Я прокричал твое имя по радио

29 апреля, один год и три месяца с момента релиза «Порчи» Чуя очень старается не разочаровываться. У него был отличный день рождения. После прошлого года Хироцу не планировал никаких мероприятий на этот день. Группа в основном просто тусовалась, пила и слушала музыку. Несмотря на трудное начало, турне сгладило разногласия в их группе. Они все еще не во всем сходятся во мнениях (ну, в большинстве случаев), но все они могут согласиться с тем, как сильно они любят ощущение выброса адреналина, которое приходит с хорошим концертом. В начале турне они все вроде как занимались своими делами, Чуя на самом деле тусовался только с Тачихарой. Но постепенно, со временем, они начали зависать вместе, заканчивая каждое выступление выпивкой и обсуждением основных моментов и неудач. Чуя всегда будет думать, что Каджи сумасшедший, но ему пришлось смириться с ужасающим осознанием того, что тот ему действительно нравится. Они с Каджи разделяют одну и ту же бешеную энергию на сцене, легко подыгрывая друг другу. Гин и Тачихара все еще постоянно взаимно огрызаются, но теперь Чуя понимает, что это не значит, что они ненавидят друг друга. Гин все еще довольно тихая, но Тачихара, кажется, всегда знает, что она чувствует. Их ритм-секция стала более тесной и сплоченной, чем когда-либо. Так что у Чуи был хороший день со всеми, было здорово вообще не суетиться. Это все, о чем он мог бы мечтать в свой день рождения. Ему удалось довольно долго побеседовать с Коё и Артуром. Элиза действительно некоторое время общалась с ним по видеочату, затащив Мори к экрану, чтобы тот тоже поздравил его с днем рождения. Отсутствие одного человека не должно портить весь день. Но в то время как Чуя пытался быть терпеливым в течение всего дня, приближалась полночь, а он все еще ничего не слышал от Дазая. Он лежит в своем гостиничном номере один, наблюдая, как стрелки часов переваливают все дальше и дальше. Они много переписывались и иногда разговаривали по телефону сразу после отъезда Чуи. Однако со временем это начинает медленно сходить на нет. Чуя знает, что Дазай занят, плюс каким-то образом умудрился завести несколько друзей в PMR. Чуя не поверил ему, когда тот впервые сказал это. Ему более чем любопытно, с какими людьми Дазай будет дружить. И он счастлив, что Дазай не одинок и не несчастен. Он скорее испытывает облегчение, чем ревность (ладно, вроде как и то, и то). Чуя не знает, что делать. Ему никогда раньше не приходилось сталкиваться с тем, чтобы Дазай игнорировал его. Это делает его до абсурда неуравновешенным. Дазай был константой в его жизни еще до того, как он этого захотел. Чуя дал себе обещание, что на этот раз не позволит оставить себя позади, но он не может быть единственным, кто держится. Он не заинтересован в том, чтобы быть дураком, который удивляеся, что его бросили, но который при этом не заметил признаки. Его желудок сжимается, когда он видит, что официально наступило 30 апреля. Чуя даже не знает, что, черт возьми, он скажет Дазаю в следующий раз, когда заговорит с ним. Он хочет назвать его мудаком, но также не хочет, чтобы тот знал, как чертовски больно сделал ему. Чуя вспоминает свое наивное заявление в прошлом году: «В следующем году мы будем в Лос-Анджелесе. Мне все равно, кому я должен угрожать, чтобы это произошло». Он не только очень далеко от Лос-Анджелеса, но еще и одинок. Он чувствует себя пиздец как глупо. Стук в дверь заставляет его вздрогнуть. Чуя почти хочет проигнорировать это, но это может быть кто-то из его коллег по группе или Хироцу. Он идет к двери, пытаясь сделать вид, что у него не было небольшого срыва. Однако у двери ждет незнакомец. Это мужчина в униформе и с большим пакетом в руках. — Доставка для Чуи Накахары, — говорит он. — Извините за поздний час, у меня был короткий промежуток времени, — он делает странное ударение на слове «короткий». Чуя подавляет дикий смешок, испытывая такое облегчение, что мог бы обнять этого человека. Но он этого не делает, он просто быстро расписывается за посылку и закрывает за дверь. Чуя набирает номер Дазая еще до того, как открывает ее как следует, прижимая телефон ухом к плечу. — Чиби, — весело приветствует Дазай, поднимая трубку после первого гудка. — Сколько тебе пришлось заплатить службе доставки, чтобы они доставили посылку ровно в 00:01, ты, фрик? — интересуется Чуя со смесью нежности и раздражения в голосе. — Выбор времени не был проблемой, — отвечает Дазай. — На самом деле было гораздо труднее заставить его назвать тебя коротышкой. Он был очень обеспокоен тем, что обидит знаменитого певца Чую Накахару. — Ты хуже всех, — говорит Чуя, когда, наконец, открывает коробку. Он должен сдвинуть какой-то упаковочный материал, чтобы узнать, что находится внутри. Дазай, кажется, ждет, когда он откроет ее, прежде чем ответить. Чуя фыркает, когда видит, что внутри: — Ты купил мне коробку самого дешевого вина, которое только смог найти? — Это самое дешевое вино во всем США, — с гордостью соглашается Дазай. — Но это еще не все, что есть. У Чуи немного перехватывает дыхание, когда он достает единственную бутылку, которая не соответствует остальным. Это Petrus 1889 года выпуска, и он безумно дорогой. Чуя не может поверить, что Дазай спустил на него столько денег. Но потом он замечает, что пробка на бутылке выглядит так, словно ее подделали. — Ты, блять, открыл Петрюс? — спрашивает Чуя, поднося бутылку ближе к глазам, чтобы рассмотреть ее. — Ага, — легко говорит Дазай. — Ты должен проверить, что внутри. — Какого хрена с тобой не так? — Чуя вытаскивает пробку из бутылки, и до него доносится запах… соли. — Я подумал, что ты, возможно, скучаешь по своему океану, — тон Дазая теперь намного серьезнее. — Поэтому я решил послать тебе что-то, что будет напоминать о нем, но при этом останется под рукой. Чуя никогда полностью не объяснял Дазаю свою привязанность к океану, но он знает, что Дазай осознает, насколько это важно для него. Он показал ему песню, которую начал писать об этом. Подарок Дазая значит для Чуи больше, чем он может выразить словами. Это как кусочек дома, о чем Дазай тоже знает. Но даже более того, это физическое напоминание о том, к чему он обращается, когда больше всего борется с мыслями о том, человек ли он. — Ты невероятен, — говорит Чуя. Его голос звучит слегка скрипуче. Он знает, что Дазай воспримет это, как его версию благодарности. В ответ Дазай издает довольный жужжащий звук. Но Чуя должен знать. — Пожалуйста, скажи мне, что ты заказал Петрюс, который уже был пуст. — Конечно, нет, — радостно отвечает Дазай. — Я не скряга. Чиби заслуживает только самого лучшего. — Что ты сделал с вином? — спрашивает Чуя, даже если знает, что не стоит. — Вылил его, — как ни в чем не бывало говорит Дазай. — Я не очень люблю вино. — Ты хуже всех, — снова бросает Чуя, на этот раз смеясь. — С восемнадцатилетием, Чуя, — поздравляет Дазай мягким голосом, который он редко слышит от него. Конец мая, один год и четыре месяца с момента релиза «Порчи» Дазай действительно не хочет звонить, но откладывание не сделает вещи проще. Кроме того, он может пострадать от небольшого дискомфорта ради Чуи. Это было бы уже не в первый раз. Уже достаточно поздно, чтобы Чуя был один, Черные ящерицы сегодня не выступали. Дазай сидит в своем кабинете за столом. Он прокручивает список контактов вниз до Слизняка и нажимает кнопку вызова, пытаясь справиться с нервозностью, накатившей на него, когда телефон начинает звонить. Чуя не отвечает до последнего гудка, и Дазай почти разочарован, что он берет трубку. — Что случилось? — спрашивает Чуя слегка приглушенно. Совершенно очевидно, что он спал. — Просто проверяю, как там моя собака, — говорит Дазай легким и воздушным голосом. Чуя не впечатлен тем, что он тянет время: — Я вешаю трубку. — Тебе нужно, чтобы я приехал туда? — Дазай заставляет себя спросить, прежде чем Чуя сбросит звонок. Вопрос звучит немного сдавленно. Наступает пауза, прежде чем Чуя отвечает, его голос низкий и теперь очень бодрый. — Зачем мне нужно, чтобы ты приезжал? — Мы оба знаем, что будет на следующей неделе, Чуя, — напоминает Дазай. Он пытается произнести слова как можно мягче, стараясь не превращать это в нападение. От одной мысли о предстоящем у него немного болит в груди. Он все еще живо помнит панику, которую испытал в прошлом году, когда не смог найти Чую, а его воспоминания об их разговоре на пляже еще острее. Дазай готов на все, чтобы попытаться напомнить Чуе, что он человек, даже пойти против приказов Мори и положить конец всем своим собственным, тщательно продуманным планам. Он бы сел в самолет в мгновение ока, если бы Чуя попросил его об этом. — Я думаю, что лучше тебя знаю, что это такое и что я чувствую по этому поводу, — резко отвечает Чуя. Его гнев на самом деле не удивляет Дазая, хотя он и надеялся, что тот отреагирует по-другому. Гораздо сложнее сделать это по телефону. Чуя все еще улавливает в его голосе больше, чем кто-либо другой, но Дазай хотел бы видеть его, иметь возможность объясниться не только словами. Но Чуя уважает одну вещь — честность. Итак, Дазай честен, когда говорит: — Я просто хочу помочь. Чуя вздыхает, и Дазай может представить, как он по обыкновению в таком состоянии проводит рукой по волосам. — Мне не нужна помощь. — Не лги, — Дазай невольно раздражается. Это несправедливо, что он честен, а Чуя — нет. — Я не лгу, — тон Чуи становится холодным. — Мне не нужна помощь, и мне не нужен ты. Эти слова поражают Дазая, как удар под дых. Он не может сформулировать ответ. — Я имел в виду, что ты не нужен мне для этого, — говорит Чуя после паузы, его голос намного мягче. — И я не хотел срываться на тебя, я просто… — он замолкает. — Все в порядке, — бросает Дазай, и теперь он не уверен, ложь это или нет. Он судорожно сглатывает. — Я дам тебе вернуться ко сну. — Это благодаря тебе, — тихо произносит Чуя. — Я могу справиться с этим сам в этом году, потому что… Ты уже сказал все, что мне нужно было услышать. Телефон слегка дрожит в руке Дазая: — Ну, ты же знаешь, что говорят о силе повторения. — Я буду в порядке, — слова звучат, как обещание. Что ж, по крайней мере, один из них будет. — Ладно, — соглашается Дазай. — Тогда я тебя отпущу. — Нет, — быстро возражает Чуя, удивляя его. — Не надо. Я давно от тебя ничего не слышал. Это не звучит, как обвинение, но Дазаю в любом случае кажется, что чувство вины может поглотить его. В последнее время у него возникает ощущение, что ему едва хватает времени даже на то, чтобы как следует подумать. Он работает на последнем издыхании. Чуя был бы в ярости, если бы узнал, как мало Дазай ест и спит. Объем работы, которую ему поручили, просто продолжает увеличиваться. Каждый успех приводит к тому, что ему подсовывают новый проект. Мори продолжает накапливать их, все время улыбаясь. Он высоко оценивает работу Дазая на собраниях руководителей, после чего нагружает его еще большим количеством дел. Дазай не собирается доставлять ему удовольствие видеть, как он сгибается под давлением. Поэтому он берется за каждое новое задание с ответной улыбкой, заканчивая его с блеском. Он не проиграет эту игру, он скорее вырезал бы свои голосовые связки и никогда больше не пел. В дополнение к наставничеству над Акутагавой, теперь ему также поручили курировать Юмено Кюсаку. И по сравнению с Кью Акутагава выглядит стабильным и дружелюбным. Этот ребенок — настоящий психопат. Дазай должен сдерживаться, чтобы не выходить из себя из-за их жестоких выходок почти каждый раз, когда он их видит. Кью устойчиво развивается, в отличие от Акутагавы, которого Дазай все еще не может заставить выйти за свои пределы, что бы ни делал. Единственные приятные моменты в жизни Дазая — это когда он в «Люпине» с Анго и Одасаку. Для них троих стало обычным делом встречаться там после долгого рабочего дня. Иногда кажется, что они могут читать мысли Дазая, отправляя сообщение с предложением собраться, когда он уже готов кричать от разочарования из-за своего постоянного потока работы. Дазай знает, что допустил промах с Чуей, но он оправдывает это, убеждая самого себя, что его конечная цель все равно состоит в том, чтобы снова собрать Двойной Черный. Он также слишком измучен, чтобы придумать, что сказать Чуе, кроме «я скучаю по тебе» и «семьдесят три дня до твоего возвращения». Подтрунивание над Чуей инстинктивно, но Дазаю надоел бессмысленный обмен мнениями ни о чем. Он скучает по настоящим разговорам с Чуей. Ему действительно нравятся Анго и Одасаку, но они не знают его так, как знает Чуя. Им нравится Дазай, но они не могут мгновенно видеть сквозь все его маски, в отличие от Чуи. — Я был немного занят, — Дазаю собственные слова кажутся чрезмерно неадекватными для описания всего того, с чем он имеет дело. — Работа руководителя беспощадна. — Коё сказала, что ты взял другого музыканта, — говорит Чуя, тон которого трудно разобрать (это одна из причин, по которой Дазай не может наслаждаться этими телефонными звонками). — Юмено Кюсаку, — подтверждает он. — Или Кью, с чем они намереваются выступать. — На что они похожи? — интересуется Чуя. Дазай немного фыркает себе под нос. Он мог бы потратить целый день, перечисляя то, что было не так с Кью, и все равно бы не приблизился к описанию их всех. — Они сущее наказание, — вот на чем он останавливается. — Я имел в виду, какой у них голос? — спрашивает Чуя, снова нечитаемым тоном. — Какая музыка? Стук в дверь не дает Дазаю ответить. Безжалостная, вероятно, будет слишком мягким словом для описания. Дазай убирает телефон, чтобы крикнуть: «Можно». Он снова подносит телефон к уху, наблюдая, как входит один из сотрудников отдела маркетинга. — Я должен идти, — натянуто произносит Дазай. — О, — это всего одно слово, но оно жестоко повисает в воздухе. — Тогда ладно. Дазай не получает шанс исправить ситуацию, поскольку Чуя вешает трубку. Мгновение он смотрит на телефон, раздумывая, не перезвонить ли ему. Но человек, с тревогой топчущийся на пороге его кабинета, имеет приоритет. Он просто должен быть терпеливым. Как только Дазай со всем справится и им снова разрешат играть музыку вместе, все наладится. Тем не менее, враждебность в голосе Чуи продолжает эхом отдаваться в его голове еще долгое время. 18 июня, почти год и пять месяцев с момента релиза «Порчи» Это еще одна поздняя ночь в офисе в череде поздних ночей, из-за которых слово «поздно» начало терять всякий смысл. Дазай даже не думает о своем дне рождения. Он все равно никогда особо не заботился о том, чтобы праздновать его. Единственным, кто сделал этот день стоящим за последние пару лет, был Чуя, и отношения с ним сейчас явно находятся под угрозой. Дазай привык к постоянным вторжениям в свой кабинет, его прежние чувства покоя и одиночества в офисе остались далеким воспоминанием. Но даже он немного раздражен тем, что его прерывают так близко к полуночи. Дазай направляется к двери, стараясь придать своему хмурому лицу более нейтральное выражение. Однако он не готов к тому, что его ждет. Это мужчина в униформе службы доставки, который катит большую коробку на тележке, выглядя еще более недовольным своим присутствием здесь, чем Дазай. Курьер не поднимает на него глаз, когда он открывает дверь, вместо этого читая со своего планшета: — Посылка для… Обамы Дузи? Дазай на самом деле издает искренний смешок, вот насколько он устал и ошеломлен. — Это я, — соглашается он, жестом приглашая мужчину войти. Тот так и поступает, едва переходя порог, прежде чем спихнуть коробку со своей тележки, вероятно, с меньшей осторожностью, чем полагается. Он практически тычет документы в лицо Дазаю, чтобы заставить его подписать их. — Спасибо, — радостно благодарит Дазай, возвращая планшет обратно. Мужчина натянуто кивает в ответ и выходит, даже не удастаивая его последним взглядом. Дазай смотрит поверх высокой коробки, борясь с кучей разных эмоций. Это могло быть только от одного человека, но Дазай ничего от него не ожидал. Чуя не очень деликатно высказывал свое недовольство Дазаем в последние несколько недель. Он вообще почти не общался с ним, даже когда Дазай был тем, кто делал первый шаг. Из-за этого он мучился уже некоторое время, стараясь придумать, как загладить вину перед Чуей. Дазай хватает ножницы со своего стола, дабы выяснить, что находится внутри коробки. Его дыхание становится немного более поверхностным, когда он это делает. Это шкаф для виски, к тому же высококлассный. Внешняя отделка из темного дерева выполнена с большим мастерством. Внутри самый дешевый на вид виски, который Дазай когда-либо видел. Он даже не может вспомнить последний день, когда он искренне смеялся больше одного раза. Но это заставляет его разразиться слегка неконтролируемым смехом. Телефон оказывается у него в руке еще до того, как он принимает сознательное решение взять его, пальцы быстро набирают номер. Пока идут гудки, он более внимательно осматривает шкафчик. — Макрель, — говорит Чуя в качестве приветствия, значительно менее грубым голосом, чем в последний раз, когда Дазай разговаривал с ним. — Слизняк, — собственный голос Дазая наполнен теплотой, которую он не пытается скрыть. Его эмоции слишком сильны, чтобы их можно было скрыть, и какой смысл, если это все равно не обманет Чую? — Что случилось? — беззаботно интересуется Чуя. — Я открываю твой подарок на день рождения, — отвечает Дазай, замечая бутылку, которая не похожа на остальные. Он вытаскивает ее, чтобы рассмотреть. — Технически, это было доставлено до твоего дня рождения, — самодовольно произносит Чуя. Дазай не очень разбирается в виски, но бренд выглядит дорогим. Однако, зная Чую, он не удовлетворился бы повторением подарка Дазая, подаренным пару месяцев назад, он попытался бы превзойти его (что ему каким-то образом всегда удается). К тому же цвет того, что находится внутри бутылки, на самом деле не похож на виски. Дазай откручивает крышку, чтобы рассмотреть поближе, и тут же отшатывается от запаха. Что-то в этом кажется знакомым, в том смысле, что действительно невозможно забыть что-то настолько отвратительное. — Что ты положил в эту бутылку? — спрашивает Дазай, неуверенный, каким должен быть подарок. — Только не говори мне, что ты не помнишь, — Чуя легко насмехается. — Я привез его для тебя. Я вспомнил, как сильно тебе это понравилось, когда мы пили в Пекине. Я хотел, чтобы у тебя был только самый лучший алкоголь, чтобы отпраздновать твое восемнадцатилетие. Теперь Дазай узнает вонь того пойла, которое им подавали на день рождения Чуи практически целую жизнь назад. Вкус был таким противным, что Дазаю пришлось давиться, чтобы допить. Это больше, чем просто дурацкая бутылка пива. Это воспоминание и заявление о том, что Чуя все еще хранит все хорошие времена, которые у них были, несмотря на конфликт. Как бы Дазай ни ценил это, это меркнет по сравнению с тем простым фактом, что Чуя подарил ему что-то, что он не перестал заботиться, даже когда Дазай непреднамеренно дал ему на это причины. Дазай не знает, что бы он сделал, если бы это произошло, — мысль об этом невозможно представить. — Если ты хотел заставить меня задохнуться от запаха, ты достиг своей цели, — говорит Дазай с крошечной и искренней улыбкой на лице, благодарный за то, что никто не видит ее. — Эй, — начинает Чуя, и Дазай думает, что он собирается пожаловаться на то, что он не оценил его подарок, но, как всегда, Чую нельзя предсказать. — Только не говори мне, что ты настолько стар, что твое зрение начало ухудшаться. Это еще не все. Улыбка Дазая исчезает, когда он пытается понять, о чем говорит Чуя. Он замечает крошечную коробочку, спрятанную за другими бутылками. Он хватает ее и открывает, пребывая в еще большем шоке, обнаруживая зубную щетку. На ней есть кнопка с надписью «Воспроизведи меня», поэтому Дазай нажимает ее. «Сегодня пятница, и это была адская неделя», — поет голос Чуи из крошечного динамика. «Такое чувство, что я застрял в полосе проигрышей.» Дазаю приходится снова нажать на кнопку и выключить зубную щетку, чтобы глаза перестали слезиться. Чуя, очевидно, услышал музыку, если его смех, доносящийся из телефона, о чем-то говорит. «Тогда сделай это для меня, в качестве подарка на день рождения», — попросил Дазай, будучи наивным, теперь шестнадцатилетним подростком. Чуя пел для него в тот год, не подозревая о том, какой эффект произвел на Дазая даже тогда. Затем на следующий год он сделал это снова, усилив эффект тем, что выбрал песни, которые заставили Дазая почувствовать себя понятым и нервирующе счастливым. Если бы Дазай был честен с самим собой (что происходит очень редко), он бы признал, что пение Чуи — это то, что он бы попросил снова в качестве подарка в этом году, независимо от того, насколько невозможным это было бы. — Я подумал, что немного музыки может помочь тебе взбодрить твой бестолковый мозг, чтобы перестать загонять себя в могилу, как тупица, — легко произносит Чуя, в очередной раз не осознавая, как много это значит для Дазая. «Мне это нравится, — думает Дазай про себя, — я люблю тебя». Он слишком измучен, чтобы придумывать оправдания и танцевать вокруг этих простых и неизбежных фактов. Забавно, что каждый год он думает, что наконец-то победил Чую, подарив ему лучший подарок, но каждый раз в июне его резко ставят на место. — Спасибо, — благодарит Дазай, пытаясь выразить этим крошечным словом, как много для него значит все это. Кажется, Чуя понимает, судя по тому, как его голос становится более нежным и искренним, когда он говорит: — С днем рождения, Дазай. Июль, один год и пять с половиной месяцев с момента релиза «Порчи» — Одасаку, — скулит Дазай. — Скажи Анго, чтобы он прекратил издеваться надо мной. — Не потакать твоим детским выходкам — это не значит издеваться над тобой, — протестует Анго, по обыкновению нахмурившись. — Ведите себя хорошо, вы двое, — говорит Ода, будучи всегда миротворцем между ними. Он второй по доброте человек, которого Дазай когда-либо встречал, и это только потому, что первого почти невозможно превзойти. — Мне нужно идти, — говорит Анго, бросая взгляд на часы. Он берет свой стакан и допивает остатки. — Так скоро? — спрашивает Ода. Ему всегда больше нравится, когда они сидят все вместе. — У меня встреча с Мори утром, — складка на переносице Анго выражена сильнее, чем обычно. — Нехорошо было бы разочаровывать босса. — Тогда спокойной ночи, — Ода отсалютовывает Анго своим стаканом на прощание. — Плюнь Мори в глаз за меня, ладно? — весело просит Дазай. Анго просто качает головой, бормоча что-то себе под нос, когда выходит за дверь. Дазай делает мысленную пометку о том, чтобы проверить, что Мори заставляет Анго делать, когда ему предоставится такая возможность. Он слишком часто забывал следить за Мори, чрезмерно увлекаясь собственной работой. — Почему ты так ненавидишь Мори? — Ода смотрит на Дазая испытыюще. — Он что-то тебе сделал? — Ты встречался с этим человеком? — интересуется Дазай легкомысленным тоном, делая большой глоток виски. — Это кажется личным, — замечает Ода, стараясь, чтобы его голос звучал неконфронтационно. Он задает Дазаю личные вопросы всегда одинаково: искренне желая получить ответы, но не подталкивая его, если тот не хочет их давать. Дазаю нелегко доверять, но трудно не доверять такому человеку, как Одасаку. Он по-настоящему хороший человек, — редкий тип, который Дазай почти никогда не встречает. Из тех людей, которые в свободное от работы время воспитывают сирот и даже не упоминают об этом при других. Очевидно, что он делает это, потому что хочет, а не для какого-либо признания. — Это не имеет большого значения, — сказал Ода, когда Дазай узнал об этом примерно через месяц после начала их дружбы. Он тогда улыбнулся и покачал головой. — Я просто помогаю, чем могу. У меня есть место, и они хорошие ребята. Но Дазай знает, что все их родители были жертвами преступлений, связанных с наркотиками, и что Ода делает это также в качестве некоторой формы покаяния. Он пытается исправить ошибки своего прошлого. Дазай никогда никого так не уважал. Ода может быть скромным работником отдела доставки в более чем коррумпированной звукозаписывающей компании, но его преданность и упорство в том, чтобы быть честным человеком, сделали его лучшим, чем кто-либо другой в Port Mafia Records. Дазай размышляет над вопросами Оды, не уверенный в том, когда в последний раз кто-то сомневался в его ненависти к Мори. Большинство людей просто приняли это как факт. Он не может вспомнить, чтобы Чуя когда-либо спрашивал его об этом. — Он был моим менеджером, прежде чем стал генеральным директором Port Mafia Records, — наконец говорит Дазай пустым голосом, лишенным каких-либо эмоций. — Я сыграл важную роль в том, чтобы помочь ему достичь своей новой должности. — Сколько тебе было лет? — Ода выглядит оскорбленным из-за того, как с ним поступили, что приятно. — Четырнадцать, — Дазай пожимает плечами. — Я не знал, на что подписывался, когда соглашался стать одним из клиентов Мори. — Как четырнадцатилетний ребенок влияет на переход от одного генерального директора к другому? — спрашивает Ода со смесью растерянности и злости. — Мне на самом деле не нужно было ничего делать, — говорит Дазай, стараясь не хмуриться из-за неприятных воспоминаний. — Я был просто необходимым свидетелем. Выражение лица Оды мрачнеет: — Ходят слухи, что старому боссу пришлось уйти в отставку из-за нестабильного психического состояния. Дазай не может сдержать кривой улыбки, появляющейся на его лице. Теперь, когда прошло столько лет, он достаточно далек от этих событий, чтобы признать гениальность Мори, притворяющегося, что ведет переговоры о контракте на запись для Дазая, в то время как в действительности работает над документированием психических проблем предыдущего босса. Он до сих пор не совсем уверен, как Мори смог пробиться на вакантную должность после всплытия этого факта, но к тому времени он уже знал, что, вероятно, не стоит так пристально вдаваться во все это. Его мнение о Мори как о мерзком существе укрепилось. Дазай в четырнадцать лет не был на хорошем счету, и ему не очень нравился Мори, когда он позволил ему стать его менеджером. Но у него сложилось ложное впечатление, что Мори был серьезен, когда сказал, что собирается подписать контракт с лейблом Дазая. Он с некоторым нетерпением ждал этой возможности. Когда Дазай обнаружил, что его обманули, он резко изменил свое мнение о желании записывать музыку. Он не собирался позволять Мори использовать его, как пешку. Но он также не был заинтересован в том, чтобы вернуться к жизни со своими родителями. Так Дазай стал своего рода учеником Мори, быстро постигая все тонкости музыкального бизнеса. Это занимало его некоторое время, пока крошечный рыжий с необыкновенным голосом не заставил его передумать. — Мори никогда не делал ничего мне лично, — тянет Дазай, потому что ранить чувства подростка на самом деле не имеет никакого веса по сравнению со всеми гадостями, что Мори уже совершил. — Он просто гнилой, он всегда каким-то образом находит способ отравить все, к чему прикасается. — Тогда почему ты работаешь на него? — Ода в замешательстве щурит глаза. — А вот это уже интересно, — Дазай слегка ухмыляется. — Я не жалею, что выбрал работу в PMR, если это то, о чем ты думаешь, — столько же, сколько отняла, PMR дала ему в ответ. В частности, двух рыжеволосых парней. — Есть и другие звукозаписывающие компании, — говорит Ода, все еще немного недовольный. — Ты мог бы работать на одну из них. Дазай просто улыбается и допивает свой стакан виски. — Я никуда не собираюсь уходить. И ты тоже работаешь на них, — указывает он. — У меня ограниченные возможности, — Ода хмурится. Это не типичное выражение на его лице. — Давай выпьем еще по одной, — предлагает Дазай, пытаясь поднять настроение. Он показывает бармену два пальца, и тот подходит, чтобы налить им еще. Дазай торжественно протягивает свой бокал, и бармен слегка улыбается, привыкший к его выходкам. Но забава Дазая немного портится, когда часть жидкости выплескивается из стакана и мочит его бинты. — Отвратительно, — говорит он с надутыми губами, пытаясь вытереть их рукавом своего пиджака, насколько это возможно. — Почему ты носишь бинты? Глаза Дазая расширяются от вопроса, он поднимает взгляд и видит, что Ода смотрит на него с серьезным выражением лица, хоть и не агрессивным. Вопрос не должен быть таким уж неожиданным. В отличие от того, в котором его спрашивали, почему он ненавидит Мори, его постоянно спрашивали о бинтах. Пресса спрашивала снова и снова во время турне Двойного Черного, но у Дазая всегда был веселый способ отвлечь их, или Чуя решительно вмешивался, чтобы заставить их отступить. Дазаю никогда не нравилось отвечать на этот вопрос. Но прямо сейчас, когда человек, который был для Дазая всего лишь верным другом в последние ужасные несколько месяцев, он ловит себя на том, что обдумывает это. Это даже не такая уж особенная история. Он просто пытался покончить с собой, когда ему было десять лет, и у него не было богатого воображения, поэтому он попытался сделать это, изрезав свои руки горизонтальными линиями от запястий до середины между локтями и плечами. Вместо этого, все, что он получил, это сильную боль и кучу рваных шрамов (он не очень хорошо справлялся со своими порезами). Дазай очнулся в больнице с бинтами, обмотанными вокруг порезов, и очень разочарованными лицами своих родителей. Они никогда не были особенно заботливыми, но даже им пришлось вмешаться, когда их ребенок попытался покончить с собой. Дазая отправили к лучшему психиатру, которого могли позволить их деньги, и в конце концов он пришел к выводу, что на самом деле не хотел умирать. Он просто хотел найти что-то, что может помочь ему заполнить пустоту, которую он чувствовал. Музыка оказалась самым эффективным способом сделать это. Дазай почти инстинктивно увлекся музыкой, с легкостью превращая аккорды на странице в звук. Его родители ухватились за эту идею, усердно запихивая его на уроки музыки. После того, как у Дазая больше не было желания покончить с собой, они сочли свою роль в этом деле законченной и вернулись к тому, чтобы держаться на расстоянии. Хотя они больше не требовали, чтобы Дазай ходил с ними на светские мероприятия, — очевидно, что наличие ребенка, ранее склонного к самоубийству, было большой социальной ошибкой. Дазай носил бинты, пока его руки заживали. Потом, когда пришло время снимать их, он не мог выносить взглядов, которые бросали на него люди, когда видели его шрамы. Дазай ничего так не ненавидит в этом мире, как жалость. Поэтому он просто надел их обратно, несмотря на то, что в них больше не было медицинской необходимости. Его десятилетнему «я» также не нравилось, как люди (правильно) предполагали, что он прикрывает шрамы на руках, поэтому он начал обматывать все свое тело, чтобы избавиться от них. Его родители не останавливали его, они были просто счастливы, что он не сделал что-то похуже. Со временем это просто вошло у него в привычку — обматывать себя бинтами. Он довольно далек от той апатии, которую испытывал по отношению к жизни в десять лет, что физические свидетельства тех моментов его жизни выставляются на всеобщее обозрение. Его не волнует, что люди считают его странным из-за того, что он их носит, он предпочел бы это, чем людей, смотрящих на него с жалостью. К тому же они помогают ему согреться. Он всегда был немного мерзляком по сравнению с большинством людей. Однако он не может заставить себя сказать об этом Оде. Не потому, что он недостаточно ему доверяет, его сдерживает Чуя. Ему кажется неправильным рассказывать об этом кому-то другому до того, как у него появится возможность рассказать ему. Дазай сказал бы ему, если бы он когда-нибудь спросил, еще до того, как он уехал в турне, но Чуя никогда не давил на Дазая. Это настолько же мило, насколько и расстраивает. Дазай никогда не знает, как быть тем, кто сам поднимет этот вопрос. Со дня своего рождения он меньше беспокоился о том, как редко они с Чуей разговаривают. Дазай знает, что Чуя не откажется от него. Это было слабым утешением от того, что почти все остальное в его жизни сейчас ужасно. Дазай, конечно, не может сказать Чуе что-то вроде этого по телефону. Итак, он на том же этапе, на котором был с февраля, отсчитывая дни до возвращения Чуи в Лос-Анджелес. Ода говорит до того, как он придумает способ, чтобы произнести все это: — Не бери в голову. Давай я подам тебе салфетку. — Спасибо, Одасаку, — благодарит Дазай, принимая дешевые барные салфетки с широкой ухмылкой. Август, один год, шесть месяцев и одна неделя с момента релиза «Порчи» Чем дольше Чуя сидит в ожидании в квартире Дазая, тем больше он волнуется. Чуя искренне наслаждался гастролями с Черными Ящерицами. Он любит быть на сцене, независимо от контекста. Музыка всегда поднимает ему настроение, и в итоге он очень сблизился с группой. Он не жалеет, что ему поручили играть с ними. Это помогло ему вырасти как музыканту, даже если это был не его выбор. Но за последние пару месяцев постоянно растущее расстояние между ним и Дазаем начало уменьшать его удовлетворенность туром. Чуя знает, что он ужасно занят. Коё говорила об этом, когда он сделал краткий комментарий о том, что Дазай едва разговаривает с ним. Она казалась обеспокоенной из-за него, сказав, что он всегда выглядят так, словно находится в центре опасного плана, балансируя на острие ножа. Дазай всегда был хитрым и строил кучу планов, но Чуя никогда не был настолько в неведении относительно того, что это за планы. Он не понимает, почему Дазай толкает себя на грань, что является его целью. Он знает, что его не очень волнуют карьеры Юмено Кюсаку и Рюноске Акутагавы. Дазай никогда не был амбициозным. Он не стал бы делать все это ради продвижения своей карьеры. Его не волнует PMR как компания, его всегда интересовало только то, что она позволяет ему заниматься музыкой. Чуя сильно заботится и уважает своих коллег в Черных Ящерицах. Но, честно говоря, он выполнил свою часть работы и готов снова вернуться к созданию музыки со смыслом. И для этого ему нужен Дазай. Чуя не заинтересован в написании музыки без него. Он пытался сделать это в прошлом году, и это было совсем не то же самое. Чуя совершенно убежден, что если они с Дазаем будут работать вместе, они смогут уговорить Мори разрешить им выпустить еще один альбом. Мори не безрассуден. Учитывая гениальность Дазая и благосклонность босса к Чуе, это не должно быть невозможно. Даже если это не удастся сразу, по крайней мере, Чуя не застрянет в раздумьях или не попадет в другую группу, которая, как бы весело это ни было, также ограничивала его. После того, как Черные Ящерицы закончили свой последний концерт, Чуя был слишком взволнован, чтобы ждать дальше. Он вылетел в Лос-Анджелес первым попавшимся самолетом и отключил телефон, чтобы его за это не отругали. Во всех своих грандиозных планах он ожидал, что Дазай будет дома, когда он появится. Чуя распахнул дверь в его квартиру ключом, который все еще хранился у него, и его встретила темнота. Его настроение испортилось, но он старался не слишком расстраиваться. Он точно не предупреждал Дазая, что придет. Но прошло уже пару часов, а Дазая все еще нигде не видно. Чуя лежит на диване в гостиной, и она настолько минималистична, что Чуе приходится придумывать, чем бы себя занять. Он начинает задумываться, не пойти ли ему в офис, чтобы попытаться разыскать Дазая. Или он мог бы снова включить свой телефон и рискнуть нарваться на Хироцу. Голоса за пределами квартиры удерживают его от выбора любого из вариантов. Грудь Чуи слегка сжимается, когда он узнает в одном из них Дазая. Он садится, на его лице уже играет улыбка. — Тебе нужно немного поспать, — произносит глубокий голос, которого Чуя раньше не слышал. — И выпей немного воды. — Я в порядке, Одасаку, — Чуя слышит нежность в голосе Дазая. — На самом деле, ты такой беспокойный. Тебе не нужно было провожать меня домой. — Ты спотыкался, когда мы выходили из бара, — возражает другой мужчина. Он не звучит раздраженным из-за того, что помогает Дазаю, во всяком случае, он кажется удивленным. — Я всегда был неуклюжим, — говорит Дазай легкомысленным тоном, раздражающе знакомым. — Спокойной ночи, Дазай, — голоса теперь звучат прямо за дверью, громче, чем раньше. — Спокойной ночи, Одасаку! — кричит Дазай. Чуя слышит, как его ключи поворачиваются в замке. Дверь распахивается с обычной небрежностью Дазая, с силой ударяясь о стену. Чуя по какой-то причине встает. Его руки крепко сжаты по бокам. Все его планы относительно того, что он собирался сказать, ускользают, слишком поглощенные разговором, свидетелем которого он только что стал. Это меняет восприятие ситуации Чуей, его предвкушение превращается во что-то более мрачное. В дверях появляется Дазай, одетый в свой обычный костюм. Его волосы немного длиннее, чем раньше, челка свисает на лицо. Он явно тоже немного вырос, теперь слегка возвышаясь над Чуей. Его темные глаза немного менее сосредоточены, чем Чуя привык их видеть. Даже со всеми негативными мыслями и неуверенностью, проносящимися в голове Чуи, вид Дазая все еще заставляет его пульс учащаться. Дазаю требуется доля секунды, чтобы заметить его, затем его лицо расплывается в широкой улыбке. — Ты здесь, — говорит Дазай, слегка задыхаясь. — Я улетел ранним рейсом, — глухо отвечает Чуя, отмечая раскрасневшиеся щеки и ленивую позу Дазая. — Ты пьян. — Ты здесь, — повторяет Дазай, не двигаясь со своего места в дверном проеме. Чуя и раньше много раз злился на Дазая, но это не совсем гнев. У него сложилось впечатление, что Дазай изолировал себя от всех, включая и его. Но это явно был не тот гребаный случай. Во всех их спорах, даже когда им было по пятнадцать и они искренне терпеть друг друга не могли, действия Дазая никогда не причиняли вреда Чуе. Они раздражали, но никогда не ранили. Но тот факт, что Чуя — единственный, кого Дазай отсекает, ощущается так, словно Дазай просто взял и ударил его ножом в спину. Это почти как предательство. Но, возможно, хуже всего то, насколько открыто и искренне он звучал с человеком, которым, должно быть, был Ода Сакуноске. Больно, что Дазай знает парня всего пару месяцев и ему уже так легко с ним. Чуе потребовались годы, чтобы увидеть Дазая таким. Он никогда не возражал против того, что он не значит для Дазая столько, сколько Дазай для него, но он думал, что он, по крайней мере, что-то значил. — Ложись спать, Макрель, — Чуя старается звучать нормально. Он протискивается мимо Дазая, чтобы покинуть квартиру, ругая себя за то, что был таким глупым и вернулся домой раньше из-за этого. Затем руки Дазая обхватывают его сзади, не давая никуда уйти. Он опускает подбородок Чуе на плечо: — Как я должен спать без Чуи? Эмоции и искренность этого единственного вопроса заставляют Чую остановиться. Ему все еще больно, но он не может отрицать, что Дазай хоть что-то к нему чувствует. Он не собирается оставлять такое поведение без ответа, но ему нужен трезвый Дазай, чтобы иметь возможность по-настоящему поговорить с ним. Чуе также трудно злиться, когда Дазай вот так обнимает его, — человек, которого он хотел иметь рядом каждый день в течение последних шести месяцев. Чуя так сильно скучал по нему. Он бы никогда больше не запел, если бы это означало, что ему никогда не придется проходить через это снова. Разлука не притупила ни одного из его чувств, если вообще не усилила. Вот почему молчание Дазая так выбило его из колеи. Эмоции Чуи настолько изменчивы прямо сейчас, потому что он боялся его потерять. Он делает глубокий вдох, откидываясь в объятия Дазая. — Идиот, — тихо произносит Чуя. — Ты уже несколько месяцев спишь без меня. — Ты здесь, — снова говорит Дазай, хотя это звучит немного приглушенно, поскольку он в основном произносит слова в плечо Чуи. Затем он поднимает голову, и в его голосе звучит легкое замешательство. — Ты стал ниже ростом? — Нет, мудак, ты стал выше, — Чуя невольно смеется. — Хорошо, я останусь здесь. Радостный звук, который издает Дазай, помогает еще больше растопить сомнения Чуи. Хотя Чуя должен остановить его от того, чтобы он вот так висел на нем, — они все еще стоят на пороге с широко открытой дверью. Дазай ворчит, когда Чуя отталкивает его, но полностью входит внутрь, прислоняясь к стене. Чуя закрывает дверь и запирает ее. Он отводит взгляд и обнаруживает Дазая, смотрещего на него настолько несчастно, что это заставляет Чую нервничать. — У меня нет чая, — сообщает тот жалобно-печальным голосом. Чуя фыркает, потирая глаза рукой. Он никогда раньше не имел дела с пьяным Дазаем. Это было не то, что он ожидал от сегодняшнего вечера. — Все в порядке, — успокаивает его Чуя, колеблясь где-то между удивлением и раздражение. — Я не хочу чай. Я бы лучше пошел спать. Я устал. — Хорошо, — соглашается Дазай, хотя его голос все еще звучит недовольно. Он ведет их по квартире, и теперь он, по крайней мере, достаточно протрезвел, чтобы идти уверенно. Чуя следует позади, его разум слишком напряжен, чтобы вдумываться во что-то слишком тщательно. Он отыграл концерт, а затем сразу сел на самолет, прежде чем попасть сюда. Он попытается разобраться в этой неразберихе утром. Дазай оставляет свет в спальне выключенным, когда они заходят туда, с легкостью передвигаясь в темноте. Не то чтобы ему было обо что споткнуться, — квартира безупречно чистая, и в ней почти ничего нет. Чуя садится на кровать, вытаскивая свой телефон. С этим он тоже разберется утром. Он убирает его на прикроватную тумбочку, пока Дазай быстро переодевается из своего костюма в спортивные штаны на заднем плане. Чуя встает, когда Дазай подходит к кровати. Они оба ложатся, и Дазай мгновенно перемещается, чтобы скользнуть рядом с Чуей, его рука крепко обнимает его за талию. — Мне нужно, черт возьми, дышать, — шепчет Чуя, немного поворачиваясь, чтобы им было удобнее прижиматься друг к другу. Дазай хмыкает и немного ослабляет хватку, но все равно держится довольно надежно. Чуя лежит и пытается отпустить все напряжение, что он хранит. Дыхание Дазая быстро углубляется, — он легко засыпает. Чуе требуется гораздо больше времени, прежде чем он сможет успокоиться настолько, чтобы тоже заснуть. Дазай просыпается и видит Чую в своей постели, который спит, обхватив одной рукой подушку, а другой закрыв лицо. У него перехватывает дыхание. На секунду ему кажется, что он все еще спит. Но даже его воображения недостаточно, чтобы вызвать эту сцену в его мыслях. Не говоря уже о том, что у него во рту такой сильный привкус виски, который невозможно воссоздать во сне. Полгода сказались на Чуе невероятно хорошо. Он такой же невысокий, как всегда, но его лицо повзрослело, плечи раздались вширь. Требуется много усилий, чтобы посмотреть на него и не лечь обратно, притянув его к себе. Но Дазай планировал, что Чуя прибудет сегодня днем, и распределил свое утро так, чтобы к тому времени освободиться. Немного иронично, что тот факт, что он выпил так много прошлой ночью, был вызван тем, что его разум не затыкался о том, как сильно он ожидал сегодняшнего дня. Дазай раздражен и впечатлен своим бывшим нетрезвым «я». Он предпочел бы иметь ясный разум, когда снова увидит Чую в первый раз за полгода, но он сомневается, что у него хватило бы смелости, будучи трезвым, потребовать, чтобы тот остался здесь. Встреча с Чуей — это как взрыв мотивации после того, как он начал выдыхаться. Это напоминание обо всем, над чем он работает. Дазай всегда знал, что оно того стоило, но вещественное доказательство облегчает напряжение, которое росло в его сердце. Он садится в постели, немного потягиваясь, и быстро хватает с прикроватной тумбочки зубную щетку, которая лежит на ней, засовывая ее в ящик. Он молится о том, чтобы Чуя не заметил ее в темноте прошлой ночью. Подобное откровение, вероятно, пересекло бы какую-то невысказанную черту. Дазай берет свой телефон, уже забитый электронными письмами и уведомлениями в такую рань. Хотя Одасаку тоже написал ему СМС, проверяя, как он. Дазай посылает ему сообщение, давая понять, что с ним все в порядке. Мужчина относится к нему, как к одному из тех детей, которым он иногда помогает. Дазай встает с кровати, стараясь не разбудить Чую. Он все еще немного не верит, что Чуя приехал прямо сюда после своего последнего концерта и приехал ради того, чтобы увидеть его. Дазаю придется придумать способ показать Чуе, как сильно он это ценит. Он идет в ванную и принимает душ, переодеваясь в чистый костюм. Вернувшись в свою спальню, Дазай видит, что Чуя сидит на кровати, глядя в окно на горизонт Лос-Анджелеса с легкой улыбкой на лице. (Это невероятно опасное зрелище. Дазай хочет, чтобы это было то, что он видит регулярно, пугающе много.) Улыбка Чуи исчезает, когда он поворачивается, чтобы посмотреть на него. Выражение его лица более беспокойное, чем Дазай мог бы ожидать от того, кто только что проснулся. — Куда ты идешь? — спрашивает Чуя. Его голос хриплый, и не только из-за сна. — Работа, — сообщает Дазай, поднимая бровь, — огорчение Чуи его немного озадачивает. Дазай буквально даже не сказал ему ни слова этим утром, чтобы он мог бы расстроиться. — Нам есть что обсудить, Макрель, — Чуя скрещивает руки на груди. — Мы можем обсудить это позже? — интересуется Дазай, подходя к прикроватному столику, чтобы взять телефон. — Что такого важного на работе, что ты не можешь уделить мне чертову минуту? — теперь Чуя звучит еще злее. Дазай вздыхает, — у него есть миллион дел, которые он должен сделать этим утром. Он не выделил времени на то, чтобы устроить ссору с Чуей, на которую намекает вся эта демонстрация. — Разве ты не можешь быть хорошей маленькой собачкой и подождать, пока твой хозяин вернется домой? — слегка огрызается Дазай. Он с нетерпением ждал возвращения Чуи домой, как одержимый, а тот не мог подождать и дня, прежде чем затеять с ним драку. Однако Чуя не огрызается в ответ, как Дазай того ожидает. Он просто долго смотрит на него, выражение его лица трудно прочесть. Это раздражает Дазая еще больше. — Я должен идти, — говорит он, стараясь заставить свой голос звучать пусто, дабы не начать кричать на Чую. Дазай ни на кого не кричал за те шесть месяцев, что его не было. Во всей своей тоске он забыл, что Чуя также единственный, кто способен вот так вытащить напоказ его уродливую сторону. — Я думаю, твои приоритеты ясны, — произносит Чуя голосом, которого Дазай никогда раньше от него не слышал. Выражение его лица тоже незнакомое, — глаза сверлят Дазая, рот плотно сжат. Дазай снова вздыхает: — Слушай, увидимся позже, Слизняк. Тогда мы сможем поговорить. Чуя не отвечает, и Дазай выходит из комнаты, пытаясь не хмуриться. Октябрь, один год и восемь с половиной месяцев с момента релиза «Порчи» Дазаю плевать, когда он получает новости. Он мимоходом слышит об этом на работе, что глава отдела PMR по Юго-Восточной Азии попал в ужасную автомобильную аварию и не выжил. Это тот тип офисных сплетен, на которые не стоит обращать внимания. Он никогда не встречал Артура Рембо и не работал с ним. Дазай думает, что это, вероятно, не очень хорошо для PMR, но на этом все. Он слишком занят, внося последние штрихи в предполагаемый сольный альбом Акутагавы. После почти года кропотливой работы это, наконец, приносит свои плоды. Все те часы, которые Дазай слушал, как другой парень играет гаммы и вырезает всю дискографию PMR, наконец-то окупаются. Чем скорее он сможет начать, тем лучше. Дазай более нетерпелив, чем когда-либо, желая вернуть все, что было раньше. Несмотря на то, что Чуя вернулся в Лос-Анджелес, Дазай все еще почти не видит его. Это раздражает. Чуя где-то рядом. Время от времени он ловит его выходящим из кабинета Коё. Он и Черные Ящерицы не спешат начинать писать свой следующий альбом, но Чуя проводит с ними много времени, просто тусуясь. Чуя также снова проводит уроки игры на фортепиано для Элис. Это именно то, чем занимался Чуя перед отъездом в турне. Но ощущается это как-то по-другому. Дазай не может понять, в чем дело. Он думал, что это могло быть как-то связано с их ссорой, которую он прервал еще в августе, когда Чуя впервые вернулся. Позже он попытался рассказать об этом Чуе, но тот заткнул его, сказав, что это не важно. И когда Дазай продолжил настаивать, Чуя просто разозлился. Поэтому он отступил. Кажется, теперь в их разговорах есть какой-то скрытый смысл, которого Дазай не понимает. Чуя все еще оскорбляет его и ведет себя так, как будто ничего не изменилось в те короткие моменты, когда они разговаривают, но как будто между ними существует невидимый барьер. Дазай хочет разрушить этот барьер, поэтому он немного зациклился на том, чтобы сделать предложение мира идеальным. Он находится в офисе ближе к ночи, когда ему звонит Тачихара, и это странно. Дазай не думает, что Тачихара когда-либо звонил ему раньше. Он думал, что неосознанно нажил себе врага на всю жизнь из-за безобидной шутки, когда ему было шестнадцать. Дазай не отвечает, даже если он слегка заинтригован. Он близок к тому, чтобы закончить предложение. Дазай все-таки отвечает, когда Тачихара звонит ему в третий раз. — Что? — интересуется Дазай вместо приветствия с явным неудовольствием. — Мне нужна твоя помощь. Я не знаю, что делать, — расстроенно говорит Тачихара. Дазай собирается послать его, когда Тачихара добавляет: — Это по поводу Чуи. — Где ты? — немедленно спрашивает Дазай смертельно серьезным тоном. Он спешит к месту, указанному ему Тачихарой, и входит в бар с большим беспокойством. Он сразу понял, почему голос Тачихары звучал так взволнованно. Чуя стоит на одном из столов с бутылкой вина в руке, из которой он пьет прямо сейчас. Его волосы дико растрепаны, и он одет в расстегнутую рубашку с закатанными рукавами. Остальная часть его костюма брошена на пол вместе с ботинками. Рука, в которой нет вина, прижимает шляпу Чуи к груди. — Это, — громко выкрикивает Чуя, более пьяный, чем Дазай когда-либо его видел, — за Артура, блять, Рембо. Одного из величайших людей, которых я когда-либо встречал, — он поднимает бутылку вина, прежде чем сделать большой глоток. — Машина забрала его жизнь, в то время, как она отказалась сделать то же самое со мной. Потому что мир — это гребаный кошмар, который отказывается убивать тех, кто действительно этого заслуживает. На этих словах Дазай бросается вперед из своего застывшего положения, в котором он и не заметил, как оказался. Он с благодарностью отмечает, что они единственные люди в баре, что, как он подозревает, связано с вмешательством Тачихары. Дазай игнорирует его попытки заговорить с ним в пользу приближения к Чуе. Чуя не замечает его, пока он не оказывается прямо перед ним. — Осаму, — приветствует Чуя, счастливый голос не соответствует мертвому взгляду в его глазах. — Ты пришел выпить с нами? Мич, принеси нам еще бутылку! — Чуя, — резко говорит Дазай. Он в ярости из-за того, что тот так использует его имя, но его беспокойство перевешивает это. — Перестань выставлять себя дураком и спускайся оттуда. — Что ты собираешься делать, если я этого не сделаю? — Чуя наклоняется, на этот раз над Дазаем. Он улыбается во все свои зубы. Кажется, что он полон неистовой энергии, готовой вырваться наружу. Дазай выхватывает бутылку у него из рук и пихает ее в Тачихару, у которого, по крайней мере, хватает ума удержать ее. Чуя издает крик, который становится громче, когда Дазай дергает его за ногу, так что он падает со стола вперед. Дазай останавливает его от падения на пол, обнимая рукой за талию, чтобы поддержать. Чуя изо всех сил пытается выбраться из захвата, но Дазай не сдвигается с места. Он переводит взгляд на Тачихару. — Оплати счет, — приказывает он. — Собери его одежду и обувь. Я держу его, — Дазай не потрудился посмотреть, согласен ли Тачихара или нет, прежде чем начать вытаскивать Чую из бара. Прогулка до общежития Чуи — это непрекращающаяся борьба, когда Чуя дерется и оскорбляет его всю дорогу. Дазай едва сдерживает свой гнев, терпя мелкие насмешки и попытки Чуи пнуть его в голень. В первый раз его тошнит прямо перед зданием общежития, и после этого он, наконец, начинает меньше протестовать. Дазай опускает Чую на пол на кухне, как только они заходят внутрь, и идет в спальню, чтобы принести ему новую одежду. Он сожалеет о своем выборе, когда возвращается и видит, как Чуя пытается открыть еще одну бутылку вина. Дазай пытается забрать ее у него, и они борются мгновение, прежде чем Чую снова начинает рвать на них обоих, что, возможно, является самым отвратительным моментом в жизни Дазая. Становится еще хуже, когда в шоке Дазай роняет вино, бутылка разбивается и выливается на пол и их ноги. Он пытается убрать бардак на полу, а Чуя наклоняется над раковиной. Кажется, он успокаивается, когда опорожняет желудок в третий раз, кашляет и вытирает рот рукавом. На этот раз Чуя не сопротивляется, когда Дазай опускает его на пол. Он молчит, пока Дазай тянет к нему стакан воды. Он тупо смотрит на него, вместо того чтобы пить. Дазай идет к раковине, чтобы набрать воды и смыть блевотину. Запах сводит его с ума, но от него будет трудно избавиться, учитывая, что теперь они оба покрыты рвотой. Чуя все еще смотрит на свою воду, когда Дазай садится напротив него, тихо вздыхая. Теперь, когда он справился с основными задачами, тревога улеглась. Он понятия не имеет, почему эта смерть так взбесила Чую. Дазай изо всех сил пытается сдержать собственную панику, зная, что это не поможет Чуе прямо сейчас. Затем происходит нечто более тревожное, чем вся эта рвота, Чуя начинает плакать. Он не издает ни звука, но его тело дрожит, когда слезы текут по его лицу. Вода в стакане, который он все еще держит, плещется туда-сюда вместе с ним. Дазай никогда не видел, чтобы Чуя плакал. Ни разу. Ни об Овцах, ни после любого из его кошмаров, ни о его прошлом, ни в десятилетнюю годовщину аварии, никогда. Дазай видел, как он кричал и кричал о том, как ему больно, он видел, как он часами молчал в своем страдании, но его глаза никогда так сильно не слезились. Дазай чувствует, что это ему сейчас будет плохо. Он чувствует себя беспомощным, не готовым к тому, что делать. Он не может придумать, что сказать. — Это так чертовски глупо, — говорит Чуя дрожащим голосом, и это звучит так неправильно для него. Чуя всегда был тверд как сталь, никогда не колебался. — Я встречался с ним лишь однажды. Я даже не… — Чуя прерывается, чтобы громко всхлипнуть. — Почему это всегда происходит, черт возьми? Дазай предпочел бы, чтобы Чую стошнило на него миллион раз. Он делает медленный вдох, переключаясь на то, чтобы сосредоточиться на том, что у него есть возможность изменить. Он осторожно забирает стакан с водой из рук Чуи и отставляет его в сторону. Встает и хватает Чую за руку, чтобы поднять его на ноги. — Давай приведем тебя в порядок, — другой рукой Дазай убирает грязные рыжие волосы с лица Чуи. Тот кивает, снова беззвучно плача. Он немного спотыкается по дороге в ванную, но Дазай удерживает его в вертикальном положении, держа за руку. Это так крепко, что, наверное, больно, но Чуя сжимает в ответ так же сильно. Дазай включает кран, звук льющейся воды оглушает в маленькой комнате. Чуя снимает свою рубашку. Он использует ее как полотенце, чтобы вытереть остатки слюны и желчи. Затем он выбрасывает ее в мусорное ведро в ванной и снимает штаны, оставаясь в нижнем белье, забираясь в ванну и садясь, скрестив ноги, лицом к Дазаю. Дазай на мгновение задумывается, затем сбрасывает с себя одежду и бинты и тоже залезает в ванну в нижнем белье. Его кожу немного покалывает от того, как быстро он снимает бинты, — обычно он действует гораздо медленнее и мягче. Он пытается подавить свое смущение из-за того, что его шрамы выставлены на всеобщее обозрение. Это кажется совершенно неуместным по сравнению с его желанием помочь Чуе. Вода переливается через бортики, когда он садится перед Чуей, но ни один из них ничего не делает с этим. Дазай думает, что Чуя перестал плакать, пока Дазай моет ему голову, но из-за воды, стекающей по его лицу, трудно сказать. Он даже не осознавал, что напевает, пока Чуя не прокомментировал это. — Что это за песня? — спрашивает он хриплым голосом. Коё была бы в ярости, если бы узнала, что он «злоупотребляет своим инструментом». Его глаза выглядят немного более живыми, чем когда Дазай видел его в баре, но в его взгляде все еще слишком много апатии. — Не знаю, — Дазай все еще проводит руками по волосам Чуи, несмотря на то, что они теперь чистые. Вероятно, ему должно быть противно сидеть в блевотной воде Чуи, но он не может найти в себе сил, чтобы беспокоиться. — Придумал ее сам. — Собственное сочинение Дазая, — Чуя слегка улыбается, и Дазай не уверен, почему это заставляет его чувствовать себя почти так же ужасно, как когда он плакал. — Мне это нравится. — О, песни неба и океана, — тихо поет Дазай вместо ответа. — Я думаю, что знаю саму суть красоты. Эти волны — хор на берегу. — Звучит мило, когда это поешь ты, — бормочет Чуя. Он закрывает глаза и наклоняет голову вперед, пока она не оказывается на левом плече Дазая. Дазай продолжает петь оставшуюся часть куплета, его голос низкий и тихий, одна рука нежно поглаживает спину Чуи, в то время как другая зарыта в его волосы, действуя, как якорь. Он не останавливается, когда чувствует воду на своей коже, натекающую с Чуи, или когда доходит до конца песни, переключаясь на что-то другое. Дазай не особо задумывается о музыке, просто продолжает выбирать то, что, по его мнению, понравилось бы Чуе, — музыкантов, которых он упоминал, или музыкантов с плакатов, которые он видел на его стене. Дазай продолжает петь еще долго после того, как вода стынет, а их кожа начинает сморщиваться. В конце концов Чуя отстраняется, и Дазай прекращает свой бесконечный поток песен. У него вроде как болит горло, но у Чуи, наверное, тоже, из-за всей этой рвоты. Чуя грубо трет рукой глаза. Когда он смотрит на Дазая, тому, наконец, кажется, что он снова смотрит на знакомого мальчика, голубые глаза которого измучены, но, по крайней мере, в них что-то появляется. — Вставай, — говорит Чуя, используя край ванны, чтобы подняться на ноги. Его голос все еще напряжен. Однако он совсем не раскачивается при движении. — Давай спустим эту мерзкую воду. Дазай встает, и они оба молчат, позволяя ванне опустеть. Чуя тянется за спину Дазая, чтобы включить душ, и холодная вода заставляет того вздрогнуть. У него бегут мурашки по конечностям, пока они оба используют средство для мытья тела Чуи, чтобы быстро отмыться. Чуя выходит из душа первым, оставляя Дазая стоять в ледяной воде. Дазай позволяет ей течь по себе еще несколько мгновений, делая пару глубоких вдохов. Он понятия не имеет, сколько сейчас времени, но чувствует, что это было несколько часов назад, когда он пошел забрать Чую, хотя в реальности могло пройти гораздо меньше. Но от затягивания дела лучше не станет. Дазай выключает воду и наступает на полотенце, которое Чуя бросил на пол в ванной. Повсюду лужи, потому что они не задернули занавеску в душе. Чуя оставил еще одно полотенце на раковине для Дазая. Он использует его, чтобы вытереться, нижнее белье теперь неприятно прилипает к его ногам. Он решает, что с этим делать, когда Чуя возвращается, неся в руках новую пару боксеров, спортивные штаны и серую футболку. Он пихает их в грудь Дазая. Сам он переоделся в свежую одежду и вытер полотенцем мокрые волосы, прежде чем бросить это полотенце в мокрое месиво на полу. Чуя снова выходит из ванной, и Дазай быстро переодевается. Он ожидает, что одежда будет слишком маленькой, но она ему очень даже подходит. Брюки почти слишком длинные. Очевидно, Чуя купил их не для себя. Он борется с мыслью пойти и найти Чую. Дазай выходит из ванной и направляется в спальню, прежде чем слышит звуки, доносящиеся из кухни. Он меняет направление и обнаруживает, что Чуя заваривает две кружки чая. Должно быть, он простоял под водой дольше, чем думал, раз Чуя успел вскипятить воду. Тот пододвигает одну из кружек к нему, а вторую берет себе, сразу же делая большой глоток только что вскипяченного, горячего чая. Дазай не заинтересован в том, чтобы пить его, но он берет другую кружку, чтобы хотя бы согреть руки. Он ждет, что Чуя будет тем, кто заговорит. Он не хочет подталкивать его, если тот сам этого не хочет. — Артур тоже это делал, знаешь, — произносит Чуя в конце концов, со страдальческой улыбкой на лице. — Использовал чай в качестве грелки для рук. — Я помню, вы встречались с ним во время турне Коё, — говорит Дазай, отставляя свою нетронутую кружку. Он прислоняется к стойке, не сводя глаз с Чуи. — Я не знал, что вы поддерживали связь или что вы были так близки. Чуя делает еще один долгий глоток своего чая. — Мы встречались лично только один раз, — бормочет он в свою кружку, а не глядя на Дазая. — Он организовал встречу. Он знал мою маму. Дазай прикусывает губу, чтобы не нахмуриться. Он зол на себя за то, что даже не заметил связь Чуи с другим мужчиной. Если бы Тачихара не позвонил ему, он бы никогда даже не выяснил. — Артур знал, что со мной случилось, — Чуя тщательно подбирает слова. — Он… он сказал, чтобы я не дал маминым проблемам разрушить собственную жизнь. Он поощрял меня быть самим собой, не позволять моему прошлому определять меня. Он сказал мне, что мой отец умер. — Ты знал об этом? — Дазай пытается воспринять всю эту новую информацию спокойно. Хотя это немного сложно. Чуя игнорирует вопрос: — Я был мудаком по отношению к нему. Я оскорбил его, сказал ему отвалить. Он, казалось, не возражал. Он просто хотел, чтобы я был счастлив. Дазай молчит, зная, что Чуя еще не закончил говорить. Он не уверен, хорошо это или плохо, что Чуя не смотрит прямо на него. — Но затем в прошлом году, в мае, он протянул мне руку в годовщину того, что произошло, и мы медленно начали разговаривать, — голос Чуи теперь немного менее уверенный. — Я много разговаривал с ним, когда был в турне в этом году. Он всегда был довольно тихим, но он также поддерживал. Я… — Чуя замолкает, прочищая горло. — Я любил его, — говорит Чуя гораздо тише. — Я любил его, и он мертв. Глупо думать, что это как-то связано со мной. Что каждый раз, когда я сближаюсь с кем-то, всегда происходит что-то, что все портит. Я даже не знал его так хорошо, я уверен, что есть другие, кто оплакивают его смерть, будучи гораздо ближе к нему. — Это не твоя вина, — все равно произносит Дазай. Чуя закатывает глаза, но его плечи кажутся немного менее напряженными, так что Дазай считает это победой. — Он бы возненавидел это дерьмовое шоу*, — Чуя допивает остатки чая и грубо ставит кружку на стойку. Он прислоняется к ней рядом с Дазаем, достаточно далеко, чтобы они не соприкасались. — Я думаю, что он сделал бы тебе поблажку, — Дазай смотрит на него сверху вниз и видит, что его глаза закрыты то ли от раздумий, то ли от усталости. Чуя заставляет их открыться, наклоняясь и соприкасаясь с ним плечами. — Клянусь, ты как будто пятьдесят разных гребаных людей в одном теле, — Чуя слегка фыркает. Он отталкивает Дазая и полностью выпрямляется. Его глаза расширяются, когда он должным образом смотрит на Дазая. — Ты без бинтов. — Твоя наблюдательность не перестает меня удивлять, Чиби, — Дазай борется с желанием прикрыть руки, чувствуя себя сейчас более обнаженным, чем в ванне. Однако взгляд Чуи не задерживается надолго, его глаза намеренно направлены куда-то в сторону. — О, отвали, я даже не совсем трезв, — Чуя двигается, чтобы открыть ящик рядом с раковиной. Он роется в нем, а затем находит что-то и бросает это в Дазая. Тот ловит рулон бинтов, прижатый к его груди. Он почти роняет их, когда понимает, что это бренд, который он обычно использует. Его руки немного дрожат. Любой другой спросил бы об этом, любой другой не просто взглянул бы на шрамы, бегущие по его рукам. Но не Чуя, который даже в глубине своего горя все еще относится к Дазаю с такой ужасной нежностью и добротой. — Я собираюсь спать. Или, по крайней мере, попытаюсь, — сообщает Чуя, прежде чем Дазай успевает что-то сказать по этому поводу. Чуя не дожидается его ответа и направляется в спальню. Дазай идет в ванную с рулоном бинтов в руках. Он избегает смотреть на беспорядок, который они оставили, быстро снимая с себя одежду, чтобы можно было завернуться. Движения даются легко после достаточной практики, но он торопится с их выполнением. Как только он заканчивает, он идет на кухню и убирает бинты в ящик, из которого Чуя их достал. К спальне Дазай приближается нерешительно, не зная, чего Чуя хочет. В комнате темно, но дыхание Чуи указывает на то, что он все еще не спит. Он молчит, когда Дазай движется в сторону кровати. Но затем он немного сдвигается, освобождая совсем немного места на двуспальной кровати, и Дазай получает свой ответ. Он осторожно забирается в кровать, которая слишком мала для двоих, сворачиваясь вокруг Чуи так осторожно, как только может. Он кладет левую ногу и руку на тело меньшего мальчика, прижимая их друг к другу. Чуя немного ворчит, но приспосабливается, так что это в какой-то степени становится даже удобно. Чуя отворачивается от него, и Дазай оказывается лицом к его затылку на подушке. Спать рядом с Чуей всегда знакомо, несмотря на то, как редко ему удается это делать. Сейчас теплее, чем обычно, из-за того, как плотно они прижаты друг к другу, чтобы поместиться на кровати. Дазай слишком устал после всего, что произошло сегодня вечером, чтобы долго бодрствовать, и проваливается в сон почти сразу после того, как закрывает глаза. Когда он просыпается, он удивлен, что его постель пустует. Он может пересчитать по пальцам одной руки, сколько раз Чуя вставал раньше него. Дазай всегда чутко спал и мог перебиваться несколькими часами сна то здесь, то там, если ему это удавалось. Одежда, в которой спал Чуя, грудой валяется на полу, а это значит, что он уже некоторое время не спал. Дазай встает с кровати и идет в гостиную. Он находит Чую, стоящего возле чемодана и одетого в повседневную одежду, держа шляпу в руках. — Я еду в Японию, — объявляет Чуя, как только Дазай входит в комнату. — Сейчас? — переспрашивает Дазай, застигнутый врасплох внезапным решением. — Да, сейчас, — Чуя выглядит взволнованным. — Я собираюсь засвидетельствовать свое почтение или что-то типа того. — И ты договорился об этом с Мори? — Чуя обычно не из тех, кто идет против приказов. — Ага, мне действительно насрать, что думает Мори, — говорит Чуя с чем-то, похожим на насмешку, на его лице. При других обстоятельствах услышать эти слова из уст Чуи было бы похоже на фантазию (на самом деле, у него было несколько снов, которые начинались именно так), но прямо сейчас они связаны со слишком многими неприятными эмоциями, чтобы быть удовлетворительными. Приглашение ясно и без слов, оно написано на лице Чуи, поехали со мной. Дазай хотел бы, чтобы у него была такая возможность. Но он не может, не тогда, когда он так близок к тому, чтобы наконец расставить фигуры по местам, которые приведут к возвращению Двойного Черного. Он никогда раньше не обсуждал эту тему с Чуей. У Дазая есть свои причины не поднимать этот вопрос. Чуе не нужно было знать, он не имел власти над результатом. Мори был бы более подозрительным, если бы Чуя начал вести себя странно. Но все это жалкие отговорки, которые он использует, чтобы скрыть истинную причину. Правда в том, что он не может забыть выражение лица Чуи, когда он обвинил его в том, что ему наплевать на то, что они распались в сентябре прошлого года. Дазай хочет быть ответственным за то, что им снова разрешили записываться вместе, чтобы доказать Чуе, как много значит для него их партнерство. Он не может пожертвовать всем достигнутым прогрессом сейчас, когда конечная цель так близка. Дазай мог бы либо пару дней помогать Чуе, поехав с ним в Японию сейчас, либо, если он будет немного терпеливее, он действительно мог бы быть с Чуей неделями, месяцами, даже дольше. Дазай все еще пытается придумать, как сформулировать все это, поэтому он произносит следующее, дабы потянуть время: — Хорошо, захвати для меня немного митараши данго. Он не готов к тому, как Чуя отшатнется при этих словах, к абсолютно разъяренному взгляду, который он бросает на него после того, как оправляется от удивления. — Ты, блять, издеваешься надо мной? — требует Чуя, практически выплевывая слова. — Чуя, подожди, — Дазай старается, чтобы его голос звучал спокойно. Это тяжело, когда он чувствует такой уровень паники. — Позволь мне объяснить. — Ты невероятен, — враждебность в словах Чуи ошеломляет Дазая. Он едва начал приходить в себя, когда Чуя хватается за чемодан и ручку двери с выражением смертельной ярости на лице. — Подожди, — снова просит Дазай, только на этот раз совсем не спокойно. Он практически умоляет. — Пожалуйста. Просто позволь мне– — Пошел нахуй, — Чуя громко прерывает его с горящими от гнева глазами. Он открывает дверь и выбегает так быстро, что у Дазая не остается и шанса сказать что-нибудь еще. Чуя захлопывает за собой дверь, и звук удара кажется оглушительным в крошечном общежитии. Дазай остается смотреть на дверь, — в горле у него пересохло, а сердце бешено колотится. К тому времени, как он снова открывает ее, Чуи нигде не видно. Он пытается связаться с Чуей, но звонки переходят прямо на голосовую почту. Дазай тратит полдня, пытаясь разыскать его, игнорируя все звонки и сообщения, которые он получает с работы. Но в конце концов у него нет другого выбора, кроме как ехать в PMR, как бы он ни беспокоился о Чуе. Дазаю никогда не сойдет с рук пропуск встречи с руководством. Он уверен, что выглядит сильно растрепанным, когда входит в помещение, но никто не комментирует это. Коё бросает на него обеспокоенный взгляд, но он игнорирует ее, не отрывая взгляда от стола. — Мы все глубоко опечалены известием о смерти Артура Рембо, — говорит Мори, начиная собрание. — Это огромный удар для Port Mafia Records. Он твердой рукой руководил отделом по Юго-Восточной Азии в течение многих лет. — Он был хорошим человеком, — торжественно произносит Киношита. — Мне очень нравилось работать с ним. Нам будет его не хватать. — Так и есть, — Мори кивает. Дазай даже не может заставить себя беспокоиться о его неискреннем проявлении горя. — Вы уже знаете, кто займет его место? — интересуется Киношита, чье горе кажется настоящим. Его лицо еще более серьезное, чем обычно. — Я еще не думал о постоянном назначении, — говорит Мори. — Но Чуя Накахара займет это место в промежутке. На самом деле неясно, кто выглядит более удивленным: он сам, Коё или Киношита. — Этот молодой певец? — спрашивает Киношита — первый, кто смог заговорить. — У него есть какой-нибудь опыт в управлении? — Нет, — Мори скрещивает руки на груди. — Но у него очень хорошее чутье, когда дело доходит до музыки. Я доверяю ему держать все под контролем, пока мы ищем кого-то другого, чтобы занять эту должность. — И Чуя был не против этого? — тон Коё немного ледяной. Ее покровительство Чуе нисколько не уменьшилось, судя по тому, как она почти свирепо смотрит на Мори. — Он согласился, — подтверждает Мори. — Он итак уже планировал отправиться в Японию. Он позвонил мне из самолета. Коё моргает. — Зачем ему ехать в Японию? — Он хотел засвидетельствовать свое почтение Артуру, — объясняет Мори, как ни в чем не бывало. — Этот человек много значил для него. Ты знаешь, насколько скрытен Чуя, но он был ему кем-то вроде отца. Ногти Дазая впиваются в его кулаки под столом. Существует большая вероятность того, что его может стошнить. — Он сказал тебе это? — Коё явно не довольна тем, что Чуя доверился Мори, а не ей. — Ему не нужно было этого делать, — качает головой Мори. — Рембо — тот, кто дал ему эту шляпу, которую он постоянно носит. Каждый раз, когда Дазай думает, что хуже уже быть не может, из уст Мори вырывается очередное ужасное заявление. Это мучительно — притворяться, что он не разваливается на части. Но Дазай каким-то образом справляется с этим. — С отъездом Чуи мы вносим некоторые кадровые изменения в Черных Ящериц, — объявляет Мори. — Мотоджиро Каджи тоже уходит в отставку. Вместо этого у нас будет Рюноске Акутагава, который возьмет на себя вокал и гитару. Дазай мгновение недоверчиво смотрит на Мори: — Я думал, что мы готовим Акутагаву к сольному исполнению. — К настоящему времени ясно, что мальчик просто не готов к этому, ни вокально, ни эмоционально, — самодовольство в заявлении Мори делает ситуацию еще более болезненной. Но следующая его фраза — это гвоздь в крышку гроба. — На самом деле, это было предложение Чуи — перестроить группу таким образом. Дазай смеется, на самом деле немного истерично. Потому что, ну, другие варианты — это рыдания или крики. — С тобой все в порядке, Дазай? — хмурится Мори. Все уставились на него. Это было бесполезно. Все, что он делал больше года, было совершенно бесполезно. Он отпустил Чую ни за что. Глупость Дазая слишком велика, чтобы ее можно было измерить. — Я в порядке, — отвечает Дазай, все еще немного посмеиваясь. Он лучезарно улыбается. — Я думаю, что это блестящая идея. Чуя, как обычно, прав. Взгляд, которым Коё одаривает его, еще более обеспокоенный, чем когда он вошел в комнату. Но тут ее внимание привлекает Мори. — Коё, как продвигаются дела с Mimic Industries? — спрашивает Мори, возвращая встречу к делу. — Они с пониманием отнеслись к нашему предложению, — начинает Коё. — Я назначила встречу с Андре Жидом на следующий месяц. — Прогоняй все через Анго, — инструктирует Мори. — Он будет знать, что делать. Дазай даже не утруждает себя вниманием к остальной части встречи. Его разум чувствует себя разорванным. У него нет сил беспокоиться о последних уловках Мори, не прямо сейчас. 10 января, почти два года с момента релиза «Порчи» — Ты выглядишь дерьмово. Голос заставляет Дазая резко поднять глаза, едва веря своим ушам. Но это действительно Чуя, прислонившийся к двери его кабинета со скрещенными на груди руками. Он хмурится, внимательно следя за Дазаем. Дазай хотел бы ответить тем же чувством. Время, проведенное Чуей за границей, пошло тому на пользу. Его волосы стали длиннее, теперь они доходят до плеч, а по краям начинают немного завиваться. Чуя сменил свои старые простые костюмы на другой стиль. На нем белая рубашка с темным жилетом и черным галстуком боло поверх него, на плечах висел черный пиджак с бледно-красной подкладкой. Его руки обтянуты парой черных перчаток. Единственные вещи, которые выглядят в нем, как раньше — это его чокер, который был у него еще до того, как Дазай встретил его, и его шляпа, которую Дазай всегда считал нелепой, но теперь при виде нее ему хочется сломать ручку, которую он держит, пополам. Дазай не сомневается, что сам он выглядит, вероятно, немного изможденным. Последние несколько месяцев было трудно о чем-то заботиться. По сути, он просто выполняет все необходимые действия. Все на работе ощущается бессмысленным. Дазай даже не прикасается ни к чему, связанному с музыкой. Он отказался от работы с Кью, сказав Мори, что ребенок слишком неуравновешен, чтобы привлекать к нему внимание. Вначале он звонил Чуе снова и снова. Он оставил бесчисленное количество голосовых сообщений, от глубоко извиняющихся до кричащих на него за его продолжающееся молчание. Чуя не ответил ни на одно из них. Единственный раз, когда он ответил Дазаю, это когда Дазай отправил ему электронное письмо, в котором говорилось, что у него есть рабочий вопрос, — он хотел узнать о содержании сообщения, которое Чуя собирался опубликовать о том, что он покидает Черных Ящериц. Все, что Чуя сказал в ответ: Чуя Накахара отходит от музыки из-за личных дел. Он хотел бы получить право на уединение. Дазай не раз смотрел на эти два предложения, и его длинный список сожалений угрожал сокрушить его. В отличие от его собственного мрачного поведения, Чуя процветал, пока был далеко. Он уверенно занял свою новую должность. Офис в Юго-Восточной Азии не знал, что и думать о нем, когда он только начинал, но теперь они, казалось, не спешили искать кого-то, кто заменит Чую. Как всегда, Чую легко полюбить, куда бы он ни пошел. Дазай вспоминает, как Эйс сообщал цифры еще в декабре, удивляя всех тем, что вместо того, чтобы быть в минусе после смерти их давнего босса, офис в Юго-Восточной Азии остался безубыточным. Лицо Мори озарилось, и даже Киношита выглядел впечатленным. Сам Дазай сохранял пустое выражение лица, пока не смог добраться до «Люпина» и избавиться от нескольких масок, которые он надевает каждый день, чтобы хотя бы немного быть самим собой. Единственная радость, которую он испытывает в эти дни, — это выпить вместе с Анго и Одасаку. Их поддержка была непоколебимой. Хотя они знают, что лучше не спрашивать его о его мрачном настроении сейчас, после того, как он так решительно закрыл вопросы в первый раз. Со временем его раскаяние по отношению к Чуе переросло в нечто большее, чем просто небольшое негодование. Дазай ошибается однажды, и Чуя полностью отрезает его. Он ведет себя так, как будто годы, которые Дазай потратил, делая все, что в его силах, чтобы поддержать его, были ничем. Он выбросил Дазая, не задумываясь. В конце концов Дазай перестал звонить, не видя в этом смысла. Чуя тоже никак не отреагировал на это, и негодование Дазая только возросло. Такое чувство, что Чуя сжег все, что было между ними, когда ушел, и оставил только рассеянный пепел, с которым должен был разобраться Дазай. Вместо того, чтобы радоваться встрече с Чуей, он нервничает больше, чем когда-либо. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Дазай, и холодный тон, которым он произносит эти слова, даже не притворство. — Прилетел на день рождения Коё, — отвечает Чуя, его собственный голос тоже немного холодный. Они просто смотрят друг на друга на мгновение. Напряжение в комнате практически осязаемо. — Это действительно все, что ты собираешься сказать? — интересуется Чуя, полностью выпрямляясь. Этот вопрос до краев наполнен злобой. — Я многое тебе сказал во множестве голосовых сообщений, которые я тебе отправил, — тон Дазая совсем не меняется. Он закатывает глаза. — Ты не ответил ни на одно из них. — Я должен был догадаться, что это была всего лишь чертова трата времени, — заявляет Чуя, качая головой. Он разворачивается и вылетает из кабинета, яростно захлопнув за собой дверь. На этот раз Дазай не гонится за ним. Собрания руководителей — худшая часть его дней, и это о чем-то говорит, когда его дни переполнены бессмысленным дерьмом. Но Дазай здесь, как всегда, с улыбкой на лице. Даже потрясение от вчерашней встречи с Чуей не изменило этого. Он удивлен, когда Мори начинает собрание до того, как прибывает Киношита, несмотря на то, что все остальные здесь. — У меня есть новости, — голос Мори еще более яростно веселый, чем обычно. — После нескольких лет отличной работы Мокутаро Киношита решил уйти со своего поста, чтобы вернуться в область медицины. Дазай едва может изобразить какое-либо удивление, хотя Эйс выглядит очень застигнутым врасплох. Коё улыбается, что имеет больше смысла в следующем объявлении. — Чуя Накахара займет его место в качестве пятого руководителя Port Mafia Records, — сообщает Мори. — Я знаю, что после его успеха в Японии он легко сможет продолжить то, на чем остановился Киношита. Улыбка Дазая становится натянутой. Оказывается, он снова будет работать с Чуей, в совершенно ином контексте, чем он себе представлял. Мысль о том, что придется находиться с ним в одной комнате во время этих совещаний руководителей, пугает. Хотя, если Чуя последует примеру Киношиты, то будет редко бывать в Лос-Анджелесе, вместо этого чаще проводя время за пределами страны. — Отличный выбор, — говорит Коё голосом, полным гордости. — Действительно, — соглашается Мори. Затем, однако, он возвращается к своему деловому тону. — Я поручил ему заняться офисом PMR в Европе. Мы откладывали это достаточно долго, и Киношита порекомендовал это, когда уходил. Как продвигается дело с Мимиком? — Мы идем по графику, — Коё тоже переключается на более профессиональный образ. — Хорошо, — хвалит Мори. — А у тебя, Эйс? — У нас все готово, — отвечает Эйс, стараясь, чтобы это прозвучало так же хвастливо, как обычно. — Было бы неплохо приступить в феврале. — Отлично, — Мори резко улыбается. Дазай сдерживает закатывание глаз. В Mimic Industries есть несколько исполнителей среднего уровня, но они гораздо более известны в музыкальной индустрии за продажу наркотиков, чем за продажу музыки. Даже Port Mafia Records имела лучшую репутацию. Похоже, Мори захотел сотрудничать с ними. Дазай покидает собрание более усталым, чем когда-либо, направляясь к своему кабинету, когда Коё останавливает его. — Так ты не принял предложение? — интересуется она, глядя на него с недоумением и разочарованием. — Какое предложение? — коротко спрашивает Дазай. Он не знает ни о каком предложении, от которого он отказался. — Когда Мори повысил Чую в должности, Чуя сказал, что устал заниматься только офисной работой, — разочарование Коё сменяется чем-то другим. Дазай редко видит ее такой откровенно печальной. — Он сказал, что поедет в Европу, если Мори позволит ему начать работу над другим альбомом, альбомом Двойного Черного. Я не знаю точно, как, но он заставил Мори согласиться на это. Чуя сказал, что поговорит с тобой об этом, как только увидит тебя лично. Вопреки здравому смыслу, Дазай цеплялся за небольшую надежду, что он и Чуя смогут все исправить. Но теперь эта надежда жестоко умирает, и Дазай чувствует себя разбитым. — У меня есть вещи, от которых я не могу уйти, — говорит он, звуча пусто даже для собственных ушей. — Раньше я думала, что это сделает меня счастливой, — тихо делится Коё. — Наблюдать, как вы двое отдаляетесь друг от друга. — Вещи редко соответствует нашим ожиданиям, — произносит Дазай так, как если бы это говорил кто-то еще. Он уходит, прежде чем Коё успевает сказать что-нибудь еще. Дазай каким-то образом переживает остаток дня. Он не уверен, как, он чувствует, что его тело работает на автопилоте, без какого-либо участия разума. Единственное, что он делает обдуманно, — это отправляет смс Анго и Одасаку с просьбой встретиться с ним позже в «Люпине». — Три порции текилы, пожалуйста, — просит Дазай, входя в бар в тот вечер и весело показывая три пальца. Анго и Одасаку уже там, и они поднимают глаза, когда он входит. Бармен, не колеблясь, наливает ему заказанный алкоголь, хотя Дазай никогда раньше не брал ничего, кроме виски. — Дазай, мы не собираемся… — начинает Анго, прежде чем Дазай хватает шоты и выпивает их все один за другим. — Это из-за повышения Накахары? — спрашивает Анго, который, как обычно, в курсе всех дел. — Меня меньше всего волнует должность Слизняка, — Дазай широко улыбается. Он сигнализирует бармену, что сейчас хочет стакан виски. — В любом случае, он был практически руководителем. У него была вся власть, которую имеют руководители. В этом плане ничего не изменилось. — Тогда что случилось, Дазай? — спрашивает Ода, глядя на него с явным беспокойством. — Давайте, люди, мы пьем, — Дазай не обращает на него внимания и поднимает в руке бокал. — За гибель Двойного Черного. Это была долгая медленная смерть, на самом деле, потребовавшая больше года, но которая, наконец-то, дала о себе знать. Дазай усмехается обеспокоенным взглядам Анго и Оды: — Это настоящий праздник. Не смотрите так мрачно! Я, наконец, свободен от крошечной неприятности. Это облегчение, чудо. Об этом моменте будут написаны песни. — Пейте, — говорит Дазай, даже не совсем уверенный, просьба это или приказ. Он чувствует себя так, словно кто-то вырвал его сердце из груди, по одной мучительной части за раз. Февраль, два года и полмесяца с момента релиза «Порчи» Обычно Дазай не навещает Оду на работе, но сейчас он слишком обеспокоен, чтобы ждать встречи с ним позже. Он идет быстрее, чем обычно, направляясь в отдел доставки. Он быстро добирается до кабинки Оды и радуется, что вокруг больше никого нет. — Дазай, — приветствует Ода, когда видит его, с улыбкой на лице. Он поворачивается в кресле лицом к нему. — Что ты здесь делаешь? — Ты слышал, что PMR заключила сделку с Mimic Industries, верно? — Дазай подходит ближе. — Что мы перевозим часть их грузов внутри страны, чтобы использовать их связи в Европе? — Конечно, — соглашается Ода. — Хотя все, что они сказали нам, это то, что у нас появилась новая работа. — Тебе следует держаться подальше от этого, — предупреждает Дазай, слегка хмурясь. Он больше зол на себя за то, что до сих пор не уделял достаточно внимания соглашению. В то время это казалось неуместным. — Дазай, я не выбираю, на какую работу меня назначат, — Ода немного смеется. — Ты должен сделать исключение, — говорит Дазай. Его тон абсолютно серьезен. — Mimic Industries — один из крупнейших поставщиков героина в музыкальной индустрии. Выражение лица Оды меняется на менее приятное: — Я был чист в течение долгого времени, Дазай. Я знаю, как держать себя в руках. — Зачем вообще рисковать? — Дазай немного раздражается. — Мне нужна эта работа, — решительно произносит Ода. — Ты это знаешь. — Я мог бы найти тебе другую работу, — предлагает Дазай, злясь так, как никогда раньше не злился на Оду. — Выбери любую другую звукозаписывающую компанию, и я сделаю так, что ты будешь там работать. Или Анго мог бы найти тебе работу в другой отрасли, где не так много испорченных людей. — Я не собираюсь принимать никаких подачек, — голос Оды также нехарактерно сердитый. Его глаза суровы, когда он смотрит на Дазая. — Значит, ты лучше будешь держаться за свою глупую гордость, чем дашь одному из твоих друзей помочь тебе? — требует Дазай, немного повышая голос. — Мне нужно возвращаться к работе, Дазай, — коротко отвечает Ода. Он встает, проходя мимо Дазая. Дазай смотрит ему вслед, решив попробовать поговорить еще раз позже, когда они оба успокоятся. Он начнет прощупывать почву, чтобы найти работу, которая больше подошла бы Одасаку, — может быть, какую-нибудь работу с детьми. Дазай не собирается позволить ему гнить в PMR, он не даст этой компании уничтожить одну из немногих вещей, которую он умудрился сохранить в своей жизни. Оглядываясь назад, все это кажется таким очевидным. Мори никогда не собирался работать с Mimic Industries, все это было подстроено. Он заключил сделку с полицией, чтобы совершить налет на отдел доставки, как только Мимик привезут свой товар в PMR. И если бы они нашли какие-либо наркотики, которые продавала PMR, они бы предположили, что они принадлежат Мимику. Это был беспроигрышный вариант. Они должны были устранить часть конкурентов, а также оставить правоохранительные органы у них в долгу. И посредником в сделке был Анго Сакагучи, полицейский под прикрытием, который много лет работал на Port Mafia Records. Ему было поручено собрать компромат на Мори, но он не смог упустить возможность поймать рыбу покрупнее, когда в дело вступил Мимик. Есть только одна крошечная деталь, которая не дает Дазаю впечатлиться, и это тот факт, что налет был вызван передозировкой одного из работников отдела доставки Port Mafia Records. Мори знает тип сотрудников, которые работают на Эйса, — он, вероятно, рассчитывал, что один из них не сможет устоять перед самим собой, и захлопнуть тем самым ловушку. Мори не стал бы переживать из-за потери какой-то пешки, когда у него было так много возможностей выиграть. Если бы это был кто-то другой, кроме Одасаку, Дазаю, вероятно, тоже было бы все равно. Дазай ненавидит больницы. Они были странным сочетанием слишком тихих или громких звуков, потому что происходило что-то ужасное. Он уже много лет не ступал ни в одну из них, но заставляет себя это сделать, чтобы увидеть Оду. Ода выглядит бледным, лежа на больничной койке. Он слегка приподнимается в сидячее положение, когда видит зашедшего Дазая, морщась, когда перетягивает свою капельницу. Дазай садится на один из стульев, придвигая его так, чтобы он был рядом с кроватью. Он не знает, что сказать. Кажется, его слова ничего не стоят. Он постоянно манипулирует всеми вокруг себя с их помощью, но когда дело доходит до реальной поддержки людей, о которых он заботится, он каждый раз терпит неудачу. — Дазай, не плачь, — просит Ода немного хриплым голосом. — Я не плачу, — врет Дазай, хотя слезы отчетливо катятся по его лицу. — О чем тут плакать? — Это была не твоя вина, — Ода наклоняется, чтобы схватить одну из рук Дазая, но его хватка свободная, что свидетельствует о том, как мало у него на самом деле сил. — Это моя. — Все, что я не хочу терять, в конечном итоге теряется, — голос Дазая лишен эмоций. — В тот момент, когда я получаю что-то, оно мгновенно исчезает. — Я буду в порядке, — говорит Ода, но его сердце не в этом. — Они уже записали меня в лечебный центр. — Ты потеряешь детей, — Дазай едва ощущает укол вины, когда Ода морщится. — Знаешь, что я подумал, когда мы встретились в первый раз? — спрашивает Ода, приходя в себя и устремляя на Дазая решительный взгляд. — Что? — Дазай смотрит в ответ, его лицо все еще мокрое от слез, которые он не утруждает себя вытирать. — Я подумал, что этот ребенок выглядит одиноким, — Ода сжимает его руку. Он не выглядит смущенным, когда Дазай не реагирует. — Могу я дать тебе один совет? — Конечно, почему нет? — интересуется Дазай безучастно. — Я знаю, что на самом деле тебя не волнует Port Mafia Records, — говорит Ода, теперь его голос на удивление тверд. — Тебя никогда не волновало. Ты всегда беспокоился только о музыке, потому что она помогает тебе чувствовать себя живым, — Ода произносит слова с уверенностью, его глаза не перестают сверлить Дазая. — Но ты никогда не сможешь заполнить эту пустоту внутри себя, работая в таком месте, как PMR. Если ты собираешься заниматься музыкой, ты должен работать в месте, которое заботится о людях, которое делает музыку просто ради музыки, а не как часть какого-то коварного плана захвата власти. Ты мог бы создавать музыку, которая помогает людям. Я думаю, это сделало бы тебя счастливее. — Что заставляет тебя так говорить? — у Дазая снова текут слезы. Счастье — это не та эмоция, которую он испытывает часто или очень долго, если ему все-таки удается. — Я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой, Дазай, — ласково говорит Ода. — Я твой друг. Ода продолжает держать Дазая за руку, пока он плачет, не обращая внимания на хлюпанье носом и затрудненное дыхание. В конце концов Дазай снова берет себя в руки, вытирая лицо пиджаком. Ода выглядит гораздо менее счастливым, когда он снова заговаривает: — Я не смогу видеться с тобой некоторое время. Это часть моего выздоровления. Я не могу быть рядом с кем-то, кто напоминает мне о том, что произошло, или имеет отношение к музыке. — О, — Дазай отдергивает руку. Он слишком измотан, чтобы сказать что-нибудь еще. — Не принимай на свой счет, — быстро произносит Ода. — И не думай, что это надолго. Мы всегда будем друзьями. Дазай улыбается ему, полагая, что он многим ему обязан, и держит свои сомнения при себе. — Конечно, Одасаку. Я дам тебе немного отдохнуть. Ода слегка машет ему на прощание, явно не решаясь позволить ему уйти, но слишком измученный, чтобы бороться с ним. Дазай останавливается в коридоре, когда кто-то спрашивает: — Ты Осаму Дазай, верно? — К сожалению, — соглашается Дазай. Он смотрит на человека, который говорил. Тот лысый, в очках и с козлиной бородкой. Он одет во фраковую рубашку без галстука и, прислонившись к стене, оглядывает Дазая с ног до головы. — Меня зовут Сантока Танеда, — представляется мужчина. — Я работаю с Анго Сакагучи. Дазай хмурится, услышав это имя. Хотя он ожидал такого поведения от Мори, роль Анго во всем этом была шоком. Дазай не уверен, злится ли он больше из-за этого или из-за того, что тот лгал им в лицо каждый день в том баре, притворяясь их другом. Но Дазай недооценил Анго, а Анго недооценил Мори, и Одасаку был тем, кто заплатил за это. Дазай вполне мог бы прожить остаток своей жизни, больше никогда не заговаривая с Анго. — Передай ему мои наихудшие пожелания, — Дазай сверкает ухмылкой. — Он разрывает себя на части из-за этого, — говорит Танеда, ничуть не смущаясь. — Он не хотел, чтобы кто-то пострадал. Он настолько виноват, что ноги его здесь не будет. Ему следовало бы, про себя думает Дазай. Он не уверен, что этот парень Танеда хочет от него, но Дазаю бы очень хотелось выбраться отсюда. — Он отказался от повышения в департаменте, — продолжает Танеда, — к которому он стремился годами. Вместо этого он устроился на работу в отдел по борьбе с наркотиками. Это заставляет Дазая немного смягчиться: — Зачем ты мне все это рассказываешь? — Потому что я знаю, что он не скажет тебе этого сам, — Танеда качает головой. — Но это не единственная причина, по которой я искал тебя. Ходят слухи, что ты хочешь избавиться от Port Mafia Records. Так случилось, что я дружу с человеком, который управляет своим собственным небольшим лейблом — Audio Detective Agency. Я знаю, что Фукудзава был бы счастлив заполучить тебя. Дазай, возможно, уже слышал об ADA мимоходом, но он очень мало знает о них. Он обдумывает это предложение. Действительно, что еще связывало его с PMR? Чуя? Эта мысль смехотворна. Чуя не хочет иметь ничего общего с Дазаем. А теперь, когда Ода ушел, а Анго стал предателем, он ничего не может придумать. — Я подписал четырехлетний контракт на запись, когда мне было шестнадцать, — в конце концов произносит Дазай. Чувствовать надежду сейчас немного опасно, но слова Одасаку все еще звучат у него в голове. — Итак, у тебя осталось два года, — выражение лица Танеды задумчиво. — Что ж, мы с этим разберемся. А пока ты мог бы остаться со мной. У меня есть свободная комната. — Как ты думаешь, я смогу там создавать музыку, которая помогает людям? — с энтузиазмом спрашивает Дазай, искренне улыбаясь, кажется, впервые за целую вечность. Возможно, Чуя поторопился взяться за работу во Франции. Чуть больше года, потраченного на то, чтобы частично ознакомиться с некоторыми книгами по французскому языку и послушать французскую музыку, не сделали его знатоком языка. В Японии было намного легче, когда ему не приходилось беспокоиться о том, что его поймут. Он также совершенно чертовски несчастен по причинам, которые не имеют ничего общего с работой и все связаны с Дазаем. Одна мысль о другом мальчике заставляет его стиснуть зубы. Ярость Чуи стала колебаться. Он начинает понимать, что позволил своему горю из-за Артура затуманить его рассудок. Потерять его было, как кошмарный сон во время бодрствования. Чуя не слушал музыку в течение нескольких месяцев, теряя себя в делопроизводстве и управлении. Он чувствовал себя бесчеловечным в своем отчаянии, и из-за этого оттолкнул Дазая. Дазай не помог, будучи таким сдержанным, но Чуя знает, что большая часть вины лежит на нем. Чуя предпринял попытку наладить отношения с ним в январе, даже зашел так далеко, что договорился с Мори, чтобы он согласился позволить им записать еще один альбом вместе. Чуя сыграл ему старые партии, которые он закончил из «Арахабаки», чтобы доказать, что их второй альбом стоит того, чтобы рискнуть. Но потом, когда он увидел Дазая лично, и Дазай отреагировал так холодно, гнев Чуи снова усилился. Он выскочил из кабинета, ничего не сказав Дазаю, слишком злой, чтобы попытаться загладить свою вину. Возвращение к «Арахабаки» сыграло большую роль в его тогдашнем психическом состоянии. Чуя чувствовал текст песни под кожей, заставляющий его поступать так, как будто у него нет другой функции, кроме как разрушать. Кошмары никогда раньше не были такими ужасными. Теперь, когда прошло так много времени, Чуя начинает понемногу приходить в себя. Он хочет найти способ извиниться перед Дазаем, на этот раз по-настоящему поговорить, а не просто швырять друг в друга тем, что может ранить сильнее всего. Чуя знает, что Дазай не будет тем, кто разорвет порочный круг. Это будет зависеть только от него. Ни один из них не очень хорошо умеет признавать, когда они неправы. Мысль о том, чтобы сделать это сейчас, все еще обескураживает. Но Чуя знает, что его гордость не так важна, как Дазай. Он любит его, как друга, как партнера, как нечто большее. Он не хочет потерять его. Так что он будет размахивать гребаным белым флагом. Хотя это трудно сделать с другого континента. Чуя все еще пытается придумать лучший способ поговорить с Дазаем, даже если ему придется вернуться в Лос-Анджелес и запереть их обоих в комнате, пока они не поговорят по-настоящему. Телефонный звонок удивляет Чую, в основном из-за имени на дисплее. Мори обычно не часто звонит ему, особенно когда в Лос-Анджелесе середина ночи. — Алло? — говорит Чуя, беря себя в руки. — Ты что-нибудь слышал о Дазае? — спрашивает Мори, старательно ровным голосом. — В последнее время нет, — Чуя слегка хмурится. — А что случилось? — Похоже, он покинул PMR, — сообщает Мори, а Чуя не может понять, что он говорит. — Он не пришел в офис, и его квартира была опустошена. Он также не ответил ни на какие попытки связаться с ним. — Он что? — переспрашивает Чуя, все еще не веря своим ушам. — Он бы так не поступил, — произносит он быстро, пытаясь сохранить стабильную хватку на телефоне. — Он бы не ушел, ничего не сказав. — Не беспокойся об этом, Чуя, — обычный жизнерадостный тон Мори вернулся в полную силу. — Было маловероятно, что он обратится к тебе. Я знаю, что вы двое больше враги, чем друзья, в эти дни. Извини, что побеспокоил тебя. — Все в порядке, — тупо говорит Чуя. Он вешает трубку и с минуту смотрит на телефон в своей руке. Затем он со всей силы швыряет его в стену, разбивая на куски. Но этого недостаточно. Поэтому он берет свой компьютер и бросает на пол. Его рабочий стол следующий, опрокинутый набок, когда Чуя издает сердитый крик, понимая, что кричал с тех пор, как бросил трубку. Он не может дышать. Он, блять, не может дышать. Я не собираюсь ничего менять, шепчет Дазай в его памяти. И Чуя всегда знал, что он гребаный лжец, но никогда раньше это не ранило так глубоко. Он прижимает ладони к глазам так сильно, как только может. Он не будет плакать из-за этого, он не будет. Существо было воплощением разрушения, оно жило, чтобы поглощать все, что было представлено перед ним. Они назвали это Арахабаки, говорит его мама, ее голос все еще ясен, несмотря на то, сколько лет прошло, тебе не кажется, что это звучит очень похоже на тебя? А потом другой набор воспоминаний, но они причиняют боль по-другому. Кем бы мы ни были, мы одинаковы, сказал Дазай так искренне, что Чуя глупо поверил в это. Его собственное глупое «я». Вот что значит быть Соукоку, верно? Я могу пройти через все, что угодно, пока ты рядом. Мы должны быть дуэтом, сольных артистов все равно переоценивают, предложение было выдано так буднично, без колебаний, как будто это был очевидный курс действий. Затем, намного позже, темноволосый мальчик с острой улыбкой. Чуя Накахара, я Дазай. Я с нетерпением жду возможности поработать с тобой. Чуя не плачет, но не может унять дрожь в руках, прерывистое дыхание и дрожь во всем теле. Запах соли в воздухе — это то, что в конце концов заставляет его остановиться, в основном потому, что ему требуется мгновение, чтобы понять, откуда он исходит. Это гребаный Петрюс, который он по глупости притащил с собой, и который в припадке его ярости упал на пол и разбился. Чуя смотрит на затхлую океанскую воду, моргая. Делает глубокий вдох. Затем он поправляет пиджак на плечах и широкими шагами выходит из комнаты (может быть, эти уроки дисциплины все-таки не были бесполезными). Симон, женщина, работающая на стойке регистрации, поднимает глаза, когда он подходит. Чуя не сомневается, что она, очевидно, все слышала отсюда, судя по выражению ее лица. — Хей, Симон, — небрежно здоровается Чуя. — Мне понадобится новый телефон. И новый компьютер. Скорее всего, и новый стол тоже. — Конечно, мистер Накахара, — говорит Симон с недоумением, но старается не показывать этого. — Я ухожу на весь день, — Чуя направляется к выходу. — Увидимся завтра. На следующее утро он использует свой новый телефон, чтобы быстро отправить два сообщения. Он произносил эти слова вслух тысячу раз, обычно никогда не имея в виду их. Но на этот раз он совершенно серьезен. Чуя уверен, что не получит ответа, но это не останавливает его от необходимости объясниться. Дазаю, вероятно, следует обзавестись новым телефоном, хотя он почти уверен, что избавился от любого способа, по которому кто-либо из PMR мог бы отследить его. Он оправдывает это тем, что не хочет удалять весь прогресс, достигнутый им во всех играх, в которые он играет на нем. Сейчас это очень важно, так как он проводит много времени, лежа в гостевой комнате Танеды и играя. Он получил кучу звонков и сообщений от различных сотрудников Port Mafia Records, но те, которые он действительно ждал, наконец, прибыли поздно вечером через несколько дней после того, как он ушел. [23:05, Слизняк]: Я ненавижу тебя. [23:05, Слизняк]: Ты мертв для меня. Никогда больше не говори со мной.