Помнишь Тьму?

       Memento quia pulvis est

Помни, что ты прах

      — Ты сегодня очень сосредоточена, — Лев натягивает капюшон ниже на лицо.       — Просто хорошо выспалась, — усмехаюсь. Этой ночью, не смотря на то, что всю ее провела с Мирчей, я действительно чувствую себя отдохнувшей.       После первой встречи я почти не видела Дракула, старалась даже не думать о нем, пусть иногда и видела во снах. Зато встречи с Мирчей были обычным делом, а засыпать рядом с ним уже ритуалом. Так мне даже Дракул не снится. Иногда князь занят, тогда я нахожу себе занятие в его спальне, пусть его и ждут дела, но Мирча обязательно сначала дождется меня, коснется, чтобы я не была бестелесным призраком, и лишь затем уходит. Иногда он сидит за своим столом, а я где-нибудь рядом и просто смотрю на него или читаю греческие мифы, но чаще мы общаемся, смеемся или я рисую.       «Хорошо, что я не касалась Дракула, пусть это и на один его приход, но мне бы не хотелось, чтобы он мог касаться предметов на моей территории! А вот Мирча позволяет мне даже хозяйничать в его спальне».       — Раз улыбаешься, то действительно хорошее настроение, — я улыбаюсь? Мышцы щек сводит, и я лишь удостоверяюсь в том, что как дурочка иду по улице, с глупым выражением лица! Теперь моя очередь натягивать капюшон ниже, скрывая уже и заалевшие щеки. — А теперь еще и смущаешься. Влюбилась в кого-то?       Тон Льва становится каким-то странным, словно смесь печали и недовольства, что заставляет меня выглянуть из своего укрытия и обратить внимание на мужчину. Однако он не смотрел на меня, закрываясь боковиной своего капюшона.       «Что это с ним? Ревнует? Или мысли о том, что я думаю о другом, так задевают его?»       Решаю сменить тему:       — А вот ты, видно, не выспался, Лев, бурчишь с самого утра, — легкое подтрунивание подкрепляю толчком в мужской бок.       — Да что ты? — продолжает ворчать он. — Я спокоен и очень даже собран, — он эффектно подкрепляет это ловким уворотом от тяжелой на вид тележки с разными товарами.       «Ловкий, как кот. И дуется так же».       — Ты не замерзла? — мы останавливаемся около фонтана, я отрицательно мотаю головой и ловлю языком огромную и пушистую снежинку. Лев наблюдает за мной, громко цокает и улыбается. — Как ребенок малый.       — Ты просто зави... — чей-то взгляд прожигает дыру в моей спине. Это пугает, не так, как в прошлые разы, но Лев замечает беспокойство:       — Владислава? Что-то не так?       Людей много, сейчас рождество, поэтому все высыпали на улицу скупать подарки или покупать украшения для дома, но есть среди них тот, кто следит не за понижением цен у торговцев, а за мной. Глаза сами ищут кого-то в толпе, пока Лев пытается достучаться до меня.       — Владислава?       — Снова тот взгляд, — бурчу я, но большего и не надо, я рассказала ему, что за мной уже следили несколько раз и о том, что я видела кого-то в доме Маттео. Почему-то сейчас я только и делала, что прокручивала в голове ответ Льва, сказанный будто самому себе:       «Это не может быть Дракул. Рано…»       Когда я спросила, о чем это он, разбойник отмахнулся и сказал, что мне показалось. Пусть говорит это кому угодно, но не мне! Лев точно знает что-то о том, что случится позже, в будущем. И теперь я понимаю Дракула и то, почему он так злился, когда я молчала о его будущем! Действительно нервирует.       Масса разных тканей и плащей, но между ними недвижимым стоит он. Черный, как тень или Тень. Он появляется буквально на несколько секунд, но мне достаточно этого, чтобы сжать рукоять своего клинка из нового ведьминого железа. Лезвие не греется, значит это не один из Детей Мрака, но точно из Темных! Обжигающая энергия и ярый поток буквально сносит меня и опаляет лицо жаром, от чего морщусь и задыхаюсь, без возможности вдохнуть раскаленный воздух вокруг.       Я моргаю, и черный силуэт растворяется среди толпы, но вдруг Лев хватает меня за руку и тащит в направлении лавки Мары. Мы как раз направлялись туда, чтобы она больше рассказала мне о моей силе эмоций и чтобы обучила пару трюкам, раз я тоже Клинок.       — Беги к Маре и не оборачивайся, — быстро шепчет мне разбойник.       — Говоришь так, будто мы разделяемся.       — Я тоже его видел и чувствовал, тебя нужно спрятать.       — От кого? Это ведь не Дракул, так?       — Нет, не Дракул.       — Тогда кто? — Лев упирает в меня взгляд, и мурашки бегут от него по всему телу. Такого тяжелого и раздраженного я еще не видела у разбойника.       — Я сказал — ты делаешь. Живо! — тон обещающий расправу, и я подчиняюсь. Пну Льва как-нибудь позже за это.       Срываюсь с места и бегом, не оглядываясь, мчусь к лавке Мары, петляя по улочкам. Льва рядом нет, он исчез сразу же, как только отпустил мою руку. Таким мне еще не приходилось видеть разбойника за все полгода, что я уже прожила во Флоренции! Кто мог так всполошить Клинка, раз это не Дракул?       Вылетаю на еще одну площадь и замираю, громко дыша. Предо мной шла колона верующий, направляющихся на службу в кафедральный собор. Их не обойти, между ними не протиснуться. Священник, шедший впереди, читал молитву и развивал кадилом, благовония.       «Черт! Здесь не пройти!»       Страх грохочет в ушах, смешиваясь с песнопениями священника. Я все еще не отдышалась, но вливаюсь в поток людей, надеясь найти среди них хотя бы временное укрытие. Все попытки четны — кинжал-взгляд прилетает мне прямо в спину, лишь подстегивая к побегу. Он гонит меня, и я чувствую себя кроликом, которому абсолютно плевать куда — главное бежать!       «В безлюдное место, где можно дать отпор? Или оставаться здесь и следовать потоку?»       Ответ приходит сам собой:       Дать отпор!       Показать силу!       — Простите, извините, пропустите! — довольно быстро протискиваюсь через толпу и направляюсь на кладбище. Стоило только выбежать из-под прикрытия скопища людей, как меня тут же пробирает от чужого взгляда. Я уверена, нет, я знаю, что за мной тут же отделился силуэт! Эту энергию — вязкую, как болото и тухлую, как могила, — чувствую, даже не пытаясь на ней сосредоточиться. Меня нагоняли, загоняли гончие псы, единственное, что еще не могу понять: сколько именно их?       Мне наступают на пятки, я слышу и кожей чувствую их дыхание на загривке. Кажется, за мной гонятся монстры или сами демоны, только вот их Князь далеко отсюда и, по словам Льва, совершенно не причастен!       «Охота все же началась? Он сдержал свое слово?»       Петлять в проулках становится с каждым разом сложнее, где-то выпал снег, где-то он даже примерз, и на одном таком участке я почти падаю, но лишь чудом удерживаю равновесие.       «Кладбище!» — еще ни разу так ему не радовалась. Хотя затем мелькает вполне закономерная мысль:       «Главное, чтобы оно не стало кладбищем для меня!»       Протискиваюсь в покошенные ворота и разворачиваюсь, выдергивая из ножен кинжал из ведьминого железа. Почти у самых ворот стоит мужской силуэт, закованный в черный плащ и капюшон, лицо скрывала матовая маска.       — Иди сюда, засранец! — шиплю я, а фигура лишь медленно склоняет голову вбок. На меня надавливает страх, рука с кинжалом дрожит, дыхание сбивчиво, и я даже делаю несколько робких шагов назад. Мне хочется убежать, забиться куда-нибудь, накрыть голову руками и зажмуриться. Звуки вокруг стихают, вижу, как вороны разевают клювы, но их карканье перебивает стук моего же бешено колотящегося сердца.       «Что со мной? Какого хрена я сейчас и двинуться не могу? Лютый ужас…»       Незнакомец делает один шаг вперед, и у меня подкашиваются ноги от паники. Грудь сдавливает так сильно, что неосознанно надавливаю на нее еще и своей рукой в попытке хоть что-то сделать.       «Нужно хоть что-то сделать!»       Еще один неторопливый шаг выбивает из меня слезы. Ленивое движение рукой, закованной в перчатку, и я почти молю неведомые сущности о спасении. Тот, кто скрывается за маской — явно наслаждается моим отчаяньем, он буквально вдыхает его! Играется со мной, как кот с мышью, точно зная, чья голова слетит с плеч.       Шаг. Черта кладбища преодолена. Он, неумолимой смертью ступает ко мне легкой, даже слегка пружинистой походкой. Между полами накидки мелькает черных доспех, что напоминает о Дракуле. О том, кто я. И о том, что я хочу!       «Дракул — Князь.       Я — княжна.       И в нас обоих есть Тьма!»       Тьма — это сила.       Пальцы утопают в снегу, что тает от соприкосновения с нечто теплым, но его холод отрезвляет и напоминает о моей собственной силе. Я не просто номинальная княжна, украшение для Дракула. Я — Клинок, и у меня уже есть парочка трюков в рукаве!       Полностью замираю, делаю глубокий вдох и задерживаю дыхание. Если меня душат, я сама отрекаюсь от воздуха. Если хотят напугать, то с распростёртыми объятьями встречаю страх и впитываю, обмазываю свою душу, чтобы стать им. Если хотят сделать жертвой, я покажу всем, как они ошибаются…       «Чтобы отринуть все эмоции, ты должна проникнуться каждой из них, чтобы знать и уметь противостоять им, княжна», — важный совет, который дала мне Мара во время нашей первой тренировки.       Незнакомец движется ко мне, но застывает в полушаге, замирают птицы на надгробных плитах, снег прекращает свое падение, а сердце — стук.       «Чтобы познать тепло, ты должна отдать его. Чтобы обжигать холодом других, ты должна вобрать жжение мороза и свежесть прохлады», — Мара, как страшный надзиратель, как самый старательный, любящий всем сердцем свой предмет лектор, ходит вокруг меня даже сейчас, не позволяя, чтобы ее голос стих в моей голове.       Пальцы утопают в снегу, что уже не тает, ведь соприкасается с нечто холодным, и этот холод помогает продлить жизнь. Концентрация, легкое дрожание ресниц с налипшими снежинками, и темный силуэт заканчивает свой шаг, птицы все так же парят в небе и каркают, взывая к смерти, ведь они чувствуют приход матери, что накормит их дырявые животы. Снегопад продолжается, а сердце делает спокойное размеренное движение.       Он чувствует разницу. Тут же становясь серьезным — это видно по напрягшимся плечам, по сжавшейся в кулак ладони, по повороту головы. Он больше не чувствует страх.       «Потому что страха больше нет».       Поднимаюсь с колен, крепко сжимая в руке клинок, тело помнит все стойки, вбитые в него Львом, а сознание спокойно и сосредоточено, как учила Мара. Рядом, невидимая для остальных, встает силуэт, сотканный из тьмы, как и говорил Девкалион. Я готова и я сильна!       — Еще шаг, и я убью тебя, — мой черед склонять голову вбок, быть зверем и охотником, быть тем, кто отнимет жизнь.       «И теперь я делаю это, потому что сама так решила».       Нечто невообразимое заставляет нас обоих отвлечься — клинок в моей руке нагревается, накаляясь, что означает лишь одно…       «Стригои?!»       Мужчина отшатывается и бросается прочь от входа кладбища, пару ударов сердца и никого нет. Только я и где-то в округе оживший мертвец…       — Они здесь? В центре Флоренции?!       «Если ночью, среди деревьев ты заметишь серебристый блеск, то беги, Лада, ибо серебряными глазами обладают самые кровожадные из нас»       Не собираюсь разбираться, почему стригои ходят днем — может быть из-за того, что сейчас декабрь и небо заволокли серые тучи, — или как именно блестят их глаза. Просто бросаюсь к другому входу на погост. Возле этого меня могут подстерегать.       Кресты и надгробия мелькают, сливаясь в серо-коричневую ленту, клинок все еще обдает жаром, поэтому я не могу остановиться или замедлиться. Странно, но в этот раз все тихо, не слышно дыхание, треск камня или хоть каких-то звуков погони. Именно сейчас я решаюсь обернуться, что является моей главной ошибкой. Сзади меня — никого, а вот спереди…       — Твою ма!.. — земля уходит из-под ног, и я проваливаюсь в зияющую пасть свежевырытой могилы! Падаю в грязь: снег смешался с землей, а теперь и со мной. Где-то в этой жиже я выронила кинжал при падении. С головы до ног измазанная, я ищу подарок Агаты, и лишь когда пальцы натыкаются на острие железа, распарывая кожу, я понимаю, что это он.       — Тебе еще не время там быть, — голос сверху заставляет дернуться и быстрым движением спрятать клинок под плащ, а когда я вижу над собой дряхлое лицо старушки, то и полностью убираю в ножны. — Бежала так, словно сама смерть гналась за тобой. Ты не слышала мои предостережения? — старушка хихикает и качает головой. — А испачкалась как, все лицо замызгала грязью, прямо таки на ожившего мертвеца похожа, — она протягивает мне морщинистую руку. — Давай, так уж и быть, помогу тебе снова ходить среди живых, ну, давай, торопись, покуда сама не пополнила их ряды.       — Я не уверена, что вы сможете мне помочь. Это мне стоит вам помогать, а не наоборот.       Старушка лишь хмыкает и мило улыбается:       — Бери помощь, когда предлагают, но спасибо за то, что подумала обо мне. Давненько никто не задумывался о моей доле. Давай-ка ручонку, беглянка, — на удивление, старушка, что на первый взгляд была сухой бумагой, на деле оказалась крепким полотном, которому даже время не страшно.       — Спа… спасибо.       — Пока не за что, но кто знает, может быть когда-то смогу помочь тебе, как и всем остальным, — старушка поднимает с земли видавшую виды лопату, и я, наконец, обращаю внимание на ее одежду: замызганную и потрепанную; чернее сажи простое платье с заплатками и грубыми швами на ткани. Грязные поношенные сапоги, с комьями грязи, а худые скрюченные плечи едва ли согревала тонкая накидка поверх платья. Голову покрывал неглубокий капюшон, и из него так и норовились выглянуть жидкие черные волосы, чей блеск и яркость цвета посоревновались бы с девушками в рассвете сил.       Эта старушка напоминает Агату, когда та гадала мне, только эта незнакомка вызывает у меня не отвращение, а какую-то давнюю тоску. Я не могу отвести глаз от ее лица, а когда старушка все же одаривает своим темным взглядом, мне становится спокойно и тепло, будто меня согревают пледом.       — Кто вы?       — А-то сама не видишь, — старушка улыбается, но в ее улыбке сокрыто столько эмоций, что я чувствую себя неловко, обтирая грязные руки об еще более грязные штаны.       — Как ваше имя? — предпринимаю новую попытку.       — О-о, своего имени я не слыхала очень долгое время, что оно стерлось из памяти.       — Вы без имени? Разве так можно?       — Взгляни на них, — худая ручонка указывает на надгробия со стертыми временем и природой надписями. Тот, кто был здесь похоронен — утерян для всех, — они доказывают, что можно быть и без имени. А твое какое?       — Вла… Владислава.       Незнакомка долго смотрит на меня, а после кивает, опирается на лопату и произносит:       — Владислава. Владеющая славой. Сильное имя. Достойное. Был у меня сын когда-то, тоже славой владел, но давно лежит в объятиях своей возлюбленной. Сколько раз она заносила косу над его нитью жизни…       Воспоминания о сыне старят незнакомку еще больше: морщины углубляются, голос звучит глуше, а руки, испещренные венами, того гляди и выронят черенок лопаты.       — Что вы тут делаете?       — Оплакиваю того, кого никто бы другой не оплакал. Хороню того, на чье гниющее тело помочились бы да плюнули. И хороню имена с надгробных плит.       — Разве у вас нет… других дел?       — Кто тогда схоронит тех, от кого отказались все: и друг, и отец?       Обвожу взглядом ряды могил; новая только та, в которую я свалилась, похоронной процессии не видно, да и самого трупа тоже.       — Вы сами роете могилы?       Старушка кивает, теперь уже смотря сквозь меня, она отвечает мне, но находится сознанием явно не здесь, может быть в воспоминаниях?       — Сама рою. Сама закапываю.       — Вы ничего не получаете за это, так? Ведь тот, кому есть хоронить — хоронят сами.       — Их сон — моя лучшая плата. Сердце радуется, когда кто-то их них находит свой дом, среди безмолвных братьев и сестер. Вот ты, у тебя есть, кому хоронить тебя?       Вопрос застает врасплох. Никому в здравом уме не хочется даже думать о таком, не то что говорить вслух!       — Знаю, вопрос в лоб поражает, но меня больше удивляет то, что люди боятся накликать свою смерть раньше времени, абсолютно не зная, сколько им осталось, — старушка, переваливаясь, подходит все к той же почти расслоившейся плите со стертым именем. — Вот Анджело — некогда был ангелом для своего отца, отдушиной — даже думать не мог о смерти: его окружали пиры и друзья, дамы в пышных юбках и мужчины с разноцветными бантами. На него свалился горшок с окна его любовницы, вещи и золото растянули воры и попрошайки, тело раздулось под палящим солнцем так, что даже родные не узнали его. Так и пришлось мне его хоронить, — она ласково провела пальцами по граням камня и перешла к другому. — Микаэло — проходимец, мужеложец и обворожительный хулиган. Сколько раз он поносил смерть и бога и столько же молил их о встрече, однако его мольбы услышали ой как нескоро. За его плечами было почти шесть десятков прожитых лет. Так ответь, Владеющая славой, так ли стоит бояться смерти, ведь порой бывает такое, что забыться в ее объятиях — лучший выход.       — Притягательно, верно, но некоторые считают это слабостью. Опустить руки каждый может.       — Но не каждому дано сделать шаг в пропасть, занести над бьющейся веной нож или выпить яд, — старушка пронзает меня взглядом, от которого екает нутро и лишь холод, что все еще крепок внутри меня, не позволяет мне вздрогнуть. — Ты уже пробовала покинуть этот мир?       — Пробовала.       — Но ты все еще здесь, жива.       — Каждый раз меня наказывали жизнью… я так думала.       — А на самом деле?       — Пытались сделать сильной. Указать на то, что лишь тянуло вниз.       — И как, помогло?       — Многое изменилось, мое мировоззрение в том числе.       — Думаешь, этот путь приведет тебя к имени на надгробии или к безымянной могиле? Чтобы хотела ты, Владислава?       — Я бы хоте…       — Владислава! — злой окрик Льва заставляет незнакомку повернуть голову в сторону мужчины, что размытым призраком движется среди памятников. Его чистый, в отличие от моего, черный плащ развивается, создавая иллюзию ожившей тьмы. — Где ты должна быть?       — У Ма… — прикусываю язык, косясь на свою собеседницу, та стоит не двигаясь, смотрит на Льва со слегка наклоненной головой. Он будто заинтересовал ее. — В лавке.       — Тогда что ты делаешь здесь? — его голос был слишком громким, от чего поморщилась даже я. Мы среди мертвых.       — Тише, гордец, иначе мертвые могут тебя услышать и очнуться ото сна, — Лев будто только сейчас заметил со мной женщину, он вздергивает бровь вверх, обводя презрительным взглядом сначала старушку, а после и меня.       — Я не гордец, — выплевывает разбойник, на что незнакомка лишь медленно качает головой.       — Ты — творец. А каждого творца рано или поздно пожирает гордыня. Сначала это светлая гордость за проделанную работу, а после этот монстр показывает зубы и вгрызается в душу, отравляя и тело.       — Идем, Лада, она — городская сумасшедшая, не стоит с ней разговаривать, — мужчина хватает меня за руку и тянет к выходу.       — Но я…       — Идем. Быстро.       — Я жду твоего ответа, до скорой встречи, Владеющая славой.       Лев, не оборачиваясь, бросает:       — Она больше не увидится с тобой, старуха.       — Вот как, Маленький львенок?       Лев тормозит так быстро, что я врезаюсь лицом в его каменную спину. Хватка на моей руке усиливается, заставляя чувствовать дискомфорт, но я отчего-то молчу. Может быть, потому что впервые вижу разбойника таким? Он поворачивает лишь одну голову, но в этом медленном движении сквозит тихая ярость, а глаза полыхают гневом из-под бровей. Губы искривлены в призрении, даже нос сморщился. От былой красоты не осталось и следа, все заполнило бешенство, я буквально ощущаю его в воздухе, а мужской голос заставил волосы на загривке встать дыбом:       — Как. Ты. Меня. Назвала?       Кажется, сейчас Лев разорвет бедную старушку! Я уже было собираюсь сказать ей, чтобы не лезла к нему с разговорами, но захлопываю рот, когда вижу, что она не только не испугана, а даже веселится.       «Точно безумная?»       — Не будет у тебя могилы, Маленький львенок. Не будет у тебя и имени. Помнить станут, да некуда прийти, чтобы оплакать. И я тебя хоронить не стану…       — Ты первая сдохнешь! — суровое лицо никак не вяжется с тем, что рука, держащая мою, — дрожит. От злобы или страха?       — … так и будешь скитаться по миру.       — Идем, Владислава! — всю дорогу до лавки Мары, он только и делал, что съедал мне мозг десертной ложкой. — Чем ты думала?! Решила могилу себе присмотреть? Жить надоело? Я же сказал: живо к лавке. Лавке, Владислава! А не на тот свет!       Считаю самым верным решением не говорить Льву, что я уже побывала в свежевырытой могиле. Когда дверь лавки открывается, меня пихают вовнутрь, где нас уже ждет Мара. Она не спрашивает, лишь обводит нас взглядом, задерживаясь на моем грязном лице, и произносит:       — Все же испачкалась… Тряпка, ведро и вода там.       Плескание воды заглушает разговор, но обрывки фраз я все же слышу:       — … узнал?       — Нет… кто-то следит, но… Дракул.       — Тогда… Темный.       — … знаю, но для него рано…       — … ей пора…       — Она не готова…       — Это… говорит в тебе?       — Я беспоко… понятно?       — Ну-ну…       — Просто она не обучена.       — Чему? — ощущать себя чистой — просто верх блаженства, правда, оставалась еще грязная одежда.       — В тебе клубится энергия Дракула, княжна, поэтому тебя легко выследить, — крыса на женском плече издает писк, и ведьма прошлась ногтями по белой спинке. — Раз она не ушла за все это время, то можно попробовать нечто сильней, чем контроль эмоций и махание мечом.       — Что именно?       — Магию, — разноцветные глаза прищуриваются, а яркие губы растягиваются в предвкушающей улыбке.       — Я в деле!       — Нет, Владислава. Одно дело, когда ты думаешь, что справишься, и совершенно другое действительно использовать.       — Не узнаем, пока не попробую, Лев, выключай режим «папочки», хватит того, что ты выволок меня с кладбища!       — С кладбища? — удивляется Мара. — Что ты делала на кладбище?       — Разговаривала с…       — С сумасшедшей, — перебивает Лев, за что я кидаю в него кристаллом. Разбойник ловко перехватывает его в полете и ставит на полку рядом с собой. — С той, что роет могилы неизвестно кому.       Глаза Мары загораются странным огнем:       — И как она тебе, княжна?       — О, и ты туда же? — возмущается Лев.       — Я не успела толком поговорить, нас прервали.       — За тобой гнались, Владислава! Я что, только один понимаю, что на тебя ведется охота, а нам даже не известно, кто это? — разбойник размахивает руками, яро жестикулируя.       — Пока она здесь — все в порядке, Леонардо.       — Но она не может быть здесь все время, Мара.       — Поэтому и нужно ее обучить. Прежде всего, чтобы она сама могла постоять за себя.       — Кстати! Кажется, на кладбище стригой…       В меня упирается две пары глаз, пригвождая к полу.       — Зря я вам об этом сказала, да?       Лев медленно поворачивается к Маре, весь его вид выражает лишь одну фразу: «А я говорил!»       — Еще что-то нужно, чтобы понять, что она отбитая на всю голову? — его реплика даже задевает меня.       — Откуда ты это знаешь, княжна?       Я не говорила им о своем клинке, Лев видел его несколько раз, но не спрашивал даже о странном цвете кинжала.       — В общем, у меня есть кинжал, — нужно кое-что узнать у Мары, пока я здесь, — когда я была на кладбище, он нагрелся, — достаю его из ножен, аккуратно обтираю об уже и так бедную ткань и вижу, что… он нагрет.       Мара отшатывается от меня, как от прокаженной.       — Ведьмино железо, — выплевывает ведьма. До этого момента я даже не брала с собой, но в этот раз решила перестраховаться на случай неожиданной встречи с кем-нибудь.       — Оно нагрето, — почему оно нагрето? Разве поблизости стригой?       — О чем ты? — Лев явно не понимает, что меня так удивило.       — Когда мне его подарили, то сказали, что он будет указывать на стригоев, но ведь рядом его нет. Нет ведь?       — Он указывает не на стригоев, а на меня, — шипит Мара. — На всех Детей Мрака, — ведьма прищуривается, разглядывая оружие в моих руках. — Узнаю почерк работы. Его тебе сделала моя сестра?       — Сестра? — глупо переспрашиваю.       — Агата.       — Агата твоя сестра?! Но… но ведь она… Ты ведь была Темной, а потом сменила сторону...       — Когда-то была, да. Княжна, что ты знаешь о ведьмином железе?       Резво открываю рот и так же резво закрываю, понимая, что ничего особо-то и не знаю.       — Оно… указывает на детей Мрака?       — Нет, этого раньше вообще не было в его возможностях. Кто-то очень хитрый провернул такой трюк.       — Коссей.       Ведьма фыркает и изливается потоком непонятных мне слов, но по ощущениям — бранных.       — Ну конечно, кто же если не он, Владыка костей. Он перестает распознавать границы, скоро совсем Темным станет.       — Разве он не Темный? — новое фырканье ведьмы подсказывает, что нет. — Подожди, он тоже из Детей Мрака? — кивок. — Так вот почему клинок был нагрет еще тогда, на Лите! И про приветствие Мрачных — он рассказал! Но ведь он дружит с Дракулом.       — Он не дружит с Дракулом, он обучил Дракула, был его наставником еще в то время, когда Князь не был даже людским князем, — сразу видно, что Мара не очень любит Коссея. Что между ними произошло?       — Он сделал так, что этот кинжал не вытягивает энергию у Дракула, — мои слова вызывают неподдельный интерес у хозяйки лавки. Она снова разглядывает кинжал, а затем даже протягивает к нему руку, но не берет, просто останавливается, на что клинок отвечает, накаляясь.       — Ведьмино железо нашли мы с сестрой, поняли, что оно может накапливать в себе энергию, вытягивая ее из других существ или окружения, но именно твой Дракул начал использовать его, в качестве оружия. Он обрушил его мощь на всех Детей Мрака, а не только на стригоев, что сам и породил со своими братьями и сестрой. Они обвинили нас в том, что мы забираем чужую энергию, что являемся голодным зверьем и кроме жажды ничего не можем познать, но сами… они сами не лучше. Нас и так мало из-за Отца и солнечного света, а тут еще и он с охотой.       Мара смотрит на лезвие, но явно видит дни минувшего прошлого.       — Этим клинком можно убить всех: человека, Мрачного или же Темного, даже Князей, — значит, этим оружием можно убить и Дракула? — Носферату неуязвимы к солнцу или любому виду оружия. Их тела восстанавливаются, конечности отрастают, но если вонзить ведьмино железо достаточно глубоко в грудь и проткнуть им сердце — Темный умрет. Заминка лишь в том, что на это нужно разное количество времени. Для слабых — хватит удара, а для сильных или тем более Князей… даже не знаю точно сколько. Многие пытались, но до этого времени железо жгло каждого, кто брался за него. Даже у Дракула оно отнимало силы, но раз ты говоришь, что теперь это минуло его… не уверена, можно ли теперь убить Князя.       — А голову нельзя проткнуть?       — Сердце — сосредоточие энергии, Владислава, некоторые Темные умудряются вырвать себе его и спрятать, чтобы никто не смог убить их, — отзывается Лев.       — Я сегодня едва ли не потеряла этот клинок, скажи, Мара, можно ли привязать его ко мне? Чтобы он был со мной всегда? Или чтобы прятать его как-то? Не в ножнах.       — Можно, но я не уверена, что на него подействует мое заклинание.       — У Дракула получилось, свой он спрятал в тени.       — Хм, — ведьма разворачивается и уходит в другую комнату. — Идите сюда.       Мы идем на голос, проход скрывает дверная штора из жемчужин и разноцветных камушек. Когда мы проходим через них, моя челюсть падает с громким стуком на пол.       — Библиотека? — огромный зал, уходящий в разные стороны, куда только можно посмотреть, был весь заполнен рядами книжных полок! — Какая огро-омная!       — У тебя ведь есть рисунок на теле, — Мара выходит с фолиантом совершенно с другой стороны, а не из той, откуда доносился ее голос вначале.       — Да, есть. А что?       Громкий хлопок оповещает о приземлении книги на стол.       — Можно спрятать предмет в рисунке на теле. Так раньше делали ведьмы, чтобы переносить с собой как можно больше предметов. Иногда даже полностью покрывали себе письменами, пока не находили то, на чем можно записать новые знания или же просто передавали куски человеческой кожи с предметом.       — А можно как-то без кусков человеческой кожи и тому подобного?       — Можно, но будет больно. По сути, у тебя под кожей расположится полость с кинжалом, готова? — почему-то поворачиваюсь ко Льву, он прислонился плечом к одному из стеллажей.       — На меня не смотри, это тебе надо.       — Надо… хорошо, давай. Я же могу заблокировать эту боль, так что все нормально будет.       Так сильно я еще никогда не ошибалась…