1
— Хаос. … И хаос наступает. Что я, по сути, знаю об Аркобалено? Ничего. О них в принципе никто и ничего не знает, а если узнает… Долго эти «счастливчики» не живут. Из общедоступной информации: проклятые дети. Почему проклятые, кем? Не известно. Важно только то, что проходят десятилетия, а их внешний вид не претерпевает изменений. Еще известно, что они сильнейшие. Достоверно сказать не могу, но проходят все те же десятилетия, а они все так же числятся лучшими из лучших. Я смотрю на Реборна, нудно зачитывающего что-то из учебника по грамматике, и думаю: «А какого черта здесь происходит?» Этот человек, — существо? — уже неделю учит меня японскому. Подумать только, лучший убийца нынешнего поколения смиренно читает учебник средних классов, чтобы преподать урок языка предполагаемой наследнице на пост Десятого Вонголы. И это даже не сраный итальянский. Отличное начало для анекдота. Специфического. Я возвращаюсь взглядом в тетрадь после минутной тишины и деликатного покашливания. Задания, на удивление, не особенно сложные. Реборн вполне понятно и доступно объясняет. От всего этого я прихожу почти в ужас. О его славе на поприще репетиторства ходят немалые слухи. В том числе о его садизме, непомерном эго и методах обучения на грани возможного. Но за все время его нахождения здесь он ни разу не проявлял свою натуру. Всегда вежлив, можно сказать, что даже обходителен, терпелив. Мне хочется материться и пальнуть пару раз ему в голову. Так, ради интереса. Я вспоминаю, как судорожно расталкивала нычки с холодным оружием по всему дому, готовясь к бойне, мало ли что в голову этому сумасшедшему придет. Вспоминаю, как в первые пару дней меня едва ли не трясло при его виде, как я почти лишилась сна из-за его присутствия в доме. Прошла неделя, всего чертова неделя. Я не могу спокойно двигаться по дому, не хватаясь за ножи или пистолеты. А стоит мне открыть спину, как голос в голове буквально разрывает мне черепную коробку своим криком. От переутомления и постоянного нервного напряжения я, вероятно, сдохну намного раньше, чем мне бы того хотелось. Ни к месту вспоминается мой милейший брат, все еще не вернувшийся с «прогулки». Интересно, а он знает о Реборне? И как этот тихушник собирается проворачивать свои дела, имея такого противника за спиной? И стоит ли мне влезать в их взаимоотношения или лучше дождаться естественного исхода событий? В том, что какие-то отношения между ними будут, сомнений у меня почти нет. Мальчишка далеко не тонко намекает на свою причастность, а аркобалено вызнает все, что ему потребуется, просто затем, чтобы знать. И это если не брать в расчет одну милейшую особенность моего брата. Его пламя. Я снова смотрю на Реборна, протягиваю ему решенные задания. Тот берет тетрадь, кивает, рассматривая мои ответы, говорит, что на сегодня мы закончили, и выходит из комнаты. Я смотрю ему во след и меня так и подмывает спросить, кто его подослал? Это не мог быть папаша. Этот конченный на дух не переносит, чтобы кто-то еще игрался с его игрушками. А в том, что сильнейшее Солнце поиграется, а в процессе переделает на свое усмотрение, я уверена. Голос в голове что-то шипит, прерывается. Я снова слышу это чертово «Бегибегибеги!» и меня накрывает раздражения. Тетрадь с моими каракулями рвется пополам, концы ее тлеют у меня под пальцами. Мой огонь, под оглушительный грохот в голове запрятанный в самую глубину, боязливо разгорается. Будто извиняясь ползет по ладоням, проскальзывает под пластинами. Я смотрю как ток мелкими молниями врезается в кожу, но я не чувствую боли от этих ударов. Я смотрю как проклятые браслеты вновь и вновь разрываются разрядами, как мое пламя ластится к рукам под ними, слизывает кожу, отращивает вновь, но черт возьми, я не чувствую боли! Я уже давно заметила, что перестала реагировать на выверты собственного огня. Оно могло испепелить любой участок моего тела, любую его часть по какой-то своей, — моей, — прихоти, а потом восстановить все как было. Сначала неуверенно, неумело, но с каждым разом все точнее, быстрее и аккуратнее. А теперь подумать только, я могла бы давным давно забыть о проблеме контроля надо мной через эти браслеты, — задолго до того, как я научилась обходить их влияние и перестала боятся, — но почему-то смогла сделать это только сейчас. Я с отвращением стряхиваю пламя, ощущаю отголоски боли, прежде чем браслеты окончательно затихают, и выдыхаю. Я поворачиваю голову к двери и снова вспоминаю Реборна. Как долго будет длится это затишье? Что-то не сильно верится, что все закончится только на уроках языка. Его точно подослал Девятый. Я даже догадываюсь с какой целью. Красиво звучит: «Сделать из нее настоящего босса», — да только верится с трудом. Я более чем уверена, что именно с такой формулировкой Ноно деликатно просил Иемитсу придержать свои амбиции. А на деле все это только для того, чтобы узнать, как далеко зашел Советник, и что он успел вложить в мою маленькую, «пустую» головку. Я снова смотрю на клочья тетради у себя в руках и швыряю их в дальний угол. К черту!2
Я смотрю на бутылек в своих руках, и мне хочется швырнуть его прямо в стену. Хочется разломать здесь все, спалить до основания. Я смиренно лежу на кровати своего тупого братца, верчу сраный бутылек с пилюлями, пробуждающими пламя, и мне хочется удавиться. Пламя скачет по пальцам, с интересом ластится к стеклу, жрет кожу, жрет мясо. Наружу торчат мои кости и хрящи. Боли нет. Я смотрю на свою ладонь, — баночка выскальзывает и падает куда-то на пол, — с любопытством сгибаю пальцы, наблюдаю, как спешно пламя наращивает новые ткани, трусливо сбегает под бесполезные теперь браслеты. Оно плюется искрами, как живое вертится и крутится чуть ниже запястья. Игриво выскальзывает на поверхность, снова прячется. Впервые мне не хочется отмахнуться от него, сбросить его, задвинуть подальше, чтобы не напоминало. И оно, чувствуя это, разгорается ярче. Белесые клочки среди грязного, рыжего полотна сегодня кажутся невыносимо яркими и чистыми. Они деформируются, расползаются на части и собираются вновь в какую-то причудливую форму. Я устало выдыхаю, кладу руку на грудь и ощущаю, как огонь ползет вверх, сворачивается теплым клубком между ключицами, и затихает. Мысли возвращаются к таблеткам, к убогому мальчишке, ко всей поганой ситуации, в которой я оказалась не по своей воли. В том, что мафиозный босс по определению не блещет добродетелью и участием к ближнему своему, нет ничего удивительного. В том, что тот ради своих целей пойдет по головам — тоже. Почему же тогда меня не грохнули сразу, после смерти Массимо? Почему я, блядь, тогда отделалась почти отеческим порицанием, да легкой угрозой, которая больше профессиональный совет напоминает? Гнев рвет внутренности, кипит в глотке. Я слышу глухой рык, чувствую как огонь опоясывает мою шею, сжигает плоть, вползает глубже. Я рывком сажусь на постели, скребу ногтями по обугленной плоти, рычу громче. Кровь стекает по моим рукам, капает на домашние брюки. Бурые пятна, черные от пепельных частичек, расползаются по штанинам. Я борюсь с желанием сквозь раны засунуть руку в самую глотку, выскрести и там все без остатка. Пламя обжигает, возвращает боль, заставляет прийти в себя. Дышу с трудом. Перед глазами пелена. В этом мутном мареве я вижу Девятого, его спокойное, чуть снисходительное выражение. Так не выглядят отцы, только похоронившие последнего ребенка. Так выглядят те, кто спланировал все заранее, а теперь с интересом рассматривают плоды трудов своих. Так выглядят сраные ублюдки, что отправили тебя на плаху, оставив твоего брата в качестве запасного плана. Блядьблядьблядь! Я подскакиваю с постели и со всей силы врезаюсь в стену. Чтобы выбить, чтобы прийти в себя, чтобы не натворить дел. Отхожу на пару шагов назад, а потом снова в нее бьюсь. Дон знал! Этот сукин сын знал, что у Тсуны есть пламя! Ну, конечно, же знал… А теперь его же стараниями чертов родственничек знает о пламени, своем происхождении. Блядь! Я стекаю по той же стене на пол, утыкаюсь лбом в колени и судорожно размышляю. Что из всего происходящего влияние Тимотео, а что стечение обстоятельств? Знал ли Девятый об особенности пламени брата? Знал ли Иемитсу? Кто создал эти таблетки за столь короткий срок? И какую роль во всем этом цирке играет Аркобалено? Воспоминания о Реборне заставляют взвыть и садануть кулаком об пол. Я облизываю губы, прикусываю их и заполошенным взглядом утыкаюсь в стену напротив. Чертов репетитор. Сраный сумасшедший ублюдок. Терпеливый? Вежливый? Обходительный? Меня пробирает на смех. Я хохочу в голос, и это напоминает истерику. Я затыкаюсь. Просто. Все дьявольски просто. Он просто почуял что-то задолго до того, как все действующие лица вышли на сцену. Ждал, смотрел и ставил галочки, когда узнавал об очередной кусочке пазла. А когда картинка сложилась просто шмальнул мне пулю в лоб. До сих пор в ушах стоит глухой звук удара гильзы об пол, когда она вылезла из моей башки под влиянием пламени. Как и вторая, третья, пятая. Пока воодушевленный больше положенного Аркобалено не спустил в мою черепушку весь магазин. Прокусываю губу, слизываю кровь. На языке помимо металла чувствуется горьковатый осадок пламени. Я взлохмачиваю волосы, встаю и делаю несколько шагов по комнате. Иемитсу не знал, не знает и ничего не узнает. Сдохнет раньше, чем ему дадут понять. Я останавливаюсь, с сомнением осматриваю собственные руки, верчу ладони то вверх, то вниз. И убью его я. Как убила Массимо. Как убила с десяток неугодных. А потом убьют меня. Но если знает, — давно знал, — то сдохнет Девятый. А за ним Тсунаеши и любой, кто встанет на пути. И все моими руками. Дернешься — окажешься предателем. Останешься — получишь пулю от врагов Семьи. И Тсуна, глупый, доверчивый Тсуна. Контакт с Варией, «матушка не должна пострадать», пламя Гармонии. — Я дома! — раздается снизу. Что же время для размышления закончилось.3
Я смотрю на смущенного маленького идиота и не могу понять, что в нем такого, что каждый сраный человечишко в этом доме смотрит на него, как на высшее существо. Я смотрю на Реборна, прилипшего к кружке кофе, сваренного по особому рецепту, дожидаюсь, пока он не посмотрит на меня в ответ, и вздергиваю брови. Он едва слышно хмыкает. Взгляд его падает на мою кружку, и я стараюсь не кривится, — с каждым днем в этом доме маска спокойствия натягивается все с большим трудом. В кружке моей чай, мышьяк и две ложки сахара. Второй месяц Аркобалено пытается найти способ грохнуть меня. Ну, или приблизить мое состояние до какой-то критической отметки. Получается откровенно хреново. Я передергиваю плечами, строю самое безэмоциональное лицо, на которое только способна, и выхожу из-за стола. Нервы дергает чужой взгляд, голова раскалывается от очередного звона. На улице мне приветливо машет парочка дилетантов, засланных для формирования связи Небо-Хранитель. Тупые дегенераты давят фальшивые улыбки, машут руками, спешат поделиться новостями. Липнут как мухи. Я старательно игнорирую их, потому что нельзя сжигать каждого неугодного, потому что рано. Дети жужжат над ухом, дотрагиваются до плеч, рук, волос, но отшатываются назад, стоит только перевести на них взгляд. Так и подмывает спросить, не тошнит ли их самих от себя. Молчу. Чувствую только, как по спине волной проходится жар, слизывая кожу. Рубашка тут же прилипает к мясу, — придется выкинуть, — тлеет, когда появляется новая плоть. На пути встречается парочка других детей, но от них тошнит уже меня. Бедные, не видящие дальше собственного носа, дети со своими детскими проблемами. Предавший семью, но не преданный ею. Мальчишка бросается вперед, как только видит меня. Сверлит взглядом, тянется за дешевыми хлопушками, — это динамит, сучка! — но останавливается, когда его одергивает второй. Непонятный, непринятый одинокий лицемер. Маска приросла, отодрать больно, поэтому виноваты все вокруг, — сдохните-сдохните-сдохните. Дети рядом скалятся, бросаются грудью вперед, шипят что-то. Я выдыхаю и иду дальше. Мысли сами собой крутятся возле несостоявшихся Хранителей. Помимо оставшихся позади Гокудеры Хаято и Такеши Ямамото еще четверо. Сасагава Рехей, — кулаки в бинтах, кровь-кровь-кровь, долги. Мальчишка, которого продали по вине родителей. А за ним и сестрицу его, — хорошенькое личико, маникюр, нож под подушкой. Одиозная семейка врачей, доигравшихся в казино. Я кривлюсь, вспоминая громкие выкрики парня. Громкие и бессмысленные, — спасите меня! Как будто кому-то есть дело. Спасение утопающих… Впереди маячит фигура очередного. Чернявый, гибкий, сильный. В каждом движении «ещеещееще». В каждом взгляде «недостаточно». На него я стараюсь не смотреть. Самый омерзительный из всех. Тот, кто видел больше других, тот, кто делал больше других. Здесь и везде: «Я — хищник!» — а на деле домашняя псина, которой вдолбили только команду «Фас». Я прохожу мимо и ощущаю его взгляд на себе. Изучает, оценивает. Шкурой чую, ему пиздец как интересно. Ускоряю шаг. От вида Хибари Кеи вспоминается другой. Улыбка чешира, глаза безумца. Прошло чуть больше месяца с момента появления Аркобалено, когда пришел приказ Девятого на устранение. Данных нет, дополнительной информации нет. Только имя и род деятельности. Я швырнула папку с единственным листом в репетитора, едва успев ее открыть. Впрочем, того в комнате уже и не было. Только за стенкой раздался очередной взрыв хохота, да саркастические замечания чернявого садиста. Тащиться куда-то не имея даже приблизительного понимания ситуации я не собиралась, а потому игнорировала ситуацию до самого последнего момента. Избитые дети, — не убили же, — меня волновали мало. Даже похищенные рейтинговый мальчишка и предполагаемый Хранитель грозы, — пятилетка, чертовы вы ублюдки, — меня не особенно трогали потому, что под защиту я их не брала, в отличии от излишне умного братца, а значит, в любом случае они — не моя проблема. Однако день Х все-таки наступил. Я вздохнула с раздражением и захлопнула учебник по литературе, оборачиваясь к недовольному репетитору лицом. Реборн держал пистолет у моей головы и сверлил меня тяжелым взглядом. Я молчала. Дергаться без веских оснований я все еще не собиралась. Особенно достав некоторую интересную информацию по предполагаемому трупу. Оказывается некий Рокудо Мукуро, записанный сердобольным Девятым в смертники, таковым вовсе не являлся. Хотя бы потому, что за ним по пятам тащились Вендиче, а те предпочитали получать своих заключенных живыми, — иначе сам окажешься на месте трупа. О том, почему они терпеливо шли по следу иллюзионист аж до самой Японии, думать не хотелось. Паранойя орала благим матом. Голос в голове вторил на пару децибелов выше. Меня передернуло. — Это приказ, — спокойно произнес проклятый ребенок. Пистолет обернулся хамелеоном, что переполз на шляпу и уставился на меня своими огромными глазами. Язык чесался спросить, а он пошел бы его выполнять, но мысль оборвалась: — Твой брат с Хранителями уже выдвинулись. А после развернулся и просто вышел из комнаты. Новый столик, купленный мной взамен старому, полетел в стену. Огонь слетел с пальцев, поджигая. Я смотрела как разгорается пламя, как трещит дерево, как стена позади чернеет. Пришлось идти за водой и тушить разошедшийся огонь, а потом пошевелиться в сторону заброшенного парка. Понять, где пристроил свою задницу излишне самоуверенный мальчишка, труда не составило. Надо бы поторопиться. К тому же брат с компанией уже вступили в драку с парочкой его подчиненных. Иллюзионист сидел в бывшем кинотеатре. Стоило мне переступить порог, как он пустился в пространные размышления о том, как глупо поступила Вонгола, поставив в качестве наследника кого-то вроде меня. Я молчала и думала, что как-то сильно все напоминает дикий фарс. Этот ребенок с приклеенной гримасой вместо лица, его восхваляющие себя любимого речи о том, как он уничтожит всю мафию. С каждым произнесенным им словом я хмурилась все больше. Что-то не сходилось. Каким бы хорошим не был бы этот пацан, никто бы ему не дал творить все, что заблагорассудится. А если вспомнить, что приказ на него пришел от Девятого, то этот ненормальный по чужой указке вырезал тех, кто умудрился досадить королевской семье. От удара трезубцем я ушла еще до того, как успела вернуть свое внимание в реальность. Мальчишка что-то вещал о том, что я не так безнадежна, как ему виделось изначально, но я все продолжала игнорировать его речи. Меня беспокоили Вендиче. И беспокоили сильно. Если бы Рокудо был реальным преступником, они бы сковали его цепями еще до того, как он пересек бы границу Италии. От них не убежать и не скрыться. И уж тем более из их тюрьмы не сбежать, кто бы что не говорил. В реальности мальчишка бросался на меня с каким-то одичавшим видом, как будто мое тело — его последний шанс на жизнь. Я играюче обходила его выпады, «удачно» наталкиваясь собой на стены или падая на пол. Иллюзионист бесился. Движения его становились дерганным. В какой-то момент он замер, толкая пафосные речи. Я замерла. Приближался брат с компанией, а потому мне следовало бы ускорить момент моего феерического проеба. Как только в поле моего зрения попались материальные иллюзии, — для пацана его возраста очень даже неплохо, — я успешно подставилась, позволяя проткнуть себя трезубцем. Послышался радостный смех безумца, а после шаги толпы и праведный диалог. Я же корчилась на полу. Лезвие точно пробило мне кишки. Боль прострелила внутренности. Кровь расползалась неровным пятном, а я сама глушила свое пламя, вынуждая его сращивать внутренности, но оставляя колотую рану. В какой момент по полу потянуло могильным холодом, я не поняла. Смогла разобрать только выкрики тупого малолетнего имбицила о том, что бедный Мукуро не виноват. Но все же нельзя бросаться на каждого встречного. Ну, или как-то так. Хотелось истерически рассмеяться. Только привкус Небес брата выбил это желания к чертям. Я сжалась и неосознанно приготовилась к атаке. В этот момент и появились Вендиче, смыкая ошейники на глотке иллюзиониста. Дальнейшее повергло меня в шок и заставило хорошенько обдумать ситуацию. По просьбе мальца стражи Вендикаре сняли свои цепи с шайки Рокудо и его самого и ушли. Развернулись и ушли. Увиденное заставило усомниться в своем рассудке. Наплевав на последствия, я потянула края раны в разные стороны, надеясь отрезвить себя, но боль только вынудила сцепить зубы покрепче. Картинка не исчезла. Рокудо Мукуро был отпущен. В реальность меня вернул звонок. Я уткнулась взглядом в парту, напрочь игнорируя начавшуюся речь учителя. Меня бесила ситуация с иллюзионистом. Я перевела взгляд на брата. Он недовольно передернул плечами, мельком взглянул на меня, но тут же отвернулся. Твое пламя влияет и на Вендиче? Или это влияние Вонголы много больше, чем кому-либо могло показаться?