Лжецу не верят даже тогда, когда он говорит правду
«Чем она сведет меня с ума на этот раз?» Откидываюсь на спинку и прикрываю глаза. Капюшона нет, я в простой одежде, иногда тьма душит меня, и в такие моменты мне особенно важно побыть обычным. Яркий свет из окон проходит в залу, причиняя моим глазам дискомфорт. Сейчас я могу спокойно посидеть и обдумать дальнейшие свои шаги с этой бедой, что не может спокойно посидеть и минуту, чтобы не влезть куда-нибудь. Однако сейчас была тишина и спокой… Двери резко открываются, впуская незваного гостя. …ствие. Не долго. Он останавливается и прожигает меня взглядом. — Мне нужно поговорить с Дракулом, — его тон непозволительно требователен и надменен. Он не сомневался, подсказывая кое-что. Обычно было гадание или незнание, но в его случае — уверенность, от которой я не стал почему-то увиливать. — Я тебя слушаю, — позволяю проскользнуть угрозе в интонации. Пусть не думает, что все будет так легко. — Мое имя… — Я знаю, кто ты такой, она мне рассказала, — не церемонясь, перебиваю незваного гостя. Он одним своим видом злит меня. — Что ж, в таком случае перейду сразу к делу — это касается ваших с Владиславой отношений. От удивления поднимаю бровь и сухо кидаю: — В них тебе делать нечего. — Ошибаешься, ты ведь собрался сегодня открыть ей свое лицо? — прирастаю к креслу. Этого даже я не знал вчера, откуда ему известно? — Допустим, тебе-то какое дело? — Не показывай ей свое лицо, Дракул. — Это я решу сам, — он будет указывать мне? Встаю, собираясь покинуть залу, но наглец встает передо мной, перекрывая проход. — Ты умереть хочешь? — Не открывай ей своё лицо, ибо в тот день, когда снимешь перед ней капюшон, ты потеряешь ее, Влад. Тьма заберет ее как расплату. Рычу, хватая человека за грудки. — Откуда тебе это вообще известно?! — Ты сам мне это скажешь, в будущем, — хрипло произносит Лев. За два года до этих событий… «Кто посмел забрать ее у меня?» Прошло пару дней с тех пор, как Змейка пропала из замка, и все это время я не находил себе покоя. Весь замок был перерыт, поставлен с ног на голову, но не внешне. Внешнее спокойствие осталось нерушимым и стойким. Важно было найти девчонку быстро и тихо. Но она как сквозь землю провалилась! Змейка должна была явиться на дамские посиделки, но ни она, ни ее служанка не появились. Когда отправили за ней — ее не оказалось в комнате. Моя также пустовала. Тени обыскали абсолютно все. Я привлек свою силу, и ту, что была в самой девчонке – ничего. Заслон. Пустота. И это злило меня снова и снова! — Мы найдем ее, Влад, — Коссей листает огромную книгу исписанную древним языком, которого не знаю даже я, будучи носферату. — У вас нет выбора, — внешнее спокойствие совершенно не соответствует той буре, что разразилась внутри. Но никто не должен это видеть, даже Кощей. — Ты пытаешься казаться холодным, но мне известно, что творится у тебя в душе, — нудный тон ведьмака лишь подталкивает меня к пропасти Гнева. — Некоторые уверены, что у меня нет души, а сердце черно и не бьется, Коссей, — удивительным было то, что я не предпринимал особых усилий, чтобы держать себя в руках. Не знаю, откуда эта безмятежность, но даже демоны замолкли. Сейчас я чувствую себя одним из тех зрителей в амфитеатре, где каждый следит за развитием сюжета, но отвлекись, и демоны оскалят пасти возле твоей глотки. Сейчас я воюю не только с внутренними врагами, но и с внешними. И кому-то из них удалось подобраться слишком близко. Украсть девчонку. Почему именно украсть? Сама бы она ни за что не покинула меня. Наша связь крепка, пусть сейчас на другом конце лишь воют ветры тишины. Она не сбежала бы от меня по своему желанию, слишком крепко привязал ее. Особенно после Литы. К тому же венец на ее голове, налагает на девчонку определенные обязательства, пусть сама их хозяйка и не знает о них. Княжна. Странно мысленно произносить ее новый титул. Еще непривычнее было бы произнести его вслух для себя самого, а не для толпы Темных. Странным образом Влада повлияла на меня так же, как и я на нее. Впервые испытываю… переживания за кого-то, кто не является моей семьей. Хотя сейчас, перед ликами древних Змейка — моя княжна и... жена. — Нас мало, Дракул, сейчас княжну ищут лишь Темные и я. Но ситуация двояка, потому что если отдать приказ о поиске людям — кто-то обязательно кому-то проболтается и тогда о девчонке узнает Орден. — Только это меня и останавливает… — Хотя с другой стороны, — колдун странно кидает на меня взгляд, — попытки убить ее могут «слегка» намекать на то, что о ней уже давно известно. И тогда за ней не уследили, хоть и знали об угрозе… — Коще-ей, — тяну его имя. Коссей резво взбрасывает руки вверх: — Это предположение. Я просто размышляю. Тени колышутся, и из них выходит Лука. — Дракул, кажется, Виктор нашел того, кто видел княжну. Радость, как ядовитый укус, разносит преждевременное торжество по венам. «Скоро я верну ту, что принадлежит мне по праву» — Где? — В Оскверненной столице. Тьма растворяется, передо мной предстает Тень и трясущийся юнец. Стоило мне появиться, как в нос тут же ударила вонь страха, перерастающего в дикий ужас. Сердце человека зашлось в диком ритме, кровь настолько быстро неслась по венам, что в моих ушах стоял грохот водопада. — Ты видел молдавскую княжну? — слуга сжался и упал на колени, судорожно тряся головой. Знаю, что в виде демона — вселяю страх, но видимо сейчас мне ничего не нужно делать, чтобы вызвать ужас. — Дракул, ты сейчас хуже дьявола из преисподней, — следом за мной вышли Лука и Коссей. — Хотя бы не выворачивай людей голосом. Плевать я хотел, на то как выгляжу или как слышится мой голос, мне нужны были ответы. Прямо здесь и сейчас! Не говорю больше ни слова, поворачивая голову к Кощею. Тот понял все без слов: кивнул и отошел от меня к стене, неся в руках все ту же книгу. Возвращаю внимание к слуге. — Это конюх, господин, — вклинивается Виктор. — Он был на отдыхе, поэтому отыскали не сразу. Только сегодня вернулся из деревни. Он видел молдавскую княжну, когда она… — Она что, Виктор? Тень сжал челюсти. На вид он вообще не боится меня, полный какой-то странной решимости. И мне это не нравится. — Когда она передавала информацию о Тенях и тебе, господин. — Что? — переспрашиваю я. Мне показалось? — Молдавская княжна предала вас и… Я ничего не собирался делать, но буквально через долю секунды, уже так сильно прикладываю Виктора об стену, что слышится хруст. Кровь льется изо рта Тени, брызги попадают мне на руку, но я лишь сильней сжимаю его горло. — Драк… Лука двинулся в нашу сторону, но его перехватывает Коссей: — Не надо. Не сейчас. Головой понимаю, что Виктор мог просто ошибаться, но вскипающий гнев и злость во мне диктовали свои условия. Низкое тихое рычание заставляет дрожь пройтись по всему телу. — Дракул, ты убьешь его, — Коссей медленно подошел ко мне и положил руку на плечо. — А если убьешь одного из Теней, то зачем другим служить тебе? Чтобы умереть из-за того, что выполняют приказы? Колдун прав, но я убью Виктора не из-за того, что тот выполнил мой приказ, а из-за того, что усомнился в девчонке. Любая мысль о том, что податливая и тянущаяся ко мне Змейка могла предать меня — стирает весь здравый смысл и обесценивает все, чем я занимался с ней. В особенности ее ломку и привязанность ко мне. Мои усилия не могли пойти крахом. Кое-как разжимаю руку, Тень падает на пол, громко хрипя, Лука подхватывает его и волочит в сторону, а мне плевать. Нужно взять себя в руки, иначе действительно разнесу здесь все к чертям. — Ты, — бросаю слуге, — подойди. Он трусится, как осиновый лист, а меня это раздражает лишь сильней. — Прекрати, — отдаленной мыслью знаю, что рычать на того, кто тебя боится — лишь усилить его страх, но я не могу иначе. Когти давно вспороли ткань перчаток, поэтому снимаю их, отшвыривая в сторону. — Я сказал — подойди. Что ты видел? — слуга бегает по мне взглядом, как надоедливый муравей, вызывая у меня лишь желание отряхнуться. Конюх мечется между мной и Коссеем. «Бесполезно. Он не поможет тебе, не восстанет против меня. Не защитит…» — К-княжну Елизавету… — слуга жмется, пытаясь выглядеть меньше, меньше бросать мне вызов одним своим существованием. «Тщетная попытка» — Где? — медленно надвигаюсь на юнца, заставляя того нервничать все больше и больше. Ну конечно, он только что видел, как я протаранил головой Виктора стену. С Тенью, что служит мне, доверенным человеком — поступил так жестоко. Что же тогда могу сделать с ним — обычным человечишкой, без сил и регенерации? Молью, букашкой и червем! К его несчастью это известно только мне… — Дракул, — медленно оборачиваюсь в сторону Коссея. Колдуну прекрасно известно, что я… испытываю к Владиславе, но все равно тенят гребанное время, которого и так уже утекло не мало. Мне нужно знать, где она, что с ней, жива ли? Гнев сменяется шлейфом страха, заставляя меня буквально замереть в осознании, что теперь испытываю страх не только в отношении семьи. «Она дорога мне настолько, что заставляет испытывать страх за нее… После стольких лет?..» Страх, как раньше Змейка, обнимает меня со спины, укладывая свою голову на мои плечи, и шепчет все то, что могло случиться с девчонкой. И голос у этого монстра… ее. Впервые в жизни, не знаю что делать. Двое суток я носился по Брану с запертым внутри самого себя зверем, а сейчас, когда Виктор сказал, что она предала меня и этому есть свидетель — медлю. Почему? Не хочу уверовать в это? Или страшусь того, что придется сделать с ней в таком случае? «Убить» И собственными руками обрезать единственную нить к знанию будущего. Еще рано об этом думать, она не могла меня предать. Наша связь — цепи для девчонки, ей бы не пришло в голову рвать их даже если бы прямо перед ней положили оружие способное убить меня. Княжна тянется ко мне, даже во снах зовет, слышу все ее мысли, но сейчас тишина, словно болото утягивает, заставляя разного рода мысли крутиться в голове. Человек передо мной либо успокоит бурю внутри, либо убьет абсолютно все, что я чувствую к девчонке. — Говори. — Ночью, н-несколько суток назад, я-я уже покинул з-замок и шел в деревню… — слуга мямлил, что не взывало к моему спокойствию. — Вдруг слышу — разговоры. Н-ну я и решил узнать, что т-там… А там — к-к… — слуга с ужасом подмечает каждое мое движение, пытаясь прочесть следующее. — Кто?.. — К-к… к-к… «В пекло все!» Тьма не сдерживается, я больше не сдерживаюсь. Нематериальными когтями разрываю сознание слуги, как если бы раздробил в реальности его череп. Тысячи картинок тут же хлынули на меня потоком, но мне нужны были конкретные. Они нашлись быстро. Слуга был так зациклен на них, что хранил буквально в центре сознания. — Ты уверен в этом? — Более чем. Ты сама видела, как он ринулся защищать тебя от Цезариона. Маленькая, никем не приметная полянка, на которой было несколько фигур. Одна явно не скрывала своего лица — Владислава. — Орден Дракона ценит твою преданность, Елизавета. — Преданность? Моя преданность измеряется в звоне монет и их весе. Красивое лицо кривится в ухмылке, которую я никогда прежде не видел. Гнусная, кривая, отторгающая. Что-то не так. Вроде бы все тоже, но какие-то расплывающиеся черты, которые не могу поймать — уродуют восприятие. Словно это и Змейка и не она в то же время. Это воспоминание, поэтому связь молчит. К тому же, такой Владу мог запомнить слуга. Все слишком сложно, множество факторов складываются не лучшим для меня образом. Но я привык к такому раскладу. — Это не проблема, — этот голос тоже мне известен — Мессалина… Удивлен, что на ней есть хоть какая-то одежда. Не смогла стать княжной — стала предателем. Но от нее этого следовало ожидать, после смерти Цезариона она осталась без покровителя. Цепко всматриваюсь в других, но вижу только то, на что слуга акцентировал свое внимание — вырез в плаще Мессалины. — Мне нужны полдюжины сундуков с золотом. Известно, что у вас есть спонсор, которому эти сундуки — грош цена, — стоило заговорить о золоте, как Влада приосанилась. Девчонка чувствовала себя в своей стихии, что не было прежде. Никакой зажатости или опасения в словах, какие она демонстрировала рядом со мной. Лишь холодный расчет и жажда наживы. — Это можно устроить, — говорит некто в капюшоне. — И еще, я хочу свалить отсюда, — девчонка бросает взгляд куда-то в сторону замка. Гримаса отвращения тут же проявляется на ее лице. Красивом, которое так нравилось мне. — Больше ни дня не хочу быть здесь, с ним, — она дергает плечом. — Отвратительное чудовище. — Что такое, княжна? — глумится Мессалина. — Ты так стонала под ним во время Литы, что я бы не сказала, что тебе было противно под ним. — Это на Лите, — резко отвечает девчонка. — Показушничество, а в обычной спальне, когда везде тьма, он тот еще урод. И поступками, и… всем другим. Если хочешь, с удовольствием поменяюсь с тобой местами. Уж лучше трахнуть кого-то в борделе, чем лечь с ним. Ненавижу… — Хорошо, будь готова сегодня… Выныриваю из воспоминаний слуги, но не потому, что все посмотрел. А потому, что мои когти уже очень глубоко в черепе юнца. Что-то щелкает в голове, и я без каких-либо мыслей, врезаюсь когтями в щеки, прорывая их с приятным чавканьем. И медленно, наслаждаясь, отрываю свидетелю нижнюю челюсть. Кровь и мясо летят в стороны, но мне абсолютно плевать. Слуга харкает кровью, а его язык плетью болтается у груди. Глаза мокрые и распахнуты, дергаются и моргают в припадке. Без нижней челюсти он стал походить на полуденницу, хрипя, в попытке что-то сказать. «Разорви его!»«Как она могла?»
«Вырви сердце, представляя, что оно ее!»
Мне мало. Хочу разорвать его, и поддаюсь своим демонам. Когти и зубы впиваются в плоть, и каждый рвет свою часть добычу в сторону, расчленяя бедолагу на кусочки. Но мне плевать. Руки и ноги, голова и грудина. Я буквально разбираю головоломку на части. — Судя по всему, она действительно предала тебя. — Кощей, — рычу имя колдуна, не поворачиваясь в его сторону. — Делай все что хочешь, но найди мне ее. — Для этого понадобится ее кровь. — Я пил из нее, — воспоминание о том, как девчонка умоляла меня укусить ее яркой картиной встали перед глазами. Это не было похоже на показушничество, совсем нет. — Моя подойдет? Колдун кивает, настороженный моим спокойным тоном: — Более чем. — Тогда действуй. Мне нужно все обдумать. Одному. Но стоит мне войти в свои покои, как я слышу: — Она не могла предать нас, — кривлю губы от голоса Мирчи. — Хватит, — только и бросаю. — Нет, не хватит! Ты не можешь отрицать того, что Лада проникла к нам в мысли. Я не трогал ее только потому, что она стала лучше себя чувствовать рядом с тобой. Она не могла предать, Дракул. — Замолчи… — Если сделаю это, то тебя вновь растащат по углам твои демоны. — Пока что меня терзаешь только ты, — не желаю обращать даже малейшего внимания на мальчишку. Отбрасываю капюшон, он начал давить, от чего странным образом не хватало воздуха. Только вот мне он и не нужен, но я лишь сильней втягиваю его в легкие. Грудная клетка ходит ходуном. Руки дрожат. Мне холодно. Почему мне холодно? Я не заметил, когда успела остыть кровь на руках. — Ты обеспокоен. Переживаешь о ней, хоть и пытаешься быть озлобленным в этот момент. — Нет, я не обеспокоен, Мирча. Я зол, — дубовый стол крошится в щепку от столкновения со стеной. — Потому что не имею понятия, кому доверять: нашей с ней связи, которая вопит в моей голове о ее невиновности. Или глазам и ушам, которые молчат: укоризненно и жестоко. Они молчат, Мирча. Потому что им не надо что-либо доказывать, они бросили мне неопровержимые факты измены. Им остается только ждать, когда моя лояльность к ней полностью растворится в ее же яде, — в другую стену летит чертово кресло. — Я видел ее. Я слышал ее. Это была она. Предала, продала, нас обоих. Всех… Железная хватка сдавливает каменную полку над камином. Чувствую жар яростного пламени. Тепло. Языки пламени завораживают диким танцем, помогают утешить мысли в голове. Отвлекают, заставляя резво думать, словно огонь вытягивает из меня всю ярость. Ее большую часть. — Я верил, что контролирую все. Что сломал и привязал к себе, а выходит все наоборот. Если верить видению, то все это гребанное время она юлила и дергала за ниточки, изображая невинную овечку. Но как ей удалось скрыть свой разум от меня, как? — В голове тут же всплывает женский силуэт, сотканный из чёрного дыма — Элиз… она не пускала меня дальше, а я и не шел, хотя мог бы. — Элиз, Мирча. Она говорила, что ее послал я, и что она защищает девчонку от меня же. — Может ли сила солгать? — Мирча метался из стороны в сторону, как назойливая мысль в моей голове. — Нет… — Тогда ты сам не захотел, чтобы она раскрыла тебе все. Если она из будущего, то ты из того же времени понимал, что примешь правильное решение и без знаний. Тот ты доверяет тебе нынешнему. — А ты, Мирча? Ты доверяешь мне? Пауза затягивается, а когда поворачиваюсь к мальчишке, то меня пронзает тяжелый и острый взгляд. — Ты даже не представляешь, как бы я хотел не доверять. Но мы слишком тесно связаны, — слова — бритвой режут горло Мирче, буквально вижу, как он плюется кровью, говоря о доверии. Правильно, я бы чувствовал тоже самое. — Ты веришь в ее невиновность? Огонь привлекает мое внимание вновь. Почему-то он напоминает мне о ней. Уверен, если суну руку в пламя, то оно обожжет мою кожу, как каждое ее прикосновение. — Да, — признание вырывается легко и плавно, а я думал, что оно будет продираться с болью и кровью. — Тебе… больно? — Мирча настолько удивленно спрашивает это, что сначала даже не понимаю о чем он. — Ты испытываешь к ней больше чем простое вожделение. Она теперь нужна тебе не только потому, что знает информацию о будущем, но и просто потому, что она — это она. Каждое его слово бьет наотмашь. Он говорит то, что находится глубоко внутри меня, что я никогда бы не произнес вслух… наверное. В конце-концов сам же пошел к Симеону, чтобы тот приготовил зелье или сделал бы хоть что-то, чтобы я не испытывал к ней чувства. — Я прав, — победоносно констатирует Мирча, а мне хочется врезать ему. Если бы мог еще. Прикрываю глаза, чтобы хоть так мальчишка исчез, но его голос везде. — Великий Дракул пал жертвой любви. — Я не люблю ее! — рев сотрясает стены. — Я. Не. Люблю. Ее. — Тогда откуда в тебе эта боль? — злорадно Мирча наносит мне удар, а затем проворачивает рукоять, выкованную из фактов. Давно позабыв эмоции, оставив себе минимум нужных, не заходя на территорию чувств, я обрек себя на то, в чем захлебываюсь сейчас. Мне не наносили таких ударов с тех пор, как стал носферату. Никто не мог. Она смогла. Тот, кто упивался болью своей княжны, теперь сам получил лезвие под ребро, только вот госпоже даже делать ничего не пришлось. Только словом. Она высекла на мне лишь одно слово… «Не хочу верить в это» — Если она действительно предала нас, Мирча, тогда есть лишь единственное наказание. То, что я еще не отдал приказ о ее казни, не значит, что она прощена. Чтобы конюх смог показать мне воспоминания с ней — ей необходимо было выйти к Ордену Дракона. Даже если ее подставили, это не объясняет того, что она делала там, в лесу, к тому же ее никто не заставлял говорить то, что она сказала. — Одно видение не доказательство. Ты должен встретиться с ней, поговорить. Если она и предала тебя, то есть причина, — Мирча с нажимом произносит последнее слово. — Причина?! Причина, Мирча?! Я сам и есть причина! Я игрался с ней! Закрывал в башне! Брал, как бордельную шлюху. Угрожал ей. Заставлял убивать и выбирать следующую жертву. Еще нужны причины? Делал так, как привык, как точно знаю, что подействует. Но ее память феноменальна! Она все помнит и никогда не забудет того, что я сделал с ней! — голос падает и затихает так, что следующие слова смогли бы заморозить огонь в камине при моем желании. — Это я по -твоему должен был сказать? Мирча вспыхивает, как спичка: — Ты даже сейчас не раскаиваешься в своих поступках! Все думаешь, что идет по твоему плану? Думаешь, она так и останется безвольной куклой в твоих руках?! Ты не достоин ее! — А ты достоин? Она знает, что ты шпионил за ней? Игрался с ней? — оскаливаюсь, выплескивая все сжатые эмоции на Мирчу, а взамен питаюсь его гневом и злостью. — Я заберу ее у тебя, дьявол. — Дьявол есть в каждом. Я есть и в тебе, мальчишка. — Ты пожалеешь о своих решениях. Лицо и слова Мирчи веселят меня настолько, что смеюсь в голос. Все эта ситуация настолько абсурдна и нелогична, что смех душит меня, но не могу остановиться. — Ты угрожаешь мне, мальчишка? Я настоящий! А не тот, кем пытаюсь казаться в отличие от тебя. Тебе стоит беспокоиться о себе, а не о девчонке. Потому что я намерен в скором времени избавиться от тебя. — А сможешь ли? — выплевывает Мирча. — Не беспокойся, без тебя смогу прожить, а вот ты без меня — вряд ли. А теперь иди вон. Нужно еще подумать, как я накажу нашу княжну, — слышу рычание Мирчи, но князь уходит ни с чем. В тишине наливаю себе вино. Как бы меня не бесил мальчишка, но он прав, Змейка бы никогда не предала меня. Вспоминая ее слова и мысли на Лите, поведение в гробнице и башне — все говорит о том, что она привязана ко мне эмоционально. Знает, что пойму ее только я и подарю ей эмоции. Делаю большой глоток вина, почему-то на языке расцветает ее вкус. Удивленно вглядываюсь в темную жидкость, принюхиваюсь — вино. Тогда как? Откуда? Делаю новый глоток, но история повторяется вновь. — Какого черта? — оставляю бокал на столике. Тени ищут Змейку, Коссей занят приготовлением чего-то, что может в поиске девчонки. Сейчас от меня ничего не зависит. Падаю на кровать, не размыкая глаз. Треск поленьев и колыбельная тьмы усыпляют, позволяя усталому телу отдохнуть. Нужно воспользоваться этой редкой возможностью… Тонкие пальцы тянут ремень из петель. Ее манящие губы соблазняют улыбкой. Глаза горят темным огнем, она вся горит. Темные волосы блестят, из-за чего рука сама тянется к ним. Пробует, пальцы играются с локонами, пропуская их меж собой. Гладкий прохладный шелк. Обнимаю руками ее лицо, темные ресницы трепещут, но их хозяйка ластится, как кошка. Прикрывает колдовские глаза и улыбается, лаская пальцами мои руки. Хочется поцеловать ее, но сначала — обхватываю ее за талию и тяну на себя. Мы заваливаемся на кровать, она нависает сверху и смеется. Этот звук странным теплом разносится по телу. Как-то даже слишком нежно проводит пальцами по моим бровям. — Влад, — тихо шепчет и быстро целует меня в губы, снова заливаясь смехом. Почему-то сейчас абсолютно не хочется проявлять жестокость к ней или демонстрировать силу. Она завлекает в веселье своим смехом, и вот я уже не замечаю, как улыбаюсь, глядя на нее. Острая потребность в ней зудит внутри, даже когда мои руки блуждают по ее телу. Мне катастрофически мало одного ее присутствия, дикое желание быть рядом с ней ударяет в голову, снося множество барьеров, выставленных лично мною. Жадно целую девчонку, прижимая к себе, она обвивает ногами мои бедра, зарывается руками в мои волосы. Нам обоим не хватает друг друга. Странно, но ее сознание молчит, ни мысли, ни звука, ни эмоций. — Влад, — молит девчонка, урвав секунду между поцелуями. — Влад. Ее руки тянутся к поясу моих штанов, в то время как мои — задирают ее легкое платье. Откидываюсь на подушки, позволяя взбалмошной девчонке направлять нас обоих. Упирается в мою грудь и делает первое движение. На бледном лице розовеют щеки и губы, последние искусаны ровными тупыми зубками. Хватаю завязки ее платья, оттягиваю ворот и сжимаю бледную грудь. Змейка всхлипывает, двигаясь на мне. — Князь, — шепчет она, целуя меня. — Влад, — замирает, лицо кривится от боли, и вдруг из ее рта начинает хлестать кровь. — Вла.. — Владислава! — подрываюсь, укладывая девчонку на кровать. Ее нагое тело сотрясается в конвульсиях, она задыхается. — Вл… Лада! Что… Не знаю, что происходит, как помочь, что делать! — Драк… кх, — прижимает свою ладонь к моей щеке, пытаясь что-то сказать. Ее слезы стекают по щекам, разбавляя густую кровь. — Не уходи, слышишь! Не уходи, Змейка, — сжимаю ее в руках. — Драк… кул… «Дракул!» Подрываюсь на кровати, прижимая руку к щеке. Владислава, она была здесь… Не знаю как, но ее запах такой яркий и глубокий. Прохожусь руками по лицу, прогоняя кошмар, но быстро убираю руку, удивляясь чему-то влажному. «Слеза?» Провожу по лицу вновь — сухо. Могло ли показаться? Надавливаю на переносицу. «Прошло слишком много времени, почти неделя с тех пор, как пропала девчонка. Ни Тени, ни Коссей, ни Орф — никто не напал на ее след. Куда она делась? К чему был этот сон?» Стягиваю с тела мокрую рубашку, холод тут же целует кожу, от чего вздрагиваю. Иду к огню. Сейчас июль, но камин в моей комнате горит ярче, чем зимой. Мне холодно, при том, что до этого — никогда не замерзал. «Что-то не так. Носферату не мерзнут, тогда что это такое?» Рассматриваю руки, силясь найти в них ответ, но линии на ладонях давно изведаны Агатой, больше сказанного они не поведают. Набрасываю на плечи мех, и подхожу ближе к огню. Перед глазами вновь оживает кошмар, где Влада умирает, захлебываясь собственной кровью. Он не первый. В предыдущие разы я находил ее тела везде где можно: в остывшей ванне, болтающейся в петле, посаженной на кол у стен Брана, с вырванным сердцем на моей постели или на троне с перерезанным горлом. В этот раз ее отравили? Она снилась мне каждый раз, и каждый раз я просыпаюсь, от ее зова, но не могу отследить его. Девчонка слишком далеко, даже моих сил не хватит. — Черт! — рычу, впечатывая руку в каменную полку. Гнев уже невозможно унять, меня злит моя же собственная беспомощность. Коссей заверил, что найдет способ связаться или узнать где девчонка, но уже прошло слишком много дней. Может пришло время?.. Нужно попробовать. Одежда превращается в тлен, пока иду по гробнице, в ее самую дальнюю часть. Ниже и ниже. Так глубоко, что земля здесь никогда не видела солнечный свет, вечный холод заполнил собой каждую трещину и неровность камня, обжигая легкие тех, кто посмел оказаться в чертоге самой тьмы. В этом забытом всеми месте, где доживают остатки дней проклятые неугодные, возвышается над миром тот, кто рожден самой вселенной. Отчетливо улавливаю внезапную перемену, как если бы достиг излома, за которым скрывается Тартар. Ледяной воздух скрадывал дыхание, казалось, что стены, пол и потолок устремились к одной точке, в эпицентре которой нахожусь. Каждый из них стремился как можно быстрее раздавить меня. Кончик языка прошелся по верхней губе, стирая с нее кровь, а глаза лениво опустились к полу. Там, у самых моих ног, пол покрыли оголенные женские тела, заточенные в камень. Их фигуры были измождены, и сей парад смерти тянулся на несколько метров вперед. Земля с диким остервенением проглатывала одних и изрыгала других из своего чрева. Хрустальные черепа и кости выныривали из пелены мрака и тумана под моими ногами. Они тянулись ко всякому, кто посмеет вторгнуться в оскверненное святилище. Протянутые, но застывшие конечности пытались ухватить незваных гостей за ноги и утянуть во тьму и долгий хлад. В пустых глазницах читался гнев и скорбь, провожавшие еще живых гостей. Павшие жертвой великому Отцу завидовали жизни и беззвучно разевали рты в проклятиях. С хрустом разминая плечи, и с тяжбой выпрямив голову, я сделал шаг, следуя к конечной точке моего пути – месту, где приют нашел себе древний Бог. Спускаясь по главной лестнице, уже вижу Стену Балаура — огромный горельеф, занимающий весь противоположный конец зала. Центральную часть занимает высокая мужская статуя, ее руки подняты до уровня груди в величественном жесте верховного правителя и завоевателя мира. Его торс, ноги и плечи обвили тонкие руки женщин, лица которых искажены гримасой экстаза и раболепства. Чем дальше от главной статуи, тем ближе к полу расположены нагие женские тела, увитые одной «прозрачной» лентой. Будто бы обделенные вниманием своего господина, они льнут к земле, увядая и погибая. Круговорот жизни и смерти: мужской лик, как и рельефное тело, поделено на две части, правая — красивый и статный мужчина, а левая — скелет с лоскутами потрескавшейся кожи. Зачарованные девы, полные жизни и энергии самозабвенно тянутся к мертвой части Нетленного бога, в то время как в другую, живую, вцепились костными когтями скелеты тех, коих уже осушил Древний. — Отец, — склоняюсь я в поклоне перед статуей. Белесый глаз и черная, пустеющая глазница тут же уставились на меня. Покосившиеся каменные губы тронула надменная улыбка. Что привело тебя ко мне, сын? Голос, что являлся приказом еще при сотворении мира, раздавался отовсюду, казалось, он был и снаружи, и внутри моей головы. Громогласный, и величественный, он вымещал все мысли и затмевал окружение, быстро стираясь из этого мира, словно последний не смел долго удерживать подобную силу. — Я вынужден обратиться за помощью, — голос, осанка — вся моя неизменная подача, от которой сквозило уверенностью и прожитыми годами, вполне очевидно померкла перед ликом Отца. Любая просьба, сродни падению. Каждая секунда, проведенная здесь, подобна заточению падшего. И сколько бы в груди не разливалось омерзение от того, что не смог решить проблему сам, мои ноги твердо стояли на земле, а спина оставалась такой же ровной. Да, с точки зрения отца я собирался пасть, показать свою уязвимость, но осознание этого не поколебало меня. Я знал зачем пришел, ради чьего спасения, поэтому был готов к последующему — возможному — наказанию. Почему не к своим братьям или сестре? Этот вопрос был ожидаем, только отца не обрадует причина их отсутствия. — Они в гробах. Здесь, с тобой, отец. За исключением сестры, она все еще топчет землю. По какому такому праву ты заточил их? Голос отца всегда с нотами безразличия по причине давления пройденных лет, служил ловушкой для любого глупца, посмевшего притупить осторожность и позволить языку более развязную манеру речи в разговоре с Нетленным. Однако родственные связи с таким древним божеством не всегда можно назвать преимуществом. Одно лишь слово, сказанное не тем тоном, поданное не так, как того следовало, и тот, в чьих жилах течет одна со мной кровь сорвет с себя невидимые цепи, сдерживающий его в недрах этой пустоты. — По праву старшего, нареченного тобой, отец. Что же заставило тебя заключить их в камень? И лишить сестру былого величия? Ему ведомы причины, но тот, кого он сам когда-то нарек своим приемником, не должен пасовать перед возможным гневом сильнейшего из сущностей мировоздания. Он с легкостью — мановением каменной длани — может стереть меня с лица земли и передать энергию другому, более «дружественному» сыну. Который не станет запирать семью в каменные саркофаги. Поэтому нужно четко и метко расставлять действующие приоритеты: — Поддавшись своим порокам, они порождали Детей Мрака. А ты, стало быть, порокам своим не потакаешь? Кто притащил сюда человеческую девчонку? Голова Отца чуть склонилась в бок, словно ему надавили на нее. Кожа на лице стала растягиваться, а каменные губы, казалось, сейчас потрескаются, и густая черная кровь зальет собой подбородок. И его глаза…Сколько страха может выдержать сердце? Бег моего определенно не так легко прервать, но, вглядываясь сейчас в бельмо глаза прародителя, я увидел всю жизнь. Однако тон не был укоризненным, нет, скорей в нем сквозило любопытство, скрытое за безразличием. Это заставляло держать напряженными все мышцы спины и шеи — ведь никогда не знаешь, когда, в разговоре с отцом, твое нынешнее слово будет последним. — Мои пороки не создают стрыг и не мешают мне уничтожать упырей. А девчонка… из-за нее и пришел. Вот как? Ты единственный из моих нынешних сыновей, который никогда не молил о помощи. Всегда требовал ее, как Балаур… Теперь слышался интерес и издевка. Один на золотой чаше, другая не серебряной, иной раз не предскажешь, какая из чаш перевесит. Останется ли Отец благосклонен к тебе или в скором времени, твой дух будет загнан в ловушку собственных костей, тонущих в холодной жиже. А стоит ей застыть, как новый «сын» будет топтать твою гробницу, называя ее полом. Она дорога тебе? — Она — мое оружие. Ей ведомы перипетии, о которых я и догадываться не могу. Первый закон — не смей лгать Отцу. Закон второй — не смей показывать свой страх. Третий закон — если тебе что-то дорого — он заберет это. Закон четвертый — не смей молить Отца о помощи. Являются ли мои предыдущие слова ложью, если для девчонки я нарушаю свой же закон? Провидицу отыскал? Была у меня одна… Искаженно усмехаюсь, представляя Змейку в прозрачной белой тоге, в каком-нибудь храме Аполлона и ужасаюсь этому одновременно. Деве, которой «повезло» иметь такой дар — лучше было умереть и передать это проклятье другой несчастной, ведь служение богам не предвещает ничего кроме боли, отчаянья и стыда: — Нет, она… Может ли человек из будущего попасть в прошлое, отец? Пауза перерастает в молчание, а оно в — тишину. Это нервировало, от чего я прикусил внутреннюю сторону щеки. Такой застой не типичен для отца. Даже если я напрягу память до игл в голове и тошнотворного кровотечения из глаз — не смогу припомнить такой же давящей тишины. Будто весь мир в одночасье стал немым, лишившись голоса. Очень аккуратно напоминаю о своем присутствии: — Отец? Ты просишь только из-за того, что она может принести тебе победу? Или есть еще и другая причина? Человеческая половина лица нахмурилась, меня обдало мощной волной гнева, почти сбивающей с ног. Существо, что древнее самого мира могло вывести из себя многое, но что так задело отца в моих словах? — Она еще не дорога моему сердцу. Я не влюблен в нее. Это словно заставляет статую разгладить яростные морщины на здоровой части лица. Вдруг древний заговорил тихо и печально. По крайней мере так могло показаться. Только мне ведом его истинный характер. Ты не можешь любить, сын, не в том понимании, к которому привыкли людишки. Мои дети испытывают все эмоции в несколько раз ярче. Если человек проголодался, то носферату одолевает лютый голод. Если человеку причинили обиду, то мое чадо испытывает боль, как от предательства. Если одному повезло влюбиться, то другой обречен на дикую, ядовитую страсть. Его любовь извращается настолько, что сгорают оба: тот, кто полюбил, и тот, кого полюбили. Уверен, что не путаешь их любовь с нашей? — Мое сердце — черно. Трудно заставить биться то, что мертво уже очень долго. У меня его нет вообще, но я любил… Любил, но предал свою любовь, приревновал так, что отравил абсолютно все, что было. А после уничтожил. Разве это можно назвать любовью? И нам обоим известно к чему это привело, сын. Слышится тяжелый вдох. Но я в силах спасти тебя от этих мук. Отдай мне девчонку в качестве платы за силу. Невидимые для моих глаз когти врываются в грудную клетку, вырывая грудину и ломая ребра, добираются до сердца. Трепыхающееся и затравленное. Черное. Другие костлявые руки срывают с меня кожу, не всю — лоскутами. Одна за другой, тонкими полосками. Хочется истошно закричать, но лишь сжимаю челюсти крепче. Волна боли схлынула, оставив после себя руины самоубеждения и обломки костей упорного отрицания очевидного. Все это противоречит моим же словам о сердце… — Для начала мне нужно найти ее, — чувствую пристальный взгляд на себе, тяжелый, пригибающий меня к земле. Изучающий. Хочется стряхнуть его с себя, иначе мысль, что я заперт в гробу полним червей, разъедающих мою плоть — сведет с ума то, что еще осталось от рассудка. Не забывай — она плата в твоей сделке со мной. И когда я заберу ее — с ней иссякнет и твоя сила. Ты вновь станешь обычным смертным, воссоединившись. Мысль, что я вновь стану беспомощным и слабым окатила меня кислотой. Все нутро воспротивилось этому, заходило ходуном под кожей. Может когда-то давно я и мечтал снова стать нормальным — человеком, но не сейчас, не в ближайшее время! Поэтому следующие слова отца заставляют прирасти к земле: Если отдашь ее сейчас, я сохраню за тобой выбор: становиться человеком вновь или остаться таковым. Ведь нам обоим известно, что ты выберешь. Он видит меня насквозь. Он ведает все, что я прячу в своей голове. Он чует мои эмоции, погребенные так глубоко, что не ведомы даже мне. Знает, от чего не смогу отказаться. Тьма в гробнице подчиняется тому, кто создал ее. Раньше — моя союзница, ныне — шепчет на ухо, как любовница, чтобы я не оставлял ее, чтобы выбрал и остался с ней. Ласково и нежно гладит меня по плечам и лицу, заглядывает глаза, соблазняя. Только вот в темной материи вижу бледное лицо, слегка худоватое, но с пухлыми губами и пронзительным черным взглядом. Его не забыть, не вычеркнуть, оно давно отпечаталось на внутренней стороне моих век. В черных омутах я вижу себя: без капюшона, прежнего, еще до того, как стал носферату. Еще до того, как стал князем Валахии. Юнцом, которому только предстояло найти и уничтожить всех виновных в гибели отца и брата. Еще не обратившегося во тьму. Черные короткие волосы, падающая на глаза челка, стальные глаза. Только не взглядом, а лишь цветом. Если бы у меня тогда была сталь не только поступках… Юнец, жаждущий мести, но без возможности осуществить ее. Тот, кто был вынужден улыбаться тем, кого подозревает в убийстве и сидеть за одним столом с поставившими свою печать на приговоре. Принц, принимающий гостей, а глубоко внутри себя желающий перерезать горло каждому из них. Без тьмы меня бы убили свои же люди. Без тьмы я больше не смогу быть Дракулом, что тогда? «Тогда лишь забвение…» — Сначала мне нужно найти девчонку, — звучит безэмоционально, грубо, но так оно и есть. Воспоминания всколыхнули то, что лучше бы лежало на дне иссушенной души. Покрытое тленом и пылью, оплаканное предательскими слезами и кровью. Видение девчонки распадается темным дымом, чем напоминает мне Элиз. С каменным скрежетом костлявая рука отца указывает на едва заметную, утопленную в пол огромную чашу под ногами статуй: Ты знаешь, что делать, сын. Сердце пропускает удар, когда я вижу то, во что однажды уже доводилось входить. Тогда я был готов на все, чтобы заполучить силу, превосходящую десяти мужей, а сейчас мне нужно найти девчонку. Черное солнце — каменный бассейн наполненный кровью, которая никогда не стухает, всегда свежа и полна энергией, так, будто бы жертвы только что наполнили его, но мне известно: бассейн не осушался со времен древних империй, стертых даже из памяти Леты. Подойдя к краю, останавливаюсь, и в скором времени слышу бряцанье костей. По обе стороны от меня встали драугры в одеждах монахов. Их челюсти тряслись, на них пузырилась черная кровь. На шеях, вместо крестов, висели бусы из частей позвоночников и фаланг пальцев, они гремели при ходьбе, издавая тот самый стук костей. Синюшняя кожа обтянула черепа и руки, балахоны висели на ссохшихся телах. Иные глазницы пустовали, а в некоторых еще было подобие глаз. Паломники Отца — Крововещатели. Они шаркали о пол, едва перебирая конечностями, и что-то шептали древности на шелестящем языке. За поясом у каждого было по серпу, возможно древнее их самих. Ржавые, с бороздами и отсутствующим кончиком лезвия, они не вызывали ничего, кроме отвращения. Но, не смотря на ветхий вид, я знал наверняка — лезвия серпов остры, как мои собственные когти. Тысячи принесены ими в жертву и еще тысячи будут. Подаю каждому паломнику руку. С противным треском, их пальцы сжимают рукояти серпов и вынимают из-за пояса. Пришло время им вновь запеть. Сколотое лезвие обжигает своим холодом мои запястья. Слишком быстрое движение для таких неторопливых драугров, и моя собственная кровь частым ритмом забарабанила о края бассейна. Чувствую, как энергия вытекает из меня, как струится алой лентой к отцу. Ноги тут же начали подкашиваться, но мне нужно стоять. Стоять и ждать, пока зов не будет услышан. Кожа покрывается налетом льда, здесь необычайно холодно, а почти обескровленное тело не может больше греться. Дыхание рваное, перед глазами все пляшет. Мне кажется или статуи женщин медленно поворачивают ко мне головы? Их рты распахиваются, и нечто темное струится по их губам, подбородку и груди. Хор женских голосов когтями впивается в мою голову. Пение усиливается, как усиливается моя беспомощность. Стены и потолок начали сужаться, приближаясь, грозя раздавить. Это неимоверное давление буквально распинает меня, принуждая пасть. Ноги подкашиваются, и я оседаю, ударяясь коленями о пол, от чего в разные стороны змеятся трещины. Позвоночник пронзает острая боль, словно бы он треснул в нескольких местах. Больше нет сил стоять, больше нет сил сопротивляться, у меня есть только желание найти Змейку. Оно покрывает меня, словно защита, от чего становится как-то теплей. Сил едва хватает, чтобы держать голову гордо и прямо. Хоть уже почти ничего не вижу. Лишь ощущаю, как оба лезвия ласкают кожу на шее с двух сторон. Один стук сердца и из моего горла вырывается два фонтана брызг. Перерезанное, оно больше не может выполнять свою работу, от чего жидкий металл заливает мои легкие. Чувствую лишь, как падаю, и меня принимают в теплые и нежные объятия. «Змейка…» «… Дракул…» Эту интонацию я узнаю даже в бесконечном потоке людского хаоса! Тянусь к той, что зовет меня. Тьма и тишина расходятся, но не слишком охотно. Я буквально продираюсь сквозь них. Навстречу к ней, быстрее и яростней. Сейчас я увижу девчонку, узнаю, где она и заберу. Увезу с собой! Она моя, теперь, услышав ее голос уж не во снах, понимаю, насколько я изголодался по ее простому присутствию. То, что разливается внутри грудной клетки, вызывает мысли лишь о том, как прижму девчонку к себе и уже не отпущу! Плевать на видение! Готов даже это стереть из памяти, ее могли принудить, а она пошла на поводу. Слишком добрая, слишком эмоциональная. «Дракул…» «Я иду! Уже близко, Змейка…» Да, уже намного ближе. Ее голос слышится отчетливей и громче, точно я близок к цели! Черное сердце заходится быстрей. Все могут считать его холодным и каменным, застывшим, но правда в том, что оно бьется. Бьется рядом с ней! Оковы тьмы нехотя расходятся, позволяя смутно, но увидеть… … как девчонка, сидя на коленях, целует его. В ее руках кувшин с вином — у него бокал. Она обнажена, прижимается к другому. Картина предельно ясна и кристально чиста. Ее никто не принуждает, не держит клинок около шеи. Видение оказалось правдой. Она предала меня. Убежала к другому от монстра… Осознание этого так сильно ударяет под дых, что захожусь кашлем, сгибаясь пополам, отпуская картинку. Тьма заволокла два тела, сплетенных друг с другом. Где-то еще на задворках сознания дергается в конвульсиях мысль: может все не так, и я не правильно понял? Но затем гнев давит червя сомнения: нет, она предательница! То, что видел собственными глазами — не может несли другого смысла! Целуясь с одним, невозможно быть верной другому… Все что я так упорно возводил в ее голове — рухнуло. Я, будучи уверенным в ее преданности, не мог представить, что она переметнется к врагу! Орден Дракона… Сначала он подговорил бояр предать мою семью, а теперь забрал и ее. Или она сама ушла? Не важно. Гнев, бурлящий во мне последнюю неделю, достигает пика. Кровь вскипает под моей кожей, я настолько зол, что будь девчонка прямо здесь — свернул бы ей шею! Дополнительная пара клыков вспарывает десна, кожа, до этого бледная — сереет, будто покрытая пеплом. Ногти обращаются в когти, чувствую, как позвонки шевелятся, будто сторонятся меня, бегут, выгибаясь дугой. «Мы тебя предупреждали, но ты не прислушался к нам…»«Ты послушал его, а не нас…»
«Теперь же, утопись в своих эмоциях, стань снова тем, кого боятся, а не над кем надсмехаются…»
«Жалок! Как же ты жалок!»«ЖАЛОК! АХ-ХА-ХА-ХА!»
«Разве истинный князь, истинный Темный позволил бы себе так пасть?!»
— Нет, — утробное рычание заполняет мою грудь и вырывается резким откликом. Встаю твердо и уверено. Поплатятся все, кто так или иначе предал меня. «Дракул!» Тело почти дергается в направлении зова, но ноги приросли и не двигаются. Вены взбугрились под кожей, проявляя отчетливый рисунок вен. Губы не скрывают рот, полный острых клыков. Позвонки трутся друг об друга в своей новой форме. «Дракул!» В этот раз я поддаюсь ее силе, иду на зов, но уже не чтобы спасти. Легкое движение пальцами, и тьма в спешке убирается с моего пути. Дрожит, как осиновый лист, обнажая передо мной уже иную картину. Парень, на вид тот самый, что целовал девчонку, зажимает ее. Его руки бесцеремонно гуляют по ее телу, а она лишь уткнулась ему в шею, как делала это со мной… — Понравилось? — Ч-что? — с мерзким придыханием произносит, запрокидывая голову, от чего почти утыкается лицом в его лицо. Я не призываю тьму, она сама откликается. Взрывается сотней голосов, все, что утопает в тени, заходится ходуном, а сам продолжаю неотрывной глядеть на нее. Тьма беснуется, отражая мои внутренние эмоции, в то время как сам даже не двигаюсь. — Прятаться в моих объятиях. Девчонка чувствует меня через связь, разворачивается ко мне, затравленно пытаясь отыскать во тьме, но все тщетно. Оплетаю ее шею тонкой алой нитью, туго затягивая связь. Хочу, чтобы она утопала в диком ужасе, чтобы сердце колотилось в бешенном темпе, чтобы поганый рот не мог издать ни звука. — Владислава? Что с тобой? «Владислава значит? Ему ты назвала свое настоящее имя?» Перевожу взгляд на ублюдка — он точно смотрит мне в глаза. Стало быть — видит? Это даже хорошо. Направляю тьму на него, в красках представляя, как та проникает в его тело: через глаза, рот, нос, ломает изнутри каждую кость, медленно и мучительно долго. Специально не давая потерять сознание или быстро умереть. Тьма подкрадывается к нему, делает последний шаг, но обжигается, и щупальца сжимаются, дергаясь в обратном направлении, ко мне. «Какого?..» Вижу самодовольную ухмылку на его лице, он обнимает девчонку, но не отводит от меня взгляда, бросая вызов. «Кто ты такой?» Склоняю голову вбок, наблюдая за бедолажкой и ее спасителем. Меня тошнит от этой картины и я ухожу, но со стойкой уверенностью, что мы еще встретимся. «Особенно с тобой, Владислава…» Выныриваю из бассейна, не говорю ни слова, не бросаю взгляд на статуи. Лишь раздраженно направляюсь к выходу, расплескивая кровь и оставляя на каменном полу следы ступней. Сила вновь полнится в моем теле, и сейчас у меня лишь одно желание: убивать. Ах-ха-ах-ха. Я предупреждал тебя, сын. Не оборачиваясь, злобно бросаю: — Она за все заплатит. До самого выхода меня сопровождал низкий смех Отца, готовый обрушить гробницу. Каждый день на протяжении недели я уничтожал стрыг, которых сам же и порождал, оставляя возможность какой-либо капле крови прорасти в мертвом теле. Сначала упивался каждым убийством, но с последующим разом эйфории становилось меньше и меньше, в конечном счете, она исчезла вовсе. Да, я начал делать то из-за чего замуровал братьев в гробнице. Играясь в бога, ублажаю свои задетые чувства. Вырвав сердца в этот раз, вдруг чувствую дрожь внутри. Кончики пальцев закололо, во рту появилась вязкая слюна, а сердце забилось сильней. Осматриваюсь вокруг. Ночь давно вошла в свои права, листва шелестела, затмевая мысли, все, кроме одной: «Она здесь…» Делаю шаг, но оступаюсь. Хочу увидеть ее, но в то же время понимаю: увижу — убью. Тело соскучилось по ней, но если руки коснуться ее — сожмут тонкую шею так, что сломают. Если поцелую… осушу. Сажусь на землю, абсолютно наплевав на тело стрыги рядом. Упираюсь локтями в колени и сжимаю кулаки так сильно, что хрустят пальцы, но не двигаюсь в ее направлении. Снова тоже самое — медлю, когда есть возможность закончить здесь и сейчас! Все, что связанно с этой девчонкой — переворачивает порядок, установленный уже очень давно. Тот, к которому я привык. Медлю, а сердце гулко дробит кости, лишь наверстывая скорость за все те дни, что еле билось. Что увижу, когда встречу ее? Каковы будут ее эмоции, а мои? Что скажет в свое оправдание? Почему она вообще вернулась? «Так и будешь сидеть здесь? Или уже пойдешь и накажешь девчонку, как делал это со всеми предателями до нее?» — Заткнись.«Ой, воспалились старые раны?»
— Я сказал — заткнись… «Ты действительно думал, что найдется человек, который полюбит тебя?» — Заткнись!«Это слишком наивно для тебя! Ведь никто не полюбит такого урода…»
— ЗАТКНИСЬ! Тьма выплескивается из меня, скрывая собой все вокруг, подпитываемая моим гневом. А когда волна схлынула, вижу перед собой догоревший костер и ее. Сразу понимаю, что это она… Расслаблена, спит мирно и тихо. Слишком мирно и тихо после того, что она сделала! Рычание вырывается из моей груди, но тишина не рушима, тогда смотрю на свои руки и понимаю, что не перебросился к ней. Сейчас я в виде призрака, сгустка энергии, интересно, смогу ли прикоснуться к ней в таком виде? — Лев, — сонно произносит девчонка. Трет заспанные глаза. Почему проснулась? Почувствовала меня или лишнего часа не может без своего нового ненаглядного? Бросаю испепеляющий взгляд на другой спальник. Что-то есть в этом Льве, он не простой человек. Тьма испугалась его, и до этого момента, я не ощущал девчонку. Он блокирует нашу связь? — Не стоит его будить, — слова вырываются сами, против моей воли. Прикрываю глаза, вдруг понимая, что сейчас не хочу слышать ложь от девчонки. А она будет лгать. — Дракул?! — красивое лицо вытягивается в удивлении, а мне тошно видеть его. От ее красоты больно глазам, но не могу заставить себя оторвать от девчонки взгляд. — Дракул… Подскакивает со своего места, но путается, едва не заваливаясь обратно. Тебе так страшно, что даже встать нормально не можешь? Мысль о страхе подтверждает ее сердце: оно билось так яростно, что готово было выпрыгнуть из груди. Я сам видел биение сквозь одежду. Ладони вспотели, а до моего восприятия долетел шквал разных эмоций девчонки. Эти две недели без нее многое дали мне понять. — Ты не поверишь, что мне известно! — Почему же? Очень даже поверю, Владислава. Предательница стопорится, словно что-то начав подозревать. Она не знает, что мне известно ее предательство? Она действительно думала, что сможет исчезнуть из Брана незамеченной, покувыркаться с любовником, а затем вернуться, чтобы выведать новую информацию у меня?! — Дракул? Ч-что-то случилось? — Случилось? — она считает меня идиотом? Ах точно— уродом. — Ты у меня спрашиваешь, что случилось? — Влад, — произносит так нежно и с придыханием, что воспоминания тут же возвращают меня в башню, где она впервые меня так назвала. И тут же память сжигает картинку в праведной ярости! — Не смей меня так называть! — Не знаю, почему ты так зол на меня, но я была на совете Ордена Дракона! Им известно и про стрыгу, и про Сандра и про какого-то малень… Больше не могу выносить ее болтовню. Не могу видеть ее беспечное лицо после того, как узнал все, что она делала. Хватаю за горло сильно и крепко, едва не ломая ей шею. Лишь в последний момент, отчаянная мысль кричит в голове, и я ослабляю хватку. Вижу крем глаза, как ее новый друг ворочается, и желаю уйти отсюда. Переход становится удивлением даже для меня. Отшвыриваю девку от себя, чувствую жжение на руке от прикосновения к ней. — Ты еще смеешь мне рассказывать об этом? Я знаю, что ты была на совете, видел все своими глазами! — Ч-что? — кажется, я все же перестарался, ее голос хриплый и сиплый. — Тебе отбило память? Так я напомню, шлюха Ордена. — Эти слова ударяют меня с новой силой. Одно дело вариться в собственных мыслях, другое — произнести вслух, тем самым дав им силу и власть над собой. — Ты все это время скрывала так ведь? А Элиз? Она помогала тебе? Специально не пускала меня дальше дозволенных границ? Чтобы я не смог разглядеть в тебе шпионку?! — даю волю эмоциям, понимая, что если попытаюсь сдержать — вырежу ползамка невинных людей. Сейчас мною управляет тьма. После ритуала Крововещателей, во мне удвоенная энергия. — Я послал ее, чтобы защитить тебя, что за чушь?! Ты станешь мне дорога? — сейчас эти слова не вызывают во мне ничего кроме едкого смеха. — Только в моих кошмарах, Владислава. В остальных других случаях — ты не больше чем моя подстилка! — Я не понимаю, о чем ты! — Ах не понимаешь?! — пальцы глубоко спиваются в ее скулы, знаю, что причиняю ей дикую боль. — НЕ ПОНИМАЕШЬ?! — мой рев оглушает, но волна гнева стихает, когда по моим пальцам текут ее слезы. Голос сам становится тихим. — Тогда почему твое сердце так затравленно билось? Почему руки затряслись, почему вспотели? Сейчас передо мной она такая маленькая, беспомощная, что я вновь ведусь на это и обхватываю ладонями ее лицо, уже не замечая истерики, не замечая боли, что ее кожа причиняет моим рукам. Хочу поцеловать пухлые губы, но вижу на них отпечатки других губ… Поэтому лишь провожу пальцами по ее волосам. Все таким же черным и блестящим, как холодный шелк. Если у меня черное сердце, то у нее смоляная душа. — Ты хотела ласки, Владислава? Хотела, чтобы тебя любили, чтобы одаривали теплом? — я говорю полушепотом, пока наматываю ее волосы на кулак. — Тогда объясни мне, какого хрена ты продалась за золото?.. Даю последний шанс оправдаться, не причинять боль себе и мне, но вместо слов из нее вырывается новая порция рыданий, подтверждая мои слова. — Назови ты цену ранее, Иуда, я бы завалил тебя золотом, раз этого жаждала твоя душа, и мы бы не проходили через все это. А теперь мне придется снять венец с мертвой головы… — тело сводит от ее близости, от запаха, такого желанного и… более не родного. Больно. Чертовски больно. Даже сейчас хочу простить ее, обнять и забыть все, стереть из памяти! Она дорога мне. Утыкаюсь лбом в ее, прикрываю глаза. Хочу насладиться последним моментом. Уйти от реальности, уйти от всего этого! Туда, где она со мной, на моей стороне, где я без опаски могу повернуться к ней спиной и точно знать — удара не последует. Туда, где она стонет подо мной, жаждет только моих прикосновений и снимает с моей головы грёбаный капюшон. Княжна. Моя княжна… Но делаю вдох и чувствую его запах на ней. — Ты даже не представляешь, что наделала, княжна… не представляешь… — Вла… В-влад, — заикаясь, хватая воздух между всхлипами, зовет меня, но теперь ее голос заставляет лишь скривиться. Она обжигает меня всем. — Молчи, просто молчи, и я дам тебе фору. Дам, не смотря на все то, что ты сделала... Что предала. — Н-нет! Я не преда… Замолчи! Не хочу тебя слышать, не хочу слушать. Но она пытается снова и снова, елозит передо мной, от чего его запах лишь усиливается. Тогда я не выдерживаю. Хочу стереть с нее эту вонь! А слаще всего запах крови предателей. Целую ее, поддавшись порыву, но тут же сильно кусаю за губу, прокусывая ее. — Я видел собственными глазами… Видел тебя там… с ним… Почему я каждый грёбанный раз вижу тебя с другим? Почему?! — отталкиваю от себя. Бросаю, чтобы больше не поддаться яростному желанию притянуть к себе ближе. — Его я выпотрошу у тебя на глазах. Видимо, у меня на роду написано избавляться от всех твоих любовничков! Она даже не пытается встать, лежит и скулит. Меня злит это: — Ты — предательница, Владислава. И понесешь за это наказание, — поднимает голову, но теперь все бессмысленно. Выбор сделан, и она выбрала другого. — Я объявляю на тебя охоту, опальная княжна. За то, что являешься шпионкой Ордена Дракона. За то, что втерлась в доверие дома Басарабов. За все отнятые по твоей вине жизни. За то, что предала мое доверие и меня. Твой спектакль был идеальным, пока ты не прокололась на мелочи. — Нет, п-прошу, выслушай… — Я ненавижу тебя, Змейка. И с превеликим удовольствием буду ловить твой последний вдох, когда сожму в руке твое сердце. Беги, пока можешь, сейчас я не убью тебя, не могу. Но при нашей следующей встречи, прольется твоя кровь. Твои щенки с Литы уже греют тебе место сразу на двух кольях. Выберешь потом себе один. Не хочу ее видеть, да и незачем больше. Поэтому ухожу, оставляя с ней свою незримую часть, что хорошо относилась к девчонке. Больше никакой жалости, никакой страсти, никакой… любви. При нашей следующей встречи, я вырву чье-то сердце. Выхожу из теней в своей комнате и первым делом сбрасываю все со стола. Затем разламываю дубовую плоть ударом, сношу комод. Крушу все, что попадется под руку. Кровать, книжные шкафы, стулья, сундуки — все обратилось в щепки под моими пальцами. Стекло и обломки мебели хрустят под сапогами, когда подхожу к камину. Протягиваю руки огню. Мне не холодно, больше нет, но делаю это из привычки. Хмурюсь и тяну руки еще ближе. Брови сходятся на переносице, когда руки почти утопают в огне. Языки пламени лижут кожу, вижу ожоги. Отскакиваю от камина, как от прокаженного, вглядываюсь в ладони, где уже заживают серые пятна. — Нет… только не снова… Рваными движениями достаю кинжал и вспарываю кожу на предплечье. Темная кровь заструилась по коже, капая на камень. В какой-то прострации обвожу взглядом комнату — все в серых тоннах. Я больше не чувствую эмоций и не вижу цветов… — Они ушли… Убей все чувства в себе, пока они не убили тебя.