Помнишь Тьму?

Ira initium insaniae est. Vita somnium breve.

Гнев начало безумия. А жизнь — это краткий сон.

      — … иди сюда! Живо! — содрогаюсь от своего имени. Слезы текут, от чего лестница под ногами теряет четкость.       — Не смей кричать на дочь! — ссора родителей вновь началась из ничего. Слово сказанное не с той интонацией, молчание при заданном вопросе или наоборот, попытка влезть куда не следует. Взгляд, брошенный не с обожанием – в общем красной тряпкой могло послужить абсолютно любое действие.       — Она и моя дочь, а значит должна прибегать по первому зову, а не дожидаться повторений!       — Она – ребенок! А не какая-то собака, — звук бьющегося стекла обрывает дальнейшую тираду матери. А я запинаюсь в пижаме и игрушке, которую держу в руках и падаю со ступенек. Что-то хрустит, ударяется об пол с глухим стуком, и кто-то кричит.       — Твою мать! — между огромными черными пятнами вижу приближающиеся ко мне ноги.       Сильным и спешным рывком меня поднимают с пола, но я вновь падаю на ноги.       — Замолчи! Всех перебудишь! — теперь понятно, кто кричал все это время. У меня заложило уши, я почти ничего не слышала, хотя, казалось бы, как не услышать, что ты орешь во все горло?..       — Твою мать, Марго! Где тебя носит?! У нее лицо разбито!       — Нужно в скорую… Я звоню в скорую! — но отец вырывает телефон из маминых рук.       — Дура, у нее лишь легкий ушиб.       — Берток, у нее все лицо в крови! А на полу сколько! Она упала с чертовой лестницы!       — Это все из-за этой идиотской игрушки. Сколько раз я тебе говорил не таскать ее с собой? Сколько? — от испуга и боли не могу сказать ни слова, от чего отец лишь сильней злится. Он хватает игрушку с пола, уже порядком измазанную в крови. Тяну к ней руки. — Я сказал, замолчи, Лада!       «Нет, папа!»       Новые рыдания вырываются вместо слов. Отец кривится, словно брезгуя мной.       — Всем будет лучше, если ты уже перестанешь вести себя как ребенок. Без игрушек в руках, гляди и под ноги смотреть научишься, — сильные пальцы мужчины сжимают голову игрушки с особой жестокостью отрывают ее по шву, разбрасывая наполнитель на запачканный пол. То, что раньше было белым – окрашивается в буро-красный. Отец разворачивается на пятках и направляется к камину. Судорожный вдох и я с замиранием сердца смотрю, как огонь пожирает моего единственного друга. Пламя ярко вспыхнуло, подсветив фигуру отца, делая ее жуткой и страшной для маленького ребенка. А когда он повернул голову и обратился ко мне, его голос был ледяным и низким:       — Будь он истинным драконом – не сгорел бы, — а после добавил, но уже тише, самому себе: — Ненавижу Драконов.       Пару сломанных ребер, растяжение мышц и рассеченная голова, которую впоследствии зашивал наш домашний доктор – вот, что по мнению моего отца, – ушиб.       Именно тогда я впервые заметила тень в углу, но не придала этому значения.       Распахиваю глаза – темно. Единственной первой мыслью было, что отец снова наказывает меня! А секунду спустя вспоминаю: да, наказывают, но в этот раз не отец. Тру лицо ладонями и шиплю от боли в разодранных пальцах. С осознанием где я, приходят и демоны. Они – стервятники, готовые напасть, их силуэты склизкой жижей просачиваются сквозь трещины в стенах, с противным хлюпаньем собираются в монстров, каждый раз разных. Никогда не предугадаешь, кого повстречаешь в этот раз. Птицы. Как я не догадалась… Читая мои мысли, впиваясь острыми когтями в мою голову, они знают обо всех моих мыслях. Находят те, что причинят больше боли, и начинают раздирать меня на куски.       — Лада, ты снова лила слезы? — дрожь заставляет все мышцы сжаться от одного только голоса услышанного наяву. Пытаясь убежать от одного монстра, я ринулась в объятья другого. — Ну же, ты ведь не хочешь снова разозлить отца?       Закрываю уши руками, укачиваю себя, снова и снова повторяя, что это не может быть он. Даже здесь, находясь в темнице замка Дракула, я в безопасности, далеко от него! Боковым зрением вижу, как он приближается ко мне. Я оцепенела. Руки так и продолжают сжимать голову, живя своей жизнью, они полностью игнорируют меня, хочу кричать, но губы не двигаются. Мне нечем дышать, легкие словно отказываются исполнять свою главную функцию! Хочу перевести взгляд на демона, но глаза… даже они меня не слушаются. А силуэт уже близко. Он преподает к земле, вытягивает свои конечности, а я заперта. Тело – моя темница. Не плачу, но сухость глаз выдавливает из меня слезы, а его подобие лица уже рядом. Сбоку. Он смотрит на меня, но у него нет глаз, он улыбается, но у него нет рта. Я нема сейчас, но перепонки лопаются от внутреннего крика. Я кричу внутри себя.       Запах гнилости заполняет ноздри с тем воздухом, который мне удается втянуть в себя. Мышцы скованны, все на пределе. Мне больно, очень больно.       — Каждому воздается по заслугам его, — скрипит он, в точности копируя голос отца, и я на секунду действительно уверена, что это он и есть! — Ты никогда не умела тихо и мирно исполнять то, что тебе говорили.       Демон с отвратным щёлканьем отполз мне за спину. Он не нападал, знал, что мне некуда бежать.       — Глупее того, ты всегда делала все, чтобы усложнить ситуацию. Хотела показать, что тебя не сломить. Ты права, сложно оторвать кукле руку и сказать, что сломал ее, когда у куклы уже оторваны ноги… У тебя оторваны ноги? — меня обдает еще большим смрадом, когда монстр выпрыгивает из тьмы, останавливаясь прямо перед моим носом.       Глаза продолжают смотреть лишь в одну точку, от чего демон наклоняет голову вбок.       — Не видишь меня? — как волна, он начал откатываться назад, во тьму, медленно и даже лениво перебирая удлиненными конечностями и вдруг замер. — Но ведь я чувствую твой страх…       Шуршание у двери заставляет демона оскалиться и раствориться во тьме, а меня почувствовать свое тело. Вскакиваю и падаю на пол, не понимая, что происходит. Скрежет петель наваливается, пригибая к полу невидимой тяжестью, яркий свет ослепляет, заставляет замереть, словно застав за чем-то страшным, но после меня пожирает чья-то тень. Что более странно – тянусь к ней, как будто оставаясь внутри, я защищена от монстров, притаившихся по углам. Или я подсознательно тянусь к нему? Не заходит. Стоит как страж, лишь алые глаза горят огнем.       Аккуратно поднимаюсь, боюсь, что одно неловкое движение спровоцирует его, и он размажет меня по стене. Горло вдруг перехватывает, точно сжимает рука в перчатке. Морщусь.       — На колени.       «На колени?»       Заторможено моргаю, пытаюсь понять, послышалось ли мне или он и в правду это сказал. Мимолетно бросаю взгляд за его спину, в коридор, где есть свет. Хочу выйти отсюда, но тело Дракула глыбой заслоняет ход. Нет, не так. Мне нужно выйти отсюда, иначе ему действительно удастся уничтожить меня, раздавит морально, не применяя никаких физических сил! Но если я хочу выйти отсюда, мне вновь придется стать такой же, какой была с отцом… делать все, что ОН прикажет. Согласна ли я на это? Стать вновь пленницей?       — Нет! — громко и четко.       Что?! Откуда во мне эта сила? Смыкаю челюсть так, что щелкаю зубами. Еще несколько минут назад, не могла пошевелить и кончиком пальца, а сейчас отказываю тому, кто… Что?       «Кто будет попрекать мной. Пользоваться и указывать, что делать. Вызывать, когда вздумается и выбрасывать как надоедливую игрушку. Бить? Унижать? Что? Что он может дать мне? Что может сделать со мной? Согласна ли я выйти на свет, чтобы всю жизнь быть никем? Или остаться при своих убеждениях, но вряд ли с рассудком. Что так, что так я – мертва. Разница в том: снаружи или внутри?»       Так почему я сейчас ему отказала? Откуда во мне сила на это слово, на то, чтобы добровольно отказаться от света? Что ты сделал со мной, Дракул?! Уже сломал… я уже не я? Разве смогла бы стоять сейчас, яростно взирая на Влада, будто и не было суда, побега, казни, не было убийств девушек, и меня это не коснулось. Нет! Что-то произошло, но что?       Бросаю взгляд на Дракула:       «Что ты сделал со мной?!»       Улыбается. Четко вижу его губы и клыки, мелькающие между ними. Подбородок и сильную шею, заклепки и стежки на его одежде, чувствую запах трав от него… Как я могу все это делать? Я вижу то, что скрыто обычной тьмой и лишь тьма самого Дракула, вьющаяся перед верхней частью лица, мне не подвластна. Чувствую некую связь или родство с мужчиной на против меня и с его… тьмой…       — Знаешь, Элизабет, — морщусь от этого имени. Я – Лада! И больше не называйте меня по-другому. — Как дрессируют собак?       Хочется кинуться на него, шипеть и рычать, царапаться и вгрызться в его шею! Гнев бурлит в крови, от чего трудно оставаться на месте, но осознание, кто выйдет победителем из нашей маленькой заварушки, заставляет проглотить обиду на саму себя. Несомненно, Дракулу ничего не стоит одной рукой зажать меня, а другой - вспороть. Даже дернуться не успею. Почему-то именно сейчас я начала трезво оценивать его силу, как физическую, так и энергетическую. Как будто в первый раз увидела этого мужчину. Даже сейчас, выпрямившись, я задирала голову, чтобы смотреть ему в глаза. Широкие плечи заслоняли дверной проем, а голова в капюшоне почти касалась притолока. Даже одежды не скрывали его тела, ту силу, что была в его руках и ногах. Кажусь самой себе маленькой девочкой, только что обнаружившей себя около огромной горы, которая вот-вот обрушит камнепад на голову незадачливого ребенка. Почему я раньше этого не видела? Не хотела быть мелкой и беспомощной? Ну-так поздравляю, ты не стала таковой, всегда ею и была! Прислуживала на задних лапках, лишь бы не обижали, а если повезет, то и любили. Вот уж точно собачка.       — Я не собака! — кому нужно было это доказать – Дракулу или самой себе? Или может быть отцу? Возможно ли это? Демоны подхватили мои слова, но переиначили их, смеясь мне в лицо:       — Собака!       — Собака…       — Собака!       Если у тебя не хватило силы изменить свое прошлое, то откуда появятся силы, чтобы изменить будущее? Тихий, хриплый голосок внутри моей головы продолжает заеженно повторять, что ничего не выйдет, нет шанса противится ни этому исходу, ни тому, что было в детстве. Не сломали тогда – сломают сейчас. Или доломают? Время на стороне Дракула, тьма на его стороне, а кто на моей?       — То, кем ты будешь — зависит от меня. А то, как я к тебе буду относиться — от тебя.       Простая констатация факта с его стороны, но у меня внутри все обрывается. Он сделал это специально или просто угадал? В любом случае больно, очень больно, не надо. Внутренне сжимаюсь, а внешне продолжаю стоять, привороженная немигающим красным взглядом. Мои мысли в опасной близости к тому, чтобы быть озвученными. Если это действительно произойдет, перестану быть Ладой. Тогда уже никем не буду, просто игрушкой. Не понимаю, как, но точно знаю, что должна бороться, но силы уже давно на исходе.       «Прошу, будь ко мне хоть немного добрей, ласковей. Это все, что я прошу, пожалуй…»       — На. Колени.       Меня никогда не полюбят, просто не за что любить. Не сдерживаю слез – они вода. Вода никого не трогает, лужа – тоже вода, только вот ее обходят стороной, чтобы не выляпаться. Дракул ненавидит слезы.       — Да будет так, Элизабет.       Мой мучитель медленно разворачивается, надсмехаясь надо мной, даруя свет, чтобы затем отобрать и мельчайшие крупинки.       Тело на пределе, от того возможно губы сами и взмолили о помиловании:       — Нет, стой!       Но точно не я.       Устав просить о пощаде, мне остается только срывать голос в крике. Крики перерастали в хрипы, они в стоны, а те в безмолвие, вскоре замененное шуршанием в углах. Я захлебывалась фантомной болью, глохну от голосов, подхваченных эхом.       «Спасите. Кто-нибудь. Просто заберите меня от сюда. Отпустите…»       — Какая жалкая!       — Ну так убей себя, раз не в силах спасти!       — Мы ждем тебя! Иди к нам. У нас весело!       Слышу их голоса, жмурюсь, чтобы не видеть. Теперь они не силуэты в темноте, непонятные, не ясные, нет. Каждый из них обрел четкость, резкость и лица, отвратительные, озлобленные искаженные поцелуем смерти. Сейчас они напоминали вылезших из могил зомби: гнилые, с пожелтевшими белками и отслаивавшейся плотью. Но их конечности и манера передвигаться с огромной скоростью заставляли вспоминать о дешевых ужастиках, раньше смеялась над ними, а теперь сама в одном из них. Чувствую кожей их гнев и ярость, жажду мести. И тут в голове яркой вспышкой проносится мысль:       «А что если и после смерти, к которой я так стремлюсь, в попытке убежать от кошмара, мне не быть свободной? Что если даже так буду привязана к Дракулу, видя в нем своего убийцу? Приходя к нему в образе гнилого трупа, от которого он отмахнется, едва заметив»       — Иди к нам.       — Отпустите! Нет, не надо! — они нападают разом, со всех сторон. Хватают меня за волосы и остатки платья, за руки и ноги, вгрызаются в плоть, вырывают язык и выкалывают своими острыми когтями глаза. И отступают, играючи, затем все по новой. Скребу ногтями по каменному полу, ослепленная и немая. Ногти отслаиваются, но я продолжаю: стону и скребусь, как побитая собака. В моменты высшего отчаянья, когда я вишу на последней ниточке благоразумия, появляется она – тень не похожая на другие. Сейчас отчетливо чувствую ее, а затем и вижу. Всегда справа, всегда безмолвна, просто наблюдает. Периферическим зрением ловлю ее, но стоит мне попытаться посмотреть прямо, – она движется вместе с глазом. Тоже самое, если попытаться поймать черные пятна в глазах. Ты их видишь, но посмотреть на них не можешь или догнать.       Именно той ночью, когда игрушечный дракончик умер в огне, из пепла явилась она. Без имени, без лица, да я не уверена, что и тело у нее есть и «она» ли это, а может быть «он»? Но она появляется, когда страх смешивается с тьмой…       — Отпустите! Нет, не надо! — упираюсь ногами, но няня легко тащит меня за собой. Она дергает мою руку, от чего что-то щелкает в плече, вызывая приступ боли.       — Ты отвратительно себя вела, юные леди обязаны вести себя иначе, — женщина лет пятидесяти, с пучком седых волос на голове, быстро шла в северное крыло дома.       — Но я…       — Ты разревелась у всех на глазах! Опозорила господина и… — уверена, что она скривилась при упоминании моей матери. — и госпожу. И где? На самом важном мероприятии господина – его дне рождения!       Дергаю руку в последний раз, от чего ткань платья трещит, и я падаю на пол, оставляя у няни свой рукав. Жаклин молча останавливается, осматривает ткань в своей руке, а ее холодные глаза впиваются в меня иголками. Женщина шумно выдыхает, закрывает глаза, успокаиваясь, затем подходит ко мне и помогает встать.       — Жаклин, я не хотела.       Морщинистая рука с громким шлепком опускается на мою щеку. Место удара пылает и пульсирует, я всхлипываю.       — А ну замолчала, маленькая, — женщина хватает меня за грудки, притягивая к своему лицу. — тварь. Если кто-то из гостей тебя увидит или услышит…       Встряхивает, как куклу и толкает к двери. Путаясь в платье, спотыкаюсь, но не падаю, знаю, что лучше не злить Жаклин: она страшна в гневе. Тем временем няня равняется со мной и хватает уже за голую руку. Мы направляемся к той комнате, в которой я провела больше времени, чем в других вместе взятых – к чулану. Запирание в нем было одним из любимых наказаний, которое применяли к любому моего проступку, степень тяжести не важна. Но и на что-то серьезное у меня не хватило бы смелости. Максимум разозлить отца или Жаклин неприемлемым, как им кажется, поведением. Мама не заступалась, для нее у отца тоже были свои наказания. Даже когда родителя не было дома, его место занимала Жаклин – с обожанием выполняющая все, что скажет ей хозяин.       — Жаклин…       Передо мной предстала огромная черная пасть дверного проема – место моих кошмаров и страхов. Няня всегда улыбалась, когда видела ужас на моем детском лице. Порой она специально не закрывала эти двери и заставляла меня принести что-нибудь из соседних комнат, а иногда ей были нужны вещи и из самого чулана. Заходить сюда – было той еще пыткой для меня, но Жаклин веселилась и говорила, что таким способом воспитывает во мне стойкость. Втолкнув меня в темноту, следом она кинула и ткань моего рукава.       — Будешь тихой – скоро выйдешь. А нет – накажут Абеля. Ты же этого не хочешь? — кровожадная, не иначе, улыбка распорола морщинистое лицо, намекая, что няня совершенно не против этого исхода. Еще одно наказание для меня – это смотреть, как наказывают невиновного брата за мои оплошности.       — Я больше так не буду. Буду хорошей дочерью, послушной, Жаклин.       — То, кем ты будешь — зависит от твоего отца. А то, как к тебе будут относиться — от тебя.       Так было больно от этих слов…       — Жаклин, — голос отца, заставил сжаться нас обеих. — Ты скоро с ней разберешься? Гости не ждут.       — Конечно, господин, сейчас запру ее и принесу вам закуски.       — Прекрасно.       Про меня забыли больше, чем на день. Я не стучалась в дверь, плакала тихо, боясь вызвать еще больший гнев. С тех пор вообще старалась не плакать или делать это так, чтобы никто не видел. С Дракулом не выходит.       Слышу всхлипы. Это я?       Открываю глаза. Точно я.       Все еще в темноте. Почему?        Воспоминания сменяют реальность, границы сильно размыты между ними, от чего уже путаюсь, где я, и кто на этот раз меня запер. Но этот каскад связанных между собой ситуаций подталкивает к одному лишь вопросу. Что я делаю не так? Все мои действия так или иначе ведут к боли. Молчу – причиняют боль мне, говорю – другим. Хочу помочь – калечу или убиваю, не хочу влезать – находятся те, кто так или иначе заставляют меня это делать. И все сопровождается болью, кругом из боли и слез. Отец, доктор, Конрад, а теперь и Дракул.       — Почему ты не можешь быть как Мирча? Почему так зол? Я же не просто так, из-за прихоти не говорю! Меня вообще не должно быть здесь. Я не принадлежу этому времени! Хочу спокойную жизнь, без боли и страха, без тьмы и убийств. Больше не выдержу, не смогу, — судорожный вдох, два, три. — Быть послушной… быть послушной?! Мне твердили эти слова все мое детство, всю юность и сейчас твердят! Ненавижу! Я сбежала от отца! От Конрада, и от тебя сбегу, носферату!       Бью подушку, набитую соломой, вспарываю ногтями, раскидывая солому, хватаю остатки и отбросаю в сторону. Что-то отскакивает и с металлическим лязгом падает на каменный пол. Что это? Медлю перед тем, как посмотреть; страх от возможного появления Дракула заставляет подумать прежде чем что-то делать. Принимаю тишину, как знак к действию: подхожу к месту, куда улетел металлический предмет. Боязливо протягиваю руку, обжигаясь холодом металла, но сжимаю дрожащими пальцами предмет.       — Фляжка? — ощупываю пузатую форму и нахожу крышку – действительно она. Воспоминания о кровавом ужине заставляют подавить животный порыв тут же наброситься на жидкость, какой бы она не была. Принюхиваюсь, и рот мгновенно наполняется слюной, а сердце трепетом. Без опасений глотаю гранатовый сок, только сейчас в полной мере осознавая, как хотела пить все это время! Горло сводит спазмом, в попытке проглотить первую порцию медлю секунду и делаю еще глоток, ощущаю, как огромная порция причиняет боль мышцам, морщусь, но продолжаю пить. Знаю лишь одного человека, что так же, как и я любит гранатовый сок.       «Мирча»       Только одна мысль о нем заставляет потрескавшиеся губы растянуться в улыбке. Вспоминать о князе было тепло и радостно, но моя чертова память снова и снова заставляла переживать суд, где лицо мужчины не выражало ровным счетом ничего. Хоть теперь я и знаю, что он не мог иначе, будучи под влиянием Дракула, Мирча обязан был подчиниться, возможно так же, как и я. Уверена, что у Влада и на сына есть рычаги давления! Отчаянное сердце вдруг забилось чаще, стоило глупой мысли прийти в голову, а вдруг я – один из возможных рычагов?       Признание на суде, выбило меня из колеи, поэтому столкнувшись с Мирчей в подземелье, я просто застыла, как вкопанная, он тоже выглядел растерянным. Быстро отведя от меня взгляд, мужчина казался мне пристыженным и уязвленным, смотрел куда угодно, не мне в глаза и сжимал руки в кулаки и тут же разжимал, когда замечал это. Мужчина передо мной волновался и переживал.       Быстро поняв, что я бегу, он не позвал стражей, наоборот увел их прочь от меня, даруя возможность сбежать от своего отца. Даже зная, что, позволить мне сбежать, означало распрощаться с ним навсегда, Мирча все равно нашел в себе силы отпустить меня на свободу. Короткое касание его теплых губ к моему лбу, просьба о прощении и предостережение быть осторожной – все, что смог себе позволить Валашский князь, а серые глаза молили так о многом, но губы не посмели просить большего.       А теперь в своих тесных объятиях меня держат лишь каменные стены башни, с каждой минутой сжимающие свои тиски сильней и сильней, грозящие раздавить каждую косточку в моем теле. Я уже чувствую это. Маленькая девочка, жмущаяся к полу, в надежде, что громадина-замок, башня которого для пленницы – целый мир, ее не заметит, увлеченный другими жертвами своего Хозяина. Лишь бы не мной. Подтягиваю ноги, обхватываю их руками, пытаюсь сжаться до размера атома, немного легче; ведь когда ты не больше молекулы, то и боль с печалью становятся в разы меньше.       Одиноко. Так было тогда, так есть сейчас и абсолютно нет никакой гарантии, что так не останется в будущем, а если отсутствует уверенность с этом, то возникает вполне резонный вопрос: зачем тогда стараться что-то делать? Кто не рискует, тот не пьет шампанского – чушь! Оно мне даже не нравится, а риск слишком сильно натянул мои нервы, от чего они оголились и истончились настолько, что малейшее колебание способно стереть мою личность. Тогда уже ничего не нужно. Кукла, лишённая воли, не способная даже имени своего назвать, с извечно застывшим лицом и телом, движущимся только по желанию кукловода. Хуже отчаяние, только привычка к отчаянью.       «Должна ли я что-то сделать? Или роль куклы не так уж и плоха?»       Ничего не чувствуешь, существуешь отдельно от реальности и своего тела, лишь иногда выныривая на поверхность своего разума, - узнать: жива ли еще или так и не заметила, когда мойры или норны перерезали твою нить судьбы, а может быть Дракул? Стать куклой – значит добровольно умереть, когда тело даже не думает об этом, поэтому первым должно умереть оно. Разум ведет плоть как взрослый – нерадивого ребенка, а разум, пока что, веду я. Нечего боятся тех, к кому сама держишь путь, ведь когда жаждешь чего-то, оно бежит со всех ног прочь от тебя. Демоны не исключение из правил. Замершие около стен, они снова потеряли четкость, обратившись в массу из тьмы и страхов, наблюдали за тем, как я использую их же совет.       — Нашла, — голос не мой, но когда-то бывший им. Онемевшие пальцы сжимают неровные края, но недостаточно острые, нужно это исправить. Демоны щурятся и шипят, от яркости искр, вырывающихся из-под моей руки, а с ними морщусь и я. Теперь достаточно острый. На свое удивление, делаю все без запинки, особо не обдумывая: сжала в ладони, прижимаю к руке, точно знаю, нужно вести вдоль, а не поперек, нажимаю, двигаю камень… и складываюсь пополам от жуткой боли во всем теле. Агония настолько сильная, что мышцы коротит в спазмах, я дёргаюсь всем телом, падаю, бьюсь головой об пол, ничего не вижу и не слышу. Рот раскрыт в крике, а на деле не произнесено ни звука, задыхаюсь, легкие буквально слипаются между собой, настолько сильно сдавлена грудная клетка, кровь льется по лицу из носа, глаз. Давление внутри организма заставляет барабанные перепонки взорваться, как передутый шар, и я тут же оказываюсь в тишине. На задворках гребанного разума, не хотящего просто отключиться и не мучить нас обоих, понимаю, что на ужине демонстрация силы Дракула была ничтожной, в сравнении с этими пытками, а значит тогда князь просто игрался со мной.       Спазмы отступили, боль схлынула, но не ушла полностью, все еще отдаваясь яркими вспышками то тут, то там. Через судороги втягиваю воздух, чтобы вытолкнуть его с криком. Кричу долго, пока есть силы, а потом затихаю, тухну, как фитиль и погружаюсь в тьму. Наконец-то. Но тьма оживает, и из нее выходит гость, присаживаясь около меня на корточки.       — Вижу, весело проводишь время, Элизабет, — мне больно на него даже смотреть, а голос доносится до меня тихим шелестом. — Я же говорил: убить себя не удастся, лишь измучаешь. В твоих венах течет моя кровь, ты принадлежишь мне. Мое желание – закон для твоего тела.       «Но не разума…»       — Пока – нет, но ты уже надломлена, и моя победа – вопрос времени.       «Я быстрей умру от голода, жажды и боли»       — Пока в тебе моя кровь – не умрешь. Я не позволю.       «Убей…»       — Нет, — так ласково и нежно. Влад поднес руку к моей щеке, но не коснулся, лишь теплом обдал, тем, не свойственным для холодной кожи перчаток. Только сейчас замечаю их отсутствие, как и другое, не свойственное всегда собранному Темному князю: он босиком, на плечах накидка, необходимая только из-за капюшона, она ничуть не скрывает сотню шрамов на бледной коже мужчины, ремень расстегнут, словно штаны надевали наспех. Словно Дракул боялся, что не успеет! Если так, то он знает возможность обойти его запрет.       «Боялся, что я умру?»       — Ты большого о себе мнения.       «Да. Иначе бы так со мной не тягался. Ты не из тех, кто церемонится со своими врагами»       Мужчина облокотился на руку, чтобы приблизится ко мне:       — А с чего ты взяла, что доросла до моего врага?       Указывает на мое место, место ничтожества в его пищевой цепи, но это не откликается во мне никак. Должен быть гнев, ярость или хотя бы злость, которую мне пришлось бы проглотить, но нет, ни-че-го. Это пугает больше, чем демоны и их Хозяин, от чего всхлипываю.       — На колени.       Выдыхаю, я ждала этих слов возможно сильней, чем могла себе представить. Устав бороться, устав бояться и… я просто устала! На дрожащих ногах и руках пытаюсь подняться, что выходит ни сразу, но в который раз пересилив себя, встаю на четвереньки. А после, медленно опадаю, усаживаясь на колени, в раболепном поклоне. Я перед Дракулом, молящая о прекращении мук и пыток.       — Ты еще не подвергалась ни мукам, ни пыткам. Если займусь тобой лично, кричать ты будешь до потери сознания, а не голоса, меня не остановят ни мольбы, ни просьбы, ни возможные сделки. Если когда-нибудь я прикоснусь к тебе в пыточной, то через время ты сама захочешь снять с себя кожу, лишь бы побыстрее это закончилось. Страшиться нужно не смерти, а мига перед ней, что может превратиться в вечность.       Его слова не подвергались моему сомнению. Каждое из них было четко выверенной и неотвратимой аксиомой, о подтверждении которой даже не задумываются. В воспалённом мозгу отчаянно билась мысль, что я обязательно сделаю все, чтобы не попасть в пыточную и не узнать какого это – быть закованной в цепи, когда Дракул приближается с кровожадной ухмылкой и с какими-нибудь раскаленными клещами.       — Мне они ни к чему, а вот против цепей ничего не имею, — вкрадчиво произносит Дракул. Теперь он позволяет мне почувствовать прикосновение другого человека. Его большая ладонь ложиться мне на макушку, и я наслаждаюсь этим, казалось бы, простым прикосновением, по которому неимоверно соскучилась. Мне не известно сколько прошло времени с тех пор, как меня закрыли в башне, но разговоры самой с собой, нападки демонов и воспоминания прошлого – все они породили огромную пропасть между мной и обычной жизнью, что по ощущению была вечность назад. Вполне возможно так и есть, в любом случае, Дракул бы за это время не постарел бы ни на миг.       — Долго, — будто бы отвечая на мой вопрос, бросает Влад. — Ты довольно долго выполняла предыдущий приказ, Элизабет, — мое тело покрылось мурашками, даже горячая рука мужчины не спасала от внутреннего озноба, буквально вморозившего мои внутренности в лед. Паника возвращается, стоит подумать, хотя бы еще о секунде в этом месте. — Тише, все зависит от тебя, помнишь? — Влад приподнимает мое лицо за подбородок, обводит его контур большим пальцем, а после прижимает ладонь к моей щеке или это я прижимаюсь к нему? — Ты такая холодная, вон уже, все губы синие, как у мертвеца. Заплаканная, с кровавыми подтеками и грязью, но все равно умудряющаяся привлекать внимание. Как ты это делаешь? Как заставляешь других забыть обо всем и слепо следовать за тобой? — Дракул наклонил голову в бок, показывая свою заинтересованность. — Чем заставляешь отречься от былого, кому они так долго хранили верность?       Я молчала. Не потому что не хотела отвечать на этот вопрос, нет, на самом деле с радостью бы выложила все, что знала… если бы знала. Даже мысли хранили молчание, они замерли, оставляя меня один на один с мужчиной, который привык получать все, что ему нужно, любыми способами. И с этими способами я не желала знакомиться, поэтому лишь губами прошептала короткое «не знаю». Тут же начиная уповать на то, чтобы это не показалось Дракулу вызовом.       — Тогда нам предстоит узнать это вдвоем, — а затем короткое. — Платье, Элизабет.        «Что?»       Наивно и как-то по-детски хлопаю глазами, пытаясь тем временем понять, что я только что услышала. Платье? Дракул хочет, чтобы я разделась перед ним? Смотрю в алые глаза и обжигаюсь холодом, исходящим от них, они не выражают даже малейшей заинтересованности, таким взглядом смотрят на грязь под ногами. Я могу интересовать любого, но не хозяина этих глаз, для него я лишь кукла, которую всегда можно заменить, если она не выдержит той или иной игры. Одной из его любимых.       Мужчина не произносит ни слова, молчу и я, пауза затягивается, чувствую, как еще доли секунды и какая-то струна лопнет. Вот только что это за струна? Его терпение или может быть моя способность адекватно мыслить в всей этой ситуации, что? Обе возможности могут стать неизбежностями, а в дальнейшем и окончанием вариативности событий. И окончание не заставило себя долго ждать. Тяжелый вздох и мужчина убирает руку от моего лица и тихо произносит:       — Значит еще рано, ты не хочешь выбраться отсюда.       «Нет! Я хочу!»       — Видимо совсем меня не слушаешь: ты выйдешь отсюда только тогда, когда наступишь самой себе на горло и убьешь свою упертость. Ведь это именно она заставляет страдать тебя и людей вокруг. Упертость – Андрей изгнан. Упертость – позор Миры на суде. Упертость – Мирче пришлось смотреть, как тебя раз за разом унижают и топчут во время допроса, без возможности заступиться. Упертость – три трупа вместо одного. Упертость держит тебя в башне. Упертость, упертость, упертость! Даже сейчас тебе легче страдать, чем сделать верные выводы. Боль? Страх? Что ты сделала, чтобы избавиться от них? Ничего, — мужчина подошел к двери. — Ты не сделала ровным счетом ничего, чтобы спасти себя, ждешь, чтобы это сделали за тебя другие.       «Я заперта в башне! Что я могла сделать?»       Его следующие слова вырывают мои внутренности:       — Ну как минимум – удостовериться, закрыта ли дверь?       Легкий толчок и дверь начинает свое движение, пока в щель между ней и стеной не врывается полоска света. Все это время она была открытой!        — Ты так зациклена на себе, что не видишь мук других, боли, причиной которой являешься – ты! Зациклена на страданиях? Так страдай же.       В этот раз я отчетливо слышу звук засова.       Не кричу. Не даю себе такой поблажки, лишь погружаюсь во все большее безумие. Не знаю сколько времени провожу в бреду, сколько раз умирала под когтями монстров. Признаю их реальными, больше нет сил сдерживать, твердить себе, что они не реальны. Чушь! Каждое их движение под моей кожей, каждый их смех, слово, взгляд – это не может быть не реальным, слишком правдиво. Не известно мне и количество попыток убить себя. Сначала я действительно этого хотела, потом подвергала себя агонии, чтобы вновь вызвать Дракула, абсолютно отказываясь принимать тот факт, что он не явился в прошлые разы, так зачем ему приходить с этот? Или этот? А может быть в этот он все-таки придет?       Мечусь, как раненный зверь, бросаюсь на стены, кричу, да, голос вернулся, как насмешка, что сколько бы я не кричала – меня услышат лишь мертвецы, слоняющиеся в этих коридорах. Кровь Дракула исцеляла, уши уже не болели, я снова могла видеть, а свезенные руки или колени покрывались новой кожей. От этого в прямом смысле хотелось снять с себя кожу, сначала из-за гнева на энергию Дракула, а после уже из-за любопытства, на что способно чертово тело.       «Его тело!»       Да. Мое тело – его, было бы не так, то оно слушалось бы хозяйку, а не чужака! Помогало мне, а не ему! А может оно понимает то, что я не могу принять – мы оба на исходе? Может именно этими способами, оно кричит мне, что нужно убираться от сюда, каким бы ни было условие освобождения? Ноги подкашиваются, и я падаю, даже не пытаясь сгруппироваться или хоть как-то снизить урон от падения. Просто валюсь и не встаю. Не плачу, но чувствую – лицо мокрое от слез. Немного злюсь, но даже не стараюсь вытереть их.       — Что лучше, — впервые я сама обращаюсь к демонам. Они внимательно слушают. — умереть или быть зависимым от кого-то? Почему меня перебросило именно в это время? Карпаты еще понятно, я была в них на момент аварии, но время… именно его. Зачем я здесь? Для чего? В жизни ничего не делается просто так. Что я должна сделать? Все хотят использовать, все что-то скрывают и только Дракул – нет. Он открыто говорит, что убьет меня. Может сдаться, и в скором времени он выполнит свою угрозу? Я так хочу…       И тут я понимаю, что не хочу домой. Чем моя прошла жизнь лучше этой? Ничем. Я лишь тянула дорогих мне людей на дно. Что изменится? Мама – свободна, ей больше не нужно жить с отцом, чтобы присматривать за мной. Абель сможет послать все к чертям и показать свой характер, начать открыто противостоять отцу, а не принимать наказания за свою нерадивую младшую сестру, что лишь одним своим видом вызывает у родителя отвращение. А что я вообще вызываю у людей, какие эмоции сопутствуют мне? У матери – равнодушие, единственная дочь, побуждает лишь небольшому уменьшению наказания. Она никогда не перечила отцу. Абель, у него я вызывала лишь боль, до скрежета зубов, от чего мне иногда казалось, что он лютой ненавистью меня ненавидит. И я понимаю его. У бывшего парня – желание погулять на стороне, причем не важно с кем и насколько уродлива она будет. Андрей предал близких ему людей, рискнул всем и проиграл, потеряв все, чем он дорожил здесь. Да, возможно в своем собственном княжестве он бы и нашел замену людям, что оставил позади, но в истории не было князя Андрея, сына Василия Темного, а значит, Тень умер бы раньше, чем успел бы вернуться на родину. Виктор невзлюбил меня сразу: у него свои на это причины, но возможно поэтому ему досталось от меня меньше всего. И Дракул. А что я вызываю у него? Гнев и ярость? Пожалуй, он единственный про кого я не могу точно что-то сказать, даже со всей его жаждой убить меня.       Верно. Здесь нет Андрея, чтобы усмехнуться мне в лицо и сказать, что он все-таки был прав – я олицетворение беды, не важно для себя или других. Эта мысль уже столько раз приходила ко мне, что начинает злить меня. Хочется самой себе сказать – хватит ныть! Возьми себя в руки, сделай хоть что-то или прекрати мучить всех вокруг себя, жалкое ничтожество! Это все – твоих рук дело, а не судьбы или Бога! Только твои выборы привели тебя сюда! Жаклин поспорила бы… а затем влепила бы еще одну пощечину.       — Ты не стараешься, старайся лучше! Я сказала лучше! — родители уехали на несколько дней, взяв с собой Абеля, и оставили меня на попечение Жаклин. Я стояла на коленях около икон в комнате няни и молилась, пока женщина стояла за моей спиной и проверяла каждое мое слово. Она держала в руках несколько прутьев ивы, ее уверенность, что они заставят меня лучше учить текст священного писания, была непоколебима. Так продолжалось каждый вечер, перед сном. Прутья били больно, но следы от них спрятать было легче, чем от ремня или других орудий пыток Жаклин.       — Ты опять ошиблась! — прут со свистом хлестанул по плечу. — Еще раз, паршивая дрянь, и я высеку тебя так, что ты ни то, что сидеть, ты стоять без боли не сможешь!       «Скоро возвращаются родители! Ты не сможешь этого сделать!»       — Кстати, господин звонил сегодня, сказал, что им придется задержаться еще на недели две, так что у нас будет много времени, чтобы ты изучила все, моя девочка, — это было одно из самых ужасных воспоминаний: родители задержались на месяц.       Я ненавидела ее, родителей, дом. Задавала себе сотни, а то и тысячи раз один и тот же вопрос «почему я не достойна любви?» В чем моя вина?       Затем я все же получила ответ на этот вопрос.       — Почему ты так ее не любишь? — мама стояла возле отца, сидевшего в кресле. Ее яростный пылающий взгляд прожигал в нем дыру, когда в ответ получала лишь холод и отчужденность.       — Она не должна была появиться на свет, — было сказано легко и непринужденно.       — Но ты так хотел дочь!       — Верно, Марго, я хотел дочь, а не монстра, которого ты выносила и родила, совершив ритуал. Я запретил тебе, а ты ослушалась, — мужчина взял графин и налил в стакан алкоголь.       — А Абель? Ты его так ждал! Пылинки сдувал с меня во время беременности, а сейчас наказываешь за любую провинность! — мама сжимала кулаки, готовая напасть на отца, но все мы прекрасно знали – она не посмеет этого сделать.       — Я воспитываю его, как мой отец воспитывал меня. Ему уготована роль в будущем, которая исправит ошибки прошлого. А ты… влезла куда не следовало. Смерть так или иначе ее заберет, это вопрос времени, Марго, ты лишь испортила девчонке время ожидания, что она мнит жизнью. Здесь ни я тиран, милая, — отец мазнул взглядом по маме. Огонь в камине откидывал тени на его лицо, от чего оно становилось жуткой маской.       — Она пленница в этом доме, а не часть семьи, Берток, — мама опустилась перед мужчиной на колени, обхватила его огромную ладонь своими двумя маленькими. — Если ты так ее не любишь, позволь мне забрать ее, увезти в Россию. Там ее никто не найдет из ордена. Наша дочь не виновата…       Отец вырвал свою руку и схватил маму за горло, от чего я дернулась, чтобы вступиться за нее, но не успела сделать и шага, как по гостиной раздался тихий голос:       — Я люблю тебя, Марго, больше жизни, больше этого мира или загробного, — пальцы ласково прошлись по щеке и виску женщины, от чего в ее глаза мелькнула надежда. — именно поэтому защищаю этого монстра, вместо того, чтобы убить.       — Что?       — Выпусти я твою дочь из этого дома – ее убьют. Уж не знаю, чем она насолила высшим чинам, но таков их приказ: она жива, пока скрыта здесь. Это не тюрьма для нее, а спасение. Жизнь. А жизнь – это страдания, милая Марго.       — Она монстр?! — женщина вскочила с колен. Она источала ярость и боль, я впервые видела маму такой.       — Именно так.       Мама выхватила бокал из папиных рук и швырнула его в стену, град осколков вызвал сильный шум, но прислуга даже не шелохнулась, чтобы узнать в чем дело, так всегда было, все просто думали, что отец по-своему наказывает мать.       — В таком случае она – действительно твоя дочь!       Сильные пальцы впились в подлокотник кресла, а глаза мужчины сверкнули холодом – это все, что выдавало в нем гнев, даже голос был все таким же спокойным:       — Она навсегда останется под замком.       Я всегда была монстром для своего отца, а Абель наоборот – спасителем от таинственного злого рока, что так и остался для меня загадкой. Однако отец оказался прав в одном: как только я вырвалась на свободу – упала с обрыва. У меня нет вариантов, хотел ли кто-нибудь мне смерти в моем времени, но абсолютно кто-то хочет в этом. Меня нашли даже в замке Дракула, через несколько часов после появления здесь, утопили бы, если бы не Андрей, что будет, если я стану свободной и меня отпустят? Успею ли я хотя бы дойти до ближайшей деревни, или мне перережут глотку сразу за воротами? Кто-то знал, что я появлюсь? Означает ли это, что кроме меня появлялись другие люди из будущего? А если и так, то кто-то знал обо мне наперед? Но как? Если так, то не лучше мне оставаться рядом с тем, кто сможет защитить? Или… это все сделал сам Дракул, чтобы я и пришла к этому выводу?       «Я схожу с ума!»       Но как объяснить все несчастные случаи в моем прошлом-будущем? Мог ли их подстроить Дракул, который уже знал меня в пятнадцатом веке, а я его в двадцать первом – нет. Может он устроил этот цирк, чтобы, будучи в этом времени я поверила, что самой судьбой мне нужно быть с ним? Сам устраивал опасные игры и сам же играючи спасал меня, так же, как и сейчас, находясь в тени. А если нет?       Зарываюсь руками в волосы, сжимая их от отчаянья. Если так посмотреть на мою жизнь, то все эти случаи – одна сплошная и неудачная попытка как-то сдохнуть. Полотно, что заляпано кровью и тьмой, саваны обычно белого цвета, а вот мой явно черного! Теперь передо мной стоит лишь один вопрос: а нужно ли бороться? Особенно если все правда, и это Дракул играется моей судьбой? Ритуал? Смерть от воды или высоты? Твою мать! Да я сама все ему рассказала, подала столько идей, резвись – не хочу! Возможность всего этого заряжает мне такую смачную пощечину, что в голове становится пусто…       Пусто и холодно. Дрожу, уже не зная от чего, просто тело выжимает последнее из своих «батареек». Обвожу взглядом комнату, как-то тихо, даже демоны замолкли, но стопорюсь на окне. Одно скрыто тьмой, из него я наблюдала за казнью, а вот еще одно заколочено досками. В голове сразу строится план: если их отодрать, перевалиться через край, то там и цепи Дракула не остановят, даже если все тело вновь будет биться в агонии – оно будет биться, летя камнем вниз, не долго. Остается лишь надеется, что кровь Дракула поможет мне отколупать эти доски. На дрожащих ногах, шаркая, иду к своей цели. В этот раз выбор за мной: я хочу свободы, даже если это означало пустить себя в свободное падение.       Занозы и щепки врезались в ладони и пальцы, но это лишь прибавляло мне уверенности, что еще чуть-чуть и мне не надо будет думать об этом, доски прогнили, и я готова идти к цели, даже если бы мне пришлось царапать их ногтями. Лицо обдало запахом гнилья, но за ним пришла свежесть, и я засмеялась так, что пришлось затыкать рот самой себе. В этот миг я была как никогда счастлива, нужно лишь еще немного усилий. За первой доской к моим ногам полетела вторая, третья, мне не нужно было очищать все окно, лишь бы просунуться и…       На улице стояла ночь, а чистое небо было усыпано мириадами звезд. Прикрываю глаза, ощущая на грязной коже их прикосновения, наслаждаюсь этим мирным моментом, в последний раз. Капельки пота стекают по вискам, от чего ветер холодит кожу, но не внутренности, внутри распаляется жар, тоже чувство, как если бы я с нетерпением ждала чего-то очень долго. Из умиротворения вырывает хруст под ногой и скрежет метала по камню. Осмотрев доску, нахожу огромный гвоздь, ржавый, видимо он скреплял доски между собой. Понятия не имею зачем, но сжимаю его в руке, а более-менее нормальные доски складываю в подобие ступенек – просто кидаю одну на другую. Перегибаюсь через окно, ветер ерошит волосы и гудит в ушах, огней почти не было видно, как и земли под башней – темнота и высота. Тихая ночь, манящая уйти в след за ней.       Что я и делаю.       Но меня тащат назад в башню.       — Нет! Нет! Черт тебя дери, нет! — брыкаюсь, пинаюсь и кричу от ярости и обиды, откидываю голову назад, врезаясь Дракулу макушкой в лицо, слышу шипение.       «Нет! Я больше не смогу так жить!»       Изворачиваюсь и всаживаю гвоздь прямо в горло, не останавливаясь, наношу еще и еще, ослепленная тьмой. Руки, держащие меня в тисках, разжимаются, пытаются закрыться от моих атак или закрыть раны из которых хлещет кровь, заливая мне глаза – не важно! Нужно нанести как можно больше ударов, чтобы пока Дракул восстанавливался, я успела сделать задуманное! Но мы оба падаем на землю, алая пелена сходит с моих глаз, теперь я вижу Дракула и… кричу в ужасе!       Мужские губы пытаются что-то произнести, но кровь пузыриться на них и шее, от проходящего насквозь воздуха. Красивое лицо было в мелких брызгах, а по подбородку в разные стороны вились алые ленты, кожа стремительно теряла румянец, местами застывая меловой маской. Серые глаза распахнуты, в них неверие и печаль.       — Нет! Нет! — я срывала горло, будто своими криками могла отпугнуть смерть, или же я надеялась, что меня кто-нибудь услышит и придет на помощь. — Помогите! — руками давлю на раны, нанесенные ими же, но кровь буквально просачивалась сквозь кожу.       Глаза цвета грозного неба начали закатываться, а тело затихать.       — Не-ет! Нет! Не умирай! Прошу! Только не ты!       Но именно он сейчас затихал в моих объятиях, тот, кто всегда пытался защитить меня, кто отпугивал тьму.       — Мирча! — кровь на лице мужчины разбавлялась моими слезами, он хрипел все тише и тише, а я с каждым мигом прижимала его сильней и умоляла не покидать меня, но это было ему не по силам. Тот, кто хотел показать всем, что он сильный, сейчас погибал в той ситуации, где никакая сила не поможет.       — Дракул! Дракул! Я согласна! Я буду Элизабет! Дракул! Плевать кем я стану, спаси его! Спаси его… умоляю.       Но именно сейчас тот, кто слышит каждую мою тихую мысль – не слышал мои крики.       — Мирча? — шептала, обнимая мужчину, укачивая его в своих объятиях. — Мирча, я не хотела, мне так жаль, мне так жаль…       Мне хотелось рвать на себе волосы, разнести весь замок к чертям или забиться в угол, биться в дверь башни – делать! Хоть что-то делать! Но вместо этого я уткнулась в смоляные волосы, обхватила остывающее тело руками и тихо плакала. В башне снова тихо, словно ничего не произошло, Мирча тихо уснул у меня на руках, безмятежно и сладко, лишь бурые пятна портили его мужскую красоту, лишь они безмолвно кричали – он мертв!       Отчаянно напрягая слух, хочу услышать хохот демонов, их глумленье и колкие фразы о том, какая я жалкая и глупая. Отчаянно жаждала, когда они ринутся на меня, вновь разрывая на куски, лишь бы тело Мирчи растворилось во тьме, было еще одним ужасным ведением, что утянет меня во тьму.       Но демоны молчали.       Здесь были только мы вдвоем…