Гудение мух.
Гул насекомых оглушает мольбы за дверью.
Суджи стукнул затылком об стену. Колючая проволока стягивает суставы все ближе, все туже.Стальные зубья распиливают запястья в щепки.
Ошметки мяса сыплются с потолка, с хлюпаньем утопая в багровом месиве.Розовые стены движутся. Жгучий сок стекает по гладким, покрытым венами мембранам...
—...ответь мне честно, — тихий голос отца вернул его в реальность. — Когда ты шел туда, ты думал о своей семье? Ладно я — тут всё понятно. А твоя сестра? Брат, дедушка с бабушкой? Ты о них думал? Суджи смотрит на него точно так же, как смотрела на парня Киото пару часов назад. Поймет ли он? Поверит ли он, что мучает белую птицу с самого детства? Нет, конечно же. Кто в такое поверит? Чувствуя себя совершенно немым, сипуха беспомощно опустил лицо и съехал спиной по стене до самого пола. — Сомневаюсь, — сухо ответил отец. — Теперь послушай меня, Суджи, и не перебивай. Я общался с пострадавшей зеброй, с адвокатом, с ректором Черритона. Со всеми. Сейчас конь готовит жалобу, на его стороне департамент столицы. У них есть всё — видео с камер, свидетели, и поверь мне, если дело дойдет до суда, они будут давить до конца, без поблажек. Не встретив никаких возражений, сложа крылья за спиной, он продолжил. — Мы поступим так: тебя поместят в психиатрическую лечебницу для хищников. Ненадолго, месяц или два. Мой адвокат прояснит ситуацию, а когда тебя выпишут, я найду с офицером Эрином общий язык или составлю ответный иск. В любом случае, как-нибудь отковыряемся. До этой поры веди себя тихо и никому ничего не говори. Договорились? — Какая в жопу разница, — сокрушенно выжал из груди Суджи. — Какой смысл? Я сижу рядом с тобой, рассказал все, как было — а ты меня в упор не видишь. Будто меня здесь нет... меня просто нет... От этих слов старший сипуха изменился в лице, хоть и немного. Плечи отца опустились, он медленно потянул крыло к голове поникшей птице. Вдруг, будто подавив подступающее сомнение, бывалый политик закрыл глаза и важно задрал клюв. — Если тебе нравится так думать — пускай. Пройдет время, и когда-нибудь ты скажешь мне спасибо. Суджи поднял к нему лицо, их глаза встретились. В бездонной прорве зрачков не было страха, в них не было ненависти или злобы. Словно в осколках ночного неба, наполненных болью, невыносимой горечью одиночества, медленным звездопадом на щеки птицы стекали слезы. Не в силах более смотреть, птица в костюме отвела взгляд. Он шагнул к бронированной двери. — Прощай, сын. —...меня здесь нет... — повторял Суджи. — Просто нет... Когда двери захлопнулись, опустошенный парень прижал колени к лицу, умоляя, чтобы это все было не взаправду. Желая быстро проснуться и встретить утро за окном, он зарыдал, погрузив голову в белое, густое оперение и принялся кусать себя за кожу. К сожалению, кошмар не отпускал его, и что страшнее всего — это было только начало. Время шло. Застыв на полу, Суджи чувствовал, как растворяется в стене, расщепился на атомы в кирпичную кладку и улетая прочь в небо, подальше из этой западни. В мыслях он утопал в облаках, нырял в зеленые гущи леса и не было серых стен, угрюмых лиц и кровавых наваждений — только безграничная небесная даль. А время все шло.***
Шли часы. Глаза парня были закрыты, но за время ожидания он так и не уснул. Он думал о семье, о проваленном вступлении в Черритон, вход куда будет закрыт для него навечно. Но были и другие мысли. С момента написания заявление, мозг сипухи поглотило странное чувство, похожее на транс. Он возвращался к тем разговорам, к стычке с зеброй, из раза в раз проматывая каждую деталь, малейшее слово и движение. За пределами расчетов и учебы, Суджи никогда не ощущал мир полностью. Что бы он ни говорил, звучало слишком чопорно, несовершенно. Занятия вне учебы не имели для него смысла, и даже зубрежка редко приносила ему настоящую радость. Теперь, когда его оболгали, медленно сова понял, что все те массивы знаний, дат, имен и определений не имели никакого значения, обратившись в его памяти в пустую галиматью. Знания совы не спасли перепелок, не остановили его на подступах в участок и не защитили от гнусной зебры. Поняв это, за пределами ненависти, страха и растерянности, глубоко в душе Суджи разразилась зияющая рана, будто одна из его конечностей осталась в той комнате с лошадью, навсегда и безвозвратно. Подавленный этим чувством, Суджи все сильнее вдавливал себя в стену, желая исчезнуть, сейчас же раствориться в воздухе, чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать, не дышать, не быть. А время все шло.***
В коридоре раздался гудок, послышались шаги. Метал громыхнул, заскрежетал. Когда стражник скомандовал "на выход", Суджи чувствовал себя вне тела. Он шел, складывал крылья на стену, и все было столь бездумно и машинально, будто это не юноша шел в сопровождении овчарки, это не его досматривают, а кого-то другого, точно не его. В затхлой, тесной комнатушке стояло два полицейских, ворон и далматинец. Поправляя перчатки на пальцах, собака достает из-за стойки широкий железный поднос. Суджи узнал свой рюкзак, пальто и сумки — все, что он поспешно оставил в Черритоне. — Ваши вещи, сэр, их привезли вчера. Проверьте, все ли на месте. Сипуха отчужденно осмотрел поднос, долго и вдумчиво уставившись на портфель. Спустя долгое молчание, полицейские заметили, что парень смотрит куда-то на пол. — ...шнурок... — слабо выдохнула птица. — Еще раз? — спросил далматинец. — У вас шнурок развязан. Ворон поодаль раздраженно вздохнул, размашистым шагом приблизился к стойке. — Слушай, давай я гляну. Может у него там заточка лежит? — Хэнк, прекращай. — А что я-то? — гаркнул длинноклювый коп. — Смотри-ка! Смотри, как он пырится! Псих долбанный... — Тебе заняться нечем? Вот и иди! Извините, сэр, мы не нашли ваш телефон. Вы брали его с собой? Суджи проводил взглядом ворона, который пальнул в него молниями из глаз, неразборчиво бубня себе что-то под нос. — ...садист ебучий, чтоб его посадили навеки... Сипуха слышал каждое слово. — ...хвост бы ему оторвал, гандон пучеглазый... Он слышал все. — Дома оставил. Следуя взору совы, пятнистый пес оглянулся на своего коллегу, после чего махнул рукой. — А, не обращай на него внимания. У бедолаги день не задался, вот и пыжится. Со всеми бывает. — Бывает, — тихо повторила птица. Надев пальто и собрав поклажу, Суджи попрощался с псом и проследовал дальше. На задних дворах, у выхода здания его ждала полицейская машина. Сова взглянул в ясное небо — в вышине виднелись фигуры быстро пролетающих птиц. В груди юноши что-то сжалось, не то от тоски, не от голода или всего вместе. Интересно, думал про себя сипуха, сможет ли столовая дурки переплюнуть блинчики из Черритона? Психиатрический госпиталь для хищников имени Гоухина — так звали это место. Со слов сопровождающих стражей порядка, у птицы сложилось впечатление, что больничка была обиталищем инквизиторов, и выглядела она соответствующе. Зная, что у страха глаза велики, Суджи не сильно вдавался в подробности, и все последующие байки слушал через слово, больше поглядывая на улицы за окном. А там кипела жизнь: животные всех видов, от мала до велика, бежали по делам, смеялись, торопились, сидели за столиками, пили капучино, вели свою жизнь со своими житейскими заботами. Казалось бы, все так просто, но за один неудачный день это все может исчезнуть. Не зная почему, Суджи усмехнулся такому выводу — первой странной, но приятной мысли за это утро. Вскоре из-за черты торговых блоков явилось здание больницы. За решетками и пятнами замызганного окна было сложно что-то разобрать, но уже тогда Суджи заметил некоторые чудаковатости. В дороге, разговорившиеся законники поведали и то, что госпиталь спонсируют несколько больниц, что было очень заметно. Первое, что пришло Суджи на ум, был старый пчелиный улей с пасеки, который однажды с ребятами он скинул с километровой высоты. И не то чтобы страшилки о древних палачах оказались близки к правде, но было в этом месте что-то нездоровое, даже зловещее: непропорциональный бетонный сапог с крестом, края которой покрывали трещины, а с самой верхотуры висела клетка, прямо над линиями элетропередач. Воистину, госпиталь Гоухина выглядел как злая шутка, гигантский средний палец всей окружающей архитектуре. Присмотревшись, сова увидел цоколь здания, который держался на стальных опорах, будто заброшенный недострой. Разве в таком месте может кто-то жить? Да еще и лечиться? Чем ближе становилось сие чудо строительной мысли, тем сильнее Суджи отказывался верить своим глазам. Если раньше планка ожиданий птицы была рассудительно не высокой, то подобный архипиздец ничего хорошего предвещать не мог по определению... Гнилая, раздутая голова свиньи в окружении тучи мух.Черные струпья на коже в солнцепеке.
Почему так холодно?Из сгнивших глаз льется поток червей.
Шуруп в пятаке со знаком креста. Смешиваясь со склизкой массой, ручей достигает шеи, сплошь приколоченной длинными, кривыми гвоздями. Свинья содрогается. Голова двигает челюстью, выблевывая фарш из зубов и личинок.Город утопает в море гнили, а голова кричит и захлебывается, и крик ее...
— Псс, — шофер-тигр толкнул своего напарника. — Слышь? — Чего? — повел мордой дремлющий кайман. — Че-то он притих сильно. — Хм? — ящер оглянулся на Суджи. — Действительно. Эй, ты там как? В порядке? Все это время сидевший неподвижно, пернатый юноша потер усталые глаза. — Да. Есть хочется. Услышав это, тигр быстро глянул на запястные часы. — Кстати, обед же скоро, — полосатый пожал плечами. — Ну, потерпи маленько, почти приехали. Машина остановилась. Подав сове сумки из багажника, кайман невзначай поправляет обвес с табельным шокером, будто напоминая Суджи о его положении. Птица не обращал на это внимания. Смирным шагом они отправились ко входу, мимо пустующих навесов и покошенных лавок с цветами. Пустырь, по которому шли птица с рептилией, тесной стеной окружали здания, он был необычайно просторен — но почему-то тут никого не было, как будто в попыхах все навесы бросили или сложили. Измазанные жиром, и небо пойми чем, стены покрывали рисунки гениталий и голословные надписи:Яфуя — ебаный жмур
5 ДамПродам почки в рассрочку
надежды нет
Лара — ШЛЮХА!
НЕ твоя вот и бЕсиШЬся
Среди номеров и ругательств, была метка "пятнистой банды" — Мадарагуми. Завидев ее, словно ошпаренный, Суджи отвернул лицо от иероглифа, переведя взор на здание клиники. — Славное местечко. — Да уж, — кайман обвел взглядом загаженный переулок. — Вечером тут покрасивше. — А что здесь вечером? — спросил сова. Сопровождающий вдруг притих, подозрительно посмотрев на Суджи. — ...не важно, — сухо кинул тот. Наконец, достигнув дороги, они обошли сигналящие в заторе легковушки с грузовиками, и на другой стороне, у входа в клинику, их уже ждала компания зверей — птица в халате и два крепыша в белых футболках и брюках. — Вот, значится, — крокодил повел ладонью на сипуху с сумками. — Передаю в ваши заботливые руки. Подошедший ближе врач — бурая курица в мешковитом халате, сверила гостей радушным жестом. — Как это вы чудно пришли, — закивала она. — Сами, пешком... и без наручников, я гляжу? — Без, — приторно оскалился полицейский. — Особое распоряжение. К тому же, в пробке стоять ради этого, сами знаете... — Пожалуй, дело ваше. А вы голубчик, как себя чувствуете? — Превосходно, — так же фальшиво улыбаясь, сказал Суджи. Не испытывая особой радости от встречи, он все же попытался выдавить из себя хоть какое-то дружелюбие. Подошедшие санитары, в лице бычка и носорога, обступили птицу белым, пышущим тестостероном барьером. Плечистые господа с интересом глядели на сумки и рюкзак. — Позволите? — необычайно нежным тоном спросил носорог. — Да, коне... Спустя секунду и пару шустрых движений рук, Суджи вновь оказался налегке, вручив все тяжести санитарам. Была ли это часть "особого распоряжения", или так встречали всех пациентов — сипуха не знал, но такое внимание было, как минимум, очень учтивым с их стороны. Кто знает, может клиника Гоухина не так плоха, как о ней говорили?***
Оптимизм сипухи дал трещину уже на входе в больницу. Главный холл клиники был пустым, унылым бело-бурым помещением, огромные витрины которого укрепляли грубо сваренные решетки. В лучах солнца витали хлопья пыли, а от вони хлорки у Суджи зудило в носу. Завершающим штрихом были увешанные по всем стенам диковинные картины, глядя на которые парень ощущал стремительно подступающую, необъяснимую тревогу. Линии рисунков хаотично сбивались в узоры, завораживали своим сказочным миром. Едва узнаваемые фигуры зверей сбивались в дикий хоровод, затем возвращались обратно, рассыпаясь в беспорядочный фейерверк из клякс. Было в этих мотивах что-то подозрительно знакомое, словно все это он где-то видел — не конкретно сами картины, а внутренний сюжет. Это осознание на грани мысленного будило в воображении Суджи нечто такое, что ему категорически не нравилось. А тем временем, врач-квочка наблюдала за юношей с бдительностью сокола. — Вижу, вам приглянулись наши картины? — замедлив шаг, она слащаво улыбнулась. — Все, что здесь вывешено — работы наших постояльцев. Интересуетесь живописью? Поняв, к чему клонила курочка, Суджи насилу оторвал взгляд от узоров, покачал головой. — Мне больше физика по душе. — Жаль, — вздохнув, грустно сказала курочка. — Но кто знает, может в вас пробудится тяга к прекрасному? Сказав это, она вновь кокетливо усмехнулась. Суджи холодно посмотрел на врача. Хоть сипуха ни червя не понимал в психиатрии, такой тон общения делал что угодно, но точно не успокаивал. Впрочем, это могла быть всего лишь особенность вида. В конце концов, в деревне Н. парень не встречал никого из семейства фазановых. Когда конвой оказался в лифте, воздух стал заметно легче. По привычке, Суджи начал перебирать в голове темы для разговора, чтобы разбавить поднаторевшую любезность. — У нас тут уютно, спокойно, всегда тепло, — будто прочитав его мысли, начала квочка. — Есть библиотека, с литературой на любой вкус, да. По выходным мы проводим лотерею и маленькие выступления. Вы удивитесь, сколько талантов водится среди местных зверей... — Даже не сомневаюсь, — осторожно кивал Суджи. — К слову о вкусах, эм... чем тут кормят? — Ой, много чем! На прошлой неделе были чечевичные котлеты, рисовая запеканка и соевые бургеры на пару. Так, еще что? А, баклажанные фалафели, фасолевый суп с клецками и... Наверное, такое пресное разнообразие следовало ожидать — в конце концов, здесь водились кадры, которых поймали за поеданием зайчатины или типа того. Суджи относился к таким ребятам прохладно, но почему то, когда он услышал меню до конца, жутко огорчился. — Мы понимаем, — видя печальные глаза сипухи, продолжила врач, — для крепкого здоровья каждому хищнику нужен особый набор веществ, и поэтому мы следим за правильным питанием всех видов, включая сов. У вас есть аллергия? — Нет, вроде бы. — Прелестно! Будьте спокойны, тут учтут и особенности вашей, кхм, комплекции. Уверяю, когда будете уезжать, вам и ремень не понадобится. — Ладно. А летать в окрестностях можно? — Хо-хо-хо, — она прикрыла крылышком клюв, — Ну что вы! Конечно нет. — Даже на крыше? — Особенно на крыше. "Не, ну это лажа какая-то", — с досадой подумал Суджи. — Чтобы держать организм в тонусе, каждое утро мы проводим оздоровительную гимнастику и трудотерапию... Услышав последнее слово, все прочие фразы врача тонули в неразборчивом, тараторящем шуме. Столько болтовни, столько притворства, каскада из ужимок, улыбок, любезностей и вежливости, чтобы сказать одно-единственное слово. Тюрьма. Он оказался в тюрьме. С милыми тюремщиками, улыбчивыми надзирателями, вычурной кухней и все же — это была тюрьма, наспех слепленная и с акцентом на плотоядный контингент. Внезапно лифт остановился. Перед птицей раскрылся лабиринт однотонных, выцветших, желто-белых кабинетов... Преодолев бумажную волокиту, замеры веса, роста и длины оперения по всем фронтам, Суджи всерьез забеспокоился, что будет сидеть голодным до самого ужина. Уже близилась вторая половина дня, но бурая квочка даже не думала его отпускать. — Далее, — продолжала неунывающая врачиха. — Острые, колющие, режущие предметы имеются? — Нет. В смысле, у меня есть набор для черчения: циркуль, рапидографы, канцелярский н... — Сдавайте. Не волнуйтесь, они будут на замке в ячейке. Получите все назад, когда будете выписываться. — Хм, — Суджи задумчиво поднес крыло ко рту. — А клюв с когтями тоже сдавать? — Можем обрезать, если придется, — жизнерадостный голос врача даже не дрогнул. — Посмотрим на ваше поведение. Сипуха нервно усмехнулся, сглотнул, и сделал мысленную заметку впредь следить за своим языком. Без лишних возражений, после "добровольного" осмотра вещей, у птицы осталась лишь сумка со сменным бельем и затесавшийся среди футболок сборник бородатых анекдотов. Чувствуя себя ободранным до нитки, но не сломленный духом, Суджи быстро попрощался с квочкой и санитары снова повели его к лифту. Обычно не склонный к драматизму, юноша словил себя на мысли, что этот проклятый день никогда не кончится, как вдруг... Щелчок двери за спиной. Длинный коридор, старые обои пастельных тонов. Тишина. Оставшись в шортах и синей кофте, сипуха на пару секунд завис от неожиданности. Наконец-то все прекратилось. Не заметив никого вокруг, его взгляд устремляется на высокий потолок, где доносилось жужание люминесцентной лампы. Камер не было. На побелке стен виднелись редкие потеки штукатурки и едва заметные следы от лап. Суджи зашагал вперед. Плитка пола хоть и не сияла, но было видно, что за чистотой тут действительно следили. Он миновал один дверной проем без дверей, за которым следовал еще один такой же. В каждой комнате стояло не меньше двадцати кроватей, все как одна аккуратно застеленные и приглаженные. Из окна второй комнаты, за толстыми прутьями, открывался вид на город. Он пошел дальше. Коридор плавно перешел в просторный зал, с серыми столами, скамейками и закрытым окошком, как в кассах вокзала. На краю одной из скамеек, подперев усатую морду, сидел небольшой зверь, с вытянутым туловищем, шеей и маленькими ушками. Одетый в черную кофту, хорек с шерстью лимонного цвета со скучающим видом стучал ногтями по столу. Заметив стоящую в коридоре бледную тень, он выпрямился. — О, привет, — дернув длинным пушистым хвостом, воскликнул он. — Ты и есть новенький? Сипуха не спеша оглянулся по сторонам, будто рядом был кто-то еще. — Походу, да. — Ну, как ощущения? Жуть, скажи? — зверь сверкнул маленькими зубками, прищурив один глаз. — Ничего, в первый день у всех так. Главное найти себе занятие по душе. Дежурный попросил тебя встретить, показать что тут да как. Меня Ховратом звать. Подойдя к столикам, сипуха кивнул. — Суджи. Это круто, конечно... честно, я не хочу никого напрягать. — Да я и не напрягаюсь. Просто интересно стало, в чем весь сыр-бром. — Не понял, — нахмурился Суджи . — Шутка такая, потом поймешь, — встав из-за стола, Ховрат оказался с птицей одного роста. — Я говорю, хотел глянуть, кого все так боятся. Сова опустил сумку. — Кого? Меня? — Ну да. А что, сам не видишь? Весь народ сейчас в комнате отдыха тусуется, — вытянутый хищник показал пальцем дальше по коридору, на закрытые двери. — Страхи всякие рассказывают, мол, ты покромсал кого-то. Услышав это, сипуха тихо вздохнул: — Худые вести не сидят на месте. — Точнисимо! — Ховрат звонко щелкнул пальцами. — А ты не боишься? — Не-а. Я ж не дурак, чтобы сплетням верить. Вот, смотрю, какой ты кровожадный, чудо-юдо-птица-зверь. — Я бы перекусил, — сова поднес крыло к животу. — А не то точно кого-то схарчу. — О, хорошо, что напомнил! Для тебя оставили порцию супа и котлетосы с обеда. Кажись, еще теплые. Чего изволишь, первое или второе? — Да. Вне себя от радости, сипуха принялся жадно уминать остывшую похлебку, пока Ховрат пристально рассматривал сову крохотными, как его же уши, блестящими глазками. В обычной ситуации Суджи смутился бы такому любопытству, но сейчас ему было все по барабану. — Слушай, — вдруг сказал Ховрат, как оказалось, который был куницей. — А мне кажется, никакой ты не маньяк. — Так заметно? — Ну, я тут третий месяц мотаю, поэтому немного кумекаю. — Ого, — Суджи опустил ложку. — За что тебя так? — Ай, как и всех здесь — по глупости вспылил, не в том месте, не в то время. Теперь покоя не дают, следят за чем-то, изучают чего-то. Хрен поймешь этих врачей. — Отстой, — солидарно покачал головой сипуха. Счесав с рукава волос, куница опустил мордочку. — Да... Кстати, когда тебя определяли — спрашивали про картины, аллергию, библиотеку? — Спрашивали. За гимнастику и трудотерапию тоже что-то болтали. — Это хорошо, — Ховрат ковырнул пальцем край стола. — Значит, ты не из буйных. Но все равно особо не шелести, в твоих же интересах, чтобы врачи тебя не замечали. Покончив с супом, сипуха принялся за котлеты, которые больше походили на зажаренную в масле бумажную кашу. — Разве? Я думал, они должны следить за пациентами, то есть, помогать нам. Наклонив голову, куница тонко протянул: — Да-а-а-а, но... Как бы тебе объяснить? Ладно, не буду нагнетать. Если повезет, то не узнаешь, а если не узнаешь — то и волноваться не за чем. Логично? От таких умозаключений сипуха ушел в осадок, как чай в кружке, после чего пожал плечами. — Наверное. А дежурный тут кто? — Рыжий волк, Пача. Обычный зверь, как мы с тобой. Он тут движ устраивает, и с него спрашивают, если драка начнется. — Понятно. Точно тюрьма. Ховрат хмыкнул. — О-о-о, нет, брат, — прошептал он и осторожно поднял вверх указательный палец. — Тюрьма выше. Если интересно, попросись у Пачи разносить еду в третий блок. Там держат одичавших ребят, "потерянных"... Поверь мне, по сравнению с их условиями у нас тут, мать его, настоящий курорт. Словно зачарованный, сипуха дослушал Ховрата, после чего ковырнул вилкой странную котлету. — Может оно и так, — невозмутимо буркнула птица. — А еда тут все равно дерьмовая. Боюсь представить, что на десерт выкатят. — Ха, ха-ха-ха! — засмеялся золотистый куница, хлопая себя по ноге. — Хорош, хорош. Ха-ха, эм... Хочешь шутку расскажу? — Про сыр-бром? — Другую. Знаешь, как правильно гулять по радуге? Отставив в сторону тарелку, Суджи подпер лицо крылом. — Не знаю, — покачал головой он. — Как? Ховрат поднял запястье, выставив к свету начисто выбритую руку. Его палец уперся в один из множества, множества линий от швов. — Надо идти не че-е-ерез радугу, а вдо-о-оль! Проведя пальцем до самого локтя, Ховрат снова залился смехом. Суджи тоже засмеялся, настолько выразительно и потешно выступил куница. Наконец, спустив рукав, вытянутый зверь понес посуду на мойку. Где-то вдалеке послышался скрип дверей. Взор совы устремился в конец коридора, где из приоткрытой створки моргало пять глаз. Не таким Суджи представлял себе первое знакомство с соседями.