Помнишь Тьму?

Qui nisi sunt veri, ratio quoque falsa sit omnis

Если чувства не будут истинны, то и весь наш разум окажется ложным

      Ее стройное тело изгибается, зазывая меня, ловкие руки пытаются коснуться моей кожи, чтобы я обратил внимание, она даже предпринимает попытку забраться ко мне на колени, и я позволяю ей сделать это. Округлые бедра сжимают мои, она ластится, трется голой грудью о мою рубашку, а хрупкие пальцы уже зарываются в мои волосы. Тупые зубы закусывают нижнюю губу, а зеленые глаза призывно блестят, завлекая своей глубиной. Наверное. Она сказала, что у нее зеленые глаза. Пытаюсь увидеть этот цвет, но радужка выдает лишь палитру серый тонов, они блестят, как у стригоев. Прерывистое дыхание скрадывает мое, когда в миллиметре проходится губами от моих губ. Вскакивает, тихо хихикая, и поворачивается ко мне спиной… целой и невредимой, в отличие от ее. Перед глазами встает пелена, в которой мелькает располосованная спина и тело, содрогающееся в наручниках, слышится голос, повторяющий одну и ту же фразу: «Боль — смысл моей жизни». Дергаю головой, отгоняя надоедливые мысли. Раньше они привели бы меня в дикую ярость, но сейчас меня изнутри пожирает лишь черная пустота.       Прошло уже около месяца, а мысли о ней врываются в мою голову каждый чертовый раз, стоит немного замешкаться и потеряться в своем сознании. Я ощущаю ее по-разному: где-то слышу голос, где-то мелькает образ, и мне удается увидеть эту Босорку краем глаза, а когда-то она сама приходит ко мне среди ночи. Почему почти все эмоции покинули меня, но не те, что касаются ее? Она издевается надо мной, находясь даже на расстоянии. Я чувствую ее запах, когда просыпаюсь, иногда проскальзывает ее сладость, когда питаюсь безвкусной кровью, а член каменеет, стоит только подумать о ней в постели. Сегодняшняя ночь не стала исключением, лишь с той разницей, что я сам решил найти ее первым. Пусть и в публичном доме, но так глупо решил нанести ответный удар. Хочу вывести ее из своего тела, как яд, раньше помощником в этом деле было время, сейчас же оно почему-то на ее стороне. Все словно бы выбрали ее, что в прошлом были на моей стороне. Даже тьма, особенно тьма, которая обязана быть на моей стороне, особенно после того, что я сделал…       Снова и снова полосовал свои предплечья, в попытке поймать хотя бы искру каких-либо эмоций — ничего. Сколько бы не продолжалось истязательство — я ничего не ощущал. Сидящий в своей комнате, голый и весь покрытый своей же кровью, — думал над тем, как докатился до этого состояния. Какие мои действия привели к этому, и что должен был сделать, чтобы предотвратить это? Тогда предпринял другую попытку и пошел на охоту. Нет ничего более будоражащего, чем — содрогающаяся в предсмертных конвульсиях — жертва в твоих когтях, то, как она распахивается рот в попытке вдохнуть с разорванным горлом или тщетно пытается закрыть руками дыру в брюхе. Тогда я даже вышел за границы Валахии и напал на приближенный лагерь осман, только толку-то… Даже отрывая им головы и насаживая еще живых на кол, я ничего не ощущал, кроме отсутствия чего-то важного до этого момента.       Тени продолжали искать девчонку, но она скрылась, уверен, что тот «Лев» помог ей не только сбежать, но и магически спрятаться, особенно если учитывать реакцию моей тьмы на него. Не мог найти ее и Коссей, но он продолжал что-то выискивать и мастерить. Неудачи будто бы следовали за мной по пятам: Орден Дракона начал действовать, отправляя в Ватикан доклады о стрыгах, что ползут из Валахии в ближайшие княжества, из-за чего вокруг меня начали сжиматься тиски из наемников и армий Венгрии, Трансельвании и прочих. Будто этого мне мало, так еще османы решили напасть на пограничные форды. Потом уже стало понятно, что это отвлекающий маневр, и Орден с османами заодно, иначе никак не объяснить то, что если нападают с юга, то обязательно жди нападения и с севера. Среди Темных тоже что-то зреет, Батори решила остаться, не смотря на ее громкое низвержение, да и ведет она себя странно тихо, даже приходила ко мне пару раз, но ни в один из них не заикалась о пропаже девчонки или о том, что я совершил ошибку, забрав титул княжны. Стрыг стало в разы больше, но никто не знает из-за чего это происходит. Кто-то распространяет их точно чуму. После Литы все высшие разошлись, осталась мелкая нежить и пару-тройку мороев. Лука пытался разузнать с помощью своих шпионов, но все следы заметены, или их так много, что невозможно отследить начало цепочки. Бояре начали вести себя слишком развязно, шушукаясь и скребясь в углах замка, думая, что мне ничего не известно об этом. А Мирча, он почти полностью игнорирует меня и закрывает глаза, пытаясь сделать все, чтобы удержаться в мире со всеми, хотя иногда ему очень хочется убить пару-тройку бояр прямо перед всеми.       Мира на его стороне, всячески поддерживая, взяла на себя часть светской жизни с балами и чаепитиями, пуская пыль в глаза знати и аристократии, пытаясь отвести разговоры и слухи о неспокойности лесов и неспособности князя защитить свою землю. Пока ей это удается, но если что-то не поменять, — Валахия падет. Я будто бы спал огромное количество времени и проснулся только сейчас, осознав, всю плачевность ситуации. Это из-за того, что я сосредоточился на девчонке? Или есть и другие скрытые пики? В погоне за той, что могла принести мне победу, я почти полностью проиграл войну. Эта мысль была сродни озарению, а действия, приведшие к этому результату, в одночасье, перечеркнули все. Поэтому тогда у меня больше не было сомнений. Измотанный внешними проигрышами, выбитый из колеи вновь вернувшимися ощущениями западни, я вновь отправился к Отцу, чтобы заключить новую сделку.       В этот раз меня встретила гримаса отвращения и праведного гнева. Я был абсолютно уверен, что сестра уже донесла весть о свержении мной княжны и воцарении новой. Так еще какой…       Ты пришел вновь. Снова, как в начале пути шесть лет назад.       Кто бы сомневался в том, что он упустит возможность расковырять рану и нанести парочку новых? Отец первооткрыватель ножей в спину. Если кто-то ищет первого предателя с начала времен, то добро пожаловать в его обитель.       В последнее время ты поражаешь меня, сын, и как понимаешь, это не похвала. Тот, кто смог урвать себе больше силы, чем мог бы смертный, кому по силам заточить братьев, лишив их сил, кто вел себя гордо и жестоко, — теперь жалок и просит помощи. Даже будучи князем Темных, уступаешь людям, позволяя им помыкать собой, а детям Мрака — разгуливать на моей земле!       Древний храм сотрясался от гнева Нетленного, сила его слов приковывала меня, давила, и я пасую перед ней, падая на колени. На пол гробницы упала первая капля крови, а после — вереница таких же забарабанила, впитываясь в черную мглу. Скелеты тут же задвигались внутри пола, медленно, но верно, они начали тянуть свои конечности ко мне, моя кровь проникала к ним, обволакивала старые выбеленные кости, но им было этого мало. Они хотели вырваться из их темницы или хотя бы утащить меня с собой. Черные пасти раскрывались, в глазах искрились алые всполохи. Меня давило к земле, и вот я уже сам вдавливал руки в пол гробницы, чтобы не распластаться ничком. Собственные кости трещали, воздух выжимался из моих легких, а кровь из тела. Она текла из носа, глаз и ушей, начинала заполнять рот. Разочаровывать Отца нельзя, он тот, кто не прощал малейших ошибок, особенно если в его глазах ты занимал высшую ступень. Чем выше ты смог взобраться, тем яростней тебя раздавят о землю. Но кое в чем Отец не прав: я здесь не для того, чтобы просить помощь.       — Я согласен… на твое предложение… Отец, — давление тут же исчезло, воздух снова стал легким, а глаза перестали кровоточить. Я смог вдохнуть спокойно и даже поднять взгляд на статуи.       Предложение?        В древнем скрипучем голове слышалось легкое удивление и надменность. Хоть он и прекрасно знает, что сила носферату — все, что я хочу, но не упускает возможности поглумиться над отчаяньем другого, более слабого, чем он, существа.       — Да… Я пришел сюда не чтобы просить тебя о помощи, — дрожь в ногах, но я уперто сжимал челюсти и вставал, выпрямившись на столько, насколько можно в такой ситуации. Кости хрустели, но моего лица это не касалось, на нем, как и прежде — маска, коей я огораживаюсь от мира. Она спасала раньше, должна была спасти и тогда. Гордо. Твердо. Уверено. Ни малейшего сомнения. Отец этого не потерпит, оступлюсь — он низвергнет меня и найдет замену, но уверен, позволит в мельчайших деталях насладиться крахом Валахии, пока тысячи скелетов подо мной будут рвать остатки моего тела.       Отец прав. Шесть лет назад я с братьями и сестрой спустился — как нам казалось — в богами забытое место, даже не подозревая, что один все же не дремал. Двенадцать лет заточения сказались на мне, я бросался в сражения, как бешенный пес, но понимал, что меня лишь используют для отвода глаз, чтобы затем избавиться. Мне нужна была сила, и я получил ее здесь. Тогда я был беспомощным — больше не буду!       — Согласен на дополнительное условие Отец, я отдам тебе девчонку, а взамен, никогда более не потеряю силу, дарованную тобой, — гробницу вновь поглотила тишина. Взгляд статуи Древнего обжигал своим единственным каменным глазом, в то время как пустая глазница сжимала ледяной рукой мои кишки, толкая их мне в глотку.       Хм…       Буквально на мгновение, но камень сгладил линии лица, брови сдвинулись, остатки губ сжались. Такого раньше никогда не было: отец непреклонен, непоколебим, всегда знает, что делает, так почему сейчас он медлит с ответом? Во время прошлой встречи эти же слова с такой легкостью слетели с его каменных губ, а сейчас он не знает, что ответит. Почему? Что вывело из равновесия Древнего пожирателя мира? Какая-то девчонка? Или она намного важнее, чем я мог себе представить? Означает ли, что Отец боится ее? Дрожь вновь сотрясла мое тело, заставив сложиться пополам. Уже не знаю что лучше: полное отсутствие эмоций или испытывать что-то без возможности понять, что именно? Нетленный вновь обратил на меня свое внимание, и голос нахрапом загрохотал так, что с потолка посыпались мелкие камни, а по стенам расползлись вены трещин.       Я принимаю твою жертву… ах-ха-ха… Но с одной оговоркой — маленькая деталь, которую тебе придется сделать самому.       — Что именно, Отец? — я был готов ко всему, чтобы он не попросил.       Ты должен будешь найди девчонку и принести в жертву собственными руками, сложив ее голову и сердце на алтарь. В скором времени нужно обновить печати, омыв их ее кровью.       Во мне ничего не отозвалось на его слова. Пустота, полная и настолько огромная, что попроси он вырезать целую деревню или город — я бы исполнил это.       Выполни условие и ты больше не сможешь никогда стать человеком, твоя душа навеки будет вырвана и помещена в другом измерении подле меня, сын.       Сила и мощь, безнаказанное упоение властью над жизнями других, чьи души в буквальном смысле, держишь в руках. Это ни с чем несравнимо: секс, любовь, страх — все ничто в сравнение с этим. То чувство, когда выходишь один против целой армии врага, когда он трепещет сначала восторгом от твоей глупости, а потом впадает в дикое отчаянье, когда проходишься раскаленным клинком через его войско и врываешься в его грудь обеими руками. Попробовав это однажды — смакуешь каждое гребанное мгновение всей жизни. От этой зависимости никуда не деться, она, как битое стекло между костей, как копошащиеся личинки под кожей — это не вытравить из своего тела. Метка, остающаяся с тобой до конца. И к ней ты будешь возвращаться всегда, неважно хочешь ты этого или нет. Носферату страдают голодом, но мой голод, как высшего из них, — иной. Я никогда не смогу отказаться от силы.       Теперь уже сам поклонился перед Отцом — единственным, перед кем я все еще продолжаю сгибаться. Поклон выходит плавным и легким, свободным, если таким может быть вынужденное подчинение кому-то.       — Я выполню требования, Отец.       Я знаю.       Почему-то тогда мне думалось, что выйдя из Гробницы Балаура, я снова смогу чувствовать эмоции, ведь Отец встал на мою сторону, но меня ждала жестокая реальность: не важно сколько на твоей стороне Богов — они все лишь используют тебя, пока ты выгоден.       Девушка вновь подскакивает ко мне, в танце она извивается, как… змея. Притягиваю девчонку за руку и шепчу в ее губы:       — Твоя главная задача сделать мне приятно.       — Да, господин, — угодница уже пытается оседлать меня, но я торможу ее, качая головой. — Господин желает чего-то другого? — так же безмолвно отвечаю кивком. — И чего же? — меня абсолютно не трогает ее румянец. Мои мысли заняты Мидасом и его проклятием — обращать в золото все, чего бы он ни коснулся. Довольно знакомая ситуация. У царя был лишь один вариант на спасение: помощь со стороны. Прикасаясь к еде сам, он обращал все в золото, не в силах насытиться даже простым вкусом еды, но если бы его накормил кто-то другой…       Я медленно вынимаю из ножен темно-красное лезвие и вкладываю его рукоятью в руку танцовщице. Несомненно, этим пугаю ее, глаза распахиваются шире, в немом вопросе открывается рот, а пальцы, зажатые между мной и лезвием, слабеют, пытаясь выпустить рукоять.       — Ш-ш-ш, — взглядом гипнотизирую девчонку.       — Что вы?.. — шепот обрывается, когда прижимаю кончик лезвия к своей груди в разрезе рубашки. Наши руки медленно скользят вниз, властвуя над кинжалом, и он плетется за нами, с легкостью разрезая мою кожу.       Танцовщица напряжена, от вида крови ей становится плохо, и она урывками втягивает воздух, кожа покрывается мурашками, ощущаю дрожь всего ее тела. Чувствую только то, что касается этой девчонки, но не своих гребанных эмоций! Ни-че-го.       Угодница падает на пол с моих колен, клинок звенит, когда касается пола. Больше я не держу ни одну, ни второго. Все без толку, меня не смогут накормить, как могли бы это сделать с Мидасом, а значит моя попытка свести счеты с девчонкой провалилась не успев начаться. Она в выигрыше снова, но ненадолго, стоит мне только найти ее, и я…       — Значит и ты не в силах мне помочь, — тихо произношу, пока тянусь за клинком. Танцовщица дергается назад, ползет, а в воздухе распространяется приторный запах страха. Втягиваю его, упиваясь, знаю, что мои глаза уже сменили серый цвет на ядовито-бордовый. Она уже поняла, кто перед ней, слышала сотню раз о дьяволе, что исторгнула из своего чрева сама преисподняя, возможно даже видела мою работу — лес, посаженных на кол. Или точно представляла, как выгляжу без капюшона. Что же, теперь она увидела меня воочию и даже прикасалась к монстру, пугающего многих набожных людей.       Приседаю перед ней, не отрывая взгляда, небрежно играюсь с клинком в руке, а она сжимается сильней, от чего кажется совсем маленькой, как она. Они действительно отдаленно похожи, только танцовщица совершенно ничего во мне не вызывает, а вот Змейка… уверен, что она и сегодня ночью придет ко мне, чтобы продолжить мучить только в ей известной искусной манере.       — П-пожалуйста, не н-надо, — слезы уже капают с подбородка на голую грудь, раньше губы были красивыми, а сейчас они кривятся, делая лицо ни таким привлекательным как секундами нранее. — П-пожалуйся… я ничего н-никому не скажу. Буду м-молчать.       — А мертвые и не болтают, — в широко распахнутых глазах вижу свое лицо и горящие заревом глаза. Мой вид не предвещает ничего хорошего, а оружие в руке лишь разжигает страх в горне отчаянья.       — Не надо, — мольба. Меня молят о сохранении жизни, знаю, что про себя она уже воззвала ко всем известным ей божествам. Они все так делают перед смертью. Она в ужасе: лицо серое, как грязный мел, сердце с бешенной скоростью гонит кровь по венам, ее шелест в ушах перебивает даже мой внутренний голос. Уверен, что она даже не замечает, с какой частотой дышит, легкие заходятся в темпе загнанных лошадей, волосы встают дыбом, девчонка вся подобралась. Вздумала бежать? От меня? Ну конечно, попробуй. Ведь до тебя этого никто не пытался сделать.       — Кто я? — огромные глаза затравленно моргают, ресницы трепещут, а я повторяю вопрос. — Кто я?       — Никто. Я-я не знаю, кто вы такой. Просто мужчина, которого я не запомню, — ее голос затихал, так что в конце реплики совсем сошел на шепот.       — Умница, — отросшими когтями прохожусь по ее щеке, встаю и выхожу вон, оставив девчонку одну.       «Удивлен, что ты не убил ее»       Нога опирается на доски пола, но, кажется, будто валюсь к чертям в пропасть от этого голоса в моей голове. От его неожиданности и силы врезаюсь плечом в стену и хватаюсь за нее же рукой. Перед глазами все плывет, но мне нужно сосредоточиться на… на чем?       «Слабак. Все тот же слабак, что и прежде»       Голос обвивается ржавыми, но все еще сильными тисками вокруг моей головы. Не могу поверить, что ОН так легко выходит наружу. Без всплеска эмоций, без моего желания или влияния других факторов… или я просто не замечаю их?       «Не замечаешь. Ты не сможешь заметить даже то, что тебе будут медленно отпиливать голову. Поймешь это только тогда, когда ее насадят на кол, прямо как ты любишь»       Как? Как ОН оказался здесь? Съезжаю по стенке на пол, все так же обхватывая руками голову.       — Прекрати, почему сейчас?       «Потому что сейчас ты уязвим больше всего, а я больше всего настроен на прогулку. Если ты не способен открыть глаза и взглянуть на ситуацию так, как следовало бы, то это сделаю я»       — Ситуацию? Ты о, — по губам прошлась первая линия крови, затем вторая и третья. Слишком часто в последнее время кровь носом идет. Голову сжимает сильней, и я не в силах бороться, но должен, — о девчонке?       «Верно… о ком же еще? Кто, скажи на милость, еще может вызывать у тебя эмоции даже тогда, когда ты их не ощущаешь? Твое тело копит их, но разуму не дозволено что-то испытывать. Ты в порочном кругу, который тебя и погубит»       Выдыхаю воздух и тихо смеюсь:       — Она так тебе понравилась? Обычно ты убиваешь любого, кто оказывается рядом, а тогда даже позволил поцеловать себя. Стареешь? Или ты тоже поддался ее чарам?       В голове скрежетом отдается ЕГО смех, чувствую ЕГО волю, когтями проходящуюся по внутренней стороне моего черепа. ОН скребется, медленно, раздражая и вынуждая вспоминать всех монстров, придуманных тобой в детстве. Взглянув на свои ладони, отмечаю. Что они трусятся, как в далеком прошлом, когда я действительно был слабаком, но почему они трусятся сейчас?!       «Влад, нам обоим известно, почему я это сделал. Тебе пора признаться самому себе в этом. Ведь даже твое соглашение с Отцом этому не помеха»       — Она — плата за силу. Плата за тебя, за слух, за мощь и тьму! Она предала тебя, меня, его — всех нас!       «Он, как и я не верим в это. К тому же, если я и пытаюсь захватить твое тело, то Элиз покорна тебе, как…»       Снова скрежет смеха.       «… как овечка. Может быть ты раскроешь свои глаза и убедишься, что без пастуха эта овечка и шагу ступить не сможет? Думай головой, князь! Иначе я снесу ее тебе»       — Иди к черту!       «Вокруг тебя враги, а ты, мальчишка, ищешь их внутри себя. Как глупо…»       — Я сказал: иди к черту! — вскочив на ноги, игнорирую головокружение и черные пятна перед глазами. Мне нужно движение — хотя бы его имитация, хоть что-то, что позволит мне заткнуть ЕМУ пасть и показать силу в моих руках!       «Как ты там говоришь? Я уже с ним?»       Невидимые когти впиваются в мое сознание, буквально скручивая меня пополам.       «Слаб… Ты еще никогда не был настолько слаб. И кто тут поддался девчонке, слизняк?»       От грохочущего смеха в голове кровь стекает по шее и рукам, а я пытаюсь заглушить ЕГО, зажимая уши. Неужели он прав, и я настолько ослабел? Ко всем прочим бедствиям, добавилась еще одна, из-за которой я в буквальном смысле могу растянуться на полу в зачуханном борделе и — в лучшем случае — истечь кровью из глаз и ушей, а в худшем? В худшем ОН завладеет моим телом, а меня выкинет на хрен. Блять!       — Я найду ее… и убью! — слова вырываются шипением сквозь крепко сцепленные зубы, челюсть сводит от силы сжатия. — Тебе назло…       «Вот как? Ты же считаешь ее предательницей? Позволь мне снова выбить землю из-под твоих ног, мальчишка…»       Мгновение — тиски перестали давить на мою голову, дыхание выровнялось, смех прекратился, давление на кости ушло, я снова чувствую свое тело так, как если бы оно принадлежит лишь мне. Но кровь продолжала капать с подбородка, оглушительно громко капая в темную лужу под моими ногами.