Помнишь Тьму?

Incedo per ignes

Шествую среди огня

      Я просыпаюсь от странного шепота на древнем языке, он дымкой рассеивается, стоит мне только подумать о том, чтобы откликнуться на него. Он навязчивой мыслью взывает ко мне и не желает исчезать. Хочется отмахнуться от столь неудобного мне присутствия.       «Присутствия?»       К сокрушающему шепоту добавилось ощущение, будто кто-то тянет из моего тела жилы, раскручивает петли вен и заставляет истекать кровью. Я действительно кого-то чувствую, кого-то очень… родного?       Странно, родных я не чувствовал уже очень давно, поэтому хочется игнорировать это, забыться черно-белым сном, если еще способен видеть сны, но шепот перерастает в шипение внутри моей головы, он злит меня, что означает: проигрыш моей стороны. Тихо зарычав, все же разлепляю глаза.       — Дев… калион, — голос сипит, но мне требуется несколько секунд, чтобы он снова обрел силу, — что это так…       Понимание озаряет меня яркой вспышкой, сначала не верится, но чем дольше я вслушиваюсь в шепот, тем яснее понимаю, о чем мне шепчет тьма. Улыбка сама собой вырисовывается на моем лице. Нужно действовать быстро и тихо, если не хочу лишнего шума и нового собрания семейного консилиума по решению: какими именно цепями приковать меня к постели? Повезет, если получу только это, но Коссей же может не обойтись и целым десятилетием нравоучений!       Как бы быстро подняться я не хочу, а моя рана имеет другие планы на меня, поэтому встаю медленно и скрываюсь под накидкой, прикрывая плечи и голову. У меня нет ни сил, ни желания бороться с пуговицами и закрывать бинты тканью. Быстрее и… легче будет просто применить энергию…       «Видимо, все же отхвачу от старикана…»       Мой путь лежит в комнату Мирчи.       — Сегодня ты не отыщешь хозяина этой комнаты, — беззлобное обещание, но я смакую его, как наисладчайший мед.       Дикое ликование распространяется по телу, устраняя тревоги и даже боль, что лютует в теле столько времени. Чем ближе я подхожу к двустворчатым дверям, тем отчётливей я чувствую ее запах.       Владислава, ничего не подозревая, увлеченно рассматривает корешки книг на полке шкафа во всю стену, будто видит их впервые.       — Знаешь, я все думаю над историей Аида и Персефоны, не смотря на мрачность и разлуку в три четверти года, их любовь продолжает пылать и греть обоих. Даже не смотря на ореол смерти и ужаса, что окутывает мужа, Перси безгранично любит его. Удивительным образом, самый грозный и нелюдимый из трех братьев-богов является самым преданным и верным мужем.       — За эту верность он требует любовь, — она цепенеет, сердце заходится в дьявольском танце, приглашая в него и мое. Владислава медленно оборачивается ко мне, в ее темных глазах — понимание, в моих — разгорается зарево.       Она здесь, со мной.       На моей территории.       В моих руках.       И не сможет уйти до рассвета.       Вижу, как она судорожно пытается найти выход из сложившейся ситуации, пути отхода или битвы, если первые планы с грохотом провалятся.       — Его здесь нет, у него возникли другие дела, но я безумно рад, наконец-то, узнать, ради кого Мирча каждую ночь спешит в свои покои, — завожу руки за спину, плечами загораживая от княжны выход. — Я бы тоже рвался домой, если бы знал, что в моей комнате меня ждет такая красавица. И совершенно бы иначе тогда воспринимал ночь.       — Она ждала тебя однажды, пока ты сам не изгнал ее, — тихое шипение, которое я сравниваю со змеиным. Нужно быть аккуратным, иначе меня укусят.       — Да, было дело, — ленивый шаг, как объявление войны, — я не люблю видеть свою женщину в объятиях другого. Если она выбрала меня — я сделаю для нее все и даже больше, но не потерплю предательства.       Владислава тихо усмехается, но держится все так же насторожено, смотрит исподлобья. Моя девочка.       — Не твоя, — чеканит.       — Что? — сбитый с толку ее словами, останавливаюсь на половине пути к ней.       — Я. Не твоя. Девочка, — зло шипит Змея и взглядом метает искры, но внутри остается безмятежной, лишь немного напряженной. Я прищуриваюсь осознанию:       — Ты прочла мои мысли? — склоняю голову набок. Это интересно. Наша связь настолько сильна или это девчонка набирает силу?       — Ты слишком громко думаешь, — мой громкий смех заставляет ее дернуть уголком рта, а меня же удивиться и скривиться от рези в груди, титаническими усилиями запрещаю себе трогать повязку, все еще скрытую энергией.       — Меня моим же оружием, Владислава? — она оскаливается, становится боком и сжимается, что не остается не замеченным.       — Будешь драться со мной?       — Нападешь на меня?       — Только если ты сама этого хочешь.       Она закусывает внутреннюю сторону щеки, знает: если промолчит, то выдаст свое согласие, если вспылит и разозлится — потеряет контроль над ситуацией. Вижу конфликт с самой собой в ее глазах.       — Только если в могиле!       — О, — делаю вид, что меня это задело, — а мне помнится, что как раз в Гробнице ты не слезала с моих колен и была очень даже не против, чтобы я нападал.       — Я!..       — Еще скажи, что тебе не нравилось кусать меня, княжна, и я отшлепаю тебя за ложь в глаза.       — Значит, за глаза можно?       — Значит, ты признаешь, что тебе понравилось? — напряжение повисает в воздухе между нами. Никто не хочет уступать, но я понимаю, что нужно сделать:       — Мне понравилось, — тихо признаю ее победу и внимательно наблюдаю за своей княжной. Ее реакция: расширение зрачков, такое быстрое, что мне могло и померещиться. — У тебя нет клыков, но от того лишь интересней и приятней, что ты изворачиваешься и придумываешь новые способы, как бы оголить мои вены, чтобы вгрызться в них. Обожаю, когда ты оставляешь на мне свои метки, не думал, что получу от этого больше удовольствия, чем от вида своих… на твоем теле.       Между нами зажато кресло, мы кружим вокруг него, оставаясь так близко и так далеко друг от друга.       — Одна… особа, известная нам обоим, как-то пыталась укусить меня, но я не позволил, тогда казалось, что мне это не нравится, я едва мог сдерживать злость и брезгливость от момента деления крови при обращении нового носферату. С женщинами меня возбуждало лишь питье из их вен, но оказывается, я больше наслаждаюсь обратным, дело не в укусах, а в той, кто их делает, — она внимательно следит за мной, пока я говорю, даже моргать себе не позволяет. — Стоило признаться себе, что предпочтение я отдаю лишь одним тупым зубкам. И приятно мне было лишь с одной…       Она бросается к двери, но врезается в нее.       — Закрыто? — искренне интересуюсь у нее. Девчонка в ярости, резво разворачивается и тут же нападает:       — Что ты с ним сделал?!       — С кем? — опираюсь локтем на спинку кресла.       — С Мирчей!       — М-м, съел?..       Меня забавляет то, как она закусывает щеку, тут же хочется глубоко поцеловать ее и языком пройтись по тому месту, которое она кусает.       — Мне известна одна сказка, про волка, который сначала съел бабушку, чтобы занять ее место, а после и внучку.       — Не далеко от истины, Змейка.       Она хищно усмехается:       — В конце сказки волку распороли брюхо и вызволили от туда целых и невредимых бабушку и внучку.       — А вот это уже далековато от истины, — она вздергивает бровь. — Если я решу пожрать тебя, то и косточки не останется, Владислава.       — В таком случае, я буду упираться тебе поперек горла, а после — устрою несварение, князь.       Она заставляет меня смеяться, даже когда боль прожигает кости.       — В дверь ты уже билась, может попробуешь в окно? Хотя я бы не советовал, столько преград: стол на пути, ставни на окнах, я…       — Уже пыталась, — выплевывает она.       Я киваю:       — И мы оба знаем, кто заплатил за этот необдуманный шаг…       Ее красивое лицо мрачнеет, вина все еще гложет, но, как и в прошлый раз, эмоции, что еще секунду назад завывали бурей, резко сменяются оглушительным штилем. Меняется и взгляд Владиславы: холодный и колкий.       — Ты умеешь контролировать эмоции, — озвучиваю свою догадку. — И мне известна лишь одна ведьма, которая смогла бы такому научить — Мара. Во всей Италии у нее лишь в одном городке есть лавка…       Змея притаилась. Замедленное дыхание, спокойный ритм сердца, но ее энергия, я впервые ощущаю ее так ярко и свежо. Она подсказывает мне, что ее хозяйка вслушивается в каждое мое слово и уже готова нападать, если это потребуется.       Хочу коснуться ее, медленно и молча начинаю подходить. Это нервирует ее больше: сжимает кулаки, тянется пальцами к рисунку на руке, но почему-то останавливается, будто вспомнила что-то, одергивает себя.       — Не подходи, Дракул.       — Влад. Я хочу, чтобы ты называла меня по имени, когда мы вдвоем.       — Это нужно заслужить.       — О, я намерен это сделать прямо сейчас…       Маленькая, беззащитная, в одной сорочке и с заколкой в волосах, но держится, как опытный воин.       — Это не твоя комната и пришла я не к тебе, — огрызается бестия, — ты не сможешь коснуться меня.       Мой уже тихий смех потихоньку пробивает брешь в ее броне, это видно по тому, как она начинает теряться с каждым моим шагом. Я останавливаюсь около нее, она вжимается в дверь за спиной. Поднимаю руку без перчатки и замираю на уровне ее лица, хочу насладиться полным спектром ее эмоций… Медленно, очень медленно, я провожу невидимую линию, когда она чувствует мои пальцы на своей коже, то судорожно втягивает в легкие воздух. Я же не могу сдержать жестокой улыбки.       —Так наивно полагать, что комната в моем замке не принадлежит мне…       Не отказываю себе, и мои пальцы уже чувствуют нежность ее губ, шелк ее кожи и тепло ее тела.       Мой шепот — приговор для нее:       — Тебе не сбежать от меня. Ты принадлежишь мне и только мне, никто другой не в силах сделать с тобой то, что могу я, — глупый шаг, но мне стоит продемонстрировать ей то, о чем я говорю. В ней теплится моя энергия, я чувствую эту потерянную, но не оторванную часть себя. Желание коснуться ее возводится в абсолют, и кто я такой, чтобы противится этой силе? Кусочек тянется к большей своей части, они жаждут слиться и познать друг друга заново — я не противлюсь. Ночь в ее глазах становится еще чернее, когда она ощущает этот толчок энергии, ее тонкие брови поднимаются вверх от удивления и смятения, Владислава не может понять, что происходит, но от того, как начинают блестеть ее глаза — понимаю: ей дико нравится это чувство… как и мне. Мы оба упиваемся этим первобытным инстинктом, жаждем его, и даем ему завладеть нашими телами. — Мы всегда будем принадлежать друг другу.       По ее коже разбегаются мурашки, воздух между нами искриться. Хочу ее поцеловать, до крика, до отчаянных следов на ее коже. Заклеймить, показать, кому она принадлежит, удержать, не отпускать с неминуемым рассветом!       Мне жарко, невидимое огнище разгорается, и я в его эпицентре, а она подобно ледяной королеве, безмолвна и отстранена. Хочу рычать! Хочу, чтобы Владислава смотрела мне в глаза! Чтобы была со мной и спустила, наконец, с цепи, на которой я сижу с момента ее пропажи!       — Я не принадлежу тебе, — она вкладывает в эти слова всю злость, но я втягиваю носом воздух и чувствую совершенно иное.       — Ты не принадлежишь даже себе, — наши взгляды скрещиваются, подобно клинкам. — Разве тот, кто может контролировать себя, — трепетал бы так же, как ты сейчас?       — Я не боюсь тебя…       — А стоило бы. В конце концов, я могу заставить тебя.       — Ты всегда только и делал, что заставлял! — теперь она пылает в таком же зареве, как и я. Мне нравятся ее эмоции, смакую их. Это лучше, чем разъедающая безразличность.       — Даже на Лите?       Она оскаливается, и пытается отмахнуться от меня, сбросить мою руку со своей щеки, но я придавливаю ее своим телом. Женские руки упираются в мои плечи. Голова идет кругом, и я не знаю от чего: от нее или от лихорадки, которая вернулась, набравшись сил. Моей княжне удается одновременно злить и радовать меня, хочу так сильно сжать ее, что боюсь навредить, и правильно делаю — дверной косяк жалобно скрипит под моей хваткой, когда решаю выместить на нем свое желание, а не на руке или… шее Змейки.       Мой собственный голос слышу как из-под воды:       —Хватит испытывать мое терпение, оно не безгранично, Владислава, — к черту все! Я прикусываю кожу на бледной шее и тут же целую, а после кусаю вновь! Она вкусная, она сладкая, и во мне нет сил противиться этому, лишь следовать за дивным ароматом. Зарываюсь носом в ее волосы, громко и глубоко вдыхаю, колени дрожат от наслаждения или от чего-то другого? Мое тело трепещет перед этой женщиной, а ей даже делать ничего не пришлось. Как мне избавиться от этого наваждения? Или главный вопрос: хочу ли?       Когти врезаются в дерево, я не контролирую их, не контролирую себя, перед глазами от удовольствия пляшут черные точки, во рту резко стало сухо, мне было жарко от ее присутствия.       — У тебя жар?       — Что? — поворачиваю к ней голову, а мир продолжает движение. Хмурюсь, но не могу остановить это, кончики пальцев немеют, и лишь когда начинаю задыхаться — понимаю, что слишком перестарался:       — Дракул, что с тоб…       Грудь пробивает новая вспышка боли, от которой меня сгибает. Пячусь назад и вижу, как Владислава разглядывает свою окровавленную руку. Это не ее кровь, я не причинил бы ей вреда, не сейчас, нет.       «Тогда эта кровь…»       Княжна тоже это понимает и теперь с неверием смотрит на окровавленную повязку, из-под которой сочится кровь.       — Дракул?..       Мне кажется, или в том, как она произнесла мое имя, прозвучало волнение?       — Вла… дисла…       Кровь струится змеями из раны у сердца, проникает в горло, приказывая захлебываться, и я захлебываюсь. Меня ведет, я теряю равновесие и в следующий момент — земля меняется местами с потолком.       — Влад! — движение с боку, и моя княжна уже возле меня, готовая все еще метать в мое тело молнии, но взволнованная. Мне это приятно. — Тебя же невозможно ранить! Как это произошло?       — Я п-просто… был задумчив, — боль пронзает все тело, и я дергаюсь от нее.       — Задумчив? Ты?! — Владислава прижимает свою ладошку к повязке, давит на нее. — Нужно остановить кровь, нужно…       — Оставь… так кх-а… тебе не при… дется убивать ме-ня, — новый приступ кашля — и я выплевываю кровь.       — Нет! — она вскипает, от чего давит сильней, видит мою гримасу и немного успокаивается. Ее голос тих, но тверд: — У меня нет цели убить тебя, Дракул, ты ошибаешься, если думаешь так, что мне сделать? Я не знаю, как лечить носферату, особенно первородного.       Я истощен, и скоро тьма сойдет с моего лица, нельзя, чтобы Змейка увидела его. Указываю в сторону ящика стола:       — Там… в столе… маска, — с каждым новым словом кровь стекает по подбородку и шее. Владислава дергается в указанную сторону, но тут же замирает, ее взгляд красноречивее слов. — Н-не надо… Зме… йка, пожалуйста, я не… хочу тебя потерять, — меня душат, я еле дышу, но продолжаю говорить с ней. — Позже… я открою его… сам… обещаю…       Она что-то решает для себя и бросается к столу, вынимая золотистую маску. Лишь когда металл соприкасается с кожей, я полностью отпускаю энергию, и дышать становится легче.       — Что дальше? Дракул, — комната темнеет, а голос Змейки затихает, кажется, я начинаю терять сознание, это подтверждает и громкий окрик княжны:       — Влад! Не смей! Не смей засыпать, князь! — что-то льется мне на грудь и лицо, что-то свежее и яркое на запах, то, что помогает мне вернуться. Лишь разлепив глаза, понимаю, что Влада распорола предплечье и поит меня своей кровью. Запах страха. Отчетливый, проникающий всюду, куда только может дотянуться. Ее запах. Это она боится, но чего? Ее кошмар лежит у ее ног, беззащитный и раненый. Нужно лишь подождать, и она свободна, но вместо ликования — страх.       — Вла…да, — слова даются с трудом, еще больше усилий уходит на то, чтобы обхватить пальцами ее руку и провести по ране языком, залечивая.       — Прекрати, Влад! Не нужно. Если это поможет, то…       — Лу…ка…       — Он меня не услышит. Я — призрак.       — В нем то…же тьма…       Она злится сильнее предыдущего, чувствую это, но втягивает воздух и что есть мочи кричит:       — ЛУКА! Лука! Помоги!       — Мол…лодец…       — Заткнись! И береги силы. ТЫ не умрешь, слышишь? Не умрешь, пока я не отомщу тебе!       Ее угроза вызывает у меня смех. Вся эта ситуация вызывает у меня смех, ведь еще минуту назад мы были врагами, а сейчас она зажимает мне рану одной рукой, и перебирает волосы другой. Я не свожу с нее глаз и вывожу круги на ее бедре.       Она растрепана, взбешена, но здесь, рядом.       — Хочу… поце… ловать т-тебя…       — Ну, уж нет, — повторяет так же, когда попросил ее просто не вмешиваться, — ты поцелуешь меня, только если выживешь, Влад, только так и никак иначе.       Губы растягиваются в кривую улыбку:       — Тогда… у меня… нет выбора, княж… на, — касаюсь окровавленными пальцами ее лица, — я так давно… хотел… прикоснуть… ся к тебе… Я… ты до… рога мне…       — Замолчи, — мне на лицо что-то капает, оно смешивается с кровью, и я чувствую соль. Почему по ее щекам льются слезы? Что ее так печалит?       — Про… кха.. сти, я… б-был болваном… когда отказался… кх-ха… от теб…       Она прижимает мою ладонь к своей щеке и зажмуривается, а после тихо шепчет:       — Хватит, прошу… ты прощаешься.       — Влад?! — двери с грохотом расходятся в стороны, и на пороге возникает Тень, он видит меня, видит Владиславу и тут же понимает ситуацию. За доли секунды стаскивает с постели белье и помогает княжне перекрыть кровь. — Зажми его рану, сильно, не смотри на то, что делаешь ему больно, я сейчас быстро приведу Коссея и Агату. Влад, просто держись, — он переводит внимание на Змейку. — Я рад снова видеть тебя здесь, княжна. Он послушается тебя, держи его на этом свете.       — Х-хорошо, — отрешенно кивает, а после добавляет, — быстрей, Лука!       Тень использует тьму для перехода, оставляя нас двоих.       — Послушаешься меня? Что за вздор, ты даже на той поляне не выслушал меня! Я шла к тебе, хотела вернуться, рассказать про Орден! А ты… предал меня. Ты хоть представляешь, как мне было больно? — она сдавливает рану, но у меня уже нет сил на реакцию. Лука прав: меня держит только она, ее голос и лицо, которое уже начинает расплываться.       — … видел… тебя с… со Львом… поцелуй.       Она выгибает бровь.       — Поцелуй? Да, он был. Только вот я была уверена, что это ты. Он намеками показал, что знает о татуировке, которая была закрыта, о том, кто я и что мне надо делать. Это было в твоем духе! А внешность… ты можешь менять ее. В кошмаре стал Мирчей и… — она меняется в лице. — Почему твоя маска находится в комнате Мирчи?       — Он заменяет… меня… у Темны…х… в маске.       Тело немеет, веки становятся настолько тяжелыми, что я моргаю медленней и чаще.       — Знаю… кхк-ха… про боль… после поля… ны у меня пропали… эмоции. Было насто… лько боль… но отказ… отказываться от тебя… что эмоции ушли, — в моих хрипах едва ли я сам могу что-то понять, но она понимает. — Они вернулись… только когда… в мою жизнь вернулась… ты.       — Я боялась тебя, хотела видеть, но думала, что выполнишь свое обещание и убьешь.       В ответ лишь качаю головой. Никогда, я не убью ее.       — Ты… моя. Я — тв… ой.       Напоследок зарываюсь пальцами в ее волосы, они холодят плавящуюся кожу.       — Влад! — в комнате появляются Коссей, Агата и Лука, а мы со Змейкой лишь продолжаем смотреть друг на друга. Я не знаю, выживу ли, но хочу надеяться на это. Из последних сил прижимаю Владиславу к себе и целую ее глубоко и жарко, опьянённый лихорадкой и этой женщиной, целую пока хватает дыхания и сил, сил… держаться в сознании. Ведь стоит мне только ослабить контроль, как я проваливаюсь во тьму.       Мне кажется, я слышу голоса, переплетающиеся в разговоры:       — …то с ним?..       — …мирает…       — …но… сверату…       — …жно врем…       — …кровь…       — …княжна…       — Влад! Вла-ад! Ну где же ты? Сынок… Ах вот ты где, мы тебя уже все заждались.       — Мама? — передо мной действительно стояла моя мать и приветливо улыбалась мне.       — Я так рада, что ты, наконец-то, пришел к нам.       Мы были в зимнем саду, который построил мой отец для нее. Влад II-ой наивно полагал, что это развеселит матушку, только вместо благодарности получил лишь:       — Ты здесь закопаешь мое тело, когда я наскучу тебе, князь?       А сейчас она улыбается, будто ничего не произошло.       — Влад, перестань так таращиться на мать, — низкий голос отца врывается тараном в мое спокойствие, а после появляется и сам отец.       — Отец…       — Рад видеть тебя, сын, — глаза, так похожие на мои, осматривают меня с некой осторожностью и любопытством. — Ты вырос, — глупая констатация факта, но я вспоминаю, что последний раз видел отца будучи еще ребенком.       — Как видишь, — пожимаю плечами. Да, я слишком сильно похожу сейчас на него.       — Да, вижу. И горд тобой.       — Я должен радоваться?       — Влад! Не говори так со своим отцом!       — А как я должен говорить, мама?! — меня переполняют злость и затаенные обиды. — Ты защищаешь его, словно любишь, будто всегда была верной и понимающей женой! — я подхожу ближе к женщине, что породила меня. — Думаешь, я забыл про твои слова? Или про клинок, мама?.. Или про их смерти…       — Хватит! — отец пытается задавить своим авторитетом, но ему стоит не только увидеть меня, но и понять, что я вырос. Теперь я сам могу указывать кому угодно.       — Нет, отец! Я не стану зам…       — Я простил ее, — его слова бьют больнее клинка, что всадила мне в грудь мама.       — Ты что сделал?..       — Простил.       — Но она причастна к твоей смерти! К смерти Мирчи!       — И все же, — отец переводит взгляд на свою жену, и я вижу в нем то, что не видел раньше. Ласку, нежность, привязанность. Смотрю и не верю своим глазам. — Я мог бы взять себе в жены другую женщину, меня бы поняли бояре, но мне не хотелось этого делать.       — Почему? Потому что… любишь ее? Змею?!       Отец иронично усмехается, и я понимаю к чему это.       — Не смей их сравнивать! Она не такая…       — Нет, но ты такой же, как и я. Однолюб и глупец. Ты сделаешь все, чтобы та, которая все же получит твое сердце, осталась рядом и с твоим телом. Не делай ей больно, останься с нами. Так ты освободишь ее и не увидишь ненависти, как я от твоей матери.       — Я… нет… не хочу!       — Влад, это неминуемо. Останься, только так ты сделаешь ее счастливой, — слышать такое от отца, который только и делал, что привязывал мать к себе — абсурдно.       Я не хочу ничего слышать, я… не хочу делать ей больно… я…       Растираю лицо руками, метаюсь из стороны в сторону.       — Ты знаешь, что твой отец прав. Ты видел меня, как я сходила с ума в клетке, — мама подходит ко мне и согревает мои щеки своими руками. Ее голос нежен и мелодичен. Я бы все отдал, чтобы она сделала нечто подобное тогда, когда я был мал. — Не ломай ей крылья, дай упорхнуть на свободу, сынок. Не совершай наши с отцом ошибки, останься с нами.       Обида жжет внутренности, я хочу воспротивиться, вспылить, накричать, спросить, почему они сами тогда не сделали того же, но понимаю, — они правы. Я приношу Владиславе лишь боль.       «А ты… предал меня. Ты хоть представляешь, как мне было больно?»       Крепко зажмуриваюсь и накрываю мамины руки своими, наслаждаюсь ее теплом.       — Ты сделаешь верный выбор, — на плечо ложиться крепкая ладонь отца. — Я смог понять это лишь в загробном мире.       Мой голос был бесцветным и тихим:       — Хорошо…       — А я против.       Втроем оборачиваемся, и я удивленно моргаю пару раз, но Мирча не исчезает. Мой старший брат все так же явно стоит передо мной.       — Это все отговорки, — начинает он. — Отговорки слабых. Всю нашу жизнь они твердили о силе, о том, что мы демоны, а сейчас хотят исправить за нас счет свои же ошибки.       — О чем ты?       — Влад, кто мы? — серые глаза Мирчи блестят сталью.       — Мы? Басарабы.       — Нет, — я хмурюсь. Это правильный ответ, но почему тогда Мирча так категоричен? — Кто мы, Влад?       «…ты должен стать сильным, во что бы то ни стало, брат! Только так ты сможешь диктовать условия своей жизни. Только и только в этом случае, у тебя будет шанс на то счастье, что ты хочешь, и никто не сможет этого у тебя отнять…»       — Дракул, — Мирча ухмыляется, кивая. — Мы — Драконы, и мы пожираем всех, кто готов посягнуть на то, что принадлежит нам.       — Так почему ты еще здесь, брат?       Теперь уже ухмыляюсь я:       — Чтобы ты, как и всегда, направил меня.       — Не делай то, что делал наш отец, добейся того, чего не смог добиться он, но действуй иначе. А если тебе понадобится совет, я всегда рядом.       Мне не нужно тепло от матери или поддержка отца. Мне нужна Владислава, моя жена и моя княжна.       Я поворачиваюсь к родителям:       — Рад, что вы хотя бы на том свете нашли общий язык, но я не вы. Для этой Змейки я не буду делать клетки, я стану для нее миром, и она сама примет решение остаться со мной, — смотрю в упор на отца, — и душой, и телом.       Покидаю родителей, не оборачиваясь, а вот возле брата задерживаюсь.       — Прости, что занял твое место. Будь все иначе, я был бы рад видеть корону на твоей голове.       Мирча легко улыбается, пожимает плечами:       — Знаешь, мне лестно, что ты выбрал мое имя для нового князя, — теперь его улыбка широкая и яркая, он прикрывает свои глаза и как бы себе говорит:       — Кто знает, может, мы еще встретимся в том мире, и мне дадут пожить чуть больше, чем в этот раз.       — Мне тебя не хватает, Мирча.       — Мне тебя тоже, Влад. Не глупи с нею, она хорошая, даже не смотря на кровь.       — Кровь?       Брат прижимает палец к губам и заговорчески подмигивает:       — Просто знай, что мы не все можем контролировать, но то, что наше — нужно защищать, неважно вещь это, земля или дорогой нам человек.       — Я могу отпустить их, но не тебя.       — Я буду рядом пока нужен тебе, но однажды ты поймешь, что в мертвых нет поддержки, а в живых — да.       Он обнимает меня крепко, я отвечаю тем же. Ветер колышет дерево над нашими головами, и моя душа находит в этом покой.       — Пока рано думать о покое, Влад, ты прошел множество испытаний, но еще больше будет впереди, а сейчас ты должен очнуться, тебя кое-кто ждет.       Объятия брата исчезают, мир темнеет, но тепло все еще обнимает меня, и когда я открываю глаза, то понимаю, что это тепло чьего-то тела.       До меня доносится мирное посапывание, а на моем плече лежит темная макушка. Бледная женская рука обнимает поперек груди, прикрывая повязку.       — В-владислава, — шепот, но он будит ее, она моргает сонными глазами, и переводит на меня взгляд, тут же вскакивая. — Ты здесь?       «Не ушла, осталась со мной…»       — Проснулся, — в голосе снова лед, от которого я хмурюсь и тянусь рукой к ее лицу, но княжна отшатывается, избегая моего прикосновения, — лжец.       Что не так? Разговор перед тем, как я потерял сознание — разве не расставил точки?       — Что с тобой? Почему ты такая? — горло дерет, но я продолжаю говорить.       Она заостряет бровь и кривится:       — Почему такая? — переспрашивает. — Почему? — она касается своего лица. — Что это, Дракул?       Мне неприятно от того, как она меня называет, но важно не это.       — Я не понимаю…       — Не понимаешь? Так давай я просвещу, князь. Что такое Венец Мрака и какое ты имел право связывать нас браком?!       — На Лите ты…       — Нет! Ты надел мне его раньше, — шипит, — в Гробнице Балаура!       Об этом знали единицы. Кто смог проговориться?       — Владислава…       — Не смей так легко произносить мое имя! Ты лжец, и подлец, Дракул! Муж? Мужья так не поступают! Они хотя бы говорят своим женам, что взяли их замуж! А я все думаю, почему не могу выкинуть тебя из головы, почему закрываю глаза и вижу, как ты касаешься меня, как мы…       — Змейка, прошу… — я протягиваю руку, — иди сюда, я все объясню.       Она отнимает руки от своего лица, и я вижу фурию, готовую убивать: ее глаза отливают красным цветом, он тонет в черноте, но я вижу его всполохи, кожа настолько бела, что вены и губы яркими линиями выделяются на мертвом фоне, гримаса ярости исказила ее лицо.       — Объяснишь?..       Это не ее голос… Элиз? В ней сейчас говорит тьма?       — Влади… — она в мгновение ока оказывается верхом на мне, ярким блеском очерчивает дугу ее кинжал, и мне к горлу представлено ведьмино железо.       — Объяснишь…       Ее волосы каскадом падают по обе стороны наших лиц, она так близко ко мне, что меня даже не волнует оружие в ее руках. Ее губы возле моих, и она шепчет мне:       — Тогда объясни мне, муж мой, каким именно образом ты собрался принести меня в жертву… Отцу?       Нет мыслей, нет тела, нет души. Мне нечем думать, нечем чувствовать и дышать, но моя голова лопается от гула, легкие горят от нехватки воздуха, а тело онемело от напряжения. Ее слова заставляют пережить тысячу разных эмоций, от гнева до лютого страха. Меня трясло изнутри, я пытался открыть рот и хоть что-то сказать, развеять ее гнев, заверить, что это не так, что кто-то ошибся! Что она ошиблась, но я слишком отчетливо помню свои слова:       «Ты должен будешь найди девчонку и принести в жертву собственными руками, сложив ее голову и сердце на алтарь. В скором времени нужно обновить печати, омыв их ее кровью.       — Я выполню требования, Отец».       Меня захлестывает вина и стыд, раньше я не испытывал эти эмоции, всегда шел по головам к своей цели, потому что так привык, потому что так нужно было. Ее я тоже бросил в гниющую кучу своих врагов, сделал лишь одной ступеней к своей силе. Из-за обиды, страха и злости. Хотел отомстить за то, что она заставила снова почувствовать себя покинутым всеми, но правда в том, что я сам оттолкнул ее, первый сделал больно. Хотел таким образом скрыть от самого себя свою слабость, за которую все меня изводили. Я решил выиграть за ее счет, сделав ее ценой во всем, что натворил сам.       Мне легче было ненавидеть ее, избавиться и не вспоминать, лишь бы не видеть, что сам являюсь виновником своих действий. Принял правило: если страдаю я, то страдать должны все.       Я сказал матери, что не сломаю ее крылья, но я уже сделал это. И Владислава вправе ненавидеть меня.       — Прости меня…       Она лишь моргает пару раз — единственная ее реакция.       — Если это поможет хоть немного унять твою боль или спасти от этого, то убей меня, Владислава. Только так ты сможешь избавиться от меня и этой сделки.       Отец тоже прав, мать освободилась лишь тогда, когда устроила заговор против него, когда убила. В моих силах упростить Змейке выбор и действие.       — Я не буду сопротивляться, просто сделай это. Не важно, кто рассказал тебе, просто убей.       — Нет, — она отнимает лезвие от моего горла, но тут же режет им мою нижнюю губу. — Мне никто не говорил об этом.       — Тогда… как?       Она медленно проводит своим языком по месту пореза, слизывая кровь.       — Ты сам. Когда поцеловал меня, я приняла твою кровь, и увидела воспоминания. Твои, Дракул. Я видела метания, твою жажду жить. И знаю цену, которую заплатит Отец, если ты выполнишь сделку, — она выпрямляется, садится на мой живот, а руку кладет на повязку, ласково проходится по ней пальцами.       — Моя кровь и Венец помогли энергии вернуться в твое тело. Прошло чуть больше недели с той ночи, как ты видел меня в последний раз, Дракул. Я не убью тебя, муж. Я спасу. Позволю твоим физическим ранам затянуться, а после… после сделаю все возможное, чтобы вырвать твое сердце из груди, — тени от камина падают отвратительными линиями на ее прекрасное лицо, придавая дьявольский облик: одна часть лица была красивой и притягательной, а другая изуродована тьмой и злобой. — Я причиню тебе настолько сильную боль, Влад, что ты будешь помнить ее даже после моей смерти, всю свою долгую бессмертную жизнь. Обещаю, князь, ты пожалеешь, что взял меня в жены.       Она встает, и спускается с постели, подходит к камину и почти скрывается за спинкой кресла, теперь мне виден лишь ее силуэт от огня.       — Спи, Дракул, надеюсь, тебе снятся сны лучше, чем мне. Ведь в моих всегда есть ты.