Я прокричал твое имя по радио

Январь, почти год с момента релиза «Порчи» Дазай посетил несколько экстравагантных мероприятий со своими родителями еще до того, как стал слишком трудным подростком, чтобы его водили в такие места, но на фоне "Грэмми" все это казалось детской игрой. Он никогда настолько не заморачивался – как по поводу одежды, так и украшений. Естественно, Дазай ненавидит это. К счастью, Мори позволил ему пропустить встречу с прессой и весь остальной переполох. Дазай прибыл поздно и проскользнул через отдельный вход, будучи сразу же направленным в комнату, отведенную для записей Port Mafia Records. Во всем этом вечере есть только одна стоящая вещь, и он разговаривает с Хироцу, когда входит Дазай. Чуя кажется слегка раздраженным, что имеет смысл, учитывая, что ему пришлось в одиночку проводить целую пресс–конференцию. С дебютным альбомом Черных Ящериц "Падающая Камелия", выходящим менее чем через месяц, Чуя снова оказался в центре внимания, продвигая его, а поскольку они, предположительно, не в ладах, для Дазая лучше не появляться рядом с ним. Несмотря на бурное начало, Черные ящерицы закончили написание альбома и были на пути к завершению финальных записей и правок без каких–либо задержек. Дазай думает, что большая заслуга принадлежит Хироцу, старик типа чудотворец. Дазай не подходит к Чуе сразу, решив сесть на единственный диван, на котором больше никто не сидит. Он опирается локтем на подлокотник и кладет голову на руку, наблюдая за окружением вокруг него. Дазай пребывает слегка на взводе, одновременно предвкушая и страшась предстоящего выступления. Коё тоже здесь, она только что прибыла и избежала безумия, как и Дазай. Она кивает ему в знак признания, разговаривая при этом с Такамурой. Элиза просит холодных напитков, небольшая толпа сотрудников PMR окружила ее, выполняя любые прихоти. Дазай вынужден прервать свои наблюдения из–за того, что что–то ударило его по голени. Дазай закатывает глаза, когда видит Чую, который стоит перед ним и скрещивает руки на груди. – Что–то я пропустил тебя на проверке звука, – говорит Чуя, очень ясно выражая свое раздражение. Он одет в костюм, который гораздо лучше его обычных. Материал насыщенного черного цвета, и он искусно подогнан. Скучал по тебе каждую секунду с сентября, автоматически приходит в голову Дазаю. Боже милостивый, ему нужно взять себя в руки, черт возьми. Его эмоции сейчас повсюду. – Я был занят, – легко лжет Дазай. – Подумал, что ты мог бы проверить звук за нас обоих. Чуя усмехается. Затем Дазай замечает, что несмотря на то, что они оба в черных костюмах, те не выглядят так, будто были созданы для людей, находящихся в дуэте. Это вызывает кривую улыбку на его лице – такой тонкий намек, что он не может не восхищаться тем, кто его оставил. – Ну, если это не ужасная парочка Port Mafia Records, – говорит Каджи, подходя к Чуе. Он улыбается им обоим с явным презрением. – О, этот Лимонный Ублюдок здесь, – отвечает Чуя фальшиво вежливым тоном, полным насмешки. – Я предполагаю, что ты пробрался сюда по общему приглашению PMR, так как нет никаких шансов, что бесклассовое ничтожество, подобное тебе, было бы приглашено. – Всегда такой чувствительный, – Каджи наклоняется ближе, чтобы заглянуть Чуе в лицо. – Ну–ну, малышка Рэд. Мы обещали вести себя хорошо, помнишь? – Отъебись, – хладнокровно бросает Чуя, не отступая от близости. – Кто–то сейчас взорвется, – Каджи хихикает, когда отстраняется. Он поворачивается, чтобы ухмыльнуться Дазаю. – Держу пари, ты вне себя от радости, что тебе больше не придется иметь дело с Чу–Чу. – Ты когда–нибудь перестаешь вести себя, как наивный дурак? – спрашивает Дазай, приподнимая бровь и делая свой тон как можно более незаинтересованным. – Или это естественно после стольких тренировок? – Ты, безусловно, оправдываешь свою репутацию, мистер Демонический Вундеркинд, – говорит Каджи, хотя его веселье несколько померкло. Он кричит Чуе, уходя: – Сломай там ногу, Выскочка. – Только если твою, – отвечает Чуя со злой усмешкой. Это выражение меняется на хмурое, когда он поворачивается лицом к Дазаю. – Очаровательно, – решительно произносит Дазай. Чуя вздыхает, и часть напряжения покидает его тело. Он прислоняется к подлокотнику дивана, его тело наклонено к Дазаю. – Демонический Вундеркинд? – интересуется он, слегка приподняв уголки губ. Это новое прозвище, и, хотя Дазай пытался его игнорировать, оно прижилось в PMR. Он закатывает глаза: – Следи за собой, Вешалка для шляп. Чуя собирается ответить, когда к ним подходит мужчина в наушниках, выглядящий немного нервным. – Накахара и Дазай? Мы готовы вас слушать. Чуя слегка улыбается и протягивает руку, чтобы ударить Дазая кулаком в грудь. – Пойдем покажем этим неудачникам, как звучит настоящая музыка. Ностальгия по этому жесту заставляет Дазая захотеть что–то сделать. Но он довольствуется тем, что быстро сжимает руку Чуи и использует ее, чтобы подтянуться, чуть не опрокинув Чую в процессе. – Ублюдок, – заявляет Чуя, но в его глазах искра, которая заставляет внутренности Дазая крепко сжаться. Сотрудник нервно усмехается им. – Если вы последуете за мной, – сухо говорит он. Они идут за ним в другую зону за кулисами, заполненную знакомым звуковым оборудованием. Трудно описать, каково это – наблюдать, как Чуя настраивает микрофон в ухе, подергиваясь от предвкушения. Это сочетание того, что у него есть все, о чем он мечтал несколько месяцев, и недовольства тем, насколько коротким это будет. Ничего еще даже не началось, а Дазай уже мучается от того, как сильно он будет хотеть этого, как только все закончится. Он пытается оттолкнуть все свои мысли, когда они получают сигнал продолжать. Он и Чуя выходят на сцену вместе, Стейплз–центр взрывается аплодисментами, когда они появляются в поле зрения. В зале полно самых известных певцов и продюсеров, но все, на чем может сосредоточиться Дазай, – это пианино, когда они подходят к нему. – Всем добрый вечер, – весело произносит Чуя, занимая место перед инструментом, все еще лицом к аудитории. Это похоже на щелчок выключателя всякий раз, когда он выходит на сцену, любые нервы или сомнения всегда исчезают. Чуя заполняет зал своим присутствием и харизмой, перед которыми невозможно устоять. – Для нас с Чуей большая честь быть номинированными на такое количество наград в этом году, особенно на фоне стольких других замечательных альбомов, – весело говорит Дазай. Единственный, кто может сказать, насколько он неискренен, – это Чуя, которому приходится держать улыбку. – Мы понятия не имели, когда писали «Порчу», что будет дальше, – произносит Чуя, будучи честным, как обычно. – Пожалуйста, скажи мне, что ты не собираешься надоедать всем до смерти одной из своих глупых речей, – скулит Дазай. Он едва замечает смех толпы, слишком поглощенный тем, как естественно все это ощущается. – Я думаю, это было слишком – ожидать, что ты не будешь раздражать в течение одного вечера, – Чуя качает головой. Он поворачивается лицом к пианино, разминая пальцы. – Хорошо, мы приступим к делу. В зале воцаряется тишина, хотя Чуя еще ничего не сыграл. Это сила, которой он обладает. Дазай чувствует, как его собственное сердце бьется быстрее в предвкушении, когда он занимает свое место рядом с Чуей; в его горле немного пересохло. Это просто обязана быть «Порча», когда у них, наконец, появился шанс снова поиграть вместе. У Дазая много противоречивых чувств по поводу этой песни. Чуя полностью в своей стихии, когда играет ее, и это то, что Дазай никогда не устанет слышать. Но его собственное удовлетворение во время песни никогда не было прежним с тех пор, как Чуя насмешливо спросил его: "Ты думаешь, играть «Порчу» для меня весело?" Это как обоюдоострый меч. Дазай не может отрицать восторга, который он получает от песни, но он предпочел бы никогда не играть ее, если бы это означало, что ему больше никогда не придется видеть тихие проявления ужаса Чуи посреди ночи. Чуя нисколько не колеблется, прежде чем спеть первые строки, ноты, как всегда, полны уязвимости и горечи. О, дарители темной немилости Вам не нужно будить меня снова Предвкушение, кажется, повисает в воздухе, прежде чем Чуя начинает играть на пианино, ударяя по клавишам с неистовой точностью. Он усовершенствовал стиль с тех пор, как впервые сыграл для Дазая, и звук мастерски передает смесь гнева и печали песни. Посмотри на это, это моя кость, Кончик кости, вырванный из плоти, грязный, наполненный горестями, Это дни нашей жизни, которые торчат наружу Посмотри на это, это мое сердце, Почерневшая вещь, вырванная и все еще бьющаяся Это то, без чего люди не могут жить Голос Чуи нарастает, когда он поет вступительный куплет, оставляя любые следы нежности позади. Ноты звучат громко и четко, такие же яркие, как и слегка навязчивые. Вы не можете избежать гравитации Она тянет нас всех вниз и разлучает Она разрывает самые нежные души Боюсь, я был... Испорчен Он растягивает последнее слово, подчеркивая, как неправильно оно звучит. Затем он начинает со второго куплета, набирая темп и играя чуть более отчаянно. Посмотри на это, это моя кровь Посмотри на это, это моя кровь Алая река, темная и бурлящая Но я думаю, что она должна оставаться внутри Посмотри на это, это мой разум. Пустое место, безграничная тюрьма Но его испорченную природу нельзя отрицать Вы не можете избежать гравитации Она тянет нас всех вниз и разлучает Она разрывает самые нежные души Я знаю, что был... Испорчен Чуя снова удлиняет последнее слово, позволяя ему задержаться, когда он оставляет звук пианино полностью затихнуть. Он позволяет тишине продлиться мгновение, а затем с безрассудной самоотдачей ныряет в соло. Несмотря на то, сколько раз Дазай слышал это сейчас, от этого у него по спине всегда пробегает дрожь. Музыка распространяется во всех направлениях, никогда не укладываясь в ритм или поток. Дазай не знает никого другого, кто мог бы так играть. Он позволяет этому продолжаться почти немного дольше, чем следовало бы, напряжение пальцев Чуи явно начинает достигать своего предела, когда Дазай заканчивает игру Чуи одним прикосновением к его плечу. “Что значит быть человеком?” – поет Дазай, вкладывая все свои силы в ноты. Чуя легко подстраивается под него, переходя на более легкие и мягкие ноты связки. “Я заставлю тебя быть человеком. Ты больше не человек, больше не человек. Проснись". Они поют свои следующие строчки, ни разу не прерывая зрительный контакт. Вы не можете избежать гравитации (что значит быть человеком) Она тянет нас вниз (я заставлю тебя быть человеком) и разлучает Она разрывает самые нежные души (Ты больше не человек, больше не человек). Я думаю, что пришло время… Проснуться Их голоса сливаются на последней строчке, единственные ноты, которые они поют вместе во всей песне, безупречное сочетание. Чуя, наконец, отводит взгляд, чтобы спеть заключительную часть песни, переходя на более мягкий и чистый стиль. О, дарители темной немилости Боюсь, я снова проснулся Стадион разражается аплодисментами, когда он заканчивает, но Дазаю вроде как хочется кричать во всю глотку. Ему приходится постараться, чтобы подавить это чувство, но он замечает соответствующее беспокойство в глазах Чуи до того, как успевает спрятать эмоции, и благодарит зрителей улыбкой. Позже он все еще на взводе, но в основном от скуки делает вид, что наблюдает за церемонией. Конечно, после того, как их дуэт с Чуей был разделен, провести время вместе не выглядело бы хорошо для враждующего Двойного Черного. Дазая даже не волнует, что они выиграли все награды, на которые претендовали. Какое значение имеет глупый маленький трофей, если он даже не может сидеть рядом с единственным человеком, которого хочет? Дазай думает о том, чтобы провести остаток шоу, незаметно делая заметки о вокальных тренировках Акутагавы, когда краем глаза замечает красную вспышку. Это Чуя, и он наклоняет голову в сторону, призывая Дазая встретиться с ним в одном из боковых залов. Дазай поднимает бровь, а Чуя закатывает глаза и дергает головой более решительно. Это заставляет Дазая фыркнуть себе под нос. Но он ведет себя непринужденно, когда встает со своего места и встречается с Чуей в коридоре, свободном от других людей. – Ты хочешь выбраться отсюда? – спрашивает Чуя. Он прислоняется к стене и смотрит на Дазая с легкой ухмылкой. Не имеет значения, чего хочет Дазай (почти никогда не имело). – Это середина шоу, Слизняк, – отвечает он, не скрывая, насколько раздражен неосуществимым предложением. – Если мы сейчас уйдем, то окажемся в астрономическом дерьме. И ты знаешь, почему нам нельзя выходить вместе. – Мы только что выиграли пять Грэмми, – говорит Чуя, пренебрежительно махнув рукой. – Мы заслуживаем перерыва. Дазай поднимает брови, его удивление перевешивает гнев. – Они объявили только два. – У меня есть связи, – легкомысленно отвечает Чуя. – Кроме того, разве ты не считаешься гением маркетинга? Ты не сможешь продать какую–нибудь историю о том, как мы ввязались в драку и рано ушли? Это… Это то, что Дазай мог бы сделать. На самом деле, это, вероятно, представило бы их вражду в действительно выгодном свете. – Это все равно не отменяет того, что мы не можем уйти одновременно. – Ты думаешь, что кто–то увидит нас, – говорит Чуя, вытаскивая связку ключей и торжествующе размахивая ими. – У меня есть байк. Дазай поклялся себе, что никогда не сядет на розовое чудовище Чуи. Но никогда еще ставки не были так высоки. Он закатывает глаза и, не дожидаясь Чую, направляется к стоянке, бросая через плечо: «Шевели своими крошечными ножками.» Чуя просто смеется, легко догоняя Дазая и толкая его локтем под ребра. Он ведет их к частной парковке, предназначенной для гостей, почти полностью пустой в разгар программы. – Куда мы едем? – спрашивает Дазай, хмурясь, когда надевает шлем, который Чуя вручил ему, и забираясь на заднюю часть мотоцикла позади Накахары. Он в основном просто спорил ради спора, заявляя, что никогда не будет ездить на нем, но он действительно немного боится этой штуки. – Увидишь, – Чуя с легкостью надевает свой шлем и заводит мотоцикл. Двигатель грохочет под ними. Дазай даже не получает удовольствия от того, что его руки обнимают Чую, когда тот выезжает с парковки, поскольку делает это больше из необходимости, чем из желания. Чуя увозит их с многолюдных улиц, сворачивая в переулок и направляясь обратно в сторону PMR. Дазай хочет повторить свой вопрос о том, куда они едут, но он не собирается рисковать, отпуская или отвлекая Чую. По мере того, как они удаляются, движение становится менее интенсивным, ночь немного затихает, когда они приближаются к месту назначения. Честно говоря, Дазай должен был знать лучше. Чуя паркует свой байк на стоянке рядом с пустым участком пляжа. Дазай заставляет себя отпустить его и делает вид, будто он совсем не испугался. Судя по смеху Чуи, ему это не удается. Чуя пристегивает оба шлема к байку и ведет их на пляж. Он снимает свой дорогой пиджак и бросает в песок, используя его как одеяло и садясь на него. Дазай оставляет свое пальто (ему никогда не было так тепло, как Чуе), но садится рядом с ним. Луна сегодня яркая, и вид на океан ясен. Дазай все еще не понимает преданности Чуи ему, но он достаточно доволен, чтобы находиться там, где Чуя чувствует себя наболее комфортно. Ему нужно было успокоиться после суматохи, вызванной повторением «Порчи». Это все еще давит на него. Дазай не может избавиться от негативных мыслей и неизбежного беспокойства. Он смотрит на Чую, задаваясь вопросом, увидит ли он какие–то отразившиеся на нем последствия песни, которую он так ненавидит. – Фу, слишком тихо, – говорит Чуя, явно совсем не обеспокоенный. – Как ты можешь сидеть в такой тишине? Дазай слегка фыркает. Он знает Чую лучше, чем кто–либо другой, но ему никогда не удается подловить его: – Это называется расслаблением. – Музыка расслабляет больше, – возражает Чуя, закатывая рукава и ложась на спину. Он проводит ладонью правой руки вверх и вниз по песку. – Тогда спой что–нибудь для нас, – предлагает Дазай, подтягивая колени и опираясь на них подбородком. Он поворачивается в сторону, чтобы посмотреть на Чую, и немного морщит нос от песка – его всегда очень раздражает, когда тот попадает под его бинты. – Например, что? – интересуется Чуя, сбрасывая ботинки и носки и зарываясь ногами в песок. Дазай целую вечность не видел, чтобы он был так расслаблен, и это заставляет его чувствовать себя так, будто с его груди убрали что–то тяжелое. – Все, что угодно, – отвечает Дазай легким тоном. Смысл этого глубже, чем Чуе дано понять. Он мог петь все, что угодно, и это было бы именно то, что Дазай хотел услышать, пока поет именно Чуя. Он не готов к песне, которую начинает петь Чуя, – слова мягкие и серьезные, а темп медленный и продуманный. О, песни неба и океана Я думаю, что знаю саму суть красоты Эти волны – хор на берегу О, песни неба и океана Эта скрытая баллада, которая всегда играет Однажды найденный ритм, который ты не можешь игнорировать – Это что–то новенькое, – медленно комментирует Дазай. Это явно то, что Чуя написал сам, стиль мучительно знакомый. Он не знал, что Чуя писал что–то не для группы, на которой он, казалось, так сосредоточился. – Просто кое–что, с чем я играл в своей голове, – Чуя слегка пожимает плечами. Дазай снимает пальто и использует его как подушку, ложась на песок рядом с Чуей. Что такое дискомфорт от небольшого количества песка по сравнению с тем, чтобы быть рядом с Чуей? – Мы только что выиграли Грэмми. Ты когда–нибудь отдыхаешь? – Не один, а много, – самодовольно поправляет Чуя. Затем его выражение лица становится более серьезным, чего Дазай не видел уже довольно давно. – Я имею в виду, мне нравится играть с «Черными Ящерицами». Это весело. Но музыка на самом деле не моя, – он обращает взгляд своих ужасающе голубых глаз на Дазая. – Ты когда–нибудь думал об этом? – Думал о чем? – переспрашивает Дазай, смотря в ответ и стараясь не сжимать руки в кулаки. – Наш следующий альбом, – Чуя произносит эти слова так, словно они не бомба, которую он небрежно швыряет в Дазая. Дазай думает об этом каждый божий день. Вот почему он так усердно работает. – Конечно, – весело говорит он. – Я действительно думаю, что мы должны вернуться к «Ду–воп Слизняка и Макрели» в качестве возможного названия. – Я серьезно, – Чуя смотрит на него. Дазай забыл, каково это – находиться под пристальным вниманием Чуи. Чуя требует честности, и сам охотно возвращает ее в ответ (это одна из вещей, которыми Дазай восхищается больше всего в нем, одно из качеств, делающее их полными противоположностями). – Конечно, – снова соглашается Дазай, на этот раз отбрасывая шутливый тон. Затем добавляет (потому что если он уже истекает кровью, почему бы не довести убийство до конца?), – но мне не нравится делать это в одиночку. Так что я лучше подожду, пока мы не сможем подумать об этом вместе. – Возможно, придется подождать некоторое время, – горько произносит Чуя, пиная песок ногой в явном разочаровании. – Это того стоит, – без колебаний отвечает Дазай. Глаза Чуи смягчаются от редкого проявления искренности. Он двигается до тех пор, пока его голова не ложится на живот Дазая, хватает его за руку и легко переплетает их пальцы. Дазая даже не волнует, что рука Чуи покрыта песком. – Я не хочу домой, – тихо говорит он. – Я не хочу испортить сегодняшний вечер чертовым кошмаром. – Тогда давай просто останемся здесь, – предлагает Дазай, тоже понижая голос и нежно проводя большим пальцем по костяшкам Чуи. – Когда мы в последний раз устраивали ночевку? Это вызывает у Чуи легкий смешок, что и было его целью: – Когда мы писали «Позор и жаба» и не могли перестать спорить о втором куплете. – Ах, да, – говорит Дазай, улыбаясь самому себе. – Ты чуть не запустил в меня доской. – Ты это заслужил, – беззлобно заявляет Чуя. На мгновение воцаряется тишина, и Дазай обдумывает, как дать Чуе то, что ему нужно. В эти дни у него так мало возможностей помочь Чуе, что он должен сделать это. – Расскажи мне о «Падающей Камелии», – наконец просит Дазай, слегка приподнимая голову, чтобы лучше видеть Чую. – Как будто ты уже не знаешь об этом все, что можно, – Чуя закатывает глаза. – Знаю, – легко соглашается Дазай. – Но я не слышал, что ты об этом думаешь. Расскажи мне все, не жалея подробностей. Чуя поворачивает голову, чтобы встретиться взглядом с Дазаем. Затем он снова ложится и начинает говорить: – Итак, первая песня – это «Лимонная бомба», которая на самом деле, вероятно, лучшая песня, хотя я бы никогда не признался в этом Каджи. В ней больше дикой энергии, чем в других песнях . Дазай слушает, пока он продолжает, пытаясь поудобнее устроиться на песке. Он не отпускает руку Чуи, пока небо не становится розовым. Февраль, один год и одна неделя с момента релиза «Порчи» Чуя не знает, о чем, блять, Мори думал, когда предлагал эту идею. Если он рассчитывал, что либо Чуя, либо Каджи убьют друг друга до начала турне, он мог бы добиться желаемого. В настоящее время они застряли в пляжном домике немного южнее Лос–Анджелеса, одни на выходные, чтобы воспользоваться шансом “решить свои проблемы”. Дом принадлежит PMR и такой же роскошный, как и предполагал Чуя ("дом", возможно, неправильное слово; "особняк" описывает его гораздо более точно). Если бы приказ исходил от Хироцу, у Чуи не было бы проблем с его игнорированием. Но поскольку инициатива исходила от самого Мори, Чуя вынужден был подчиниться. И Каджи невыносим, но он, похоже, очень сильно уважает босса, раз обращается к нему, как к Адмиралу Вселенной. Они все вместе поехали на машине к дому после того, как закончили репетицию. Черные Ящерицы каким–то чудом были почти готовы к турне, имея лишь пару шероховатостей тут и там. Они играют свой первый концерт в начале следующей недели. Чуя планировал провести выходные, готовясь к турне и найдя способ увидеться с Дазаем, если бы он смог это провернуть. Он, конечно, не хотел провести их с Лимонным Ублюдком. Чуя ехал с мыслью, что будет игнорировать Каджи и просто переживет эти выходные, но этот план пришлось выбросить в окно, когда Каджи начал пытаться вывести его из себя с самого начала пути. Последовавшая за этим скандальная перепалка только обострялась. Сейчас они приехали в огромный дом и стояли на кухне в противоположных концах кухонного островка, продолжая спорить. – В чем твоя проблема? – требует Чуя, пытаясь не кричать (и вроде как терпит неудачу в этом). – Ты что, блять, не способен быть порядочным человеком? Никто из нас явно не хотел быть здесь в эти выходные, но я не понимаю, почему ты пытаешься сделать их еще хуже. – Извини, что разрушил все твои особые планы, – насмешливо произносит Каджи. – Меня не волнует, нравлюсь ли я тебе, черт возьми, – Чуя в отчаянии вскидывает руки в воздух. – Но нам придется выполнять гребаную работу вместе. Смирись с этим. – Чуя Накахара просто не может вынести, когда кто–то не склоняется перед ним и не лезет из кожи вон, чтобы угодить ему, – Каджи наклоняется вперед и упирается обеими руками в островок. – Ты тот, кто поглощен собой, – отстреливается Чуя. – Ты не можешь смириться с тем, что я не считал твои песни идеальными и предложил хорошие идеи для их улучшения. – Хорошие идеи? – Каджи снисходительно смеется. – Все, что ты придумал, – это куча сентиментальной чепухи, которую Хироцу позволил, потому что он души в тебе не чает. Чуя закатывает глаза. У него нет никаких сомнений в своих способностях сочинять песни. Он может не отставать от лучшего автора песен, которого он только знает, так что насмешки Каджи просто раздражают: – Как скажешь. Все правки в тексте сейчас в любом случае завершены. Это уже, блять, не имеет никакого значения. Так что можем мы просто сосредоточиться на этом турне? – Ты должен быть благодарен за то, что я взял в свою группу такого коротышку, как ты, – говорит Каджи, явно не заинтересованный в примирении. – Я спас тебя от необходимости играть с этим претенциозным придурком, с которым ты застрял. Чуя может стерпеть многое, особенно когда это направлено на него самого. Каджи мог бросить в него чем угодно, назвать его как угодно. Но Чуя, черт возьми, не потерпит, чтобы он что–то говорил о Дазае. Итак, Чуя делает то, о чем мечтал месяцами: пересекает комнату и бьет Каджи по лицу. Чуя не очень гордится тем, в скольких драках он участвовал, когда был моложе, но он знает, как сделать удар. Его кулак с удовольствием попадает Каджи по щеке, и тот с криком отлетает назад к стойке позади него. Каджи подносит руку к лицу, уставившись на Чую с явным недоверием: – Ты ударил меня. – И я сделаю это снова, если ты не будешь следить за своим языком, – угрожает Чуя, пытаясь скрыть, как сильно болит его правая рука. – Ты ударил меня, – повторяет Каджи, до сих пор пребывая в шоке и не двигаясь с места, прислонившись к стойке. – В чем твоя проблема со мной? – спрашивает Чуя, скрещивая руки на груди (немного деликатно из–за пульсирующей боли). Он перестает кричать и сохраняет тон своего голоса настолько холодным и ровным, насколько может. – И не говори, что это потому, что я слишком мягкий. Прекрати нести чушь и дай мне реальный ответ. – Ты титулованный придурок, – заявляет Каджи, тоже больше не крича, но на этот раз звуча скорее искренне разъяренно, чем насмешливо. – Я работал над этими песнями в течение многих лет, прежде чем ты ворвался в этот проект, как будто он принадлежит тебе. Не говоря уже о том, что у тебя нет никакого гребаного опыта в написании или исполнении рок–музыки. Но поскольку ты наша маленькая сияющая звезда, мы все должны целовать тебя в твою чертову задницу. – Я не просил, чтобы меня взяли в эту группу, – говорит Чуя, едва сдерживая гнев. – Меня назначили. Я не пытаюсь, блять, украсть твое внимание или что–то в этом роде. Я бы просто предпочел заниматься музыкой, насколько это возможно, но если ты такой чертовски самовлюбленный урод, чтобы принять какую–либо помощь, мы просто сыграем дерьмо. Веселенькое выйдет турне. – Ты много ругаешься, – Каджи потирает лицо одной рукой. – И у тебя охренительный хук справа. Чуя вздыхает и открывает морозильник, хватая пакет замороженной кукурузы и бросая его Каджи. Он вытаскивает еще один для себя, чтобы приложить к руке. Он не в том настроении, чтобы делать вид, будто все нормально, и стараться сохранить лицо. Ему надоело ходить кругами и вся эта бесполезная борьба. – Меня назначили в эту группу, но я не испытываю к ней ненависти, – Чуя отбрасывает всякую браваду в угоду честности. – Музыка хорошая. И мне весело. Это своего рода приятная смена темпа – не играть все время меланхоличное дерьмо. Так что, если бы ты мог перестать пытаться сделать это несчастным для меня, я бы на самом деле получил удовольствие. – Некоторые из твоих идей были слишком слащавы для рока, – говорит Каджи, слегка приглушенно из–за пакета со льдом. – Но не все из них полный отстой, – признание явно дается ему с трудом. – Я знаю, – просто отвечает Чуя. Он подпрыгивает, чтобы усесться на островок, поправляя собственный пакет со льдом. – Я здесь не пытаюсь удовлетворить твое эго, малышка Рэд, – Каджи указывает на него указательным пальцем свободной руки. Чуя задается вопросом, появится ли у него синяк под глазом. Он полагает, что они всегда могут скрыть его с помощью макияжа, если понадобится. – Я бы не хотел, чтобы ты это делал, Лимонный Ублюдок, – отвечает Чуя, слегка ухмыляясь и качая головой. Каджи немного фыркает: – Я на самом деле считаю смешным то, что ты меня так называешь. – Я ненавижу, когда ты зовешь меня малышкой Рэд, – признается Чуя. – Я знаю, – самодовольно говорит Каджи. Это уже не бесит Чую так сильно, как раньше. Он просто закатывает глаза. На минуту воцаряется тишина, они оба молча прикладывают лед к своим ранам. Чуя едва слышит шум океана снаружи, свет от закатного солнца проникает через огромные окна вокруг них. – Итак, что теперь мы должны делать до конца выходных? – интересуется Чуя, подтягивая ноги, чтобы усесться на островке, скрестив их. – Мы все еще застряли здесь на следующие два дня. Мори не позволит нам уйти раньше. Каджи оглядывает комнату, размышляя. Затем он ухмыляется и спрашивает: – Хочешь напиться? Чуя оценивает эту идею, формируя улыбку на лице. – Как ты думаешь, у них есть вино? Чуя разрывается между тем, чтобы завершить небольшие сборы, которые ему осталось сделать, когда он вернется домой, или сразу лечь спать и оставить это на утро. Он знает, что пожалеет о том, что ему пришлось напрягаться, чтобы все успеть, но он достаточно устал, и отдых выглядит привлекательнее. Он проходит несколько кварталов от бара, где оставил Тачихару и его друзей, до своего общежития, наслаждаясь тихой прогулкой в одиночестве. Изначально они планировали просто поужинать, – последняя вечеринка перед тем, как отправиться в турне на следующий день. Но в итоге они закончили выпивкой. Чуя позволил себе увлечься. Это было лучше, чем пялиться в свой телефон всю ночь, ожидая, что Дазай, блять, наконец соизволит ответить после того, как Чуя написал ему ранее. Но, видимо, ему насрать, что завтра он уезжает на полгода, если Дазай даже не потрудился написать ответ. В конце концов, Чуя растерял весь энтузиазм, когда остальные начали обсуждать переход в другой бар. Он предупредил Мича, что завтра тот пожалеет о полученном похмелье, но Тачихара только отмахнулся от него. Чуя позволил ему, это были его похороны. «Падающая Камелия» уже вышла, и в первые пару дней она очень хорошо продавалась. Или, по крайней мере, это то, что ему все говорят. Цифры кажутся маленькими по сравнению с Двойным Черным, особенно по сравнению с «Порчей». Но все продолжают уверять Чую, что это замечательно для рок жанра. Теперь, когда он заключил какое–то подобие мира с Каджи, он не так волнуется о турне, как раньше. Но его желудок все еще немного скручивается от беспокойства при этой мысли. В течение дня становилось только хуже, так как шанс увидеть Дазая в последний раз медленно ускользал от него. Чуя не может решить, он больше зол или разочарован. Он понимает, что Дазай занят, и они все еще не должны быть замечены вместе, но он считал, что его отъезд достаточно важен, чтобы сделать исключение. Чуя вставляет ключи в дверь в конце коридора третьего этажа, решив заварить чай и лечь спать. Он будет лишен хорошего чая в обозримом будущем, плюс он ни за что не появится завтра позже Тачихары. Чуя закрывает за собой дверь, запирает ее и бросает ключи на маленький столик, стоящий рядом. Он собирается включить свет, когда понимает, что тот уже включен. Чуя поднимает взгляд, чтобы встретиться с темными глазами, владелец которых развалился на диване с ноутбуком перед ним. – Вот ты где, – Дазай откладывает свой пк на кофейный столик и садится. – Ты слишком поздно для того, кто завтра уезжает в турне. Чуя колеблется между чувством безумного облегчения и злости: – Ты не мог мне ответить? – Я был кое–чем занят, – говорит Дазай, и он выглядит достаточно расстроенным из–за этого, чтобы Чуя немного успокоился. – На самом деле, несколькими вещами. Я пришел прямо сюда, когда закончил. Я здесь всего полчаса где–то. – Если бы ты сказал мне, что придешь, я был бы здесь, – указывает Чуя, еще не совсем отпустив свое раздражение. – Ты действительно думал, что я не приду повидаться с тобой перед твоим отъездом? – переспрашивает Дазай. Легкий намек на беспокойство в вопросе заставляет Чую избавиться от оставшейся неприязни. – Не потому, что ты не хотел, – уточняет он, проходя в гостиную и опускаясь на кресло. – Но я начал думать, что из этого ничего не выйдет. – Не будь смешным, – Дазай наклоняется вперед и упирается локтями в колени. Чуя наблюдает за ним, отмечая усталость в его глазах. У них не было много времени, чтобы поговорить, с вечера вручения премии Грэмми, того невероятного события, которое чуть не сделало вещи хуже, когда на следующий день им пришлось вернуться к текущему статусу их отношений. Чуя старался не тратить слишком много времени на размышления о том чувстве, которое он испытал, часами разговаривая с Дазаем о музыке под звуки океана вокруг них, ощущая чужие пальцы на своих и бинты под рукой. Казалось пыткой то, как сильно он хотел, чтобы это было чем–то, что он мог бы иметь регулярно. – Ты кажешься усталым, – говорит Чуя, потому что нужно что–то сказать. Он знает о постоянном нахождении Дазая на грани бессонницы, и он беспокоится о нем. Не будет никого, кто мог бы заставить его позаботиться о себе после того, как он уедет. Возможно, Чуе удастся уговорить Коё, – похоже, в последнее время у нее меньше проблем с Дазаем. Очевидно, совместная должность руководителей разрядила обстановку между ними. – Я был занят, – Дазай слегка пожимает плечами. Чуя видит, что он одновременно обеспокоен и немного тронут его заботой. – Ты должен остаться здесь на ночь, – говорит Чуя, прежде чем успевает обдумать свои слова. Это предложение тяжелым грузом повисает между ними. Дазай ни разу не оставался здесь с тех пор, как они вернулись из турне. Он приходил в тот единственный вечер, когда они получили номинации на Грэмми, но ушел, чтобы вернуться к себе домой, пока не стало слишком поздно, сказав, что ему нужно быть в офисе PMR рано утром. Единственный раз, когда Дазай был здесь с тех пор, – это когда он совершил набег на холодильник Чуи, пока того не было дома (что Чуя заставил его сделать). У Чуи неприятно пересыхает в горле. Он никогда не просил Дазая остаться с ним без угрозы кошмара или старого оправдания в виде написания альбома. Чуя пытался держать свои чувства к Дазаю в ежовых рукавицах с тех пор, как Двойной Черный был неразлучен. Но эта просьба выглядит так, словно он сводит на нет все усилия. Чуя собирается забрать свои слова обратно, когда Дазай отвечает. – Ладно, – хрипло соглашается он в редком проявлении эмоций, встречаясь с Чуей взглядом. Довольство и благодарность в глазах Дазая не скрывают никакие щиты и маски. Желудок Чуи переворачивается, и его ответная улыбка выходит слегка дрожащей. – Ладно, – говорит он немного неровно. – Принеси нам одеяла, – голос Дазая полностью вернулся к своему обычному тону. Он поднимается и идет на кухню. – Я сделаю тебе один из твоих успокаивающих травяных напитков, – он поворачивается, чтобы улыбнуться Чуе через плечо. Чуя даже не знал, как собирается действовать, – будет ли Дазай в одиночку спать на диване или они лягут вместе в комнате, – но Дазай так легко все уладил. Иногда удивительно, насколько хорошо Дазай может читать его. Он помнит, как в пятнадцать лет ненавидел это, а теперь чувствует прямо противоположное. – Если ты испортишь мой чайник, я разобью тебе лицо, – говорит Чуя в ответ. Он одаривает Дазая ответной улыбкой и отодвигает кофейный столик в угол комнаты, после чего направляется в свою спальню, чтобы переодеться и захватить одеяла с подушками. Он бросает их на пол в гостиной, задействуя все имеющиеся у него одеяла, чтобы лежать было хоть немного удобно. Дазай протягивает ему кружку, как только он заканчивает. Чуя берет ее и осторожно опускается на созданную им стопку, не пролив ни капли чая. Он делает осторожный глоток, но Дазай не сделал напиток слишком горячим. Дазай в это время снимает пиджак и галстук и расстегивает рубашку, чтобы в ней было не слишком тесно спать. Чуя бы предложил ему свою одежду, но он знает, что она не налезет на него (и он не хочет давать Дазаю еще один повод для шуток). Он пьет чай и смотрит на бинты на шее и руках Дазая, пока тот бросает пиджак на диван, не в первый раз задаваясь вопросом, почему он чувствует необходимость прикрывать так много своей кожи. Но Чуя слишком уважает частную жизнь Дазая, чтобы совать нос в чужие дела, и он никогда не хотел загонять Дазая в ловушку этим вопросом, когда они так мало времени проводят вместе. Он возненавидел бы себя, если бы испортил хоть какой–нибудь из этих моментов. Дазай идет выключить свет, затем ложится рядом с ним на живот, опершись локтями на одну из подушек и повернувшись лицом к Чуе, которого едва видно в свете городских огней, льющихся через окна его гостиной. – До меня дошли слухи, что вы с Каджи теперь ладите. – Они преувеличивают, – Чуя слегка фыркает. – Мы просто проработали наше дерьмо и договорились больше не ссориться друг с другом намеренно. Я до сих пор считаю, что он противный. – Я также слышал, что ты ударил его по лицу, – Дазай приподнимает бровь. – Он сам напросился, – бормочет Чуя, делая еще один большой глоток чая. Дазай смеется, улыбаясь ему: – О, Чиби. Ты все еще немного уличный сорванец в душе, не так ли? Чуя грубо пихает его ногой, но Дазай смеется только сильнее. Чуя вынужден спрятать ответную улыбку за ободком кружки. Он допивает остатки чая, протягивая руку и ставя кружку на пол, после чего устанавливает будильник на телефоне на раннее утро следующего дня, кладя его рядом с пустой чашкой. Дазай тоже двигается, чтобы они могли забраться под первые два слоя одеял. Чуя только начинает задаваться вопросом, как они собираются это провернуть, когда Дазай прижимается к нему и без каких–либо сомнений обнимает его обеими руками. У Чуи слегка перехватывает дыхание от того, как Дазай притягивает его к себе и утыкается лбом ему в плечо. Тепло, которое распространяется по всему его телу, не имеет ничего общего с одеялами. Чуя высвобождает свою руку из–под Дазая и перемещает так, чтобы было удобнее, кладя ее на спину Дазая. В комнате тихо. Он может слышать только звук их дыхания и приглушенный шум Лос–Анджелеса на заднем плане. Чуя будет скучать по этому дурацкому городу так сильно, что это покажется невыносимым, но даже оно не сравнится с тем, как сильно он будет скучать по человеку, слегка давящему ему на плечо. Чуя не может удержаться от того, чтобы не заговорить. – Я люблю играть музыку, особенно вживую, – произносит он, громкость его голоса колеблется где–то между обычной и шепотом. Дазай сдвигается, прислоняя голову к Чуе, чтобы они могли смотреть друг на друга. – Это моя самая любимая вещь в мире. Глупо, что я боюсь этого. – Я буду наблюдать за океаном ради тебя, – отвечает Дазай легко, как будто предлагает поливать его цветы, пока Чуи не будет. Но в его глазах таится что–то гораздо более глубокое. – Он будет ждать тебя, когда ты вернешься. – В любом случае, кто будет следить за моей собакой?– спрашивает Дазай, переходя к плаксивому тону. – Кто будет выводить его на прогулки? Убеждаться, что он пьет достаточно воды? Я чувствую себя таким безответственным владельцем домашнего животного. – Ты единственный, кто пропустит все свои приемы пищи, если меня не окажется рядом, – Чуя пытается отодвинуть Дазая, но тот просто цепляется еще крепче и откидывается на его плечо, чтобы немного спрятать свое лицо. – Я не хочу, чтобы ты уходил, – говорит Дазай так тихо, что Чуе сначала кажется, будто ему послышалось. – Собаки преданны, – шепчет он в ответ, слегка поглаживая спину Дазая вверх и вниз. – Ты можешь оставить их на годы, и они все равно не забудут своего хозяна, все равно будут ждать его до скончания времен. Дазай начинает громко смеяться, и Чуя может почувствовать это по тому, как крепко они прижаты друг к другу. – Я не могу поверить, что ты наконец признал, что ты моя собака, – говорит он между приступами смеха. – Ты буквально худший, – лицо Чуи пылает от смущения. То, как Дазай расслабляется рядом с ним, делает ситуацию более приемлемой, так что он не жалеет обо всем этом. – Прекрати лаять, Чуя, – легкомысленно произносит Дазай. – У тебя завтра важный день, – то, как он прижимается к Чуе и нежно обнимает его, удерживает Чую от реакции на поддразнивание. – Ты тот, кто не затыкается, – бормочет он, закрывая глаза. Несмотря на то, что он лежит на полу, он не может вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя так комфортно, засыпая. Его спина на следующее утро не так довольна его выбором сна, как разум. Ему немного больно, когда его будильник звонит, неприятно ревя. Чуя протягивает руку, чтобы неуклюже отключить его, и, наконец, находит телефон после некоторых непродолжительных поисков. В комнате светлее, чем обычно в его спальне, и Чуя щурится, когда смотрит на другую сторону одеяла, чтобы никого не найти рядом. Он не успевает слишком сильно расстроиться, как до него доносится звук чьего–то тихого печатания. Чуя полностью выпрямляется и видит, что Дазай работает на своем компьютере в наушниках на кухне, сгорбившись за стойкой. Его рубашка все еще расстегнута после сна, а рядом стоит чашка кофе. Это очень знакомое зрелище вызывает улыбку на лице Чуи. Сколько раз по утрам в турне он просыпался подобным образом? (Он не обязательно возненавидел бы пробуждаться вот так всегда.) Однако Чуя отказывается от идеи подойти и поговорить с Дазаем, когда вспоминает, что ему все еще нужно закончить сборы. Он ругается себе под нос и спешит встать. Дазай отрывает взгляд от своей работы, приподнимая брови, когда Чуя начинает лихорадочно передвигаться по комнате, забрасывая вещи в чемодан и рюкзак. – Заткнись, – говорит Чуя вместо пожелания доброго утра. Дазай лишь слегка улыбается, качает головой и возвращается к своей работе. Он, наконец, собирает все воедино прямо перед тем, как ему нужно уходить, чтобы не опоздать. Чуя распихивает остальные свои вещи по местам и застегивает все на молнию, бросая полный багаж возле входной двери. Он поворачивается лицом к Дазаю, как только это сделал, и его внезапно сбивает с ног мысль о том, насколько долго они не увидятся. Последние несколько месяцев были ужасными, но даже когда он не встречался с Дазаем, тот всегда был рядом в каком–то смысле. Чуя не знает, что сказать. Слова прощания не могут выразить все, что он чувствует. Дазай встает со стула, заметив надвигающийся уход Чуи. Тот подходит, так что тоже становится рядом со стойкой. – Держи, – Дазай протягивает ему термокружку, наполненную чаем, о покупке которой Чуя не помнит. – Возьми это в дорогу. – Спасибо, – благодарит Чуя тихо, нелепо смущенный этим крошечным жестом по какой–то причине. – Хорошего турне, Слизняк, – желает Дазай. Его улыбки редко бывают искренними, но эта еще фальшивее, чем обычно. – Не сжигай город дотла, Макрель, – Чуя тоже заставляет себя искусственно улыбнуться. – Я тебя умоляю, – Дазай закатывает глаза. – Как будто я бы сделал это без тебя, будучи моим наблюдателем. Нахуй это, Чуя резко поставил дорожную кружку на стойку, двигаясь вперед и обнимая Дазая так крепко, как только может, вставая на цыпочки, чтобы дотянуться. Руки Дазая быстро поднимаются, чтобы ответить на объятие, практически сокрушая Чую своей силой. Ни один из них не отпускает друг друга долгое время. Но Чуя действительно не может позволить себе опаздывать, как бы сильно он ни нравился Хироцу. Он неохотно отстраняется. Дазай на секунду сжимает его крепче, а затем тоже отпускает. Однако Чуя не дает ему далеко уйти, обхватывая его лицо руками и притягивая к себе, чтобы они смотрели друг другу в глаза. – Отвечай мне, черт возьми, когда я пишу тебе, – приказывает он, хотя это звучит немного отчаянно. – Я отвечу, – обещает Дазай хрипло. Чуя может видеть, как он судорожно сглатывает. Требуется огромное количество усилий, чтобы отпустить его. Чуя вздыхает про себя, когда делает это, сердито хватая глупо сентиментальную термокружку со стойки. Он бросается в коридор, так же грубо подхватывая свои сумки. Он открывает дверь и оглядывается в последний раз. Дазай наблюдает за ним, выражение его лица трудно прочитать. – Увидимся в августе, – решительно заявляет Чуя. – Запри дверь, когда будешь уходить. Он хлопает входной дверью, прежде чем у Дазая появляется шанс ответить, заставляя себя идти туда, где ждет автобус. Ему приходится невероятно усердно работать, чтобы снова взять себя в руки, прежде чем он обратится к своим товарищам по группе. Вид Тачихары, выглядящего бледным и почти таким же несчастным, как он сам, очень помогает. – Малышка Рэд! – кричит Каджи, подходя ближе. Он с энтузиазмом машет обеими руками. Чуя показывает ему средний палец и идет к сотруднику сцены, чтобы передать багаж. Он возвращается, когда заканчивает, потягивая чай из своей кружки. – Где же Гин? – интересуется он, ища взглядом самого тихого члена группы. – Она опаздывает, – Хироцу появляется в дверях автобуса. – Вы все опаздываете, – похоже, он сильно недоволен. – Она уже в пути, – слегка хрипло отвечает Тачихара. Хироцу бросает на него очень разочарованный взгляд. – Легковес, – Каджи хлопает Тачихару по спине. Тачихара издает слабый стон. – В автобусе есть вода? – спрашивает Чуя, сжалившись над своим другом. Хироцу вздыхает, но возвращается внутрь, чтобы поискать бутылку или две. Тачихара благодарно улыбается Чуе. – Какого хрена, – говорит Каджи, глядя куда–то в сторону. Чуя прослеживает за его взглядом, и его челюсть немного отвисает при виде этого зрелища. Прибыла Гин с шестью чемоданами багажа. Она заставляет своего брата нести четыре из них, и тот выглядит крайне раздраженно из–за этого. – Зачем ей столько вещей? – вопрошает Тачихара, хмуро глядя на приближающихся сиблингов. – Она носит типа всего два черных наряда. Гин явно слышит его и сужает на него глаза: – Тебе следует больше беспокоиться о себе. Ты выглядишь, как мертвец. Тачихара не успевает ответить, как снова появляется Хироцу и протягивает ему бутылку с водой. Он благодарит пожилого мужчину и начинает жадно пить. Гин подходит, чтобы помочь брату с ее вещами. Чуя наблюдает, как она обнимает Рюноске, слегка фыркая на по обыкновению кислый вид парня, неловко обнимающего свою сестру в ответ. – Теперь, когда мы все здесь, вы можете садиться в автобус, – коротко говорит Хироцу. Он нетерпеливо указывает на дверь. Каджи ухмыляется и идет первым, слегка подталкивая Тачихару на ходу. Тот покрепче сжимает бутылку с водой и следует за ним, выглядя немного встревоженным из–за будущей тряски. Чуя не может удержаться от улыбки, когда забирается за ними, – это турне определенно не рискует показаться скучным. Проходя мимо него, Хироцу устало улыбается в ответ. Он садится в автобус напротив Тачихары, пока Каджи исследует интерьер. Чуя достаточно насмотрелся на внутренности автобусов для турне, чтобы не проявлять особого интереса. Гин садится через минуту, с той же стороны, что и Тачихара, но как можно дальше. Она с отвращением смотрит на него, когда он рыгает. – Турне Черных Ящериц «Падающая Камелия» начинается, – кричит Каджи, когда автобус отъезжает со стоянки Port Mafia Records. Чуя вытягивает ноги на сиденье, чтобы устроиться поудобнее. Он делает еще один глоток чая, пытаясь перестать чувствовать себя таким несчастным перед остальными. Его телефон вибрирует, и он вытаскивает его, невольно начиная улыбаться пришедшему сообщению. [7:04. Макрель]: Во–первых, невежливо уходить посреди разговора. Где твои манеры, Чиби? Полагаю, мне не стоит ожидать ничего лучшего от собаки. Мне жаль твоих коллег по группе за то, что они застряли с кем–то таким маленьким и неприятным. Март, один год и полтора месяца с момента релиза «Порчи» Лос–Анджелес – худший город в мире, и Дазай понятия не имеет, почему он здесь живет. Здесь шумно, движение невыносимо, и почти все, кто здесь живет, – безмозглые дураки. За последние несколько недель Дазай с головой ушел в работу, и его производительность резко возросла. Вместо того, чтобы радовать его, это просто делает его неудачи еще более заметными. Несмотря на то, сколько времени он проводит, работая с Акутагавой, тот, кажется, совсем не улучшается. Как будто Дазай наткнулся на какое–то препятствие и продолжает таранить его, пытаясь прорваться. Но как бы он ни старался, вокал другого парня не становится лучше. Дазая вообще нелегко разозлить, но он ничего не может поделать с тем, насколько нетерпеливым он становится. Чем раньше Акутагава переборет себя, тем скорее он начнет выпускать музыку, а Дазай снова сможет стать частью дуэта. Не было слов, чтобы описать, насколько мучительно все стало теперь, когда Чуя ушел. Дазай позволяет себе дуться только тогда, когда абсолютно уверен, что он один. В те несколько мгновений ночью в своей квартире он разрешает себе задуматься о том, как сильно он жалеет, что находится сейчас не в турне. Он не уверен, помогла ли ночь, которую он провел с Чуей перед тем, как тот ушел, или наоборот сделала вещи хуже. Не то чтобы Дазай сожалел об этом – он никогда не сможет сожалеть ни об одном ее мгновении. Он просто хочет знать, когда эти встречи перестанут быть такими короткими и недостаточными. Несмотря на то, насколько Дазай занят, он старается найти время, чтобы отвечать Чуе без особых задержек. То, как он попросил его об этом, запечатлелось в памяти Дазая. Ему неудобно так часто проверять телефон, но Дазай заставляет это работать. Чуя почти так же занят, но турне Черных Ящериц менее насыщено событиями, чем турне Двойного Черного. Альбом продается хорошо, даже выше прогнозируемых оценок. Хотя в этом нет ничего рекордного. Дазай подозревает, что большая часть продаж связана с популярностью Чуи, а не с качеством музыки. Они обходят стороной вопрос о том, считает ли Дазай музыку хорошей, каждый раз, когда заговаривают об этом. У Дазая складывается ощущение, что Чуя знает, что он не впечатлен. У него также возникает подозрение, что Чуя на каком–то уровне разделяет его мысли. Он менее самоуверен в музыке, чем Дазай, но его больше привлекает сложная и, как он называет, «впечатляющая» музыка. Музыка Черных Ящериц не попадает в эту категорию. Прямо сейчас Дазай пытается разыскать потерянную партию календарей с изображением нового исполнителя Port Mafia Records на каждом месяце. Обычно он передал бы эту «черную» работу кому–нибудь ниже себя по статусу. Но пошел уже пятый день с тех пор, как он попросил кого–нибудь позаботиться об этом, и ничего не сделано. Так что Дазай берет проблему в свои руки, направляясь в ту часть здания, в которой, как правило, не проводит много времени. На его телефон приходит уведомление, когда он поднимается на лифте в отдел доставки. Дазай вытаскивает его, чтобы проверить, и слегка разочаровывается, когда это оказывается не тот, кто нашел его потерянный груз, но в то же время испытывает удовлетворение, выяснив, от кого сообщение. [10:04. Слизняк]: если это проблема с доставкой, почему бы тебе просто не заставить эйса разобраться с этим Дазай быстро набирает ответ, выходя из лифта на своем этаже. [10:05. Дазай]: Ты же знаешь, что Эйс – наименее полезный человек, к которому можно обратиться с реальной работой. Он все еще держится за телефон, когда Чуя отвечает. [10:05. Слизняк]: или ты просто нетерпеливый Дазай нажимает на кнопку вызова, полагая, что если Чуя занят, он может просто проигнорировать его. Но тот отвечает после второго гудка. – Алло? – даже по телефону его голос творит опасные вещи с внутренностями Дазая. – Я не проявляю нетерпения, – говорит он, идя по коридору. – Прошло уже пять дней. Неужели так трудно найти коробку с календарями? – У людей действительно есть другая работа, – в голосе Чуи звучит веселье. – Я сомневаюсь, что твои пропавшие календари являются приоритетом. – Они должны, – категорично заявляет Дазай, отказываясь скулить, что он бы сделал, если бы они были одни. – Когда руководитель просит о чем–то, это нужно делать. – О, мистер Большой Плохой Демон–вундеркинд расстроен, что никто не выполняет его приказы? – насмешливо интересуется Чуя. Дазаю приходится постараться, чтобы скрыть фырканье: – Ты бы понял, если бы был руководителем. Чуя усмехается. – Мне нравится играть музыку. Я скорее умру, чем застряну в душном офисе. Дазай подходит к стойке регистрации отдела доставки, поэтому бодро просит Чую: – Подожди, пожалуйста. – Ты действительно ожидаешь, что я не отключусь, пока ты, блять… – это все, что Дазай слышит от него, прежде чем убирает телефон, позволяя Чуе висеть на линии. – Привет, – говорит Дазай женщине, работающей на стойке регистрации. Очевидно, что она знает, кто он такой, по тому, как она смотрит на него слегка расширенными глазами. – Я боюсь, что моя партия пропала. Не могли бы вы направить меня к тому, кто поможет мне ее найти? – Хм, позвольте мне проверить, – женщина поворачивается к своему компьютеру и быстро печатает. Дазай не скрывает своего недовольства, нетерпеливо облокачиваясь на стол. – Неужели так трудно отследить простую посылку? – Я сейчас же позову кого–нибудь, сэр, – женщина встает, явно нервничая, быстро отходит от своего стола и идет дальше в офис. Дазай вздыхает и снова подносит телефон к уху: – Эйс действительно нанимает худших людей. – Может быть, если бы ты не был таким мудаком по отношению к людям, они с большей вероятностью помогали бы тебе, – отвечает Чуя. Дазай не может сказать, раздражен ли он из–за того, что Дазай был груб с секретаршей, или потому, что Дазай заставил его ждать. Раздражать Чую лично просто бесконечно лучше. – Как турне? – интересуется Дазай, переставляя безделушки на столе секретаря. – Где вы, ребята, сейчас? Его отвлекает от ответа Чуи появление высокого мужчины. Мужчина останавливается, когда видит Дазая, на пол пути к столу. У него темно–рыжие волосы, и он одет в более повседневную одежду, чем необходимо в этом отделе, – в простую черную рубашку и коричневую куртку. – Могу я вам чем–нибудь помочь? – спрашивает он. Если он и знает, кто такой Дазай, то не показывает этого. Вопрос вежливый, может быть, даже добрый, как будто он думает, что Дазай мог потеряться. – Я был бы рад, если бы вы смогли, – Дазай сверкает своей самой широкой улыбкой и снова прижимает телефон к себе. – Я потерял посылку. – У вас есть номер отслеживания? – спокойно интересуется мужчина. – Да, у меня есть номер отслеживания, – говорит Дазай, не уверенный, издевается ли этот человек над ним или нет. – Ну, – начинает мужчина с намеком на улыбку. – Могу я его увидеть? Тогда, может быть, я найду посылку для вас. Дазай не знает, что и думать, но быстро придает своему лицу непроницаемое выражение. Он снова поднимает телефон, переводя Чую в режим отключения звука и открывая электронное письмо с деталями отправки. Он предлагает свой телефон человеку, который читает почту с задумчивыми морщинами на лбу. – Извините за это, – мужчина возвращает Дазаю телефон. – Мы просто перешли на новую систему нумерации, и я думаю, что в вашем номере использована старая. Я пойду и найду для вас эту посылку. – Спасибо, – благодарит Дазай, все еще не уверенный, что думать об этом человеке. Мужчина просто кивает, поворачиваясь, чтобы уйти тем же путем, каким пришел. На ходу он машет секретарше, которая уже возвращается. Когда она приближается, на ее лице натянутая улыбка. – Мистера Беннета сейчас нет на месте, – нервно произносит она. – Но он должен скоро вернуться, если вы готовы подождать, мистер Дазай. Дазай качает головой, борясь с улыбкой (мистер Дазай?): – Нет необходимости. Очевидно, в этом отделе работают не только бесполезные люди. – Ох, – говорит женщина, явно не зная, входит она в эту категорию или нет. – Ода помогает вам? – Если вы про высокого и рыжего, то да, – Дазай слегка отходит от стола, сигнализируя о конце его заинтересованности в разговоре с секретаршей. Он включает телефон и подносит его обратно к уху. – Кажется, Эйс не заразил все место своей глупостью, – говорит он в трубку. – Ты что, блять, отключал звук? – сердито спрашивает Чуя. – Я был занят, – легкомысленно бросает Дазай. – Тогда нахрена ты мне позвонил? – громко возмущается Чуя. – Почему ты остался на телефоне? – переспрашивает Дазай, ухмыляясь над глубоким вдохом на другом конце линии. – Я собираюсь ударить тебя в следующий раз, когда мы увидимся, – обещает Чуя. Дазай позволил бы ему бить себя столько раз, сколько он хотел, если бы это означало, что он увидит его раньше. – Ты становишься таким жестоким. – Это потому… – Чуя начинает говорить, прежде чем Дазай снова прерывает его. Он видит, как человек, с которым он разговаривал, идет к нему с большой коробкой. – О, я думаю, что это мои календари, – взволнованно произносит он. – Подожди, пожалуйста, – опять приказывает Дазай. Он снова выключает телефон и кладет его в карман. – Вот, пожалуйста, – мужчина ставит коробку перед Дазаем. – Вам нужна помощь, чтобы отнести это куда бы то ни было? Дазай слегка оскорблен (правдивым) намеком на то, что он не может справиться с задачей сам. Но он действительно не хочет тащить эту коробку всю дорогу обратно в свой офис. – Если бы ее доставили, куда нужно изначально, было бы здорово. – Конечно, – говорит мужчина, скорее удивленный, чем обиженный. – Офис Осаму Дазая, верно? Это вы? – Да, – подтверждает Дазай. – А ты кто такой? – Сакуноске Ода, – мужчина протягивает руку для рукопожатия. Дазай принимает ее, слегка недоумевая. Это не обычная реакция, которую он получает в PMR. Хотя он не ненавидит это. – Спасибо за твою помощь. – Нет проблем, – говорит Ода. Он указывает рукой на коробку. – Вам нужно это прямо сейчас или я могу доставить ее чуть позже? Я был занят кое–чем другим, когда увидел вас, стоящим здесь. – Позже подойдет, – Дазай ловит себя на том, что отвечает так, несмотря на свою прежнюю настойчивость, что посылка нужна ему немедленно. На самом деле это не такой уж большой приоритет. – Тогда увидимся позже, – Ода машет рукой и забирает посылку. Уходя, он уносит ее с собой. Дазай наблюдает за ним, все еще более чем немного озадаченный всем этим взаимодействием. Он отталкивает эти мысли в сторону, выходя из отдела доставки и доставая телефон. Тот факт, что звонок все еще продолжается, вызывает улыбку на его лице. – Ты когда–нибудь встречал Сакуноске Оду? – спрашивает Дазай, как только снова включает телефон. – На самом деле я не всех знаю, – говорит Чуя, очевидно, не сердясь из–за отключения звука, и на этот раз, вероятно, ожидая этого. – Особенно грузчиков. Все знают, что большинство из них в каком–то глубоком дерьме, чтобы в конечном итоге оказаться работающими на Эйса. – Я знаю, – соглашается Дазай. – Но он казался другим. Он был на удивление полезен. – Слава богу, – иронизирует Чуя. – Что бы случилось, если бы ты не получил свои драгоценные календари? – Эти календари являются незаменимым товаром Port Mafia Records, – говорит Дазай. – Эти календари – кульминация многочасовой тяжелой работы. Деньги, которые принесут эти календари, помогут оплатить три гитары, которые ты заменил только в этом году. Чуя фыркает, но затем его тон меняется на что–то менее довольное: – Мне нужно идти. – До скорого, Чиби, – Дазай старается не дать понять голосом, насколько он разочарован. – Напиши мне, – говорит Чуя. Он произносит это скорее, как приказ (он всегда видит Дазая насквозь, несмотря на то, сколько усилий прикладывает Дазай). Затем он вешает трубку. Настроение Дазая резко падает, когда он направляется обратно в свой офис. Однако в оставшейся части его дня есть одно яркое интересное событие, которого стоит ожидать с нетерпением. Сакуносуке Ода собирается посетить его офис, и Дазай странно нетерпелив, в основном заинтригованный тайной, которую представляет этот человек. В любом случае, это будет хорошим отвлечением, а все, ради чего Дазай живет в эти дни, – это хорошее отвлечение. Апрель, один год и два с половиной месяца с момента релиза «Порчи» Интервью с Черными Ящерицами отличается от интервью с Дазаем. Есть очевидные причины, – например, ему не нужно отвечать на такое количество вопросов. Каджи сам отвечает на многие из них. Время от времени вмешивается Тачихара. Гин почти никогда не отвечает, если вопрос не задан ей напрямую. Некоторые же вещи неизменны, – они все еще получают те же старые бесполезные вопросы. – Вы все молоды и одиноки, – говорит журналистка, которая берет у них интервью. Она ярко улыбается. – Есть ли какие–то искры романтики между товарищами по группе? Они все переглядываются, а затем разражаются смехом, даже Гин тихонько хихикает. – Они как дети, – произносит Каджи, все еще посмеиваясь. – Я бы не встречался ни с кем из них даже за деньги, – добавляет Чуя, ухмыляясь. – Нет, – говорит Гин так твердо, что это вызывает новый взрыв смеха. – Хорошо, – улыбка журналистки становится немного менее счастливой. – Я просто хочу задать еще несколько вопросов. Чуя, каково это – пройти путь от дуэта до группы? Чуя ненавидит, когда его вот так вот выделяют, но это всегда неизбежно случается. Он сдерживает хмурый взгляд. – Это было великолепно, – говорит он. – Это позволило мне погрузиться в совершенно другую музыку. – Что Дазай думает о группе? – спрашивает женщина. Чуя не может не восхититься смелостью вопроса. Хотя это и не запрещено строго, к настоящему времени хорошо известно, что Чуя не отвечает на вопросы о Дазае (Чуя даже не возражает, что ему специально сказали о том, что это не разрешено. Он все равно, блять, не хочет говорить об этом, особенно с прессой.) – Вам нужно спросить Дазая, – хладнокровно отвечает Чуя. – Есть ли шанс на еще один альбом Двойного Черного в будущем? – интересуется журналистка, не остановленная его уклончивостью. Ему чертовски лучше появиться, если Чуя имеет права голоса в этом. Но он просто говорит: – Это возможно. Кто знает, что произойдет в дальнейшем? Я счастлив там, где я нахожусь сейчас. – Спасибо, что уделили мне время, – женщина снова обращается к группе. Все они улыбаются и благодарят ее. – Ты становишься пугающе хорош в этом, – сообщает ему Тачихара после того, как она ушла. – Отвали, – говорит Чуя. Он ненавидит ложь, он не хочет становиться лучше в ней. Он предпочел бы никогда больше не давать интервью, в которых люди спрашивают его о Дазае, а он должен давать расплывчатые дерьмовые ответы. Дазай никогда раньше не встречал таких людей, как Ода. С момента их первой встречи он продолжает удивляться тому, насколько искренне мил другой мужчина, почти не прикладывая усилий. Когда Ода пришел, чтобы доставить посылку в его офис, он легко завязал разговор с Дазаем. Его нисколько не смутил тот факт, что они находились в кабинете руководителя или что Дазай был выше его по званию на милю. Он без всяких колебаний спросил Дазая о наличии шезлонгов в его офисе. Дазай сделал какой–то комментарий о том, что это были качественные стулья, но он был впечатлен прямотой Оды. Дазай проводил так много времени в окружении людей, которые лгали и соглашались со всем, что он говорил. Было приятно, что кто–то относился к нему, как к настоящему человеку. Ода ушел через несколько минут, но неделю спустя Дазай обнаружил, что снова ищет его с другой проблемой доставки. Вместо того чтобы приказать кому–то другому разобраться с этим, он сам отправился в отдел транспортировки. Ода не выглядел удивленным, увидев его. Очевидно, переход на новую систему привел к большому количеству путаниц. Дазай был единственным, кто был удивлен, когда Ода спросил его, не хочет ли он пообедать после того, как решит свою проблему. Дазай согласился (полагая, что Чуя будет гордиться им за то, что он ест, а не запирается в своем кабинете). Ода вывел его из офиса PMR и повел чуть дальше по кварталу к ресторану с карри, в котором Дазай никогда не был. Это был небольшой семейный ресторан, и он напомнил Дазаю о местах, где они с Чуей обычно ели во время турне. Он сделал быстрый снимок, чтобы отправить ему позже. Дазай полагал, что обед будет одноразовым, но это стало обычным явлением. Дазаю нравится проводить время с Одой. Ода остается невозмутимым, что бы он ни бросал в него. Дазай может ныть и жаловаться на работу, а затем переключиться на словесную критику любого музыканта, который его раздражает, а Ода просто слушает, время от времени комментируя. Сначала для Дазая это была своего рода игра – пытаться вызвать реакцию у спокойного человека, но теперь он ловит себя на том, что говорит перед Одой все, что приходит на ум, не задумываясь об этом. Дазай редко бывает таким честным перед другими, и странно, что это совсем не вызывает у него беспокойства. Прямо сейчас Дазай обсуждает проблему, которая возникла у него с сотрудником бухгалтерии, пока они едят карри (хотя он предпочитает гораздо менее острый, чем Ода): – Не может быть так сложно нажать несколько кнопок и переместить деньги туда, где они мне нужны. Дазай собирается начать другую тираду об Акутагаве, когда Ода вмешивается. – Если у тебя возникли проблемы с бухгалтерией, почему бы тебе просто не попросить помощи у Анго? – Анго Сакагучи? – Дазай поднимает бровь. Сакагучи – один из руководителей в бухгалтерии, он часто занимается дополнительной работой, которую Мори нужно скрыть. Дазай никогда не встречал его, и ему интересно, откуда Ода знает его. – Да, мы можем навестить его после того, как закончим, – предлагает Ода. Дазай заинтригован этой идеей, поэтому он перестает так много болтать и съедает свою обычную порцию еды. Когда они заканчивают, он следует за Одой обратно в PMR, поднимаясь на лифте на один из средних этажей, где находится офис Анго Сакагучи. Ода, достигнув двери, стучится, и мужчина внутри приглашает его войти. Он открывает дверь, пропуская Дазая вперед. Сакагучи поднимает взгляд от горы бумаг, которые просматривал на своем столе. Он одет более официально, чем Ода, но более небрежно, чем Дазай, – в простой коричневый костюм. Он откидывает с лица темные волосы, чтобы взглянуть на людей, вошедших в его кабинет, и они явно не те, кого он ожидал увидеть. Сакагучи слегка хмурится, поправляя очки: – Исполнитель Дазай, чем я могу вам помочь? – Ода сказал мне, что если у меня возникнут проблемы с деньгами, я должен обратиться к тебе, – беспечно отвечает Дазай, подходя, чтобы осмотреть полки, которые есть у Анго в кабинете. Те заполнены книгами, большинство из которых выглядят академическими и скучными. – Неужели? – интересуется Сакагучи, и Дазай видит, как он бросает на Оду неодобрительный взгляд, быстро возвращаясь к своему более вежливому выражению лица. – Что я могу для вас сделать? – Не будь таким, Анго, – Ода слегка смеется. Дазай улыбается Сакагучи с фальшивой нежностью. – Мы ведь с тобой не знакомы, я Осаму Дазай, – он протягивает Сакагучи руку для рукопожатия. – Да, я знаю о вас, – коротко бросает Сакагучи, хотя принимает руку Дазая и коротко и крепко пожимает ее. – Вы тот, кто в пятнадцать лет разбил унитаз стоимостью 10 000 долларов в самолете Port Mafia Records. – Он действительно стоил 10 000 долларов? – спрашивает Дазай скорее взволнованно, чем сожалеюще. Они с Чуей постоянно спорят о том, у кого из них больший счет за ущерб, и это, несомненно, выведет его вперед. Сакагучи тихо вздыхает: – Чем я могу вам помочь? Ода садится на один из стульев перед столом, пока Дазай рассказывает Сакагучи подробности. Сакагучи на удивление полезен, решая проблему Дазая всего за несколько минут. – Откуда вы двое знаете друг друга? – интересуется Дазай после того, как вопрос решен. Он ждал, что кто–нибудь из них расскажет, почему два человека из совершенно разных отделов кажутся такими близкими, но ему все еще неясно. – Мы знаем друг друга уже некоторое время, – говорит Сакагучи, не вдаваясь в подробности. – Мы друзья, – Ода качает головой в сторону другого мужчины. – Собутыльники. Мы идем в эту старую дыру в стене после долгого рабочего дня и заказываем пару порций виски, – Ода поворачивается и с улыбкой смотрит на Дазая. – Ты должен как–нибудь присоединиться к нам. – Ему семнадцать, – произносит Сакагучи явно неодобрительно. – Я твой начальник, – указывает Дазай, не уверенный, хочет ли он принять приглашение. Однако он пытается скрыть свое удивление. – Потому что Мори Огай принимает безумные деловые решения, которым может следовать только он, – себе под нос бормочет Сакагучи, явно не ожидая, что Дазай услышит его. Это заставляет того рассмеяться, вынуждая пересмотреть свое мнение о Сакагучи, как о человеке с палкой в заднице. – Конечно, я в деле, – Дазай ухмыляется. «Дыра в стене» – хорошее описание Люпина. Бар расположен в подвале и не имеет окон. Здесь тихо, и внутри не так много столиков. Они втроем сидят в баре, и они одни из немногих посетителей. Единственные другие люди в заведении – это пара за столиком в дальнем углу, и они разговаривают друг с другом слишком тихо, чтобы быть услышанными. Дазаю сразу нравится это место, оно достаточно странное, чтобы вызвать восторг у него. Бармен одет в малиновый жилет и не моргает глазом на его возраст, прежде чем налить ему стакан виски. Эта вылазка также помогает Дазаю не зацикливаться на том факте, что он вообще ничего не слышал от Чуи последние пару дней. Его телефон словно издевается над ним своим молчанием. Дазай никогда не был большим любителем выпить, но виски более терпимо, чем другие виды алкоголя, которые он пробовал. Дазай смотрит на двух своих собутыльников, замечая, что здесь они чувствуют себя гораздо более непринужденно, чем в офисе PMR. Ода сидит рядом с ним, а Сакагучи – по другую сторону от Оды. Бармен узнал их, как только они вошли, и уже достал пару бокалов, прежде чем они что–либо заказали. Хорошее мнение Дазая об этом месте начинает портиться, когда из динамиков доносятся первые аккорды «Лимонной бомбы». Музыка звучит не очень громко, но Дазай все равно хмурится. – Эй, не могли бы вы переключить это на что–нибудь другое? – спрашивает Ода у бармена, уловив недовольство Дазая. Бармен легко соглашается. – Так тебе не нравится новая группа твоего бывшего партнера? – интересуется Сакагучи, когда музыка переключается на что–то менее раздражающее. Слово «бывшего» заставляет Дазая сжать свой стакан немного крепче. – Это не имеет никакого отношения к тому, кто играет, меня просто не впечатляет музыка. – Мне вроде как нравится «Падающая камелия», – говорит Ода. – Возможно, это не так впечатляюще, но ее приятно слушать, если ты настроен на что–то громкое и яростное. Этот Тачихара жестко играет на барабанах. Дазай слушает его, сохраняя непроницаемое выражение лица. Всегда интересно узнать мнение сотрудника PMR, который непосредственно не занимается музыкой. Ранее они с Одой немного обсуждали то, какая музыка им нравится, и Дазай был впечатлен, когда Ода назвал Нацумэ Сосеки одним из своих любимых исполнителей. Однако в настоящее время он переосмысливает, обладает ли Ода хорошим вкусом. – Я думаю, в этом нет ничего особенного, – вмешивается Сакагучи, качая головой, что заставляет Дазая еще сильнее потеплеть к нему. – Они тратят впустую потенциал Накахары в этой группе. Дазай больше не может сохранять невозмутимое выражение лица после этого комментария, недовольный взгляд окрашивает его черты, вырываясь из–под контроля. Их «вражда» теперь достаточно хорошо известна, чтобы ему обычно не приходилось проходить через испытание в виде разговоров о Чуе с другими. – Извини, – говорит Ода Дазаю, бросая на Сакагучи неодобрительный взгляд. – Мы не хотели ставить тебя в неловкое положение. Мы знаем, что вы двое сейчас не ладите. Дазай собирается сказать какую–нибудь ложь, чтобы сгладить ситуацию, но Сакагучи усмехается, сбивая его с толку. – Пожалуйста, – он закатывает глаза. – Это чушь, созданная для увеличения продаж. Дазай и Накахара провели так много времени вместе еще до того, как начали работать вместе, что бухгалтерии пришлось объединить их отчеты о расходах, потому что стало слишком сложно разделить, кто на что потратил. – Интересная теория, – Дазай позволяет себе лишь небольшой намек на улыбку. Он пытается скрыть ее, делая глоток виски. Этот парень, Анго, гораздо более осведомлен, чем он предполагал. Дазай думает, что кто–то, кому доверяют настолько, чтобы работать с Мори напрямую, вероятно, обладает большим количеством информации, чем остальные сотрудники PMR. – Так вы не враждуете? – спрашивает Ода, поворачиваясь к Дазаю и с легкостью принимая новое откровение. – У меня нет времени, чтобы тратить его на вражду с Вешалкой для шляп, – говорит Дазай, делая свой голос легким и жизнерадостным. Ода воспринимает это как знак не продолжать в том же духе. Однако, к сожалению, он не оставляет тему Чуи полностью. – Я никогда не встречал его, но у Накахары хороший певучий голос. Должно быть, с ним легко петь. – Я встречался с ним, – Сакагучи снова хмурится. Кажется, это обычное выражение лица для него. – Мне было поручено поговорить с ним о его привычках тратить деньги, прежде чем он уехал в тур с Черными Ящерицами. Он назвал меня Очкариком и сказал, чтобы я отвалил. Дазай смеется, чуть не расплескивая свой напиток, потому что это звучит, как типичный Чуя, из–за чего боль от его отсутствия разгорается еще сильнее. Дазай на самом деле не думает, прежде чем выпалить: – Чуя мог бы перепеть меня. Ода и Сакагучи выглядят удивленными комментарием. – Пение – это единственное, в чем Чуя лучше меня, – быстро говорит Дазай, поднимая руку для выразительности. – И туалетный дартс, хотя он имеет несправедливое преимущество, поскольку у него дома есть игра и гораздо больше возможностей для практики. – Как ты думаешь, вы когда–нибудь снова будете работать вместе? – интересуется Ода, не понимая, что от этого вопроса у Дазая возникает желание разбить все бутылки за стойкой. Он больше не заинтересован в том, чтобы обсуждать Слизняка. – Интересное место, – говорит Дазай достаточно твердым тоном, чтобы передать это чувство. – Как вы его нашли? – Я прихожу сюда уже много лет, – Ода не обижается на то, что он сменил тему. – Задолго до того, как я начал работать на PMR. – Как ты попал в отдел доставки? – спрашивает Дазай, радуясь возможности поговорить о чем–нибудь другом. – Я думал, Эйс нанимает только сомнительных бывших заключенных и наркоманов, которые ему обязаны. – Я наркоман, – небрежно бросает Ода. Сакагучи хмурится еще сильнее, а Дазай чуть не выплевывает виски, глоток которого только что сделал. Ода немного смеется над выражением его лица. – Сейчас я чист, как и в течение многих лет. Но это действительно усложняет поиск работы . – Тебе стоит пить? – Дазай не в силах скрыть потрясение в своем голосе. Он очень мало знает о зависимости, но у него есть ощущение, что это одно из основных правил. – Нет, – кисло говорит Сакагучи. – Он не должен. Очевидно, они вели эту дискуссию раньше. – У меня никогда не было проблем со стаканом виски здесь или там, – Ода качает головой, но это скорее ласково, чем раздраженно. – Пока я держусь подальше от вечеринок и героина, я в порядке. Дазай не знает, что сказать. Чем больше он узнает об Оде, тем интереснее ему становится. Его отвлекает звук уведомления, и его пульс подскакивает, когда он пытается выглядеть спокойным, вытаскивая телефон из кармана. [23:34, Слизняк]: хироцу забрал мой телефон после того, как я случайно сломал туалет в автобусе Дазай ухмыляется, печатая быстрый ответ: "Ты не можешь сейчас пытаться увеличить свой счет, это обман". – Кто написал? – спрашивает Ода, пока он убирает телефон обратно. – Это просто работа, – беспечно отвечает Дазай. – Итак, Анго, как ты в конечном итоге оказался в PMR?