Я прокричал твое имя по радио

Чуя как раз заканчивает готовить ужин (ну, заказывать еду на вынос), когда Мизуки стучит в дверь. Он бросается к ней, чтобы открыть. – Привет, – тепло здоровается он, жестом приглашая Мизуки войти. – Привет, – отвечает она с улыбкой. Мизуки заходит внутрь, и они оба садятся на его диван. Для ужина уже довольно поздно, но у них обоих, как правило, длинные рабочие дни. Есть несколько человек, которые теперь знают об их отношениях. Чуя обсуждал с Мори юбилейный сингл «Золотого Демона», когда тот сказал, что знает о нем. – До меня дошли слухи, что ты встречаешься с детективом, – спокойно произнес Мори с широкой улыбкой на лице. – Я полагаю, ты не сказал ей ничего, что могло бы каким–то образом навредить Port Mafia Records? – Конечно, нет, – быстро, но искренне ответил Чуя. – Я бы никогда. – Тогда нам не нужно больше это обсуждать, – сделал вывод Мори. – Вы не злитесь? – поинтересовался Чуя, немного удивленный. – Чуя, меня не интересует, с кем ты встречаешься, – прямо сказал Мори, бросив на него равнодушный взгляд. – Пока это не влияет на твою работу, для меня это не имеет значения, – выражение его лица стало немного угрожающим. – Хотя я уверен, что мне не нужно объяснять, что произойдет, если она сделает что–нибудь, что поставит под угрозу эту компанию. – Нет, я могу себе представить, – Чуе пришлось бороться с дрожью. – Хорошо, – согласился Мори. Тон был окончательным, отсылающим его. – Вы считаете, это смешно, – Чуя не смог удержаться, чтобы не указать, когда понял это. – Я никогда бы не смог представить, что руководитель PMR будет встречаться с одним из полицейских Лос–Анджелеса, – Мори немного ухмыльнулся. – Ты, как правило, не оправдываешь ожиданий, Чуя. Это уникальное качество в человеке. Чуя поблагодарил его, хотя и не был полностью уверен, что это был комплимент. В любом случае, с тех пор Мори больше не поднимал эту тему. Чую это вполне устраивает. Но если Мори знал, то было неизбежно, что и Коё тоже узнает. Она демонстративно не находила это смешным. – Ты встречаешься с полицейским, – обвинила она его на следующий день, когда он пришел к ней в кабинет. Слова были полны презрения. Чуя был очень неправ, когда думал, что слышал ее самый неодобрительный тон ранее. – Я не хотел, – сказал Чуя, понимая, что это было слабое оправдание. – И технически, она детектив. – Ты встречаешься с полицейским, – повторила Коё, сердито качая головой. – Я могу назвать пять незаконных вещей, с которыми ты столкнулся только этим утром. – Я, честно, не хотел. Это просто случилось, – ответил Чуя. Это звучало плохо даже для него самого. Но он не собирался извиняться за это. Он не жалел об этом. – Когда это закончится катастрофой, ты вспомнишь, что я предупреждала тебя, – были последние слова Коё по этому поводу. После этого она отказалась больше слушать его объяснения. Она отложила это в сторону, чтобы вместе поработать над записью «Золотого Демона». Ее навыки разделять работу и чувства всегда были очень сильны. – Немного странно есть дешевую китайскую еду на диване известного певца Чуи Накахары, – замечает Мизуки, улыбаясь, когда откусывает кусочек оранжевого цыпленка. – Я не думаю, что кто–нибудь поверит мне, если я скажу им. – Кто сказал, что это дешево? – спрашивает Чуя с притворной обидой.  Мизуки закатывает глаза: – Если бы ты сказал мне, что это произойдет, когда я была в старшей школе, я бы впала в полный шок. Раньше я слушала Двойной Черный  в своей машине, когда ездила по разным местам. Моего парня в то время это очень раздражало. – Хорошо, что ты больше не с ним, – Чуя ухмыляется. – Похоже, у него плохой вкус в музыке. Мизуки смеется. У нее приятный смех, громкий и заполняющий.  – У него был плохой вкус во многих вещах, – говорит она. – Но я игнорировала это в то время. Первая любовь имеет свойство закрывать нам глаза на недостатки другого. – Это мягко сказано, – тон Чуи немного ироничный. Он откусывает большой кусок от яичного рулета, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей. – Кто был твоей первой любовью? – интересуется Мизуки, улыбаясь ему. – Чарльз Диккенс? Обычно ему нравится в Мизуки то, что она задает ему обычные вопросы о нем самом. Но на этот раз он жестко фыркает. – Нет, – решительно бросает Чуя. Затем его голос меняется на что–то более осторожное. – На самом деле я встретил их до того, как стал знаменитым. Мне было шестнадцать, они были моими лучшими друзьями.  – Звучит неплохо, – тон Мизуки слегка грустный, – влюбиться в своего лучшего друга. – На самом деле, это было намного менее очаровательно, – Чуя хмуро смотрит на свою еду, пока ковыряется в ней. – Вообще–то, они были занозой в заднице. Мы постоянно о чем–то спорили . – Очевидно, что все не могло быть так плохо, если ты был влюблен в них, – указывает Мизуки.  – Был один раз, когда у меня был очень дерьмовый день и я не мог находиться рядом с кем–либо, – задумчиво тянет Чуя, все еще представляя вид из доков Йокогамы, хотя прошло уже много лет. – И они потащили меня в этот караоке–бар из всех мест, – он качает головой. – Я даже не знаю, почему я им позволил. Но потом мы просто часами дурачились и выкрикивали песни во всю глотку, – Чуя не в силах сдержать улыбку. – И я даже не мог вспомнить, почему я был так расстроен в первую очередь. В итоге это был один из лучших дней в моей жизни. Он чувствует, как у него немного сжимается горло, когда он вспоминает об этом. Прошло много времени с тех пор, как Чуя думал о том дне в последний раз. Он начался так ужасно, и Чуя хорошо помнит и эту часть. Но все полностью заглушается изображением Дазая, смеющегося и танцующего под ту нелепую песню. – Похоже, они много для тебя значили, – произносит Мизуки, добрый голос возвращает Чую в настоящее. – Это так, не так ли? – спрашивает он немного печальным тоном. Чуя качает головой и пытается выкинуть свои мысли из этого рискованного пространства. – Извини, если это была какая–то неопределенная чушь. Я просто не могу нарушить неприкосновенность частной жизни этого человека, даже если мы больше не разговариваем. – Тебе не нужно ничего объяснять, – Мизуки улыбается и передает ему жареный рис. – Я думаю, это мило. Чуя Накахара яростно защищает людей, о которых он заботится. Вместо этого Чуя ставит коробку и притягивает ее ближе, чтобы она прислонилась к нему: – Хватит обо мне. Я хочу услышать больше о том, как ты была одной из моих поклонниц–подростков. – Я этого не сказала, – Мизуки смеется и слегка толкает его.   Середина июля, почти три года и шесть месяцев с момента релиза «Порчи» Чуя сидит в своем ноутбуке на диване в гостиной, когда кто–то стучится в дверь. Это его удивляет. Уже очень поздно, ему, наверное, давно пора спать. Но он был в середине работы, пытаясь исправить куплет, и не мог его не записать. Чуя подходит к двери и открывает ее, чтобы увидеть Мизуки. Она выглядит очень взволнованной, и похоже, что она пришла прямо с работы. Она все еще в более официальной одежде, которую носит для своей работы. Она ходит взад–вперед, но останавливается, как только замечает Чую. – Что–то не так? – интересуется Чуя, подняв брови. Они не планировали встречаться сегодня вечером, и Мизуки никогда раньше не появлялась без предупреждения. – Я больше не могу это делать, – произносит она голосом одновременно печальным и сердитым, когда заходит к Чуе. Войдя внутрь, она снова начинает расхаживать по комнате. – Делать что? – спрашивает Чуя, хотя у него есть неприятное чувство, что он знает, о чем она говорит. – Я больше не могу с тобой встречаться, – Мизуки глубоко вздыхает. – Это неправильно. Это всегда было неправильно. Но ты мне нравился, и ты такой глупо обаятельный, что я пыталась не обращать на это внимания. Но я не могу. Чуя действительно не знает, что на это ответить. Он скрещивает руки на груди и наблюдает за ней, пытаясь сохранить нейтральное выражение лица. – Ты мне очень нравишься, – продолжает Мизуки. – И я понимаю, что ты нравишься мне все больше и больше, поэтому я позволила этому продолжаться так долго. Она перестает расхаживать, чтобы пристально посмотреть на Чую, ее голос меняется на что–то более спокойное и уверенное.  – Я не из тех людей, которые стали полицейскими только для того, чтобы получить работу. Я забочусь о том, что мы делаем. Я думаю, это важно.  – Я хочу помочь сделать этот город лучше, – страсть ясно читается в тоне и глазах Мизуки. – Вот почему я так усердно работала, чтобы стать детективом. – Я никогда не думал, что ты этого не делала, – Чуя сохраняет свой мягкий тон. – Пожалуйста, не перебивай меня, – Мизуки поднимает руку. – Я должна пройти через все это. Чуя хмурится, но молчит, жестом показывая ей продолжать. – Я хочу продолжить свою карьеру, – говорит Мизуки. – Сержант Сакагучи был для меня замечательным наставником, и я знаю, что ты его ненавидишь, но он хороший человек. Он неустанно работает, чтобы посадить преступников. Чуя не сдерживает хмурого взгляда, когда она хвалит мерзкого предателя, он даже не хочет. Но он согласился дать ей закончить, поэтому промолчал. – Он не часто рассказывает о своем времени в Port Mafia Records, – теперь Мизуки выглядит немного более неловко. – Но он сказал достаточно, и я услышала достаточно, чтобы понять, что это за компания. Я не могу поддерживать такое место. Это не соответствует моим ценностям. Музыка, которую вы, ребята, продюсируете, – это одно, но я не могу отделить ее от всего остального. Она делает паузу, пытаясь оценить реакцию Чуи на ее заявление: – Теперь ты можешь говорить. – Я не буду спорить с тобой, – Чуя пожимает плечами. – Я никогда не утверждал, что я тот, кем я не являюсь. И я уважаю твое решение, – в глубине души Чуя всегда знал, что это не продлится долго. – Я не знаю, хорошо это или плохо, что ты такой понимающий, – Мизуки немного хмурится. – Это было весело, пока это продолжалось, – Чуя ухмыляется в ответ. Это лучше, чем плакать из–за этого. Это действительно отстой, но не похоже, что она неправа. Логично, что они не смогут продолжать ходить на цыпочках вокруг того факта, что у них очень разные цели и приоритеты. Напряжение уже начало проявляться, у них начали заканчиваться слова, которые полностью отвлекали их от работы. В основном ему будет не хватать кого–то, с кем можно поговорить о вещах. Она была больше лучшим другом, чем девушкой. Чуя не сожалеет о времени, которое они провели вместе, ни об одной его секунде. – Это действительно так, – соглашается Мизуки. Она грустно улыбается ему. Какое–то время они неловко стоят, ни один из них ничего не говорит. – Учитывая, что ты только что бросила меня, – Чуя улыбается, чтобы дать ей понять, что у него нет никаких обид. – Тебе, наверное, стоит убраться к черту из моей квартиры. Мизуки смеется, качая головой в его сторону.  – Наверное, ты прав. Чуя открывает ей дверь и стоит на пороге, пока она колеблется перед тем, как уйти. Она выглядит немного побежденной, но не раздавленной. – Проваливай, – говорит Чуя, пытаясь помочь ей избавиться от меланхолии.  Мизуки закатывает глаза, но машет рукой и идет к лифту. Она больше не оглядывается, и Чуя с тяжелым вздохом закрывает за ней дверь. Отношения – это ужасно, почему он продолжает делать это снова? Чуя включает музыку, чтобы попытаться взбодриться, пока наливает себе бокал вина. Он расстроен из–за Мизуки, но больше всего его сейчас бесит то, что каким–то образом Коё всегда оказывается права. Отныне он будет следовать ее примеру. Она не тратит свое время на легкомысленные попытки завязать роман, она сосредоточена на своей работе. Чуя должен сделать то же самое. И очевидно, что в идее о том, что вы могли бы забыть кого–то, встречаясь с кем–то другим, очень мало смысла. Чуя решает даже не думать о том, чтобы попробовать что–нибудь снова, пока он, наконец, не покончит со всем этим дерьмом с никчемной макрелью (хотя в его голове есть крошечный голос, который подозревает, что он никогда этого не сделает).   Август, три года, шесть месяцев и одна неделя с момента релиза «Порчи» Наконец–то это случилось. После полутора лет хорошего поведения (ну, приличного поведения) Дазай собирается начать работу в ADA на следующей неделе. Это тоже хорошо, он уже начал слегка сходить с ума от ожидания. Сантоку все больше раздражают его выходки в попытках чем–то занять себя.  Итак, Дазай устроил один небольшой пожар, ничего не пострадало. (Это было лучше, чем слушать «Золотого Демона» в исполнении дуэта Коё и Чуи в тысячный раз. Его голос все еще... Это предложение не стоит того, чтобы продолжать.) Прямо сейчас Дазай в универмаге с Сантокой в отделе мужской одежды, примеряет вещи для своей новой карьеры в ADA. Приятно иметь причину хоть раз не надевать спортивные штаны. Сантока сидит на стуле в раздевалке, хотя ему не очень интересно, как Дазай примеряет одежду. – Как насчет этого? – спрашивает Дазай, выходя из раздевалки и демонстрируя свой последний выбор: темный жилет поверх светло–голубой рубашки. Он добавил галстук–боло и синюю подвеску, чтобы оживить наряд. Его бинты торчат на запястьях и шее. Сантока никогда ничего не говорил о бинтах, кроме просьбы выносить мусор из ванной, если он собирается так часто наполнять ее ими. – Я все еще не понимаю, почему ты просто не наденешь костюм, – говорит Сантока в пятый раз за сегодняшний день. Он, кажется, не в восторге от того, что отправляется за своими субботними покупками с Дазаем. – Черный – такой уродливый цвет, – беспечно бросает Дазай, поворачиваясь перед зеркалом. – Меня тошнит от него. Выражение лица Сантоки меняется, в его глазах появляется понимание. – Бежевый, – Сантока встает и подходит к вешалке с бежевыми тренчами. – Бежевый – приятный цвет. Это бы неплохо подошло. Он передает один из плащей Дазаю. Это заставляет того вспомнить об Одасаку и одежде, которую он носил, когда был сотрудником отдела доставки PMR. Ему кажется правильным иметь частичку друга рядом с собой во время всего этого. Он тот, кто вдохновил его на перемены. – Бежевый – превосходный цвет, – соглашается Дазай, надевая плащ. Он одаривает Сантоку широкой улыбкой и поднимает вверх большой палец.  Audio Detective Agency все еще находится в Лос–Анджелесе, но совсем в другой части города, – не в той, к которой так привык Дазай. У них нет отдельного офиса, они делят здание с другими предприятиями. На первом этаже есть небольшое кафе, в котором Дазай обязательно остановился бы, если бы уже не опаздывал.  Фукудзава предложил Дазаю остановиться в квартире рядом с офисом, где жило большинство других сотрудников. Дазай переехал на выходные, не то чтобы у него было много вещей, которые нужно было перевезти. Тем не менее, он заставил Сантоку помочь ему с его несколькими коробками (и он мог или не мог заполнить одну из этих коробок книгами, которые стащил у него). Квартира, возможно, даже меньше, чем было старое общежитие Чуи. Хорошо, что у Дазая было не так много вещей. Он не уверен, что пианино вообще уместилось бы в совмещенной кухне и гостиной. Спальня и ванная тоже крошечные, и он снова спит на односпальной кровати. Его ноги свисают с края. Прошлой ночью у него были проблемы со сном, он был слишком полон энергии и предвкушения. Незнакомое окружение тоже не помогло. Стены были очень тонкими, и он мог слышать приглушенные голоса, раздающиеся вокруг него. Окна также пропускают много городского шума.  Дазаю потребовалось некоторое время, чтобы заснуть, а потом он случайно проспал. Он собрался в спешке после пробуждения и поднимается на третий этаж здания, в котором находится ADA, почти на час позже, чем ему было велено прибыть. Тем не менее, Дазай натягивает улыбку на лицо и с размаху открывает дверь в офис. – Всем привет, – радостно здоровается он, осматривая пространство и людей. Все они поднимают глаза при его появлении. – Это твой первый день, и ты смехотворно опаздываешь, – говорит высокий мужчина с длинными темно–русыми волосами, собранными сзади в хвост. Его голос глубокий и полный недовольства. Он поправляет очки на лице. Его наряд в некотором роде отражает костюм Дазая: черная рубашка, коричневая жилетка и брюки. – Я заблудился, – легко лжет Дазай. Он оглядывает офис. Он пытается не осуждать, но это место – звукозаписывающий лейбл? Сантока сказал, что оно маленькое, но это место практически микроскопическое по сравнению с PMR. – Ты заблудился, выходя из своей квартиры в нескольких кварталах отсюда? – переспрашивает блондин в очках, хмурясь и слегка косясь на Дазая. Дазай узнает в нем Доппо Куникиду, одного из немногих музыкантов ADA. Дазай пытался прослушать все, что выпустила ADA, но у него ничего не получилось, когда он добрался до дискографии Ранпо Эдогавы. Парень ненамного старше Дазая, но он уже написал сотни песен. – Некоторые из нас тратят свое время на более важные вещи, чем указания, – произносит другой мужчина. Он сидит на своем столе и ухмыляется Дазаю. Он невысокого роста, его растрепанные черные волосы спрятаны под темно–коричневую шляпу в стиле мальчика–пажа. Шляпа подходит к его штанам и пальто, которое он накинул на плечи, как плащ. На нем также темный жилет поверх расстегнутой и мятой белой рубашки с широким галстуком в синюю полоску. – Я Ранпо Эдогава, – представляется коротышка, его зеленые глаза полны веселья. – Величайший автор песен в мире. – Ты так говоришь только потому, что не можешь понять, как пользоваться автобусной системой Лос–Анджелеса, – возражает Куникида, поворачиваясь, чтобы вместо Дазая посмотреть на Ранпо. – Я Джуничиро Танидзаки, – подает голос рыжеволосый мальчик. Он закатывает глаза на Куникиду и Ранпо, которые сейчас спорят и полностью забыли о Дазае. Он самый небрежно одетый из всех них, в белом лонгсливе и джинсах с красной толстовкой, повязанной на талии. – Не слишком ли ты молод, чтобы работать здесь? – интересуется Дазай, слегка хмурясь. Он не слышал, чтобы ADA набирала молодых музыкантов, как PMR. – Сейчас лето, – напоминает Танидзаки, немного обиженный вопросом Дазая. – Я работаю неполный рабочий день только в течение учебного года. – О, новичок здесь, – говорит женщина, входя в комнату из бокового коридора. – Мы все гадали, когда ты собираешься появиться.  Она подходит к Дазаю и Танидзаки, щелкая красными высокими каблуками. На ней черная юбка средней длины поверх белой рубашки с черным галстуком. Золотая заколка в виде бабочки, заколотая в ее короткие темные волосы, выделяется. Ее руки до локтей обтянуты черными перчатками, и она протягивает одну из них. – Акико Йосано, – она улыбается ему во все зубы. – Главный редактор ADА. – Осаму Дазай, – Дазай ухмыляется в ответ и пожимает ей руку. Ее хватка такая крепкая, что он едва удерживается от того, чтобы не поморщиться. Йосано подмигивает ему и убирает руку.  – Добро пожаловать на борт, – затем она отходит, чтобы присоединиться к Ранпо и Куникиде, которые все еще спорят. Или, скорее, Куникида сердито читает полу–лекцию Ранпо, в то время как Ранпо смотрит с пустым лицом и иногда говорит что–то грубое в ответ. – Никогда не обращайся к Йосано за редактированием, если тебе действительно не нужно, – тихо говорит Танидзаки, наблюдая за Йосано с чем–то большим, чем просто страх. – Тогда почему она главный редактор? – спрашивает Дазай, поворачиваясь, чтобы посмотреть на ребенка в замешательстве. – Она очень хорошо справляется со своей работой, – Танидзаки слегка вздрагивает. У Дазая не было возможности продолжить, потому что пожилой мужчина вышел из той же двери, из которой вышла Йосано, и все сразу же повернулись к нему лицом. – Господин президент, – произносит Куникида с глубоким уважением. Он практически кланяется. Мужчина, который является, должно быть, Юкичи Фукудзавой, кивает в ответ. Он очень высокий, и у него длинные серебристые волосы, коротко стриженные спереди. В отличие от остальных, он одет в темно–зеленое кимоно и сандалии. Официальный японский наряд – это сюрприз. Дазай смотрит на этого человека и удивляется, как, черт возьми, он подружился с Сантокой Танедой. – Дазай, – говорит Фукудзава, – его голос еще более глубокий, чем даже у Куникиды. Он поворачивается к нему с серьезным выражением лица. – Не мог бы ты присоединиться ко мне в моем кабинете? – Конечно, – легко соглашается Дазай. Он игнорирует взгляды остальных, следуя за президентом по коридору, через который он пришел, в комнату в углу офиса ADA. Внутри большой стол и полки, полные книг по теории музыки. Возможно, у Фукудзавы с Сантокой все–таки есть что–то общее.  Дазай продолжает пытаться не сравнивать это место с PMR, но кабинет просто крошечный по сравнению с кабинетом Мори. На самом деле, он думает, что мог бы разместить все офисное пространство ADA в кабинете Мори.  Фукудзава жестом приглашает Дазая сесть, а сам опускается за стол. Дазай так и делает, пытаясь рассмотреть мужчину. Кажется, он излучает ту же власть, что и Мори, но немного по–другому. Очевидно, что все здесь слушают то, что он хочет сказать. Другими словами, для Дазая важно завоевать его доверие, если он хочет здесь работать. – Я не хотел брать кого–то, кто так много лет работал в тесном контакте с Огаем Мори, –приговор обыденный, но не жестокий. – Но Танеда очень рекомендовал тебя. И я также твердо верю во второй шанс, поскольку я сам извлек из него большую пользу. – Спасибо, что дали мне шанс, – благодарит Дазай, сбрасывая свой обычный веселый фасад. Он не думает, что президент относится к тому типу людей, которые могли бы это оценить. – Не заставляй меня сожалеть об этом, – говорит Фукудзава. Это явное предупреждение. – У нас здесь чистый бизнес. Коварной тактике, которую использует Port Mafia Records, нет места в этом офисе, и я без колебаний попрошу тебя уйти, если замечу, что ты снова к ней возвращаешься. – Я не сделаю этого, – обещает Дазай. Он пытается вложить всю свою убежденность в слова. Но он также не может не задавать вопросов своему новому работодателю. – Похоже, вы лучше знакомы с PMR, чем я думал, – как будто говорите из личного опыта. – Я давно знаю Огая Мори, – все, что отвечает Фукудзава. Выражение его лица не меняется с серьезного, хотя хмурость становится чуть более заметной. Он больше ничего не добавляет. Дазай борется со своим удивлением. Он встречал не так много людей, которые знали Мори до того, как он возглавил PMR, и еще меньше тех, кто знаком с ним, как с человеком. – Он, вероятно, придет за ADA, как только узнает, что я подписал здесь контракт, – ненависть Дазая к этому человеку немного проскальзывает в интонации. – Он воспримет это, как личный вызов. – Я его не боюсь, – без колебаний заявляет Фукудзава. Он бросает на Дазая тяжелый взгляд. Дазай кивает, веря ему. Фукудзава не такой, как он ожидал. Глава Агенства в целом сильно отличается от того, что он себе представлял. Но ни одно из различий не было плохим. – Я поручаю тебе пока поработать с Куникидой, – Фукудзава оставляет этот вопрос позади. – Он будет хорошим человеком, чтобы показать тебе, как мы здесь работаем. У нас небольшой штат, поэтому мы все помогаем друг другу. – Звучит заманчиво, – Дазай улыбается президенту. Куникида кажется очень взвинченным, Дазай собирается повеселиться, помогая ему расслабиться. – Через некоторое время мы сможем переключиться на то, чтобы ты занялся своим собственным альбомом, – говорит Фукудзава. – Если это то, чего ты хочешь. Дазай делает паузу на долю секунды, потому что концепция все еще полна смешанных чувств для него. Но он быстро приходит в себя.  – С нетерпением жду этого, – произносит он, даже не уверенный, лжет ли. – Добро пожаловать в Audio Detective Agency, – Фукудзава наклоняется вперед и протягивает Дазаю руку для рукопожатия. Впервые на его лице появляется намек на улыбку. Дазай с энтузиазмом пожимает ему руку: – Спасибо, господин президент. Фукудзава возвращается к своему нейтральному выражению лица.  – Харуно поможет тебе с документами. Это мягкое увольнение. Дазай улыбается, встает и с улыбкой выходит из кабинета.  – Понял, босс, – весело бросает он через плечо, уходя. Нет ничего необычного в том, что Мори вызывает его на частную встречу, но Чуя обычно знает, о чем идет речь. Но сейчас он понятия не имеет, о чем Мори хочет поговорить с ним.  Он приближается к верхнему этажу PMR одинаково любопытно и выжидающе. С момента выхода (чрезвычайно популярного) сингла «Золотого Демона» он искал, чем заняться дальше. Чуя надеется, что все, что Мори хочет обсудить, – это то, что поможет ему решить эту проблему. Он стучит в дверь Мори, когда достигает ее, и его немедленно зовут внутрь. Он входит и подходит к боссу. Несмотря на то, сколько раз он уже бывал в кабинете, вид и величие этого места по–прежнему производят на него впечатление. Мори жестом велит ему приблизиться, и Чуя садится на стул напротив него. Стол Мори не пустует – он завален стопками папок и бумаг. Но пространство перед ним в данный момент пустое. – Я получил кое–какие новости, – говорит Мори. В кои–то веки пропала всякая жизнерадостность. Выражение его лица и глаза ничего не выражают, когда он смотрит на Чую. Это выбивает из колеи. – Дазай подписал контракт с ADA. – Он что? – практически требовательно переспрашивает Чуя. Ему приходится бороться с собой, чтобы не вскочить со стула. Ему трудно поверить Мори, но тот никогда бы не солгал, только не об этом. – Да, – теперь недовольство Мори становится более осмысленным. Чуя никогда не видел его таким откровенно злым. – Это небольшой независимый лейбл, которым управляет человек по имени Юкичи Фукудзава. – Что мы будем с этим делать? – интересуется Чуя, пытаясь справиться со своими эмоциями. Конечно, Мори этого не потерпит. У него должен быть план. – К сожалению, – говорит Мори, и это слово звучит в его речи практически едко, – мы ничего не можем сделать. У меня были предыдущие дела с Фукудзавой, и я не могу предпринять какие–либо действия против него. Это ударяет по Чуе, как пощечина. Дазай подписал контракт с другим лейблом, и они не собираются ничего с этим делать, ему просто сходит это с рук? Чую заверили, что Дазай этого не сделает, но, очевидно, они ошиблись. Чертов Дазай, этот скользкий ублюдок спланировал все заранее, присоединившись к лейблу, с которым они не могли связаться. Он все такой же озорной и интригующий, как всегда, очевидно. Чуя думал, что после того, что случилось с его друзьями, Дазай отошел от музыки. Чуя был в ярости от того, как он это сделал, но небольшая часть его отчасти понимала выбор Дазая. Он думал, что призрачный текст был просто средством для достижения цели. Он не знал, что Дазай просто выжидал, пока не сможет сделать это. Вместо всего выше перечисленного Дазай собирается выпускать музыку для другой гребаной компании. Чуя услышит его гребаную музыку. Ему придется вести себя хорошо перед камерами, когда люди будут спрашивать его о Дазае. Возможно, ему даже придется, блять, видеть его на отраслевых мероприятиях. Любой прогресс, которого он добился, чтобы смириться с уходом Дазая, испаряется в одно мгновение.  – Есть ли причина, по которой вы рассказываете именно мне об этом? – спрашивает Чуя Мори, почти сердясь на него за то, что он выделил его. – Я подумал, что ты захочешь знать прежде, чем я объявлю об этом на нашей следующей встрече с руководством, – холодно говорит Мори, предупреждая глазами, что Чуя играет с огнем. Он не потерпит неуважения со стороны Чуи, независимо от того, насколько он ему нравится. – Верно, – Чуя практически выдавливает это слово изо рта. Он прерывисто вздыхает и каким–то образом придает лицу более нейтральное выражение. – Спасибо за последние новости. – Ты свободен, – отпускает Мори. Его голос немного теплее, но все еще жесткий. – Понял, босс, – Чуя старается говорить более почтительным тоном. Мори кивает ему, принимая полу–извинения. Чуя встает и выходит, и если бы это был чей–то другой кабинет, а не Мори, он бы захлопнул за собой дверь. Но он сохраняет хладнокровие, спускаясь на этаж ниже, к представительскому люксу, направляясь в свой собственный кабинет. Он достает телефон и при этом быстро набирает электронное письмо.  Нажимает «отправить» запрос на новый телефон, когда входит в свой кабинет. Как только дверь закрывается, Чуя со всей силы швыряет смартфон в стену. Тот разбивается с громким стуком о поверхность, осколки разлетаются повсюду. – СУКИН СЫН! – яростно орет Чуя. Март, четыре года и полтора месяца с момента релиза «Порчи» Время летит быстро, как только он присоединяется к ADA. Его дни тихого чтения и плохо приготовленной домашней еды закончились. В ADA никогда не бывает скучно. Они всегда лихорадочно работают над чем–то, в основном потому, что из–за их крошечной рабочей силы им приходится все делать самим. Работать с Куникидой было очень забавно. Запал у этого человека примерно такой же длины, как карандаш. Он слетает с катушек в мгновение ока. Но он также талантливый музыкант, хотя его стиль сильно отличается от стиля Дазая.  Дазай не планировал привязываться к людям в ADA, он, конечно, не очень заботился о своих коллегах в PMR (за одним вопиющим исключением). Но люди здесь втерлись в доверие к Дазаю, и Дазай не может от них избавиться. Ранпо несносен, и его нужно сопровождать, когда он выходит куда–либо за пределы офиса, но он великолепен, когда ему этого хочется. Он работает меньше всех из них и делает больше всех. Он с легкостью заканчивает песни и заключает контракты с другими лейблами, чтобы постоянно помогать им в их работе. Он также почти всегда ест что–нибудь сладкое, и его одежда часто посыпана сахарной пудрой. Дазай не сказал бы, что он общается с Ранпо так же, как с Чуей, но они подходят к музыке схожим образом. У обоих в их песнях есть аналитический аспект. Они хотят создавать музыку, в которой нет недостатков, в которой нет фальшивых нот. Дазай знает, что может рассчитывать на Ранпо, если когда–нибудь столкнется с недостатками в песне (не то, чтобы Дазай очень часто признавал поражение, у него есть репутация, которую нужно поддерживать). Он также быстро понял, почему Танидзаки предупредил его о Йосано. Она подходит к монтажу с почти неистовым энтузиазмом. Дазай считал себя перфекционистом, но у него нет ничего общего с Йосано. Если вы подходили к ней с маленькими вопросами, она на долгие часы запирала вас в своем кабинете, слушая один и тот же раздел снова и снова, пока не была уверена, что все сделано по высшему разряду. Дазай также насторожен и заинтригован Йосано по другой причине. Потратив некоторое время на размышления, он, наконец, собрал все воедино. Хотя он подождал, чтобы спросить ее об этом наедине. – Раньше ты была певицей, – Дазай постарался, чтобы это не прозвучало, как обвинение. – Когда ты была ребенком. Твоим менеджером был... – Огай Мори, – отрезала Йосано, обрывая его. – Да, я была. Никогда больше не упоминай при мне эту свинью, если хочешь сохранить свои пальцы. Дазай бездумно сжал руки в кулаки, как будто защищая упомянутые пальцы.  – Конечно, – легко согласился он. Он попытался улыбнуться в знак извинения. Йосано насмешливо усмехнулась и выгнала его из своего кабинета. Но после этого она не стала относиться к нему по–другому. Из всех них она, кажется, единственная, кто действительно не держит против него его прошлую работу в PMR. Йосано явно имеет представление о том, каково это – иметь дело с таким парнем, как Мори, в качестве своего начальника. Ранпо также не возражает против того, что он раньше работал на PMR, но это потому, что он не интересуется вещами, которые напрямую не связаны с ним. На самом деле, он сказал Дазаю, что тот никогда не создавал ничего, что впечатлило бы Ранпо, за исключением, может быть, «Двойного Черного». И он добавил, что не все песни в альбоме были одинакового качества, и что одна такая песня, как «Порча», не может компенсировать другие тусклые. Дазай с улыбкой отмахнулся от оскорблений, а затем в отместку украл из его заначки леденцы. Это казалось вполне справедливым способом отомстить ему. Танидзаки теперь не так часто бывает в офисе, потому что снова ходит в школу. Фукудзава непреклонен в том, что ему нельзя бросать учебу. Он говорит, что ничего хорошего не происходит с музыкантами, которые пренебрегают учебой ради славы, пока не будут к ней готовы. Дазай не стал комментировать, хотя это вызвало воспоминания о том, как Хироцу заставлял Чую делать математические задания на Филиппинах. Он отчасти согласен с Фукудзавой с моральной точки зрения. Исходя из его старых взглядов на бизнес, это выглядит немного наивно. Он пытается бороться с подобными мыслями. Склонность Дазая быть немного безжалостным, когда ему не нравилась песня, не была хорошо принята, когда он только начинал. Он почти довел Танидзаки до слез, и Куникида читал ему лекцию об этом больше часа. Танидзаки, возможно, тот, кто больше всего обвиняет Дазая в прошлом с PMR. Он ненавидит PMR с яростью, странной для того, кто не имел с ними прямого дела. Он оскорбляет их всякий раз, когда о них поднимается тема (что происходит настолько редко, насколько Дазай может позволить).  Дазай действительно не понимает, почему он их так сильно ненавидит. Дазай тоже их ненавидит, но это личное. Слегка коррумпированная звукозаписывающая компания не является чем–то необычным для Лос–Анджелеса. У него есть теория, что презрение Танидзаки может быть вызвано тем фактом, что он молодой музыкант, которого, по мнению PMR, не стоило нанимать, но Дазай твердо придерживает эту теорию при себе. Танидзаки грубит ему только тогда, когда заходит речь о PMR. В остальное время он довольно спокойный. Он ведет себя как обычный подросток, жалуясь на школу и своих одноклассников. Иногда он приводит с собой свою сестру Наоми. Она очень нежна со братом, на этот счет у Дазая есть и другие теории, но он снова держит при себе. Фукудзава по большей части отсутствует, предпочитая заниматься делами в одиночестве своего кабинета. Он руководит ADA с другой силой, чем Мори. Он не скрывает свою холодность под маской, он всегда очень прямолинеен в своих ожиданиях. Все здесь с энтузиазмом пытаются оправдать эти ожидания. Однако Дазай проводит большую часть своего времени с Куникидой. Куникида также очень презирает PMR, но с меньшим количеством эмоций, чем Танидзаки. Кажется, он в основном не одобряет то, что они нарушают закон (что довольно забавно). Но он не часто поднимает эту тему. Куникида пытается быть вежливым (Дазаю очень весело заставлять его говорить то, что он действительно думает о вещах.) Несмотря на то, что они с Куникидой такие разные, они удивительно хорошо работают вместе. Их первым совместным проектом была работа над вторым альбомом Куникиды «Весенние Птицы». Он вскоре должен выйти, после восьми месяцев работы над ним. Это еще одна вещь, которая больше всего отличает ADA, – они всегда работают, но все движется очень, очень медленно. В основном потому, что им приходится все делать самим. Они должны заниматься написанием, редактированием, записью, дизайном, пиаром, планированием, всем.  Дазай был унижен, узнав, как тяжело всем в ADA приходится работать, чтобы закончить один альбом. У PMR обычно была в работе сразу куча разных альбомов, и над ними работали легионы людей. Помимо искренней симпатии к своим новым коллегам, он испытывает к ним большое уважение. В PMR была пара человек, которыми он восхищался за их трудовую этику, такие люди, как Коё и Хироцу, но у них все еще было много помощи извне. ADA позорит их. Прямо сейчас Дазай находится в своем любимом месте в офисе, лежа на диване в зоне отдыха их главного офиса. У Куникиды, Ранпо, Харуно, Дазая и Танидзаки здесь есть рабочие столы. У Йосано есть свой личный кабинет со звукоизоляцией, чтобы она могла работать, не отвлекаясь. Другие помещения в офисе – студия звукозаписи, кабинет президента и музыкальная комната.  Оборудование и инструменты, которые у них есть, на удивление, в очень хорошем состоянии. Хотя у ADA не так много денег, они вкладывают деньги в то, что им небезразлично. Студия звукозаписи и музыкальная комната – самые красивые комнаты в офисе на сегодняшний день.  Стол Дазая, с другой стороны, дешевый и постоянно почти разваливается. В основном потому, что Дазай обычно хранит кучу нот и PR–стратегий поверх них. Его неорганизованность сводит Куникиду с ума (и это еще одна причина, по которой Дазай так поступает). Но в отличие от его жесткого рабочего кресла, диван в зоне отдыха совершенно удобный. Дазай проводит здесь много времени, лежа и убеждая Куникиду в том, что это место хорошо для его творчества. Куникида называет его ленивым мудаком и довольно часто тащит обратно на работу. Вот и сейчас он марширует к Дазаю с уже хмурым видом.  – Хватит расслабляться, – Куникида скрещивает руки на груди. – У нас есть работа, которую нужно сделать. Дазай иногда откровенно забывает, что они с Куникидой одного возраста, тот ведет себя, как сварливый старик. – Отдых укрепляет творческую область мозга, – беззаботно лжет Дазай. Куникида бросает на него долгий взгляд: – Правда? – Нет, – отрицает Дазай с широкой улыбкой. – Я это придумал. Как ты так далеко продвинулся в жизни, будучи таким доверчивым, Куникида? Куникида ощетинивается от оскорбления.  – У меня нет времени на твои детские игры, Дазай, – он смотрит на него сверху вниз. – Выпуск «Весенних Птиц» быстро приближается, и тебя это может не волновать, но мне это важно. – Я никогда не говорил, что мне все равно, – Дазай садится и бросает на Куникиду более серьезный взгляд. – Мы мало что можем сделать со своей стороны. На самом деле, все, что осталось – это чтобы Йосано сделала свой последний прогон, а Харуно закончила административные дела. Харуно не поднимает глаз при упоминании своего имени. Она довольно тихая, и она носит наушники во время работы. Единственное, что Дазай знает о ней, это то, что она любит кошек. Она проводит много времени, помогая непосредственно президенту. – Это не значит, что мы должны отдыхать, пока они вносят свой вклад, – коротко говорит Куникида. – Есть и другие вещи, над которыми мы могли бы поработать. Танидзаки оставил песню, над которой он работает. Или ты мог бы помочь Ранпо. – Мне не нужна никакая помощь, – легко выкрикивает Ранпо из–за своего стола в другом конце комнаты. Дазай жестикулирует, как бы говоря, что это доказывает его точку зрения.  – Тебе разрешено время от времени делать перерыв, Куникида. – Мне не нужен перерыв, – Куникида качает головой. – Безделье – это для ленивых. Если мы не собираемся работать над моим альбомом, пора, наконец, начать обсуждать твой. Дазай замирает от этого предложения. Он был счастлив работать исключительно над альбомом Куникиды с тех пор, как начал здесь, утверждая, что любой его собственный сольный альбом может подождать. Он вел себя так, как будто делал это потому, что был командным игроком. На самом деле, Дазай все еще сильно опасается записи сольного альбома. Куникида был главной движущей силой своего собственного, Дазай в основном просто подтолкнул его в правильном направлении. Это было совсем не то партнерство, которое было у него в дуэте.  Если они начнут работать над сольным альбомом Дазая, ему придется быть главным. Он написал бесчисленное количество песен с тех пор, как покинул PMR, но ни одна из них не была для себя. Он не пытался сочинить что–нибудь, что собирался спеть, с тех пор, как ему исполнилось шестнадцать. Это... нервирует. Дазай был невероятно занят с тех пор, как начал работать в ADA. Слишком занят, чтобы много думать о своем бывшем партнере. Хотя теперь, когда Дазай вернулся в музыкальную индустрию, он не может не слышать о нем время от времени. Имя Чуи, кажется, повсюду в наши дни. В последнее время он выпустил пугающее количество альбомов, и все они очень хороши. Чуя завоевывает репутацию известного музыкального продюсера в дополнение к тому, что он любимый певец. Дазай был очень благодарен, что, хотя его коллеги мимоходом и упоминали PMR и Двойном Черном, никто из них не был очень заинтересован в разговоре о Чуе. Было облегчением не придумывать остроумных острот, чтобы сменить тему. Рыжик был для него почти полностью не в фокусе внимания. Но писать музыку без него было задачей, к которой Дазай все еще чувствует себя немного неподготовленным. Несмотря ни на что, Дазай все еще чувствует себя не в своей тарелке, приступая к альбому в одиночку. Он старался не думать о том, что Чуя тоже ни одного не выпустил. Но это еще и потому, что он не любит зацикливаться на вещах, о которых Чуя изо всех сил пытался написать (или не писать). Прошло уже больше двух лет с тех пор, как он ушел. За все это время у Дазая не было ни единого контакта с ним. Совсем скоро он не будет работать с Чуей дольше, чем работал. От этого факта Дазаю хочется что–нибудь сломать. Он представляет, как связывается с ним сейчас и говорит что–нибудь, типа Привет, Слизняк. Давно не виделись. Я знаю, что ты ненавидишь меня до глубины души, но я не хочу писать музыку без тебя. Так много в жизни Дазая изменилось с тех пор, как он покинул PMR. Он действительно доволен своим выбором, он ни за что не переключился бы обратно на PMR от ADA. И все же… Ужасно жалко чувствовать, что ты не ушел от мыслей о ком–то, несмотря на то, что не разговаривал с ним более двух лет. Но корни, которые Чуя пустил в нем, были настолько глубоко, что Дазай не смог освободиться от них. Он не может стереть память о Чуе из своего разума.  Он так и не удалил последние сообщения от Чуи, несмотря на то, что очистил свой телефон от всего, что связано с PMR. И когда он переехал в свою квартиру рядом с ADA, он не мог не взять с собой эту старую и нелепую зубную щетку (на самом деле, Дазай научился менять батарейки в этой штуке после того, как они сели). Дазай не какой–нибудь убитый горем дурак, который все свое время думает о Чуе. Он ходил на множество свиданий после того, как его освободили из укрытия у Сантоки. Конечно, он никогда ни с кем не встречался серьезно. Но он не сидит без дела, тоскуя по Чуе. И все же… – Он боится писать сольный альбом, – произносит Ранпо, прежде чем Дазай успевает что–либо сказать. Он говорит это очень буднично. – Я не боюсь, – бросает Дазай с явной обидой в голосе. (Он действительно боится, действительно.) – Это абсурдно, – Куникида в замешательстве хмурит брови. – У него один из величайших умов в музыке, ему не о чем беспокоиться. – Он порядочный, но не настолько великий, – фыркает Ранпо. Дазай поднимает глаза и видит, что он улыбается им. Куникида качает головой, глядя на Ранпо. Затем поворачивается к Дазаю:  – Кроме того, не похоже, что ты будешь делать это в одиночку. Вот почему Фукудзава попросил нас работать вместе. Дазай никогда не ценил Куникиду больше, чем в этот самый момент. Он лучезарно улыбается ему.  – Ну, тогда. Прекрати дурачиться, Куникида. Давай проведем мозговой штурм! Дазай встает и вприпрыжку направляется в музыкальную комнату. Он слышит, как Куникида топает позади него, бормоча себе под нос о сумасшедшей трате бинтов.   Май, четыре года, три с половиной месяца с момента релиза «Порчи» – Ты когда–нибудь читаешь? – однажды спрашивает его Куникида из ниоткуда, когда они вместе сидят в музыкальной комнате. Прошло пару месяцев с тех пор, как он и Куникида начали работать над сольным альбомом Дазая. «Весенние Птицы» были выпущены и получили действительно хорошие отзывы. Куникида смиренно принимал все похвалы. Было продано довольно много копий (или, по крайней мере, так они сказали Дазаю, у Дазая немного искаженное представление о количестве продаж альбомов). Когда альбом вышел, Куникида отправился в мини–пресс–тур, чтобы продвинуть его. Дазай увязался за ним. Было странно вернуться в мир интервью и выступлений. Люди бросали на него удивленные взгляды, когда он появлялся. Им потребовалось время, чтобы определить, что это Осаму Дазай, бывшая половина Двойного Черного. Не то чтобы Дазай сам отвечал на вопросы. Он был там в качестве моральной поддержки Куникиды. Куникида сказал, что он просто был там, чтобы побеспокоить его. Дазай потащил Куникиду в некоторые из своих старых любимых мест, которые он посещал, когда был в турне Двойного Черного. Куникида подумал, что он шутит с ним, когда тот сказал, что эти необычные места – источники его хороших воспоминаний. Куникида не будет гастролировать с альбомом в ближайшее время. По–видимому, ADA не может использовать те же ниточки со стадионами и аренами, что и PMR (Дазай знал, что стремительный тур Двойного Черного был аномалией, но не понимал, насколько.) Куникида говорит, что в конце концов они что–нибудь придумают для турне, но сейчас им следует сосредоточиться на альбоме Дазая. Написание было, ну, медленным. Дазай чувствует, что все его оригинальные идеи просто исчезли. Это немного смущает. Он выиграл пять Грэмми за альбом, который он написал, когда ему было шестнадцать. Сейчас ему двадцать, и он изо всех сил пытается придумать что–нибудь. Куникида был одновременно и поддерживающим, и нетерпеливым. Он продолжает пытаться заставить Дазая написать песню, что забавно, но не очень полезно. Однако его вопрос о чтении сбивает Дазая с толку. Куникида, вероятно, понятия не имеет, насколько странно начитан Дазай на самом деле. Он и Сантока до сих пор обмениваются рекомендациями по книгам, когда Дазай разговаривает с ним. Капитан довольно занят, но он все еще время от времени звонит Дазаю. Дазай старается не испытывать странное головокружение по этому поводу. – Куникида подразумевает, что я не знаю, как? – Дазай поднимает брови. Они сидят за столом в музыкальной комнате, перед ними пустые (и издевательские) ноты. – Нет, идиот, – оскорбляет Куникида без какого–либо настоящего желания задеть. – Какая твоя любимая книга? Дазай на мгновение задумывается об этом. – Хммм, наверное, Роппакукинсей, – отвечает Дазай. – По–английски это переводится, примерно как «Шесть Белых Венер», – он ожидает, что Куникида спросит его, о чем речь, но разговор принимает совершенно другое направление. – Ты думаешь, что это, без сомнения, самая хорошо написанная книга в истории? – интересуется Куникида, скрещивая руки. – Что никто другой никогда не писал с такой глубиной, лучшим символизмом, характеристикой и сюжетом? – Наверное, нет, – признает Дазай, пожимая плечами. – Точно, – говорит Куникида, вытягивая  руку для акцента. – Мы любим книги по многим причинам, но не потому, что они идеальны. Мы любим книги, потому что они рассказывают историю, которая по какой–то причине привлекает наше внимание и не отпускает. Я бы предпочел прочитать книгу, которая мне нравится, чем читать что–то, что считается совершенным. – Я никогда не собирался упоминать об этом, потому что это было бы грубо, – продолжает Куникида, поправляя очки. – Но меня никогда не интересовал Двойной Черный. Или «Порча», – он хмурится и пожимает плечами. – Я имею в виду, конечно, она, несомненно, хорошо написана. Текст песни наполнен эмоциями, а мелодия незабываема, – Куникида качает головой, хмурясь все сильнее. – Но музыка не обязательно должна быть болезненной, чтобы быть великой. Заставить кого–то улыбнуться песней так же полезно, как и заставить его плакать. На самом деле, я бы сказал, что улыбка более полезна. Люди получают достаточно боли вне музыки. Удивительно, но Дазай не настолько оскорблен критикой. Он понимает, откуда идет Куникида. Если бы Куникида просто сказал, что ему это не понравилось, и оставил все как есть, Дазай был бы втайне в ярости. Он все еще чувствует себя защищающим по отношению к этой музыки, как будто она часть его. Но он улыбается Куникиде, вспоминая другой разговор о том, каков правильный подход к музыке: – Куникида предпочитает создавать музыку, которая помогает людям. – Я бы не стал заходить так далеко, чтобы сказать, что она помогает им, – выражение лица Куникиды становится менее серьезным. – Но если она может принести немного света или радости в их жизни, мне этого достаточно. – Так что, если бы я был на твоем месте, я бы перестал беспокоиться о создании следующей «Анны Карениной» и просто писал все, что хочу, – произносит Куникида, теперь со своим обычным раздражением разговаривая с Дазаем. – Все, что я захочу, – размышляет Дазай. Это неплохой совет. Он не знает, согласен ли он с философией Куникиды в написании песен, но попробовать определенно стоит. – Эй, Куникида, какая твоя любимая песня? – весело спрашивает Дазай, одаривая его широкой улыбкой. – Я полагаю, это «Прелюдия» Уильяма Вордсворта, – кивает сам себе Куникида. – Хочешь послушать мою? – предлагает Дазай, вытаскивая свой телефон.   – Конечно, – соглашается Куникида, хотя и выглядит немного скептически. Дазай увеличивает громкость до максимального уровня, чтобы музыка звучала громко. – Сегодня пятница, и это была адская неделя, – доносится из динамика голос Ширасе. Дазай весело подпевает тексту. – Такое чувство, что я застрял в полосе проигрышей. Куникида бросается к телефону и выключает его, прежде чем песня дойдет до припева, мрачно хмурясь на Дазая. – Почему я всегда попадаюсь на твои уловки? – задает риторический вопрос Куникида, качая головой. – Давай начнем писать, – весело произносит Дазай, записывая несколько аккордов и стараясь не переусердствовать.   В отличие от его бывшего партнера, одна из любимых черт Дазая в Куникиде – это то, что он очень, очень предсказуем. Дазай почти может предугадать его реакцию на происходящее, вплоть до точного выражения лица, которое у него будет. Он, однако, очень не готов, когда однажды Куникида смотрит на него, когда они обсуждают альбом, и говорит: – Это могла бы быть песня о любви. Что автоматически вызывает старое воспоминание, гораздо более молодой Чуя заявляет ему, что если мы сделаем это, у меня есть условие, – я не буду петь с тобой гребаную песню о любви. Дазай быстро пытается прогнать воспоминание, одаривая Куникиду широкой улыбкой. – Кто сказал, что я был влюблен? – Дазай смеется, как будто Куникида пошутил. – Меня совершенно не интересует, чем ты занимаешься за пределами этого офиса, – категорически заявляет Куникида и поправляет очки. – Кроме того, не обязательно быть влюбленным, чтобы написать песню о любви. Она может быть о желании найти любовь или наоборот о нежелании. – Почему ты думаешь, что она нужна? – спрашивает Дазай, сбрасывая свою жизнерадостность в пользу искренности. Он действительно не понимает. У «Весенних Птиц» не было песни о любви, Дазай никогда не предполагал, что она нужна. – Я не говорил, что она нужна, я сказал, что она может пригодиться, – указывает Куникида. – Любовь – это одна из эмоций, которая делает людей счастливыми. Это неофициальная идея альбома, музыка, которая помогает людям чувствовать себя легче. Это сильно отличается от того, что Дазай привык писать. Но с тех пор, как Куникида уговорил его, они добились большого прогресса. Теперь писать стало намного легче. Это не значит, что Дазай хочет написать глупую песню о любви. Дазай смеется еще громче, чем раньше.  – О, Куникида, – произносит Дазай между приступами смеха, слегка снисходительным тоном, – ты явно никогда не был влюблен. – Я избирательно отношусь к тому, с кем провожу время, – Куникида слегка краснеет, вероятно, от сочетания гнева и смущения. – Или, по крайней мере, вне работы. Дазай продолжает ухмыляться ему. – К тому же, даже если ты потерял любовь, это означает, что в какой–то момент у тебя было что–то, что стоило потерять, верно? – спрашивает Куникида более уверенно. Он поднимает бровь, глядя на Дазая. Дазай тяжело вздыхает.  – Я попробую написать одну, – говорит он, сдаваясь. До сих пор он доверял Куникиде в его идеях. Тот еще не позволил ему сбиться с истинного пути. У Дазая возникают ужасные мысли об ужасных текстах о волосах, подобных огню, и глазах цвета океана, и он содрогается от них: – Я не обещаю, что это будет что-то хорошее. – Это не обязательно должно быть хорошо, – Куникида качает головой. – Просто запиши что-нибудь, и мы сделаем из этого нечто получше. – Ты надсмотрщик за рабами, Куникида, – скулит Дазай. Тем не менее, он начинает записывать некоторые заметки, представляя акустический звук. – Фукудзава считает, что если мы продолжим двигаться в том же темпе, мы сможем выпустить альбом осенью, – сообщает Куникида. Это удивляет Дазая. Альбом Куникиды занял гораздо больше времени. Они продвигались довольно гладко, но им еще многое предстоит сделать. – Мы даже близко не подобрались к тринадцати песням, – Дазай бросает на Куникиду испуганный взгляд. Куникида бросает на него растерянный взгляд в ответ: – Какое отношение к чему–либо имеют тринадцать песен? Дазай осознает свою ошибку, – это была старая поговорка Мори, что идеальное количество песен для альбома – тринадцать. Однажды он объяснил это Дазаю, рассказав о математике и теоретических концепциях. Дазай подумал, что это скучно, поэтому не обратил на это особого внимания. Но с тех пор он придерживался этой веры и не оспаривал ее. Они с Чуей продолжали работать над «Двойным Черным», пока не набрали по иронии судьбы счастливое число тринадцать. – Не бери в голову, – легко бросает Дазай. – Перестань отвлекать меня, Куникида. Я пишу твою глупую песню о любви. Куникида глубоко вздыхает. Июль, четыре года и пять с половиной месяцев с момента релиза «Порчи» – Войдите, – зовет Чуя, когда кто–то стучит в его дверь. Он не отрывает взгляда от песни, которую открыл на своем компьютере, немного настраивая басы, чтобы посмотреть, подходит ли кое–что получше. – Чуя, – громко объявляет Элиза, входя в его кабинет. – Мне нужна твоя помощь. – Что угодно для моей лучшей девочки, – беззаботно говорит Чуя, махая ей рукой. Он улыбается и приостанавливает работу. – Как ты знаешь, мне сейчас пятнадцать лет, – торжественно произносит Элиза, садясь в одно из кресел перед его столом. Она скрещивает руки на груди и серьезно смотрит на Чую. – Я хочу пойти в среднюю школу. Элиза всю свою жизнь училась на дому. Мори нанял для нее команду элитных преподавателей, которые обучали ее всему, чего она только могла пожелать. Это всегда делало Элизу умнее своего возраста. Она изучала такие вещи, как история искусств и латынь, когда другие дети изучали фундаментальные науки. Но Чуя сомневается, что ее желание мотивировано учебным планом. Элиза становится все более угрюмой из–за ограничений, с которыми ей приходится сталкиваться по мере взросления. Она не раз пыталась ускользнуть от назначенных ей защитников (и пару раз ей это даже удавалось). Мори все еще утверждает, что отправлять ее в школу слишком рискованно. Это сильно осложнило их отношения, не то чтобы Чуя когда–либо рискнул бы прокомментировать это. Но Элиза была очень откровенна в своем недовольстве своим опекуном с Чуей. Она постоянно называет Мори бредовым и чрезмерно заботливым. Чуя испытывает теплые чувства к Элизе, правда. Хотя он не понимает, что, черт возьми, он должен делать с этой ситуацией. – И как я должен помочь? – интересуется Чуя, кладя локти на стол и наклоняясь вперед.  Если он может помочь, он готов. Может быть, это странно для двадцатиоднолетнего руководителя звукозаписывающей компании – быть такими хорошими друзьями с пятнадцатилетней девушкой, – но она всегда была одной из его самых больших сторонников во всем, что он пытался сделать. Он с удовольствием отплатил бы за эту услугу. – Ты должен поговорить с Мори за меня, – Элиза практически умоляет. Чуя моргает, глядя на нее: – Ты хочешь, чтобы я что? – Он слушает тебя, – настаивает Элиза, ее глаза полны отчаяния, когда она смотрит на него. – Он доверяет тебе, он сказал это дома буквально на днях. Чуя знал, что он был одним из любимчиков Мори, но он не знал, что тот доверяет ему. Он не уверен, что чувствует по поводу того, что Элиза передала ему информацию о том, что они обсуждали его у себя дома. Такое чувство, что он только что случайно вторгся в личную жизнь босса. – Он, наверное, говорил о музыке, Элиза, – мягко возражает Чуя. Он не хочет подводить ее, но у него нет желания спорить с Мори по этому поводу. Он искренне думает, что его могут уволить. – Ты не понимаешь, – голос Элизы немного ломается. – Я не знаю ни одного человека моего возраста, Чуя. Ни одного человека, – она шмыгает носом. – У меня нет друзей. Я всегда одна, – ее лицо морщится, но она сдерживает слезы. – И я люблю тебя, но это не то же самое. Я просто хочу быть нормальным ребенком. Чуя чувствует, что она только что ударила его в сердце. Это все, чего он когда–либо хотел для нее, шанс почувствовать себя как все. Он всегда из кожи вон лез, чтобы так с ней обращаться. Но она права, одного человека недостаточно. Особенно того, кто работает на ее отца и постоянно занят, часто уезжая из страны на несколько месяцев. – Пожалуйста, не плачь, – просит Чуя, мягко улыбаясь ей. – Это, вероятно, ничего не изменит, но я поговорю об этом с Мори. Элиза одаривает его самым обожающим взглядом, который он когда–либо видел на ней.  – Ты сделаешь это? – переспрашивает она, повышая тон, после чего вскакивает со стула, хватает его за руки и сжимает их. – Спасибо, большое тебе спасибо, – горячо благодарит Элиза. О черт, это будет ужасно. Однако Чуя пытается сохранить спокойное выражение лица. – Я ничего не могу обещать, – мягко напоминает ей Чуя. – Ты лучшее, что когда–либо случалось с этой компанией, – заявляет Элиза, недовольная тем, что просто держит его за руки и тянется вперед, чтобы крепко обнять его. Чуя пару раз похлопывает ее по спине, морщась, пока она не видит его лица. Черт возьми, это будет ужасно. Он снова ухмыляется, когда она отстраняется. – Ты лучший, – повторяет Элиза. – Серьезно, – она бросает на него более заговорщический взгляд. – Ты должен попытаться добраться до него утром. Тогда он в самом приятном расположении духа. Чуя чувствует себя еще более странно, будучи в курсе, что теперь они оба знают о доверии Мори к нему. Тем не менее, он показывает ей большой палец.  – Будет сделано, – говорит он, каким–то образом скрывая беспокойство в голосе. – Серьезно, Чуя, – Элиза переходит от легкомысленного тона к более искреннему. – Спасибо тебе. Я действительно, действительно это имею в виду. – Что угодно для моей лучшей девочки, – снова произносит Чуя, ухмыляясь ей. Слава гребаному дерьму, он чертовски профессиональный лжец на этом этапе своей карьеры. Не то чтобы он обычно использовал это на своих друзьях. – Удачи, – строго желает Элиза, поворачиваясь, чтобы уйти. – Приходи ко мне после и скажи, что он ответил! – Я приду, – обещает Чуя. Он сохраняет нормальное выражение лица, пока она не выходит из кабинета. Затем он ударяется головой о стол.  – Черт, – громко говорит он себе. Это, возможно, худшее, что ему пришлось сделать за год из многих вещей, которые были чрезвычайно ужасными. Он не может поверить, что согласился на это. Должно быть, он хочет умереть. С тех пор, как Дазай объявился в августе прошлого года, Чуя погрузился в свою работу более упорно, чем когда–либо прежде. Он продюсировал альбом за альбомом, редактировал песню за песней. Он провел некоторое время в Южной Америке и закончил тем, что работал с Хорхе Луисом Борхесом над Ficciones, который был настолько популярен, что его даже транслировали в Америке. Он снова ненадолго улетел в Европу, на этот раз в Германию. Он также побывал в других их офисах по всей территории США, во многих из которых он никогда раньше не был. Чуя не терял ни минуты, он был более полон решимости, чем когда–либо, поставить PMR на первое место. Коё, которая была экспертом по переутомлению, сказала ему, что обеспокоена тем, что он слишком сильно себя истощает. Однако Чуя отмахнулся от нее. Музыка не причиняла ему боли, она помогала ему оставаться в здравом уме. Он находит время, чтобы видеться с ней и другими людьми в PMR, которых он считает своей семьей. Они с Мичем пытаются созваниваться по видеосвязи хотя бы раз в неделю, если они в разных странах, и Гин рядом с ним девяносто процентов времени. Он получает спорадические звонки от Каджи, что проще, чем когда Чуя пытается следить за его расписанием. Он даже регулярно разговаривает с Хигучи, все еще пытаясь следить за своим новобранцем. Хироцу не очень–то тянется к нему, когда его нет, но когда он в Лос–Анджелесе, тот всегда старается найти его. Все довольно сильно заняты своей работой, так что Чуя не расстраивается из–за того, что его нет рядом. «Разные Пути» Черных Ящериц имели успех, и в прошлом году они продвигали их и гастролировали (хотя все решили встретиться в Аргентине на двадцать первый день рождения Чуи, это был дикий праздник). Каджи по–прежнему кайфует от «Литературного Города», теперь добавляя еще один этап к своему турне по Европе.  В хорошем смысле странно, что Чуя больше не лишний среди своих друзей, когда дело доходит до того, чтобы быть действительно известным. Теперь, когда они все вместе, люди не просто выкрикивают имя Чуи (его имя обычно звучит громче всех, но он не может это контролировать). Он гордится всеми своими друзьями за то, что они добились успеха. Они, блять, заслужили это. Хотя у него нет жалоб на музыкальную сторону вещей в последний год, Чуе пришлось сказать больше лжи, чем он может рассчитывать на своей работе. Он чувствует, что должен просто нахуй набить мне запрещено комментировать какие–либо текущие судебные споры Port Mafia Records на своем гребаном лице. Тогда он мог бы просто указывать на это каждый раз, когда репортер спрашивает его о Дазае. Его постоянно преследуют не только вопросы о Дазае, но и обо всем чертовом ADA. Чую спрашивают обо всем, что делают эти неудачники. Его безжалостно расспрашивали о его мнении о "Весенних Птицах" Доппо Куникиды, чего он пытался избежать, говоря, что не слушал его. Затем Мори заставил его сказать в своем следующем интервью, что это не в его стиле, но ему это нравится (потому что так было лучше для репутации PMR). Честно говоря, Чуя послушал альбом в день его выхода. Он был сбит с толку тем, что над этим работал Дазай, которого он знал. Это было полно прозы и сентиментальности. Чуя списал это на большее влияние Куникиды, но на самом деле это выбило его из колеи. Худшим интервью из всех было интервью в день четырехлетней годовщины «Порчи». Чуя серьезно чуть не задушил интервьюера, когда они спросили его теперь, когда Дазай снова занимается музыкой, будут ли они с Дазаем опять сотрудничать. Однако он направил своего внутреннего придурка Графа в нужное русло, рассмеялся и повторил то, чему его учили, потому что Чуя – чертовски профессионал. Несмотря на весь успех, которого он добился в прошлом году, Чуя чувствует, что этого недостаточно. Он чувствует, что никогда не достигнет ничего реального. Неважно, сколько альбомов, которые он выпустил, стали хитом номер один или были распроданы в турне, он все равно чувствует, что просто тянется к чему–то, чего не может понять. Поэтому он продолжает создавать все больше музыки, надеясь, что это чувство пройдет. Чуя также избегал свиданий, как чумы. Он не в том состоянии, чтобы прямо сейчас подвергать кого–то другого опасности. Он, как правило, не проводит слишком много времени на одном месте долго. Трудно установить связь с кем–то из–за подобного. Однако его опасения по поводу встречи с Дазаем были необоснованны. ADA избегает крупных промышленных компаний. Они держатся особняком, и у них всего пара записывающих исполнителей. Чуя до сих пор не знает, как, черт возьми, Дазай оказался там из всех мест. Хотя Чуе не приходилось видеть его лично, онлайн – это совсем другая история. Его вступление в ADA дало им огромный толчок в популярности. «Весенние Птицы» Куникиды заняли первое место в чартах инди–альбомов от неизвестного лейбла. Чуя видел фотографии, на которых они вдвоем рекламируют его, – Дазай одет в нелепый бежевый плащ и лучезарно улыбается. В основе гнева Чуи лежит вопрос: почему он всегда единственный, кому все еще не все равно? Почему он не может сказать «к черту Дазая» и забыть о нем? Это действительно несправедливо. Он всегда разрывает себя на части, когда люди уходят, а тем, кто уходит, насрать. Но как бы он ни старался (а он очень, очень старается), он никогда не сможет быть таким жесткосердечным. В нем есть слабость, которую он не в состоянии устранить. Разговор с Мори о том, чтобы позволить Элизе пойти в среднюю школу, – это просто вишенка на пломбире с дерьмом, которым является его жизнь. Но в то время как он лжет ради своей работы, он не лжет ни в своей личной жизни, ни людям, которые ему небезразличны. Чуя сказал ей, что сделает это, и он собирается это сделать. Даже если он практически насквозь пропотел в своем пиджаке, когда поднимался в кабинет Мори (пока еще утро). Он почти хочет, чтобы Мори сказал ему убираться, когда он постучит в его дверь, но он также знает, что откладывание этого не сделает вещи лучше. Мори приглашает его войти. Чуя открывает дверь, пытаясь успокоить свои нервы. Независимо от того, что должно было произойти, Мори не уважал суетливость или нерешительность. Он знает Мори, проработав с ним так долго. Чуя не сказал бы, что они друзья, но он один из самых близких к Мори людей в PMR, возможно, даже ближе, чем Коё. Тем не менее, он немного сглатывает, когда входит. – Чуя, – легко произносит Мори, улыбаясь ему из–за своего стола (у Чуи такое чувство, что он недолго будет носить это выражение лица). – Что я могу для тебя сделать? – Я хотел поговорить с вами кое о чем, – Чуя заставляет себя спокойно подойти к столу Мори. – Тема разговора? – интересуется Мори, приподнимая бровь. Он уделяет ему все свое внимание, откладывая в сторону то, что было перед ним. – Дело не в работе, – начинает Чуя. Он остается стоять, потому что знает, что будет дергаться, если сядет. – Это по поводу Элизы. Выражение лица Мори становится гораздо менее беззаботным: – А что насчет нее? – Речь идет о том, что она хочет в среднюю школу, – Чуя направляет все свои знания с медиа–тренингов на то, чтобы его слова звучали нормально. – Я не понимаю, какое это имеет отношение к тебе, – холодно говорит Мори, – тон, который Чуя не часто от него слышит. Его глаза тоже холодны, когда он смотрит на Чую, а губы сжаты в тонкую линию. Чуя мог бы сократить свои потери здесь, но он напоминает себе, что это ради Элизы. Элиза, которая практически всегда была его самой верной сторонницей с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать. Элиза, которая больше года притворялась, что ей нравится пианино, просто чтобы он с ней пообщался. Элиза, которая просто хотела пойти в долбанную среднюю школу. – Это не так, – кивает Чуя. – Но я думаю, что вам следует передумать. Я думаю, это было бы действительно хорошо для нее. – Потому что у тебя так много опыта в воспитании детей? – сардонически спрашивает Мори. Он улыбается, но это жестокая улыбка. – Потому что я знаю, что она будет несчастна, если вы ее не отпустите, – твердо говорит Чуя, не отступая, несмотря на то, как он нервничает внутри. – Вы хотите, чтобы она была счастлива, не так ли? – Ты думаешь, я укрываю ее из-за своего положения в Port Mafia Records, – голос Мори спокойный, но резкий. – Нет. Ты хоть представляешь, через что прошла эта девушка? Что случилось с ее родителями? – его глаза безжалостно впиваются в Чую. – Ты видел жестокость, на которую способен мир. – Нет, – отвечает Чуя через мгновение, позволяя себе осознать. Он встречает взгляд Мори своим собственным. – Я не знаю, что произошло. Я нигде не видел никаких следов этого, и я бы никогда не проявил неуважения к вам или Элизе, копаясь в этом. – Но, – продолжает Чуя, скрестив руки на груди, – я знаю, каким жестоким может быть мир. И я знаю, насколько хуже, когда ты убегаешь и прячешься в ответ на это. Это то будущее, которого вы хотите для Элизы? Мори просто смотрит на него с совершенно пустым лицом. Затем он решительно приказывает: – Убирайся из моего кабинета. – Сэр, я... – Чуя начинает протестовать, но Мори прерывает его. – Я займусь поиском частных школ в Лос–Анджелесе, – голос Мори не менее сердитый, чем раньше. – Где–нибудь в достаточно безопасном месте. И это будет пробная версия. – Спасибо, босс, – говорит Чуя, одновременно благодарный и удивленный. – Я делаю это не для тебя, – Мори слегка насмехается над ним. Затем он делает глубокий вдох, возвращаясь к более нейтральному выражению лица. Однако его взгляд по–прежнему суров. – Несмотря ни на что, – продолжает Чуя, его собственное выражение лица серьезное. – Я думаю, вы поступаете правильно. Он думает, что Мори собирается снова отчитать его, но его лицо становится более задумчивым. – Не секрет, что я надеялся, что Дазай когда-нибудь заменит меня, – произносит Мори, шокируя Чую по–другому. – Я думал, что Port Mafia Records будет лучше под руководством кого-то вроде меня. Но, возможно, есть кто-то, кто лучше подходит на эту роль. Чуя проделал очень хорошую работу, сохраняя хладнокровие все это время, но его челюсть все равно отвисает от необузданного шока. У него нет ответа. Все, что приходит на ум, прискорбно неадекватно. Черт, Элиза была права. Мори действительно доверяет ему. – Не то чтобы ты сейчас был готов к этой должности, – добавляет Мори, улыбаясь все еще немного холодно, но с чуть большим весельем. – Или что я собираюсь уйти в отставку в ближайшее время. – А теперь, – Мори возвращает все свое внимание к тому, над чем он работал до прихода Чуи, – убирайся из моего кабинета. Чуя кивает, все еще не доверяя себе, чтобы говорить. Когда он идет к двери, ему кажется, что он находится во сне. – И, Чуя, – выкрикивает Мори, прежде чем он дотягивается до ручки. Чуя оборачивается и видит, что тот весело улыбается. – Если ты когда–нибудь снова вмешаешься в мою личную жизнь, я уничтожу твою карьеру и оставлю тебя ни с чем, – экспрессивно говорит Мори. Это не угроза, это обещание. – Понял вас, Мори, – Чуя улыбается в ответ.