***
Перекошенные надстройки и кривые доски трущоб тянулись к небу, где уже много лет не горело ни одной звезды. Среди нелепых домиков, под бесчисленными панталонами и трусами шагал плечистый, высокий зверь. Бряцая рюкзаком за плечами, путник держал в руке внушительных размеров бамбуковое копье, время от времени тыкая острием в картонные коробки и ведра на дороге. Лик великана скрывал капюшон, путь впереди был извилист, полон тайн и загадок... — Щегол, мать твою, — гневно буркнул медведь. — Куда ты нас завел? Рюкзак зашевелился, из отделения вытянулась круглая белая голова. — Вы же сказали, Ткацкий район, третий квартал. — Тогда какого хера мы идем к сливных стокам?!? — Потому что это самый короткий путь! — воскликнул юный голос. — В смысле, я так думал. — Думал он... — Гоухин стукнул палкой по рюкзаку. — Дерьмовый из тебя штурман, щегол. Сова зашипел, высунув из рюкзака плечи и крылья. — Я виноват, что здесь нигде табличек с адресом нет? — Суджи посмотрел наверх. — Зараза, даже неба не видно. Серьезно, как тут можно что-то найти? Для таких вещей давно приложения в смартфоне есть, вообще-то. Тяжело вздохнув, панда остановился и мощно тряхнул плечом. — Поглядел бы, как далеко ты здесь с мобильником зайдешь. Короче, умник, снимись с ручника и включай мозг. Сейчас мы находимся между третьим и восьмым домом второго квартала. По левую руку идет канал. Значит, в какой стороне третий квартал? Птица с мраморной маской шикнула в нос. Чуть погодя, Суджи принялся рассматривать разбитые улицы, описав головой круг по часовой, затем против часовой. — Черт, ам, — колеблясь, он указал крылом в закоулок впереди. — Нам туда. Великан гортанно зарычал: — А если мозги включить? От этих слов сова прищурился, явно собираясь как-то съязвить, но остановился. В мерзком хлюпанье, шуме телевизоров, бытовых сор и другой какофонии послышался гул моторчика, кажется, от дешевого мопеда. Проезжая часть сама по себе была сомнительным ориентиром, но лучше чем никаким. — Назад, через насыпь, — угрюмо произнес сова. Выждав мгновение, медведь в капюшоне медленно развернулся. — Ну вот, — сказал Гоухин, — можешь ведь, когда хочешь. — Куда вы меня несете? Небось, на очередную проверку? — Верно. Не дрейфь, щегол, я почти уверен, что тебе понравится, — панда переступил лежащего у забора бродягу. — А пока мы идем, скажи вот что: в твоей семье чудаки водились? — Вы хотели сказать "шизики"? — монотонно спросил парень. — Я сказал то, что хотел сказать. Посмотрев по сторонам, сипуха вновь скрылся в рюкзак. — Ну, моего папу можно назвать чудаком: выбрал себе в жены птицу другого вида, больше себя в три раза. Не удивлюсь, если он и со змеей мутил. Панда издал смешок: — Хех, вот оно как? Значит ты...? — Я не гибрид, — с шипением, сердито процедил сипуха. — Птица с птицей не считается. Гоухин вдруг рассмеялся пуще прежнего. — ХА-Ха-ха! Кто тебе такую чушь сказал? Пойми меня правильно, Суджи, одно дело не знать собственных родителей и другое — считать, будто ты из чистой породы. Здесь нет ничего зазорного. И к тому же... это бы многое объяснило. Мускулист притих, ожидая, когда сова остынет. — Что именно объяснило? — недоуменно спросил Суджи. — Например, почему у тебя шило в жопе, — Гоухин чуть встряхнул рюкзаком. — Гибриды вечно выделяются из общей массы, поэтому пытаются угодить окружающим, носятся без продыху, врут или забиваются в угол. Устав бултыхаться в тесноте четырех стен, пернатый вновь вылез из торбы. — Пфых, ай! Нормальные хищники ведут себя точно так же, док. Странные у вас примеры. — Дело не в поведении и не внешности. Я говорю о внутренней природе. Заметь - для лжецов в обществе тоже есть своя ниша. Гибриды же выпадают из социума, потому что, на уровне инстинктов, рано или поздно звери замечают странности, даже самые мелкие. Парень взглянул на тыльную сторону крыльев. — ...насколько мелкие? — Достаточно скрещивания среди дедушек и бабушек. Внешне потомство ничем не отличается от других зверей, но их неосознанно тянет на разные девиации. Не ради внимания — просто потому что такова их природа. Звучит знакомо? Ожерелье из кости бряцают на темном посохе.Хруст веток под ногами.
Шаман в шкуре медведя ступает по трясине, его морду скрывал гладкий череп.Над болотом сгустился туман.
Душно. Тошно. Вокруг высились колья, спутанные паутиной ветки, рога. Оленьи рога тянутся к небу, закрывают небо плотной, острой стеной. Хруст веток, воняет рыбьими потрохами. Мускулистый шаман оглянулся назад, показав плотно зашитый глаз.Хищник смотрел хмуро, без осуждения.
Гул мух вдалеке.
В зарослях камыша плывут раздутые, оголенные фигуры животных. Шаман ступает по телам, следуя к берегу.Хруст веток, звон костяных колокольчиков.
с у
д ж
и Все вернулось назад. Разбитые закоулки, бряцающий вонючий рюкзак на плечах огромного, сильного медведя. Сняв капюшон, Гоухин показал на свет круглые ушки и вновь оглянулся: — Эй, щегол? Слышишь меня? Суджи глубоко вдохнул, закрыв крылом колотящееся сердце: — ...на...кхы-ах...развилке... — Хм? — На развилке — громче повторил юнец, — надо свернуть вправо. Доктор пристально смотрит на сову — могло показаться, что здоровяк чем-то обеспокоен, однако, не обронив ни слова, он вновь повернулся к дороге. — Хорошо. Почти пришли. Их путь лежал через ржавый мост. С другой стороны хлипкой переправы послышались завывания псовых и хрип музыки. Можно было долго гадать, за что Ткацкий район получил свое названия, когда как в реальности скромный бульвар стал местом культурного отдыха забулдыг со всей округи. Розово-алые мерцания вывесок приглашали расслабиться, угоститься порцией шашлыка с пивом, провести вечер за кальяном и другими плотскими утехами. Глядя на прохожих из застегнутой молнии, Суджи видел морды зверей, беззаботных, а некоторых можно даже назвать счастливыми. Некоторые зеваки осторожно смотрели вслед панде, наверное, удивленные видом бамбукового копья, пока над шумной улицей ветер разбалтывал провода, беспорядочно висящих с каждого столба. Тем временем, Гоухин шел вперед, и больше не требовал направлений от молодой совы, ведь пункт назначения был прямо перед ними. Очень скоро полумрак рюкзака озарило мягкое розовое сияние. На подступах к заведению, юноша только успел прочесть надпись HEAVEN, после чего медведь отворил двери и вошел внутрь. — Где мы? — тихо спросил Суджи. — На месте, — буркнул гигант. — Не высовывайся, тут везде камеры. — Офигенно. — Всю дорогу на мне катался, значит, еще минутку потерпишь. — Вас бы сюда затолкать, — сипуха раздраженно уперся руками в стенки рюкзака, чувствуя синяки по всему телу. — Надеюсь, оно того стоит. — Сейчас увидишь. Мрак прихожей сменился коридором в золотых тонах и вычурными диванами, какие обычно бывают в недорогих отелях. Суджи услышал музыку — плавные гитарные рифы с утонченной мелодией саксофона. Белокрылый удивился, мол, Гоухин решил свести его на поэтический вечер, сходку бардов или типа того. Доктор шел дальше. Когда тон мелодии сделался еще громче, искусительным и пленящим, сова понял, где оказался. А затем он увидел. Толпу зверей, сидящих в креслах, все как один смотрят на сцену. Розовое сияние бьет в глаза. Огни прожекторов устремились ввысь, оставив бордовые табачные облака. В мутном мареве, плавно водя бедрами по сторона, на подиуме выступала... Рюкзак тряхнуло. Скинув с плеч баласт, доктор Гоухин спрятал торбу с совой под стол. Панда занял столик в углу, вдалеке от лишних глаз. Суджи высунулся наружу, узрев в неоновой дымке утонченный, серебристый силуэт танцовщицы. — Те...Теннеси? Он протер глаза. Иллюзия развеялась, и на месте знакомой хищницы предстала енотиха. Под вой публики девушка оголила грудь, после чего вознесла руки к шесту. — Как тебе такое? А, щегол? — откинувшись в кресле, Гоухин запалил бамбуковую трубку. — Если внизу что-то зашевелилось, ты говори, не стесняйся. От речей доктора сова вконец офигел. — Ради этого мы тащились по трущобам? Смотреть стриптиз? — Именно так, — невозмутимо произнес гигант. — Тебя что-то смущает? Ты же рассказывал, что ничего не чувствуешь. Суджи нахмурился. Енотиха стиснула шест между грудей, и под гитарные рифы, напополам с довольным предыханием хищников, она начала ритмично опускаться и подниматься. В зорких глазах девушки играла страсть и нотки надменности. — Я чувствую, — уверенно произнес белокрылый. — Но... мне сложно объяснить. Пыхнув в воздух овальными кольцами, доктор Гоухин мельком посмотрел на запястные часы. — Что ж, ты умеешь злиться и огрызаться, в этом сомнения нет. Помнишь, я говорил о включении мозгов? Сейчас тебе нужно их выключить. — То есть? — удивился сипуха. — Самое главное — прекрати анализировать, — низким голосом скомандовал панда. — Расслабься и смотри. Дай волю зверю внутри тебя. От таких странных указаний пернатый парень молча уставился в пол, пока мраморную маску лица прорезала смесь растерянности и досады. После долгого молчания, Суджи плюхнулся на дно рюкзака. — Док, серьезно, — сокрушенно вздохнул парень, — мы тратим время зря. Я правда не понимаю, как стиптиз поможет... — Поможет. Просто поверь мне. Последнюю фразу медведь сказал с серьезностью полководца перед решающей битвой. Ощущая весь абсурд происходящего, сова широко открыл глаза, смотря на когтистые лапы и рассуждая, что именно его смущало сильнее: что его уламывают пялиться на голых самок, или что психотерапевт считал это каким-то лекарством? С другой стороны, мерзкий антисептик-стимулятор шел Суджи на пользу, а значит лечение панды работало. А чему здесь смущаться? Смотреть на голые сиськи, подумаешь, делов-то. — Ладушки, — хлопнув себя по коленям, Суджи встал на ноги. — Но для справки, млекопитающие меня не возбуждают, типа, совсем. Не удостоив ответом это, вне всяких сомнений, важное откровение, Гоухин смотрел на сцену, пока пушистая танцовщица начала кружить вокруг шеста. Рычащие, воющие зрители явно оценили трюк, некоторые даже кинули на подиум скомканные купюры, пока сова, сидя под столом, очень старался расслабиться и просто напросто не думать. Не думать о том, как танцовщица способна вытворять подобный номер. Не думать о центробежной силе и хватке рук, которая позволяет ей сохранять момент вращения. Суджи не задавался вопросом, как девушка оказалась здесь или для чего она зарабатывает деньги. Кому какая разница? Енотиха была красива, спору нет. Ее тело, от бедер до плечей, было совершенным, изящным и пышным лишь в самых нужных местах. Легкость, с которой хищница поднималась вверх по шесту и переворачивалась головой вниз, указывали на сильную мускулатуру, хотя внешне она ничем не отличалась от любых других самок своего вида. Возможно, девушка знала пару забавных историй с работы, или купалась в обожании фанатов и горах любовных писем, пока копит на билет в другую страну. Но вряд ли это кого-то волновало, особенно белокрылого парня — тот просто смотрел на танец и давал волю внутреннему зверю. Зверю, который точно был внутри, и-и-и-и-и... это нихрена не работало. Обратив взгляд на публику, птица заметила несколько кошачьих, пять-шесть крокодилов, пару медведей и с десяток псовых, гиен, волков, пекинеса и других собак. Что характерно, многие хищники не смотрели на сцену, убивая время за бокалом пива или обсуждая с соседом бытовые дела. Скучающие морды вспыхнули интересом, когда танцовщица закончила выступление, и с ее уходом свет плавно потух. В считанные секунды хищники облепили места вокруг подиума, поднялся лихой свист, и Суджи увидел, как в дымке явился высокий и весьма фигуристый силуэт. Над потолком раздался громкий, торжественный голос: — Уважаемые гости! Вы ждали этого весь вечер, но убедительно просим всех держать себя в руках, ведь настал черед гвоздя программы! Встречайте нашу единственную и неповторимую — Космо! Щелчок прожекторов, дымку прогнало розово-голубое сияние и на свет прицокала самка бежевого окраса с характерными ушами в форме ромба и изумительно красивыми глазами. Это была лань, самая настоящая, с пятым размером, в стрингах, кружевном ливчике и шелковом сарафане. — Травоядная? — от шока у сипухи отвисла челюсть. — Что з-за... то есть, какого... нет, серьезно. — Это цветочки, — сверху послышался спокойный тембр Гоухина. — Сейчас будет самое интересное. Не успел Суджи спросить "какого хера", как вдруг на сцену опустился цилиндр из прутьев, заключив Космо в клетку. В ту же секунду лань начала танец, без лишних прилюдий скинув сарафанчик, а следом за ним принявшись снимать лямки лифчика. Не обращая внимания на музыку, без всякого ритма и чувства гармонии, лань взялась снимать оставшиеся тряпочки. Публика была в восторге, хотя, чего уж там, все буквально навалились к сцене . С улыбкой до ушей, взгляд хищников был прикован к травоядной танцовщице, лишь к ней одной. Глядя на глотающих слюну взрослых самцов, Суджи, с прищуром, вновь посмотрел на Космо, которая беспардонно сидела на полу и водила ногами влево-вправо и по кругу, словно на приеме у гинеколога. Налюбовавшись движениями голой задницы, сипуха еще раз глянул на хищников, после чего резко поднял крыло: — Чего они с ума сходят? Она даже не пытается! Держа трубку во рту, Гоухин глянул под ноги. — Хм? — Она просто раздвигает ноги, — обратившись к панде, воскликнул Суджи. — Вы тоже это видите? Или я чего-то не понимаю? Предыдущая девушка танцевала, по настоящему, буквально рвала на шесте жопу, и всем хоть бы хны, а эта Космо светит звездой и на нее готовы хоть сейчас кинуться. Силач кивнул с видом невозмутимого эксперта. — Ну да. По твоему, это плохо? — Каждому свое, наверное... И ее занесло сюда не из-за хорошей жизни. Деньги всем нужны. — Нужны, — согласился доктор. — А что, если я скажу тебе, что она выступает здесь восемь лет? — Ладно вам, бросьте, — парень посмотрел на Гоухина, уловив в интонации, что это была не шутка. — Тхе-хе-хе! Не может быть. Окей, я понял — Космо прячется от копов? Или ее держит в плену наркобарон? — Не угадал. — У нее десять голодающих сестер и братьев? Или она копит на билет через океан? — Нет. Ее здесь ничего не держит. Ни друзья, ни семья, и она может уйти отсюда в любой момент. — ...и из всех мест в мире выбрала трущобы столицы? — Ага. Суджи вновь уронил челюсть от удивления: — Но почему? — Травоядные идут в гетто ради двух целей: заработать денег или пощекотать нервы. Эта девица занимается и тем, и другим. Суджи замолк. С понурым видом, он медленно ткнулся клювом в край рюкзака, пока млеющие в блаженстве зрители любовались за хаотичным вилянием сисек. Глядя на этот фарс, сипухе вспомнилась гимнастика с бурой квочкой, чьи телодвижения были не в пример изящнее. — О чем задумался? — низким тембром спросил Гоухин. Сова пожал плечами: — ...грустно это всё. — Тебе ее жалко? Подумав, птица нахмурилась: — Нет, Космо ничем не отличается от извергов. Подумайте сами: обезумевшие хищники едят мясо ради драйва, вкуса крови, не из-за голода. Эта лань упивается деньгами, которые ей толком не нужны. У здоровых плотоядных есть внутренний зверь и чувство насыщения, у травоядных есть страх за свою жизнь. Но Космо не такая... Она не боится. — Уверен? — спросил черно-белый доктор. Суджи закрыл глаза и повернул лицо в сторону танцовщицы — тряся грудью, лань опустилась на четвереньки, принялась качаться туловищем взад-вперед. — Я слышу ее пульс. Она спокойна, как заглохшая машина без тормозов, которую пустили по горе, чтобы разбиться вдребезги. Одна, без цели, без страсти. — Другими словами, — пробурчал великан, — без ikigai, смысла жизни. — Ну, в общем-то, да. — Где ты таких мыслей нахватался? — Мать рассказывала. Давно, когда птенцом был. — Фмх, однако. Ладно, я услышал достаточно. Если Космо тебя не впечатлила, тогда не вижу смысла тут торчать. Кушать хочешь? — Немного. — Рядом есть добротная лапшичная, — встав из-за стола, Гоухин вновь закинул рюкзак на плечи. — Пойдем, подзаправимся. С этой фразой доктор-охотник направился к выходу. Суджи застегнул молнию, как вдруг, в последний момент обратил внимание на ягодицы и длинные ноги девушки: рисунок шерсти резко сменялся горизонтальными, коричневыми полосами, какие есть только у зебр. Это странное наблюдение, вместе со словами доктора Гоухина о гибридах, погрузили сову в глубокие размышления. Не обронив ни слова, до конца пути парня грызла жуткая меланхолия, впрочем, которую живо прогнала порция горячего рамэна.***
Жизнь на окраине мегаполиса имеет свои плюсы. Забыв про банальности, вроде дешевой аренды и тихих улиц, особую ценность для животных представляли редкие обрывки природы, которые избежали террора растущих новостроек. Как говорят власти, местная почва не подходит для высотных домов, но жители города знали, что мэр просто не хотел тратить время на разгон наркопритонов и возню с местными, точнее, с местной гопотой. В переулках Старого города раздались выстрелы. Обычные дело. Как напоминание от настоящих хозяев этого района, очереди эхом разносятся над панельными домами и заросшими травой, треснутыми тротуарами и единственным памятником в виде заржавелого фуникулера. Пока банды хищников грызлись за каждый магазин, мирные звери продолжали выходить на работу, водить детей в школу, смахивать листья с обочины, желая урвать свой кусочек бедной, но хотя бы спокойной жизни. Не то чтобы выбор был велик, ведь недовольным всегда были рады в столичном гетто. Расписанный на заборах уклад улиц был строг, но не безрассуден, даже с шансом словить заточку в спину. Трудно поверить, но даже тут, на отшибе мира, в царстве пофигизма, криминала и нищеты, нашлось место для чего-то живого и душевного. Жизнь Старого города текла размеренно, подобно сточной воде в канаве, когда на старой, заброшенной автостанции возникла вывеска "Пряности и радости". Проходящие зеваки думали, что грядет открытие нового стрип-клуба или наливайки, но какого было удивление зверей, когда вместо выбитых окон с проваленными стенами поставили гигантские витрины. Через неделю, оформленная под пряничный домик с зеленой глазурью на углах, дивная кондитерская разила наповал ароматом сладкой сдобы и неутихающим гласом малышни. Владельцами кафе была супружеская пара жирафов, ставшая местными знаменитостями. Самыми первыми на огонек заглянули патрули полицейских, дабы оценить ассортимент пончиков, после чего витрины облепили дети из соседних районов. Пока остальные заведения крышевались бандитами, "Пряности и радости" стали неприкосновенны, будто над пряничным домиком нависла аура святости. Почему криминальные авторитеты обошли стороной такой лакомый кусочек - неясно, но кафешка вправду была местом паломничества сладкоежек из всей столицы. — Тридцать один, тридцать два, тридцать три... Рабочий день подходил к концу, однако, на кухне все еще витал аромат карамели и ванили. С блокнотом в руке, гиена в белом фартушке считала количество проданных лакомств. Позади нее, жирафиха заглядывала по холодильникам, где хранилось масло, патока, шоколад, мед и другие ингредиенты. — ...тридцать четыре, тридцать пять, — хищница черканула строку в блокноте, — тридцать шесть медовиков за сегодня, мисс Джуничи. — Очень хорошо, — кивнула длинношеяя хозяйка. — Смотрю, шоколапки тоже на расхват идут, надо еще партию приготовить. — Поставить формочки на завтра? Гиена кивнула на пластину с выемками в форме кошачьих отпечатков, на что травоядная покачала головой. — Хм-м-м, давай в другой раз, Сико. Сейчас нужно с тортами разобраться. Утром привезут мармеладные фрукты для украшения, нужны формы для коржей. — Двухслойных? — Да. Подготовим место на завтра, того гляди, и утро бодрее начнется. Хорошо поработали сегодня. И твоя выдумка ставить свежую выпечку в зал сработала на ура, умница. — Спасибо, — с кислой улыбкой сказала Сико. Когда перед носом маячит запах яблочных штруделей, бывает трудно сдержаться, чтобы не съесть кусочек, и гиена знала об этом не хуже других хищников. Разумеется, запахи в Старом городе были далеки от приятных, но в последние дни девушка все чаще начала замечать специфичную вонь, словно кого-то утопили в хлорке, а труп выкинули гнить на солнце в летний зной. Что характерно, запах усиливался с наступлением темноты. Посчитав это эффектом лекарства Гоухина, девушка решила отвлечь нос ароматом выпечки, чем облегчила себе жизнь и заодно подняла продажи кафе. Разобравшись с кухонной утварью, Сико с облегчением стянула с головы сетку. После дня ношения подносов и чанов, руки хищницы гудели как от ударов палками. Хоть Сико не сильно парилась о вопросах женственности и сама была не прочь подкачаться, нытье в теле с каждым днем становилась все сильнее. Одно хорошо — боль и работа отлично отвлекали гиену от лишних мыслей. Солнце уплывало за горизонт, залив улицы оранжево-алым цветом. Кондитерская была готова закрываться. Пока длинношеяя хозяйка разбиралась с поставками, гиена уже представляла, как с двух ног плюхается в постель. Кухня сияла чистотой и темноволосая хищница застегивала любимые джинсы, как из главного зала вдруг раздался стук двери. Девушка замерла. Жирафиха отвела взгляд от планшета. — Сико, ты главный зал заперла? — Конечно, — чуть жмурясь, ответила хищница. — Может, знак "закрыто" не перевернут? Вновь хлопок, громкий и настойчивый. Мисс Джунучи подошла к двери в зал. Миг затишья рассек скрип железа по плитке, будто кто-то волочил десяток стульев, а в воздухе повеяло тонкой, едва уловимой вонью гнилых овощей и помойки. Гиена резко глянула в сторону ушедшей жирафихи, вздохнула полной грудью. Похоже, что в кондитерку забрел очередной бомж. К счастью, кроме вони бездомные не создавали особых хлопот, с радостью принимая от хозяйки пакет с сухарями и засохшие обрезки из под выпечки. Сико и сама была не прочь подсобить нуждающимся, но порой среди беспризорников попадались совсем наглые кадры, требующие добавки или беспардонно дрыхнущие под столами. В эти моменты девушка давала волю внутреннему Зверю, и вонючку сносило ураганом юной, необузданной злости. Обходилось без рукоприкладства, но после четвертого вышвырнутого гиена начала догадываться, зачем НА САМОМ ДЕЛЕ жирафы решили нанять к себе хищника. Разумеется, о таких нюансах в объявлениях не напишут. Так и сейчас, еще один воняющий тухлыми яйцами забулдыга явился за пакетом просроченных слоек. Девушка накинула на плечо рюкзак, прислушиваясь к звукам из зала. Стук прекратился и вышедшую хозяйку не было слышно, зато то и дело раздавалось громкое пыхтение с сопением, подобное звуку кузнечных мехов. Запах помойки сменил специфичный душок, который Сико чуяла лишь в гетто. Вонь мертвечины. Жар охватил хищницу от шеи до пяток, она быстро достала перцовый баллончик, скользнула к двери. Впереди, застыв у порога, жирафиха смотрела в темноту. Девушка нахмурилась. — Мисс Джуничи? Раздался звон, за стойкой что-то двинулось. Сико увидела, как между опрокинутых столов шагнула огромная, рычащая куча из шерсти и тряпок. Охваченная ужасом жирафиха застыла в ступоре, а нутро хищницы сжалось в острый ком. Сердце заколотилось, невыносимый смрад усилился. Дверь позади со скрипом закрылась, а из сгустившейся темноты на нее двигались рубиновые, огромные зрачки. Гиена затаила дыхание, когтистый палец уперся в кнопку баллончика...