Людям очень интересно, что будет дальше с Двойным Черным, — Киношита все еще не перестает смотреть на Дазая, которого так и подмывает швырнуть в него ботинком. — Это действительно ставит нас в затруднительное положение, — Мори кладет один локоть на стол, чтобы подпереть подбородок ладонью, а другой рукой слегка барабанит пальцами по поверхности. — У меня была идея на этот счет, — вмешивается Дазай. В невзгодах есть возможность, как говорил ему Мори. Он произносит эти слова уверенно, не выказывая никакой реакции на то, что все они сидят вокруг и обсуждают его. — Тогда давайте послушаем, — улыбка Мори приобретает насмешливый оттенок, который может или не видится остальным. — Мы должны начать распространять слухи о том, что Двойной Черный распался, — Дазай сохраняет свой тон совершенно нейтральным. — Это даст нам еще больший всплеск продаж, люди любят хорошие скандалы. Тогда это сделает объявление о том, что Чуя играет с Черными Ящерицами, еще более важной новостью. Убейте двух зайцев одним выстрелом, — он не запинается в своей речи, даже если имя Чуи кажется ему наждачной бумагой в горле. — Что мы должны сказать по поводу причины раскола? — невинно переспрашивает Мори, и к черту Киношиту, если кто-то и заслуживает того, чтобы его ударили ботинком, так это Мори. Неоднократно. — Творческие разногласия, — легко предлагает Дазай, ухмыляясь боссу. Краем глаза он замечает, как Коё слегка вздрагивает. Мори улыбается в ответ, одновременно забавляясь и одобряя план: — Разумная стратегия, Дазай. Я не ожидал ничего меньшего от нашего нового руководителя. — Я все еще не понимаю логики, лежащей в основе расторжения нашего самого прибыльного дуэта, — подает голос Киношита, хмуро глядя на них двоих. Дазай чуть не расхохотался вслух. У Мори и Киношиты, должно быть, довольно близкие отношения, раз тот чувствует себя достаточно комфортно, что открыто подвергать сомнению решения Мори. Но он оставляет свой шок и заинтригованность при себе. Коё тоже внимательно разглядывает этого человека. Даже Эйс, кажется, немного насторожен легким напряжением в комнате. — Это хит в краткосрочной перспективе для гораздо большей отдачи позже, — немного снисходительно объясняет Мори. Его улыбка колеблется где-то между вежливой и жестокой. — Капитуляция в одном сражении, чтобы выиграть войну, — говорит Дазай, идеально повторяя тон и выражение лица босса. — Хорошо сказано, Дазай, — соглашается тот. Дазай ненавидит, как сильно одобрение Мори заставляет его чувствовать себя удовлетворенным, но легкая хмурость на лице Киношиты делает это более приятным. — В любом случае, мы не откажемся от Двойного Черного навсегда. Для следующего альбома еще будет время и место. На данный момент у нас есть другие музыканты, которых нужно развивать. Киношита кивает, очевидно, удовлетворенный объяснением. Дазай, с другой стороны, борется с реакцией на ранее неизвестную информацию, которую только что раскрыл Мори, как бы тонко это ни было сделано. Дазай даже не уверен, знает ли об этом Мори. Однако Дазаю кажется неправильным выглядеть удовлетворенным сейчас, поэтому он склоняется к дискомфорту, который испытывает каждый раз, когда его заставляют обсуждать Двойной Черный (и это не так уж сложно осуществить). — Мы дадим немного времени, чтобы новости о расколе распространились, а затем начнем продвигать дебютный альбом Черных Ящериц, не подтверждая и не отрицая раскола, — говорит Мори, переходя от своего более легкого образа к тому, чтобы отдавать приказы (Дазай предпочитает этот, даже если он тревожит большинство других). — Люди любят тайны почти так же сильно, как скандалы, так что мы сделаем и то, и другое. Черные Ящерицы собираются выпустить свой альбом в начале следующего года. — У меня сложилось впечатление, что им все еще не хватает бас-гитариста, — вмешивается Коё, стараясь сформулировать это как можно более неконфронтационно. Выражение ее лица также совершенно нейтральное. — Так и есть, но я об этом не беспокоюсь, — уверенно отвечает Мори. — В этом городе всегда много ритм-музыкантов. Я уверен, что мы быстро его раздобудем. Работа над альбомом начнется, когда Каджи и Чуя смогут оставить свои попытки оторвать друг другу головы достаточно надолго, чтобы добиться прогресса, — Мори, похоже, скорее удивлен, чем раздражен этим конфликтом. — Я должен посоветоваться с Хироцу, но я чувствую, что они будут готовы начать запись к концу следующего месяца. Дазай никак не реагирует на слова Мори. Он сохраняет вежливо заинтересованное выражение лица, в языке его тела нет никаких признаков напряжения (возможно, он впивается ногтями в кулаки под столом, но никто этого не видит). — Это хорошая новость, — легко говорит Коё. — Я боялась, что они начнут крушить инструменты, если еще немного посидят взаперти в этой тренировочной комнате. Мори слегка усмехается шутке, прежде чем перейти к деловому тону: — Есть пара других проектов, которые скоро будут выпущены. Котаро Такамура наносит последние штрихи в «Небо Чиеко», и я уверен, что это будет очень хорошо. В нем есть несколько довольно сентиментальных моментов, но в остальном присутствует какая-то субстанция и глубина, которые компенсируют это. «Темная ночь» Наои Шиги выйдет в свет в ближайшие пару недель. Довольно мрачный тон, но у него должен быть свой рынок сбыта. Дазай не утруждает себя тем, чтобы не закатить глаза. Он прослушал оба альбома и принял участие в некоторых редактированиях. Он на самом деле согласен с мнением Мори о Такамуре: полный альбом, посвященный одному человеку, — это немного натянуто, но ему удалось справиться с парой более впечатляющих песен. Альбом Шиги, с другой стороны, так откровенно пытается быть резким, что Дазай находит это невыносимым. Он знает, что альбом будет продаваться, но он предпочел бы никогда больше не слушать это. — Единственное другое важное обновление — это то, что мы недавно подписали контракт с новым артистом по имени Юмено Кюсаку, — говорит Мори. — Они еще молоды, но их голос поразителен. Они выбрали Кью в качестве сценического псевдонима.* — И им восемь, — Коё ясно выражает свое неодобрение. Она всегда довольно щепетильно относилась к музыкантам, выпускающим музыку, когда им еще не исполнилось восемнадцати. — Я не ожидаю, что они выпустят что-нибудь немедленно, — Мори слегка улыбается. — Но возраст никак не влияет на талант, и было бы глупо не воспользоваться этим новым активом. Коё, похоже, готова добавить что-то еще, но ее останавливает звук пришедшего уведомления. Это, конечно, Мори, никто другой не был бы настолько глуп, чтобы оставлять громкость включенной во время совещания исполнителей (за исключением, может быть, Эйса). Мори достает телефон и быстро просматривает уведомление, слегка нахмурившись. — Боюсь, мне придется прервать наше собрание, — объявляет Мори, быстро печатая что-то. Его голос снова легок и воздушен. — Но я думаю, что мы охватили все основные темы. Любые дальнейшие обновления я отправлю вам по электронной почте. Дазая немного интересует, о чем было сообщение Мори, но еще больше его интересует, как можно поскорее убраться оттуда к черту. Эта встреча выкачала из него почти всю его энергию, как это обычно бывало во время общения с Мори. Он направляется к выходу как можно небрежнее, чтобы не было похоже, что он пытается сбежать. Мори окликает его, как только он подходит к двери. — Дазай, — его веселый тон и улыбка вернулись в полную силу. — Ты можешь сообщить Чуе о подходе к расколу Двойного Черного? — слова звучат так безобидно, так не похоже на прямой удар в живот, которым они являются. — Если, конечно, ты его увидишь, — добавляет Мори, крутя в руках нож. — Конечно, босс, — легко соглашается Дазай, одаривая Мори такой же улыбкой. — Если я его увижу. Дазай не хлопает дверью, когда выходит, но находится в шаге от этого. Единственное, что его останавливает, — это то, что он не хочет доставлять Мори такого удовольствия. Он позволяет себе наконец нахмуриться, когда направляется из конференц-зала в свой кабинет. Насмешка Мори наносит столько же вреда, сколько тот и предполагал, потому что есть явный шанс, что Дазай его не увидит. Несмотря на первоначальную реакцию Чуи на то, что его поместили к Черным Ящерицам (о чем Дазай не думает каждый день по несколько раз), на следующий день это было похоже на щелчок выключателя. Чуя без колебаний сразу же включился в проект, отдав группе все свое внимание и самоотверженность. Он снова с энтузиазмом взял в руки гитару и начал часами слушать рок-музыку, чтобы «двигаться в нужном направлении». Дазай продолжает напоминать себе, что это хорошо. Если бы Чуя воспротивился своему назначению, было бы плохо. Я думаю, что будет лучше, если между вами двумя в профессиональном плане будет немного больше дистанции, повторяется голос Мори в его голове, всегда немного задерживаясь на последнем слове (хотя это, вероятно, проекция Дазая). Чуя также, похоже, ничего не имеет против Мори, несмотря на его участие в разделении Двойного Черного. Эти двое подружились больше, чем когда-либо, особенно теперь, когда Чуя частенько дает Элизе уроки игры на фортепиано. Дазай иногда видит их в офисе, и Чуя выглядит совершенно непринужденно, разговаривая с их боссом. Дазаю приходится прикусывать язык, чтобы не ляпнуть чего-нибудь лишнего. Он до сих пор помнит, как они поссорились во время турне из-за Мори. Он не ищет повторения. Он так разозлился, что чуть не выпалил: «Из-за него мы с тобой никем не можем быть». Он едва избежал этой катастрофы. Если бы не Мори, Дазаю не пришлось бы скрывать свои чувства. Дазай установил для себя правило в самом начале своей карьеры в Port Mafia Records, после того как увидел, что Мори безжалостно избавляется от своих сотрудников ради собственной выгоды, — никогда не показывай Мори то, чего ты хочешь. Вот как Мори получал тебя, — он узнавал, что ты хочешь больше всего, а затем размахивал этим перед тобой, чтобы заставить тебя делать то, что ему нужно. Перед отъездом в турне Дазай думал, что сможет овладеть своими чувствами, контролировать свое неоперившееся влечение и оставить его позади, как простую подростковую мечту. После тура он больше не питает подобных иллюзий. После проведения с Чуей каждого дня, деления с ним сцены (и многого другого), после убийственной честности Чуи, чего бы ему это ни стоило, не было никакого способа пройти через это без последствий. Одним из худших последствий является то, что Дазай теперь чувствует себя странно, просыпаясь в своей квартире один, холоднее без присутствия Чуи рядом с ним. Конкретный момент, когда он понял, что обречен, унизителен и из-за того, как это произошло, и из-за того, как рано. Это было после шоу в Финиксе, спустя чуть больше недели после того, как они уехали из Лос-Анджелеса, — Дазай закончил принимать душ и лежал на диване в своей гримерке, когда ворвался Чуя, рассказывая о шоу в своем обычном адреналиновом порыве после концерта и размахивая бутылкой воды в руке, пока говорил. Дазай раздумывал, спросить ли, где Чуя взял воду, или манипулировать Чуей, чтобы он дал ему немного воды, поскольку концерты всегда оставляли его слегка обезвоженным. Затем он был застигнут врасплох, когда бутылка с водой ударила его по лбу. — Принес тебе воды, — сказал Чуя, смеясь как над попаданием, так и над явно озадаченным выражением лица Дазая. Принес тебе воды, вот что выбило почву у него из-под ног. Чуя, практически светящийся от возбуждения после шоу и влюбивший в себя Дазая, чего тот хотел, еще до того, как понял это, без всяких усилий. Дазай дал какой-то язвительный ответ о слизнях, который он не помнит, но внутри у него все кружилось, и он думал: «О, черт». Дазай, к сожалению, не мог лгать себе о том, что Чуя ничего не чувствует к нему в ответ, с тех пор, как ему исполнилось семнадцать, когда Чуя показал в его день рождения, как сильно он заботится о нем, что мучает Дазая по сей день. Это был, возможно, лучший и худший день в его жизни. Чуя сделал ему подарок, который до сих пор вызывает улыбку на его лице, когда он вспоминает. Но потом, когда он затащил Чую в тот чулан, он не смог остановить свой пристальный взгляд, скользнувший вниз от глаз Чуи; он едва сдержался, чтобы не притянуть его к себе и не разрушить все в пылу момента. Он практически позабыл о здравом смысле в порыве отчаяния из-за того, как сильно хотел этого. Слава Богу, Чуя в кои-то веки оказался умнее и покинул замкнутое пространство до того, как все зашло дальше. Но в то время как его сердце — самый бесполезный орган в его теле, его мозг улавливает слабину. Дазай был осторожен, чтобы снова не оказаться в подобных ситуациях. В его жизни так мало вещей, которые он действительно хочет сохранить, и он не позволит им исчезнуть из-за своего безрассудства. Конечно, это было большей проблемой, когда он действительно регулярно видел Чую. С тех пор, как Дазай вернулся из турне и получил повышение, они встречались лишь изредка. После того, как Чуя так категорично запротестовал против их разлуки и отстранился от него в последующие недели, Дазай был застигнут врасплох. Не то чтобы Чуя точно избегал его, у него действительно много дел. Черные Ящерицы состоят из взрывных личностей и постоянных конфликтов. Чуя и Мотоджиро Каджи, мягко говоря, не ладят. Чуя обычно называет его «этот Лимонный ублюдок», и когда они с Дазаем встречаются, это всегда включает в себя длинную тираду о другом парне. (Дазай подумал бы, что это забавно, если бы он не хотел убить Каджи за то, что он начал писать и играть музыку с Чуей и даже не ценил это.) Дазай никогда лично не работал с Каджи, но он слышал истории о том, какой тот эксцентричный. Он талантливый музыкант, но в то же время вспыльчивый маньяк. Он является рекордсменом по количеству поврежденных инструментов в PMR, и Дазай не уверен, сколько из этого было случайностью, а сколько — преднамеренно. Главная проблема Чуи и Каджи сводится к тому, насколько различны их подходы к музыке. Чуя ворвался в кабинет Дазая после одной из их первых совместных репетиции сразу же начал жаловаться на это. — Он думает, что я «слишком мягкий», чтобы быть в его рок-группе, — яростно сказал тогда Чуя. Он расхаживал взад-вперед перед столом Дазая и сердито размахивал руками. — Ты можешь, блять, в это поверить? Я? Слишком мягкий? Держу пари, он никогда даже не участвовал в настоящей драке. С этого момента ситуация только обострилась. Группа потратила на споры столько же времени, сколько и на написание музыки, возможно, даже больше. Чуя и Каджи, похоже, ни в чем не могли прийти к согласию, и у Тачихары тоже был характер, поэтому крики между ними тремя не были чем-то необычным. Дазай почти уверен, что они убили бы друг друга, если бы Хироцу не руководил ими вместе со своей холодной решимостью (хотя Дазай никогда не видел этого человека более напряженным). Дазай предлагал что-то сделать с этим в самом начале, но Чуя быстро и решительно осадил его. — Не трогай мою группу, Макрель, — произнес он тоном, не оставляющим места для споров, предупреждающе тыча в него пальцем. Дазай почувствовал странный укол беспокойства от этой команды, но последовал ей. Чуя просто соглашается с тем, что Мори сказал им делать, с чем согласился и Дазай, установив дистанцию между ними. Хотя ему все равно кажется неправильным не участвовать в музыке, которую пишет Чуя. По-видимому, этот приказ распространялся даже на маркетинг, потому что, когда Дазай прокомментировал цветовую гамму для потенциальной обложки альбома, Чуя ответил на электронное письмо (которое даже не было адресовано ему), — ДЕРЖИСЬ ПОДАЛЬШЕ ОТ МОЕЙ ГРУППЫ — так что теперь Дазай не трогает ничего, что имеет отношение к Черным Ящерицам. Даже до того, как они начали работать вместе (кажется, что это было больше, чем год назад), Дазай все еще видел Чую в офисе или врывался в его квартиру ночью. Теперь, когда он в представительском люксе, он далеко не там, где Чуя репетирует с Черными Ящерицами, и у него просто нет времени бездельничать в его общежитии, как раньше. В большинство дней у Дазая почти нет свободной минуты, быть руководителем — это большая работа, чем он себе представлял. Это немного бесит. Ему никогда раньше не приходилось спрашивать Чую, где он собирается быть. Он всегда знал, и всегда ожидалось, что в конце концов они окажутся в одном и том же месте. Теперь, если он хочет поговорить с Чуей, чтобы рассказать ему, что происходит, прежде чем Мори опередит его, ему придется изменить весь свой график на день (эта мысль раздражает его намного меньше, чем следовало бы). Дазай прикидывает, какая из его встреч его меньше всего интересует, когда открывает дверь в свой кабинет. Это еще одна вещь, которую он не ненавидит в своей новой должности. Представительский люкс доступен только тем, у кого есть разрешение, поэтому ему не нужно беспокоиться о том, что его кто-то побеспокоит. Это дает ему шанс действительно быть продуктивным. Вот почему вид кого-то, уже находящегося в его кабинете, застает его врасплох. Ему требуется мгновение, чтобы даже заметить другого человека, развалившегося в одном из дешевых шезлонгов у окон (которые Дазай держит специально для того, чтобы люди реагировали на них, учитывая их отличие от остальной части высококлассного кабинета). — О, привет, — радостно здоровается Чуя. Он выглядит удивленным, увидев его (несмотря на то, что кабинет принадлежит ему). Дазай всегда был довольно увлечен пением Чуи, но теперь даже его обычный голос начинает влиять на него (он становится ужасно жалким). Ему требуется доля секунды, чтобы прийти в себя, закатить глаза и подойти к Чуе, как будто его вид и звук чужого голоса не заставили мгновенно испариться все негативные чувства, которые он испытывал после той невыносимой встречи, которую только что пережил. Дазай смотрит на два пластиковых контейнера рядом с Чуей, когда садится на другой шезлонг. Это удобнее, чем плюшевое кресло, в котором он только что сидел. — Ты заблудился, Чиби? Это мой кабинет, а не столовая. Чуя ухмыляется и бросает в него один из контейнеров, и Дазаю приходится вскочить, чтобы поймать его, прежде чем содержимое вывалится на пол, что заставляет Чую рассмеяться, когда он берет свой собственный контейнер. Дазай открывает крышку, дабы проверить, что внутри. Содержимое там с одной из тележек с едой в паре кварталов отсюда, которые так нравятся Чуе. Он часто таскал туда Дазая, когда они писали альбом. Чуя наполнил коробку его любимыми блюдами оттуда — глазированными фруктами, жареными пончиками, яичными рулетиками. Едой, которую Чуя всегда называл мусором и пустой тратой денег. Этот жест заставляет Дазая слишком крепко сжать свою пластиковую вилку. — Коё упомянула, что она почти никогда не видит, как ты выходишь из своего кабинета, — Чуя звучит слегка раздраженно и осуждающе одновременно. — И, зная тебя, могу поспорить, что в твоей квартире почти нет еды, — он свирепо смотрит на Дазая, когда тот залезает к нему в контейнер с (гораздо более здоровым) мясом и овощами. — Обычно хозяин кормит собаку, а не наоборот, — Дазай ухмыляется Чуе, откусывая большой кусок яичного рулета, более голодный, чем он думал. — Отвали, — Чуя закатывает глаза. — Я собирался поесть здесь, чтобы получить немного покоя и тишины после того, как слушал, как этот Лимонный ублюдок часами визжал этим утром. Я думал, ты будешь на совещании руководителей, и собирался оставить ту дрянь, которую ты называешь едой, на столе. — Мы закончили рано, — говорит Дазай, еще более благодарный, чем раньше. Чуя делает паузу в еде, чтобы окинуть его испытующим взглядом, а глаза сужаются: — Что не так? Становится довольно жутко от того, насколько хорошо Чуя может читать его почти без усилий. Дазай не позволил проскользнуть ни единой эмоции в своем голосе или лице, но все же Чуя до сих пор мог сказать, что что-то не так. Дазай знает, что он должен немедленно сообщить Чуе новости. Но сначала он наивно хотел получить пару минут покоя, он хотел просто насладиться этим неожиданным предложением, не вдаваясь в причины, почему это произошло. Он отпускает свое желание, внутренне вздыхая. — Двойной Черный расстался из-за творческих разногласий, — категорично заявляет Дазай, глядя Чуе прямо в глаза. — Это то, на чем мы остановились, — создает больше интриги. Однако Чуя не реагирует в гневе, как он предполагал. Вместо этого он быстро фыркает, на его лице появляется странная улыбка. — Я предполагаю, что тогда я брошенная сторона? — Что? — переспрашивает Дазай, слишком удивленный, чтобы скрыть намек на беспокойство в своем голосе. Он быстро перестраивается, чтобы его следующее предложение прозвучало нормально. — Нет. Это было взаимно. Чуя хмыкает, но меняет тему: — Что ты думаешь о Киношите? Людям из офиса в Юго-Восточной Азии он действительно нравится. Дазай разрывается между возвращением к этому вопросу и впечатлением от того, насколько хорошо информированным всегда кажется Чуя. Дазаю приходится работать, чтобы быть в курсе всего, что происходит в PMR, но информация, похоже, просто оказывается на коленях у Чуи. Его по-дурацки любят все, кого он встречает. — Он интересный, — отвечает наконец Дазай. Он предпочел бы наслаждаться присутствием Чуи то короткое время, что они вместе, вместо затевания ссор. — Очень тихий. Я не совсем понимаю, как кто-то может превратиться из врача в руководителя звукозаписывающей компании. — Может быть, он открыл терапевтическую ценность музыки, — саркастически произносит Чуя. Это ужасная шутка, и Дазай очень рад, что никто больше не видит, как широко он улыбается ей. Он не говорит Чуе, что самое интересное в Киношите то, что он неосознанно заставил Мори раскрыть детали, которых не хватало Дазаю. После более чем месяца поисков он, наконец, знает, что потребуется Мори, чтобы позволить ему и Чуе снова работать вместе. Port Mafia Records нуждается в новом прорыве, прежде чем вернуться к старому. Дазай отодвигает это на задний план до конца их импровизированного обеда. Но в конце концов Чуя возвращается к записыванию музыки с Черными Ящерицами, бормоча проклятия себе под нос, когда уходит. Воздух в комнате становится тяжелее после того, как он покинул ее. Однако Дазаю есть на чем сосредоточиться, чтобы снять напряжение. Он не собирается сидеть сложа руки и ждать, пока Мори разработает своего следующего успешного музыканта, на что могут уйти годы. Дазай уже изучал комплект из брата и сестры на предмет возможного найма, но, может быть, ему пора вступить в роль наставника. Он сделает все необходимое, чтобы Двойному Черному дали зеленый свет на другой альбом, и неважно, что для этого потребуется.***
Конец ноября, Десять Месяцев С момента выхода «Порчи» Чуя не может отрицать, что Рюноске Акутагава невероятно талантлив. Чуя наблюдает за тренировкой вокала из задней части комнаты, прислонившись к стене возле двери. Ни Акутагава, ни Дазай не заметили, как он вошел, поэтому он воспользовался шансом послушать нового вокалиста Port Mafia Records. Он был более чем немного шокирован, когда Дазай взял на себя ведущую роль в обучении Акутагавы. После подписания с тем контракта в прошлом месяце Дазай начал работать с другим мальчиком сам, вместо того, чтобы поручить его кому-то другому. Несмотря на свой самый безумный график, который Чуя когда-либо видел, Дазаю каким-то образом удается находить время для работы с Акутагавой со странной самоотдачей для человека, который обычно довольно равнодушен к музыке других. Чуя проводил больше времени с его старшей сестрой Гин. Она заняла место их пропавшего басиста в Черных Ящерицах. Он написал Дазаю сразу же, как только услышал новость: «Какую часть того, чтобы оставаться, блять, вне моей группы, ты не понял?» На что Дазай среагировал почти мгновенно: «Я просто нанял басиста для лейбла Port Mafia Records. Я не назначал ее в вашу маленькую группу. У меня чистые руки.» «Ты так полон дерьма,» — ответил Чуи. Дазай был единственным, кто согласился на это гребаное расставание без каких-либо протестов, так что Чуя не понимает, почему он не может оставаться не у дел. Чуя, конечно же, не вмешивается ни во что из его глупой маркетинговой ерунды. Трудно злиться на Дазая из-за этого, когда Гин так талантлива. Чуя никогда по-настоящему не интересовался бас-гитарой, но он знает достаточно, чтобы понять, насколько она оказалась бесценна для них и их музыки. В отличие от своего брата, Гин почти не разговаривает. Она скорее будет сидеть и молча наблюдать за спором, а не вмешиваться. Даже если спросить ее мнение, она обычно говорит, что ее не волнует то, из-за чего они ссорились. Чуя на самом деле не возражает против нее, он думает, что она в десять раз терпимее, чем гребаный Каджи. К сожалению, Тачихара не разделяет его чувства. Тачихара терпеть не может Гин. Он утверждает, что она пытается «контролировать поток» музыки. — Барабаны ведут гребаный ритм, — кричал он на одной из их репетиций, почти лишившись одной из барабанных палочек из-за своих диких жестов. — Прекрати, блять, пытаться завести свой собственный ритм! — Ну, может быть, если бы ты лучше справлялся с руководством, мне бы не пришлось делать это самой, — тихо ответила Гин, в темных глазах которой вместо обычной беззаботности горел гнев. Так что теперь Тачихара с такой же вероятностью будет выскакивать из комнаты, как Чуя и Каджи (Гин никогда этого не делала). Но вместо того, чтобы быть менее продуктивными, они наконец-то начинают хоть как-то приближаться к завершению альбома. Многое из этого уже было написано Каджи еще до того, как они начали. И Чуе приходилось бороться с ним на каждом шагу, чтобы заставить его что-то изменить. Это совсем отличается от споров о музыке с Дазаем. С Дазаем он всегда чувствовал, что независимо от того, насколько отвратительными становились вещи или как сильно они кричали, в конце концов, они все еще были в одной команде, что у них была одна и та же цель. Даже когда Чуя проигрывал спор, он знал, что их музыка не пострадает из-за этого. С Черными Ящерицами все совсем не так. Чуя понимает, что это другой жанр, отличный от привычного ему, но это не значит, что он не знает, о чем говорит. Это у него альбом-бестселлер. Но Каджи — один из первых людей в PMR, кто посмотрел на Чую свысока и обращается с ним, как с каким-то непослушным ребенком. Не говоря уже о том, сколько раз Чуя пытался что-то написать или написал для группы, а они просто, блять, не поняли этого. Он никогда не был так расстроен, как тогда, когда не смог выразить словами то, о чем говорил. Это музыка, он не знает, как ее объяснить. С Дазаем это никогда не было проблемой, что делает тот факт, что они назвали причиной их раскола творческие разногласия, довольно забавным в извращенном смысле. Лучше посмеяться над этим, по крайней мере, чем что-то сломать из-за этого. Но Чуя не может изменить то, что произошло, поэтому он пытается сосредоточиться на том, что перед ним. То, что он ненавидит Каджи, не означает, что ему обязательно не нравится играть с Черными Ящерицами. Чуя провел большую часть своего времени в последние месяцы, пытаясь заново освоиться с игрой на гитаре после того, как последние пару лет он в основном сосредотачивался на фортепиано. Это был вызов, а Чуя всегда любил хороший вызов. Он старается занять себя, когда его нет в PMR. Он и Тачихара стали ближе, чем раньше, даже за пределами группы. Тачихара продолжает пытаться уговорить его выступить с группой музыкантов, с которыми он тусуется с тех пор, как они вернулись из турне, но Чуя продолжает осаживать его. Он либо чувствует себя слишком опустошенным, либо слишком разозленным в конце их репетиций, когда Тачихара спрашивает его, и он знает, что будет не слишком хорошей компанией. Он дает Элизе уроки игры на фортепиано. Она проводит большую часть времени, шепча ему на ухо, вместо того, чтобы на самом деле играть. Хотя это немного мило, она сообразительный ребенок. Он переключается на Мори, когда тот заходит, чтобы проверить успехи Элизы, и они разговаривают о музыке и бизнесе PMR. Это было немного тяжело в первые пару раз, когда Чуя встретил его после того, как был засунут в Черных Ящериц, но он отпустил почти все свое негодование. Чуя знает, что Мори сделал только то, что, по его мнению, было лучше для PMR. Он не может винить его за это. Чуя также проводит много времени, слушая музыку. С сентября он слушал больше рок-музыки, чем, вероятно, за всю свою жизнь. Ему на самом деле действительно нравится большая часть этого, но он не может не чувствовать себя немного загнанным в клетку. Раньше он мог писать все, что ему приходило в голову, без всякого отношения к жанру. Коё сделала замечание, сказав, что это помогает ему расти как автору песен. Чуя только бросил на нее глубоко безразличный взгляд. Он старается избегать написания вещей, которые не подходили бы группе, но в ящике его комода в общежитии постоянно растет куча текстов и мелодий (хорошо, все они написаны для дуэта, но Чуя не может контролировать то, что приходит в голову его гребаному разуму). В последнее время он слушает кучу французской музыки, которую прислал ему Артур, в дополнение ко всему этому року. Ему уже нравился Виктор Гюго, но раньше он никогда по-настоящему не слушал Марселя Пруста или Эмиля Золя. Чуя ловит себя на том, что напевает «Любовь — это взаимная пытка» и «Я обвиняю» в течение всего дня. Но он не чувствует, что по-настоящему оценит это, если не будет лучше понимать язык, поэтому он берет пару книг о том, как говорить по-французски, в которых пытается самостоятельно разобраться. Его отношения с Артуром Рембо сложны. После того, как Артур связался с ним в мае в тот день, когда Чуя старался не зацикливаться на слишком большом, он постепенно отпустил гнев, который он лелеял с их первой встречи. Все началось с простых сообщений тут и там, обычно только о музыке и ни о чем, что касалось бы чего-то личного. Они все еще общались довольно редко, когда Чуя вернулся из турне. Затем, однажды после по-настоящему яростной и бесполезной репетиции с Черными Ящерицами, Артур отправил ему сообщение, когда Чуя все еще был в разгаре своего гнева, и Чуя нажал кнопку вызова, прежде чем успел подумать об этом. Артур ответил, и до того, как он смог что-то сказать, Чуя разразился разглагольствованиями обо всем этом опыте. Артур слушал, не комментируя, пока Чуя не закончил жаловаться. Затем он просто сказал своим глубоким и серьезным голосом: — Похоже, у этого парня Каджи не все в порядке. Чуя сделал паузу, а затем разразился смехом. Ему потребовалась минута, чтобы снова взять себя в руки. Артур все это время молчал. Чуя поблагодарил его, отдышавшись, и вскоре после этого они закончили разговор. Но с тех пор он поймал себя на том, что все чаще и чаще разговаривает с Артуром. Приятно иметь кого-то беспристрастного, с кем можно поговорить без каких-либо конкурирующих интересов или повесток дня. Артур только и делает, что слушает, но его постоянное присутствие на другом конце провода — одна из немногих вещей, которые поддерживают его в здравом уме. Хироцу также пытается уберечь его от ареста за убийство, хотя и старается не играть в фаворитов (но в то время, как другие не смотрят, он всегда бросает на Чую тонкие взгляды, которые показывают, что он на его стороне). Коё тоже помогает, когда у нее есть время. Хотя она все еще так же занята, как и всегда. Чуя подстерегает ее, чтобы она выпила с ним чаю, когда только может. Честно говоря, все, что он делает, в значительной степени просто чушь собачья, чтобы отвлечься от того, как сильно он хочет, чтобы Дазай был рядом. Чуя ненавидит каждую секунду этого, но он держится на расстоянии от Дазая. Неприятно быть организатором своих собственных страданий, но это едва ли самая тяжелая вещь, через которую ему приходилось проходить (хотя она довольно высоко в списке). Но Чуя знает, как выполнять приказы, и он принял слова Мори близко к сердцу. Тот хотел дистанции между Двойным Черным — он получит эту гребаную дистанцию. Чуя считает, что самый быстрый способ вернуться к игре с Дазаем — это согласиться с желанием Мори. Все это на самом деле заставляет его вспомнить, что сказал этот придурок Граф: «Люди будут наблюдать за тобой, на сцене ты или нет. Ты всегда выступаешь.» Чуя немного жульничает, когда позволяет себе время от времени видеться с Дазаем, если их графики чудесным образом совпадают, и он не думает, что кто-то еще будет рядом. Он также начал оставлять еду для тупицы в его офисе, потому что, несмотря на то, что тот музыкальный гений, у него, похоже, нет понятия об элементарном уходе за собой. Чуя провел с Дазаем всего несколько мгновений за пару месяцев с тех пор, как они вернулись из турне (шестьдесят восемь дней, прошло шестьдесят восемь дней), но эти короткие и бессмысленные встречи были единственными случаями, когда Чуя чувствовал себя по-настоящему непринужденно. (Если бы Чуя хоть на секунду подумал, что разлука с Дазаем изменит его отношение к нему, он был бы жестоко и унизительно неправ.) Даже если бы Чуя искал встреч с Дазаем так сильно, как ему хотелось, Дазай до неприличия занят. Жизнь Дазая — это постоянный поток встреч и телефонных звонков и, по мнению Чуи, недостаток реальной музыки. Хотя это немного изменилось с тех пор, как на горизонте появился Рюноске. На самом деле Чуя нарушает свои собственные правила, срывая эту репетицию по вокалу, но он ушел в середине сегодняшней тренировки с Черными Ящерицами настолько неудовлетворенным и беспокойным, что не смог ничего с собой поделать, когда проходил мимо этой тренировочной комнаты и услышал звук голоса Дазая, доносящийся изнутри. Плюс он может признать, что ему безумно любопытно услышать, как звучит Рюноске Акутагава. Несмотря на то, что тот пробыл в PMR всего месяц, он уже приобрел неплохую репутацию. Из того, что слышал Чуя, у него уникальный голос и уникальная личность, довольно едкая, что не сделало его очень популярным. За то короткое время, что он наблюдал за Дазаем и Акутагавой, Чуя может подтвердить, что оба слуха верны. У Дазая есть другой мальчик, который практикуется с перепевкой «Золотого Демона», что является сложной песней даже для тех, кто профессионально поет в течение многих лет. Это не то, что Чуя выбрал бы для новичка. Ему следует восхититься Акутагавой за то, что тот отдает этому все свои силы. Но своевольный темперамент Акутагавы и его оправдания не позволяют Чуе остаться слишком уж впечатленным. — Ты не попадаешь в ноты правильно, — говорит Дазай в третий раз с тех пор, как Чуя вошел в комнату. — Все говорят, что это умный союз, — поет Дазай, голос такой чистый и ровный, что Чуя слегка сжимает кулаки. — Не «все говорят, что это умный союз», — он снова поет ту же строчку, но с немного другими интонациями. — Они звучат совершенно одинаково, — Акутагава хмурится и скрещивает руки на груди. — На самом деле, нет, — говорит Дазай с явным нетерпением в голосе. Он трет глаза рукой и вздыхает. — Принеси воды, — приказывает он Акутагаве. — Надеюсь, перерыв поможет тебе стать менее некомпетентным. Акутагава не отвечает, но его хмурый взгляд становится глубже. Он отходит от микрофона к охладителю воды в комнате, слегка кашляя. Это не первый раз, когда он кашляет с тех пор, как Чуя наблюдает за ним, хотя, казалось, этого никогда не случалось, когда он поет. Чуя пользуется возможностью покинуть свое место, чтобы подойти к Дазаю сзади. Тот сел на один из стульев в комнате и просматривает лист бумаги, делая на нем крошечные пометки, поэтому он не видит, как приближается Чуя. — Мы должны беспокоиться обо всем этом кашле? — спрашивает Чуя, как только подходит, облокачиваясь на спинку чужого стула. Он улыбается Дазаю, глядя на него сверху вниз. Выражение лица Дазая, когда он поворачивается, раздраженное, но затем его глаза расширяются, когда он понимает, кто перед ним. Он застигнут врасплох достаточно, чтобы Чуя уловил, насколько доволен Дазай, прежде чем тот снова придает своему лицу раздраженное выражение. Улыбка Чуи только растет, реакция Дазая сделала все это стоящим того. — Мы ничего не можем с этим поделать, — Дазай поворачивается всем телом, чтобы посмотреть Чуе в лицо. — Он обратился к врачу сразу после того, как мы подписали с ним контракт, и они сказали, что это последствие того, что он так долго жил в заплесневелом месте, и что это должно пройти само собой. Это никак не повлияло на его пение. — Он настоящая работа, — говорит Чуя достаточно тихо, чтобы только Дазай мог его услышать. Дазай смеется (и этот звук лучше, чем большая часть музыки): — Его неудачный характер не имеет для меня никакого значения, пока он может петь. — Я не уверен, что его голос достаточно повзрослел, даже если ты его интенсивно тренируешь, — озвучивает Чуя то, о чем думал, когда слушал Акутагаву. В то время как у PMR был хороший опыт работы с молодыми музыкантами, не у всех голос перестал ломаться к пятнадцати годам. — Ему может понадобиться еще немного времени, прежде чем он достигнет своего расцвета. Выражение лица Дазая меняется на более искренне раздраженное: — Если мне не разрешается трогать Черных Ящериц, ты не можешь указывать, как мне управляться с моими проектами. Чуя закатывает глаза, но не спорит. Дазай действительно прав. Если он хочет тратить свое время впустую, это его решение. Он перестает прислоняться к стулу и разрывается между тем, чтобы задержаться и вернуться к репетиции, которую он бросил. Чем дольше Чуя тянет время, тем больше разозлится Хироцу. Но он, вероятно, мог бы выжать еще несколько минут. — Я думаю, что Акутагава в любом случае намного более терпим, чем Мотоджиро Каджи, — говорит Дазай с невинным голосом и выражением лица, но в его глазах есть озорной блеск, который невольно вызывает улыбку на лице Чуи. Есть много вещей, которые он мог бы сказать Дазаю. Я ненавижу Каджи по многим причинам, но больше всего я ненавижу в нем то, что он не такой, как ты. Я пытаюсь выучить французский, чтобы отвлечься от того, как сильно я терпеть не могу нашу разлуку. Если бы он был по-настоящему честен, он мог бы сказать, что предпочел бы петь «Порчу» каждый день, если бы это означало, что они могли бы вернуться к тому, как все было раньше. К счастью, его телефон жужжит и не дает ему сказать ничего слишком глупого. Чуя вытаскивает его, чтобы проверить, и хмурится еще до того, как читает сообщение. [13:16, Хироцу]: Перестань закатывать истерику и возвращайся сюда. Это уже четвертая СМСка с тех пор, как он ушел, что означает, что старик, вероятно, исчерпал свое терпение. Чуя вздыхает и засовывает телефон обратно в карман. Ему действительно следует вернуться. — Я не имел в виду, что тебе нужно уходить, — произносит Дазай, замечая изменение языка его тела. Тон у него небрежный, но Чуя слышит, как сильно он действительно хочет, чтобы Чуя остался. — Я должен, — он бросает на Дазая взгляд, который ясно показывает, насколько он предпочел бы остаться. — Я бросил репетицию, и Хироцу будет читать мне лекции до конца моей жизни, если я не вернусь. — О, — безучастно шелестит Дазай. Он нацепляет на лицо свою фальшивую веселую улыбку. — Тогда хорошо порепетируй. Постарайся не убить своих товарищей по группе! Чуя в отместку ерошит волосы Дазая, пока тот грубо не отталкивает его руку. — Убирайся отсюда и держи своих микробов-слизняков при себе, — скулит он. — Увидимся, Макрель, — кричит Чуя, оглядываясь перед уходом достаточно долго, чтобы уловить легкое движение чужих губ, прежде чем покинуть комнату. Собственная улыбка Чуи сползает с его лица по мере того, как он приближается к тому месту, где его ждут упомянутые товарищи по группе, которых ему не разрешено убивать. Он распахивает дверь, когда добирается до нее, и удар, который она производит о стену, заставляет его чувствовать себя немного лучше. Никто особо не сдвинулся с тех позиций, на которых они были, когда Чуя ушел. Обычно группы в PMR используют любые доступные тренировочные залы в зависимости от расписания, но после того, как они несколько раз помяли стены, они стали единственными пользователями этого зала. Тачихара сидит за своей ударной установкой в наушниках, дабы заглушить шум в помещении, и что-то делает в телефоне. Гин — в углу, слегка бренча на бас-гитаре, которую она забрала с собой, когда пришла в PMR. Ее черный корпус стар и разваливается, но Гин отказалась играть на другой. Гитара не подключена, так что она единственная, кто может слышать легкие ноты, которые она наигрывает. Хироцу поднимает глаза, когда Чуя входит в комнату, и холодный взгляд показывает, что он думает о его отсутствии. Это заставляет Чую чувствовать себя немного виноватым, но не настолько, чтобы сожалеть о том, что он сделал перерыв. — Блудный сын возвращается, — саркастически говорит Каджи, развалившись на единственном диване в комнате. Его насмешливая улыбка вызывает у Чуи желание выбить ему зубы. — Ура. — Заткнись, — решительно бросает Чуя. Он кивает Хироцу, проходя через комнату, чтобы поднять гитару с того места, где оставил ее на полу. Похоже, она совсем не повреждена, и Чуя испытывает облегчение, что ему не придется снова покупать новую. Каджи встает и подходит к микрофону: — Теперь, когда малышка Рэд* здесь, давайте посмотрим, сможем ли мы закончить эту гребаную песню без того, чтобы он вышел из себя. Чуя показывает Каджи средний палец, пока другой рукой проскальзывает под ремень гитары. Гин тоже возвращается на место, ее лицо такое же бесстрастное, как и всегда. Тачихара вздыхает себе под нос, убирает телефон и хватается за барабанные палочки. Хироцу бросает на Чую еще один предупреждающий взгляд, когда садится на диван, который освободил Каджи, и достает свой ноутбук, чтобы начать над чем-то работать. — Хорошо, неудачники, — говорит Каджи, настраивая микрофон. — Как насчет того, чтобы мы снова сыграли «Лимонную бомбу» и на этот раз постарались не изуродовать ее? Чуе приходится прикусить язык, чтобы не огрызнуться в ответ. Но он сдерживает свой темперамент и ждет, пока Тачихара ударит своими палочками, чтобы задать ритм. Чуя наигрывает начало песни, на этот раз не отклоняясь от нот, на которых настаивает Каджи (хотя Чуя думает, что его версия добавляет больше тонкостей в звук, но какого хрена вообще.) В песне чувствуется классический рок, а звук барабанов и гитар усиливаются, когда Каджи начинает первый куплет. (An impenetrable curse lays heavy on my heart) Непроницаемое проклятие тяжким грузом ложится на мое сердце (How shall I describe my feelings of disgust?) Как мне описать свое чувство отвращения? (Call it uneasiness, call it ill humors) Назови это беспокойством, назови это дурным настроением (It’s a crushing weight from which I can’t adjust) Это давящий груз, от которого я не могу избавиться Даже несмотря на то, что Чуя знает, что он лучший певец, чем Каджи, он не может отрицать, что более глубокая и менее отшлифованная подача Каджи лучше подходит здесь. — Но я нашел решение, — поет Каджи. — Я нашел спасение. Это крошечное желтое чудо, оно возьмет эту тьму и доведет ее до разрушения. Музыка становится более хаотичной и громкой по мере того, как они переходят к припеву. Чуя не может сдержать небольшой всплеск адреналина, который он получает, когда они играют, — Каджи выкрикивает слова песни, Тачихара с энтузиазмом ударяет по барабанам, в то время как Гин не отклоняется от партии бас-гитары. Чуя играет в заданном ими темпе, теперь гораздо более синхронно, чем раньше. (So light it all up, blow it all away) Так что зажги их все, разнеси все в пух и прах (Curses can’t kill you as your body fades to gray) Проклятия не могут убить тебя, когда твое тело увядает (The only thing we’ll leave is corpses to embalm) Единственное, что мы оставим, — это трупы для бальзамирования (Blast it sky high with the Lemon Bomb) Взорви это высоко в небе с помощью Лимонной бомбы — Лимонная бомба, — повторяет Каджи, растягивая последнее слово; его голос звучит умело. Они готовы приступить ко второму куплету, когда Хироцу обрывает их, вставая в передней части комнаты и поднимая руку, чтобы привлечь внимание. Тачихара — единственный, кто не замечает и продолжает играть, и барабаны эхом отдаются в комнате без других инструментов. — Эй, придурок, — Гин повышает голос, чтобы перекричать звук. — Разве ты не заметил, что ты единственный, кто все еще играет? Тачихара останавливается, все еще держа свои барабанные палочки в воздухе. Он поднимает глаза и замечает, что все наблюдают за ним, его лицо краснеет от смущения и гнева: — Заткнись, фрик. Это называется «потеряться в музыке». Гин закатывает глаза, но молчит, снова переключая внимание на Хироцу. — Извините, что прерываю, — говорит старик, хотя в его голосе не слышно особого сожаления. — Но я только что получил кое-какие новости от Мори. Мы собираемся начать запись на следующей неделе. — Мы даже не закончили писать, — сразу же протестует Чуя, не понимая логики босса в том, чтобы торопить их. Остальные, похоже, тоже в замешательстве. — Мори чувствует, что мы достаточно близки, — Хироцу слегка пожимает плечами. — И что предоставление нам крайнего срока заставит нас прекратить бездельничать и ссориться. Чуя хмурится на это, крепче сжимая гриф своей гитары. Однако никто не спорит с этим утверждением. — Это еще не все, — объявляет Хироцу, и на этот раз он кажется более встревоженным. — Мори запланировал наш релиз на начало февраля следующего года, — он на мгновение замолкает, словно пытаясь заставить себя выдавить следующие слова. — И для продвижения альбома он организует турне, которое также начнется в феврале. — Ты, должно быть, издеваешься надо мной, — выплевывает Чуя, прежде чем успевает что-то с собой поделать. Каджи разражается смехом рядом с ним, хватаясь за подставку для микрофона, чтобы удержаться. Гин и Тачихара, похоже, не знают, что и думать, но обмениваются настороженными взглядами, которые Чуя улавливает краем глаза. — Это не шутка, — тон Хироцу слегка напряжен. — Так что у нас больше нет времени на какие-либо задержки или ссоры, если мы хотим быть готовы к тому времени. — Ты слышишь это, малышка Рэд? — интересуется Каджи, все еще посмеиваясь. — У нас больше нет времени на твои дива-срывы. Чуя мог бы напомнить, что Каджи был тем, кто вылетал из комнаты так же часто, как и он, черт возьми, но он все еще слишком шокирован новостью о том, что они едут в турне. Зная Мори, их не будет по крайней мере шесть месяцев. Чуя никогда раньше даже не рассматривал возможность гастролей без Дазая, и эта концепция не кажется ему даже отдаленно привлекательной. Хироцу, похоже, сжалился над ними, заметив их далеко не восторженную реакцию: — На этом мы пока закончим, а утром начнем с чистого листа. — Спасибо, дедуля, — говорит Тачихара, явно пытаясь снять напряжение в комнате. Он прячет свои палочки в держатель и снова достает телефон. Хироцу кивает в знак согласия, затем возвращается к своему ноутбуку, что-то быстро печатая. Он, вероятно, пытается найти способ как-то управлять этим дерьмовым шоу. Каджи без колебаний направляется к двери, крикнув на прощание: — Увидимся, крошки, — он явно единственный, кто в восторге от этой новости. Чуя сопротивляется желанию крикнуть что-нибудь неприятное в ответ. Он считает забавным, что Каджи на два года старше Коё, но гораздо менее зрелый. Господи Иисусе, блять, ему придется проводить с ним каждый день в течение шести месяцев. Он даже не может начать обдумывать эту идею. — Он придурок, но он знает музыку, — Тачихара обходит барабаны, чтобы встать рядом с Чуей. — Твоя версия была более сложной, но это не обязательно то, к чему мы здесь стремимся. — Мы могли бы не говорить о Лимонном ублюдке хотя бы минут пять? — раздраженно спрашивает Чуя. Он снимает ремень с гитары и кладет инструмент в держатель. Просто потому, что Тачихара прав, не значит, что Чуе легче это проглотить. — Ты должен пойти с нами сегодня вечером, — предлагает Тачихара, которого не смущает гнев Чуи. — Мы с Бронте, Джейн и Чарли идем за выпивкой. Это был бы хороший способ выпустить пар. Обычно в этой части Чуя придумывает какой-нибудь предлог, чтобы сбежать, но сегодня идея турне настолько взволновала его, что он обдумывает предложение Тачихары. Не похоже, чтобы ему было чем заняться в общежитии, кроме как дуться из-за этого нового поворота событий. — Конечно, — соглашается Чуя со вздохом. Лицо Тачихары сразу же загорается. — Гин, ты хочешь пойти? — Тачихара сверкает глазами, изменив своему счастливому выражению, но Чую это не волнует. — Нет, — коротко отвечает Гин, осторожно кладя свою гитару в футляр, вместо того чтобы оставить ее снаружи. Она выходит из комнаты, не сказав больше ни слова, только кивнув Хироцу на ходу. — О, нет, — саркастически бросает Тачихара. — Какая жалость. С ней так приятно находиться рядом. Чуя фыркает и тоже собирается покинуть комнату, Тачихара плетется за ним. Хироцу отрывается от своего компьютера, когда они проходят мимо: — Чуя, мне нужно, чтобы ты пришел завтра пораньше. Нам нужно кое-что обсудить. — Хорошо, — соглашается Чуя, пытаясь скрыть раздражение в своем голосе. Получается, мудак — Каджи, но именно он в конечном итоге будет слушать лекцию. — Тогда увидимся, старина. — Подумай над своим поведением, пока вы веселитесь, — говорит Хироцу на прощание, возвращаясь к своей работе. Тачихара прощается, и мужчина поднимает руку, когда они выходят из комнаты и вместе направляются к выходу из здания. — Знаешь, — тянет Тачихара, — никому другому не сойдет с рук такой тон с ним. — Ты все время называешь его дедушкой, — замечает Чуя. — Да, и ему это не нравится, — говорит Тачихара, слегка посмеиваясь. — Он не возражает, когда это делаешь ты. — Неважно, — Чуя закатывает глаза. — Ты в плохом настроении. Ты не должен позволять Каджи так легко добраться до тебя. — Кто мне об этом говорит, — отбривает Чуя. — Вы с Гин постоянно вцепляетесь друг другу в глотки. — Она первая начинает, — Тачихара хмурится и поднимает руку в знак протеста. — Я имею в виду, я пытаюсь дать ей немного поблажки, потому что знаю, что она беспризорница, но она просто чертовски высокомерна. Она неплохой басист, я отдаю ей должное, но для того, чтобы быть частью группы, требуется нечто большее, чем мастерство. Чуя не уверен, что высокомерие — это то слово, которое он использовал бы для описания Гин. Она никогда не ведет себя так, как будто она лучше других, она просто указывает, когда Тачихара делает что-то не так. Но это не та часть слов Тачихары, на которых он застопорился. — Что ты имеешь в виду, говоря, что она беспризорница? — Совершенно очевидно, что она и ее брат были не в лучшей ситуации до того, как подписали контракт, — Тачихара выглядит удивленным тем, что Чуя не знал об этом. — Затем есть дерьмовая гитара, к которой она так привязана, ее суетливость в присутствии стольких новых людей, тот факт, что она одевается подобным образом. Гин действительно имела тенденцию одеваться довольно необычно. Она всегда завязывает волосы в колючий пучок, позволяя нескольким прядям свисать на лицо. Ее одежда обычно темная и длинная, закрывающая большую часть ее кожи. Чуя думал, что это просто ее стиль. — Хм, — он хмурится от собственного эгоцентризма. Гин была точно такой же, как он, и он был так мелодраматичен в своих проблемах, что даже не заметил этого. — Не кори себя, — произносит Тачихара, уловив его виноватое выражение лица. — Она выпотрошит тебя, если ты когда-нибудь заговоришь об этом с ней. Она не ищет сочувствия. — Я был немного занят в последнее время, — Чуя качает головой. Они добираются до двери в здание и останавливаются перед входом, прежде чем разойтись в разные стороны. Тачихара фыркает: — Да, я в курсе. Я в шоке, что ты наконец-то вытащил голову из задницы, чтобы пойти повеселиться с нами. Чуя закатывает глаза, но слегка улыбается. Затем его улыбка исчезает, когда он говорит: — Не могу поверить, что мы так скоро отправляемся в турне. — На самом деле это не так уж удивительно, — Тачихара тоже не улыбается. — Я думал, они немного повременят, — Чуя хмурится над логикой выбора. — У меня сложилось впечатление, что поспешный тур Двойного Черного был необычным. — Он был, — медленно произносит Тачихара, прищурив глаза. — Но именно поэтому они торопят и этот тоже, из-за тебя. — Что? — переспрашивает Чуя, скрестив руки на груди. — Я ничего не сделал. — Я знаю, — Тачихара закатывает глаза. — Но все по-прежнему одержимы Двойным Черным, поэтому для нас имеет смысл извлечь выгоду из этого интереса, отправившись в турне как можно скорее. — О, — тянет Чуя, чувствуя себя глупо из-за того, что не заметил этого раньше. — Прекрати, блять, дуться, — Тачихара слегка подталкивает его. — Конечно, Каджи и Гин будут там, но мы все равно повеселимся. Ты любишь гастролировать. Чуя действительно любил гастролировать. И он действительно был обязан перестать быть таким гребаным отродьем с группой, если это его вина в том, что они работают именно так. — Да, да, — Чуя пренебрежительно машет рукой. — Увидимся позже. Напиши мне подробности. — До встречи, малышка Рэд, — прощается Тачихара с ухмылкой, поворачиваясь, чтобы уйти. Чуя двумя руками показывает ему средний палец, когда двигается в сторону общежития. Тачихара смеется, направляясь к своей квартире. Однако хорошее настроение Чуи ускользает, как только он остается один. Это его третий тур, в котором он участвовал за три года, но этот он не ждет с нетерпением так, как другие.***
Декабрь, десять с половиной месяцев с момента релиза «Порчи» Странно, что Дазай получает такой кайф от того, что когда-то было частью его повседневной жизни, но он не может избавиться от этого чувства, когда врывается в общежитие Чуи на третьем этаже. Дазай не был здесь с тех пор, как они вернулись из турне, и чувство, что он возвращается домой, гораздо сильнее, чем когда он возвращается в собственную квартиру. Дазаю приходится постараться, чтобы открыть дверь, не уронив вещи, которые он держал, но он справляется с этим, не проливая слишком много. Он слизывает мороженое, которое потекло ему на руки, и захлопывает за собой дверь. Звук отдается эхом в крошечном общежитии. Дазай знает, что Чуя дома, он проверил GPS его телефона, прежде чем покинуть офис (если Чуя заставил Коё шпионить за Дазаем, будет справедливо, если Дазай отследит его телефон). Это все равно что войти в воспоминание. Очень мало что изменилось: вещи Чуи все еще повсюду, что вызывает автоматическую улыбку на лице Дазая. Однако есть пара новых дополнений. На барной стойке Чуи стоит бутылка вина, и взгляд Дазая привлекает пара книг по французскому языку. Он удерживается от дальнейшего изучения их, когда в коридоре появляется Чуя, готовый накричать на того, кто вломился в его общежитие. По выражению его лица ясно, что он не ожидал, что это будет Дазай. Дазай сказал бы что-нибудь насмешливое, если бы его не сбил с толку внешний вид Чуи. Тот одет в пару красных кожаных брюк и черную майку, которая облегает его тело, а волосы свободно свисают вокруг лица легкими завитками под его фирменной шляпой. Черный чокер все еще висит у него на шее. Дазай был готов к тому, что увидит его в костюме или его потрепанной одежде для отдыха, но он не был готов к этому. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Чуя, его потрясенное выражение лица сменяется на более счастливое, хотя он все еще выглядит немного испуганным. — Что на тебе надето? — интересуется Дазай, прежде чем успевает прикусить язык, все еще оглядывая Чую с ног до головы. Его румянец ощущается, как огонь под кожей Дазая. — Я собирался встретиться с Мичем и его друзьями. — Мич? — повторяет Дазай, чувствуя, как все его приятные чувства исчезают. Он предполагает, что ему следовало рассмотреть возможность того, что Чуя будет занят, прежде чем он придет сюда. Он только что узнал новости и решил, что это лучшее оправдание, которое только можно получить, чтобы прийти повидаться с Чуей, и воспользовался этим, прежде чем его мозг смог придумать какие-либо причины не делать этого. — Мичизу. Тачихара, — уточняет Чуя, глядя на мороженое, которое Дазай держит в руках, и огромная улыбка появляется на его лице. — Это из той дыры на пляже? — Я знаю, что у Чиби утонченные вкусы, — Дазай пытается скрыть, как неловко он себя чувствует. Он предлагает шоколадный рожок Чуе более жестко, чем ему хотелось бы. — Я не знал, что у тебя были планы. — Это потому, что ты не спрашивал, — закатывает глаза Чуя, подходя, чтобы забрать мороженое. Он стоит ближе, чем необходимо, после того, как взял его. — Что ты здесь делаешь? — в вопросе все еще слышится легкое недоверие. Дазай вздыхает и облизывает свой собственный рожок: — Очевидно, что ты еще не видел новости. — Какие новости? — переспрашивает Чуя, облизывая мороженое и глядя на Дазая в замешательстве. — Сегодня были объявлены номинации на премию «Грэмми», — Дазай сохраняет нейтральный тон. Чуя останавливается от наклона рожка для того, чтобы откусить кусочек, и его глаза расширяются: — Двойной Черный получил номинацию? — Номинацию? — насмешливо повторяет Дазай. — У нас их пять. Альбом станет альбомом года, «Порча» — песней года и записью года, а Двойной Черный станет исполнителем года и лучшим поп-дуэтом. Чуе требуется мгновение, чтобы воспринять новость, он быстро моргает несколько раз. Затем его лицо расплывается в одной из самых широких улыбок, которые Дазай когда-либо видел у него. — Ни за что, блять, — Чуя преодолевает небольшое пространство между ними, чтобы сжать Дазая в сокрушительном объятии. Дазай обнимает того в ответ, смеясь так сильно, насколько позволяет почти душащий его Чуя: — У тебя мороженое в волосах. — Заткнись, — Чуя тоже смеется, когда отстраняется. Его улыбка совсем не потускнела (вполне возможно, это самое мучительно великолепное зрелище, которое когда-либо видел Дазай). — Пять номинаций, серьезно? — уточняет Чуя, практически подпрыгивая от волнения. — Нет, я вру, — Дазай закатывает глаза. — Ты никогда не проверяешь свой телефон? — Я оставил его в другой комнате, — улыбка Чуи превращается в ухмылку. — Ты знаешь, что это значит? — Что Мори подкупил нужных людей в этом году? — спрашивает Дазай, ухмыляясь в ответ. Чуя бьет его рукой, в которой нет мороженого, хотя он уже забыл о рожке, судя по тому, как тот стекает по его руке. — Это значит, что мы будем выступать вместе на церемонии награждения, придурок. Дазай на самом деле не понимал до этого момента. Ему требуется мгновение на осознание. Чуя улыбается и качает головой, наконец слизывая мороженое с руки. — Ты хочешь сказать, что я снова должен делить с тобой сцену? — Дазай морщит нос. — Отвратительно. — О, это будет ужасно, — соглашается Чуя, едва сохраняя торжественный тон, к которому он стремился. Дазаю не удается ответить из-за телефонного звонка Чуи. Тот хмуро смотрит на мобильник, когда берет его в руки. — Алло? — начинает Чуя и останавливается, чтобы послушать ответ другого человека. — Да, я слышал. Это безумие. Дазай отходит, чтобы поближе рассмотреть вещи в гостиной Чуи. Он берет одну из книг по французскому и просматривает заднюю обложку, пытаясь сделать вид, что ему не интересен разговор Чуи. Он откладывает книгу, чтобы просмотреть альбомы, которые слушал Чуя, в основном в жанре рок. Дазай слегка хмурится на этот выбор, откусывая большой кусок от своего мороженого. — Нет, я больше не могу прийти сегодня вечером, — говорит Чуя в телефон. Он идет в гостиную, чтобы сесть в кресло, не беспокоясь о том, что Дазай возится со его вещами. — Потому что я чертовски занят, — его тон становится немного раздраженным. Терпение он теряет после следующего ответа: — Мы можем отпраздновать это в другой раз. Мне нужно идти. Поговорим с тобой завтра, — резко говорит Чуя, вешая трубку, прежде чем получить ответ собеседника. Дазай наблюдает, как Чуя переводит телефон в беззвучный режим, а затем бросает тот на кофейный столик, после чего продолжает беззаботно есть свой рожок. — Я думал, у тебя были планы? — интересуется Дазай, доедая мороженое и плюхаясь на диван. Он более удобен, чем имеет право быть. Дазай провел так много ночей на этом дурацком диване. — Планы изменились, — легко произносит Чуя, добираясь до конца своего собственного рожка. — Какой-то ублюдок вломился в мою квартиру, мне придется иметь с ним дело. — Звучит ужасно, — Дазай ухмыляется Чуе. — Это самое худшее, — Чуя ухмыляется в ответ. Возникает ощущение, что почти не прошло времени с тех пор, как они тусовались вместе в последний раз. Но с тех пор, как было объявлено, что в начале февраля Черные Ящерицы отправятся в турне (объявление, которое точно не вызвало у Дазая тошноту), он перешел от эпизодических встреч с Чуей к тому, чтобы вообще его не видеть. Это обеспокоило Дазая больше, чем он ожидал, что, конечно, не предвещало ничего хорошего на время, в которое он собирался справляться с шестимесячным отсутствием Чуи. Вот почему он ухватился за эту возможность увидеть Чую, несмотря на расстояние, которое они должны были поддерживать. Дазай не может заставить себя волноваться, когда устраивается на диване, глядя на Чую. Чуя смотрит в ответ, подпирая голову одной рукой, на его лице все еще остается след улыбки. — Я купил новую игру на днях, — небрежно произносит он через мгновение. — О? — Дазай сохраняет свой тон таким же легким. — В какой игре я сегодня обыгрываю Чиби? Гоночная игра? Файтинг? — Пение, — говорит Чуя, поднимая брови. — Они делают и такое? — Дазай не в силах сдержать смех. — Приготовься к уничтожению, Макрель, — заявляет Чуя, вставая со кресла, чтобы начать игру. — И ты собираешься продолжать носить это? — не может не спросить Дазай. — Ты заткнешься нахуй? — рявкает Чуя, швыряя в него один из микрофонов. Дазай едва успевает поймать тот, прежде чем он стукнет его по лицу. — Я пойду переоденусь. — Я просто хочу, чтобы моей собаке было удобно, — кричит ему вслед Дазай. — Я придушу тебя, — слышит он крик Чуи из спальни. Дазай фыркает и идет разглядывать вино, стоящее на барной стойке Чуи. Он никогда не видел, чтобы Чуя волновал какой-то другой напиток, кроме чая. Хотя бутылка выглядит немного дорогой, и в ней уже не хватает части вина. Дазай вытаскивает пробку и нюхает, мгновенно сожалея об этом, когда резкий запах проникает в нос. Он чуть не роняет бутылку на пол, но успевает грубо поставить ее обратно. — Прекрати, блять, совать нос не в свои дела, — Чуя возвращается из спальни и видит, что Дазай стоит на кухне. Он переоделся в гораздо менее отвлекающую одежду — черную толстовку и джинсы. — Оно дорогое. — Чуя становится таким причудливым, — неприятным тоном произносит Дазай. Он ненавидит тот факт, что здесь так много вещей, которые, он и не знал, что Чуя любит. Чуя забирает бутылку и убирает ее в один из шкафов, одновременно ставя чайник. Знакомое зрелище немного снимает напряжение. — Вон, — командует он, указывая в сторону гостиной. Дазай возвращается на диван, драматично вздыхая. Он просматривает пару электронных писем на своем телефоне, пока ждет Чую, уже немного отстающий в работе после своего короткого перерыва. Любое беспокойство, которое он испытывает по этому поводу, немедленно исчезает, когда Чуя снова входит в комнату с двумя кружками, — одна с чаем, а другая с горячим шоколадом. — Готов к тому, что я надеру тебе задницу? — спрашивает Чуя, беря дешевый пластиковый микрофон и улыбаясь Дазаю с явным вызовом на лице. — В твоих мечтах, Слизняк, — отвечает Дазай, беря собственный микрофон, до смешного взволнованный возможностью петь с Чуей в любой обстановке, но так же страстно желающий победить его в этой игре.