Помнишь Тьму?

             Primum vivere       

Прежде всего — жить

             Застоявшаяся злость ядовитой дымкой окружает меня, и платье на Весеннем Балу было подстать моему настроению: черное с золотой вышивкой. Бытует мнение, что в дикой природе очень важен яркий окрас — он притягивает взгляды и одновременно отталкивает врагов, чем вычурнее зверь, тем смертоносней его яд, но мной было принято решение спрятать его до определенного момента. Сегодня я нанесу удар, и он еще очень долго будет отдаваться болью в груди Дракула!       У меня отличное настроение, и я просто жажду испортить его кому-то… другому. Это мой час, мой выход и мой реквием! Поэтому я приоделась. Стоило только отвориться дверям, и открыться предо мной залу, как все божьи твари в нем тут же устремили на меня взоры. Ясно почему: потребовалось много баночек с краской, но я добилась своего, даже не смотря на удивленный, а затем и злой взгляд Льва. О-о, да, художник точно знает, из чьих запасов это было взято…       Кошачьи глаза да Винчи кричали: «Что это такое?!»       «Месть, друг мой, за все: утайки, скрытые мотивы, слежки, проверки, игнорирование и предательства. Сегодня день, когда каждый заплатит цену, соизмеримую его грехам!»       Локоны были собраны в тонкие косички, они золотистыми змеями то прятались, то выныривали из тьмы остальной копны волос. В цвет последних выделяются брови, тени на веках и губы, от которых вниз по подбородку, шее и груди тянутся три полосы. Так же в черный цвет выкрашены руки до запястий и ноги до щиколоток, граница размыта, как если бы я нечаянно окунула конечности сажу. Платье было одновременно и вызывающим и благородным: оно обтекало тело, а цвета перемежались так, будто ночь обнимала Солнце. С правого плеча, огибая талию, тянулись перья, прикрываю одну грудь, между ними мелькала стайка маленьких, окрашенных в золото. Глубокий вырез декольте и такой же разрез сбоку заставляли мужскую часть гостей голодно облизываться, а другую — женскую — злобно скрипеть зубами. Правда и среди них были заинтересованные взгляды. Одна женщина даже отвела в сторону ткань своего платья, демонстрируя мне отсутствия хоть какого-то нижнего белья.       «Как распутно…»       Пояс платья был кожаным и имел выбитый рисунок крыльев. Вся моя кожа была покрыта золотом, с ней перекликался браслет на правой ноге, будто я окольцованная птица, вырвавшаяся на свободу.       Да. Сегодня я была ненавистной мне птицей — падальщиком, что пирует на трупах своих врагов, что предвещает ненастья и скорую гибель своим же сородичам.       — Что. Ты. Тут. Делаешь?! — Лев шипит, обходя меня кругом, он старательно маскирует злость под искусной улыбкой.       — Ты сам мне разрешил, память отшибло?       — Я разрешил, но просил не привлекать внимания.       — И снова утайки, да Винчи, — Лев дергается, будто я его ударила. Кошачьи глаза прищуриваются, ресницы почти сливаются с сурьмой.       — Ты так никогда меня не называла…       Пожимаю плечами, рассматривая толпу:       — Все бывает в первый раз.       — Твое присутствие здесь — ошибка, особенно в таком виде!       — На себя взгляни, такое ощущение, что ты сбежал прямиком с оргии, или это она еще не началась? — официант заинтересованно разглядывает меня и улыбается, протягивая бокалы с вином. — Благодарю, милый.       — Благодарю милый, — кривляется Лев, — ты говоришь так, словно тебе за полтинник, и ты справляешь нужду под себя.       — Мы оба знаем, Лев, что да Винчи дожил до преклонного возраста, а вот про первую жену Влада III-его ничего неизвестно, кроме того, что она сбросилась с башни.       — Я — это я, Владислава, но ты — совершенно другое дело! К моему эпатажу все привыкли, ты же новенькая, свежая кровь, — темная бровь поднимается вверх. — Думаешь, эта «кровь» не привлечет главного гурмана?       — Занятно, после этой ночи, проведенной со мной, уверена, он не ищет меня больше.       Глаза Льва расширяются, даже зрачки. Я подхожу неприлично близко к нему, от чего весь зал тут же заходится в шепотках. Мне же сейчас хочется расцарапать разбойнику красивое лицо, но я спокойна. Безразличие и холод жалят сильней громких слов.       — Скажи мне, Лев, ты ведь знал, что на мне Венец Мрака? — кадык дергается, Лев меняет положение головы, а его брови немного приподнимаются. Этого достаточно. Он знал, поэтому, когда разбойник открывает рот, я накрываю грешные губы золотой дланью. О, да, сейчас я действительно чувствую себя той богиней с фрески. — Ш-ш-ш. Я уже поняла, тогда подтверди еще кое-что: ты знал и про Элиз? — ресницы стыдливо смыкаются в моргании. — Девкалиона? — громкий вдох и снова — моргание. — И про сделку с Отцом…       В этот раз он не двигается, стоит подобно статуе, и я чувствую облегчение, когда последнее не подтверждается, когда осознаю, что Лев хоть и умалчивал о многом, но не об этом. Он не знал, что произойдет на той поляне, про ссору — может быть, но не про сделку. Все рушится, а сердце опускается вниз, когда мужчина стыдливо отводит взгляд и тихо произносит:       — Прости.       Рука вдруг становится настолько тяжелой, что больше не могу держать ее на весу — она скользит вниз, оставляя золото от моего касания на губах Льва. В голову вдруг закрадывается новый вопрос:       — Ты спал, когда я звала тебя тогда? — лицо напротив выражает боль и стыд, он кривится будто это я предала его.       — Пожалуйста, Владислава…       — А ты молодец, втерся в доверие, усыпил бдительность рассказом о будущем и специально обходил темы, касающихся Князя, которому служишь. Поздравляю, шалость удалась.       — Влад…       Но я перебиваю:       — Это он?       Лев искренне не понимает:       — О ком ты?       — Это Влад — твой Князь?       — Нет.       — Но в нас с тобой течет одна и та же… сила.       — Силу можно отнять… и он отнял.       — Ложь, только у Др… — я прикусываю язык, восхвалять Дракула — это последнее, чего бы мне сейчас хотелось. — Имя.       — Влада…       — Либо ты сейчас его говоришь, либо я больше не верю ни единому твоему слову. Ты говорил, что являешься мне другом, но это не так. Ты боялся, что меня обидит секс с тобой, но правда в том, что ты не смог этого сделать лишь из-за вины передо мной! Имя, Леонардо!.. Или я клянусь, ты меня больше не увидишь! — зубы стиснуты, я почти срываюсь на крик, но этого не нужно делать в зале полной итальянской аристократии.       — Его имя… — Лев запинается, он не смотрит мне в глаза, куда угодно, но не в глаза. — Маркус. Владислава, пож…       — Владислава… какое чудесное имя, — я не слышала чтобы сзади ко мне кто-то подошел. Так была занята злостью или он настолько тих? В любом случае, меня подловили. В голосе сквозило любопытство, его не скрывала ни хрипота, ни то, каким приятно-тягучим он был. Звуки сами лились мне в уши, он был мягко-настойчив, словно уговаривал умереть уже готового на все человека, вел его к чему-то страшному, но неминуемому. От этого подгибались колени, а позвоночник, напротив, был прямым словно кол. То, что приятной, хоть и страшной волной прошлось по моим костям — подняло шерсть Льва дыбом. Его лицо заострилось, глаза опасливо заблестели, длинные пальцы сжались так, что явно бы переломили кисть, зажатую между ними.       Когда оборачиваюсь, мне приходится запрокинуть голову, чтобы рассмотреть прищуренный взгляд — два провала в бездну, ибо у мужчины были глаза цвета чернее оникса. Широкие брови нависали над густыми ресницами, что немного смягчали взгляд, прямой, немного вздернутый нос, тонкие губы кривились лилейной усмешкой, а скулы вытягивали лицо незнакомца. Черные волосы зачесаны назад, лишь несколько непослушных прядей падали на глаза. Это добавляло к строгости мужчины свежесть и бунтарства. Все здесь до тошноты вылизаны, лишь Лев и он нарушали вековые традиции и сотворяли новые.       Он был высок, как Дракул и вызывал такую же дрожь в теле…       На неопределенный период я выпала из жизни, рассматривая гостя — будто в пару мне — облаченного в дорогой удлиненный кафтан цвета ночного неба… украшенного перьями. Лишь несколько цепочек из золота тянулись вниз от одного края воротника к металлическим заклепкам возле сердца, точно пытались скрыть орган от мира. На человеке-тьме это было единственное светлое пятно, оскверняющее его сущность. Почему-то это первое, что пришло на ум.       Он заставляет что-то во мне шевельнуться, под гипнотическим, каким-то странным, взглядом я чувствую себя заряженной энергией, а когда мужчина берет меня за руку и прикасается губами к коже на костяшках — меня пробивает ток. Чувствую себя так, словно готова тут же сорваться в пляс на костях и захлебываться чужой кровью, хохотать и бросать тела к ногам этого… кто он?       Тьма шепчет мне в уши, она отрезает от мира, и материя сжимается до двух скоплений тьмы идеальной окружности. Он волнует меня, как удавалось волновать лишь Дракулу, мужчина, стоявший передо мной, был таким же высоким, как Князь, и тьма… мне не хотелось, чтобы он отпускал мою руку.       Словно почувствовав это желание, незнакомец прикрывает свои глаза и лишь сильней стискивает мои пальцы, а может он чувствует то же, что и я? Моя ладонь выглядит детской в его, будто отец взял дочь за руку.       — Вы первая, кто меня так яро рассматривает. Пристально, без стеснения и… страха.       — Вас кто-то может бояться? — вопрос донельзя нелепый — конечно может, я понятия не имею, кто этот мужчина и чем занимается. Может в свободное от пыток время он давит головы щенкам или топит котят!       Улыбка трогает красивые губы, и я в который раз подмечаю, что мужчина слишком схож с Дракулом.       — Оглянитесь, — голос пробирает до мурашек одновременно своей грубостью и бархатностью.       Немного растерянно делаю то, что мне велят и вижу, как те, кто дальше — смотрят косо, едва повернув в нашу сторону головы, а те, кто ближе — не смеют и глаз на нас поднять. Лев… на лице Льва была видна борьба страха и гнева: желваки ходят ходуном, челюсть напряжена, я почти вижу бьющуюся вену на виске!       «Что это с ним? Кто этот мужчина и почему производит на всех такое впечатление одним своим присутствием?»       Лишь сам незнакомец и я были расслаблены и легки в общении. Такая невесомая демонстрация силы не может не обескураживать и… манить.       — Вы не ложитесь спать до тех пор, пока не будет выполнена норма по запугиванию?       — Не-ет, — тянет он, а мне кажется, что из грудной клетки тянут воздух, у меня спирает дыхание рядом с ним, — мне не нужно никого запугивать. Человеческая натура такова, что мы неосознанно сами чувствуем, кто зверь, а кто жертва. И хорошо нам только с себе подобными, — он ярко улыбается, демонстрируя удлиненные резцы. У меня сразу закрадывается мысль: не носферату ли? Он кажется мне знакомым…       — Думаете, я такая как вы?       — Уверен, пока только паре людей хватило на это смелости. К тому же, за это говорят и наши одеяния, мы не знакомы, но выбрали одинаковые цвета, будто пара. Может наша встреча была предопределена?       Его слова подталкивают меня к мыслям: точно ли это не Дракул? Князь ранен, но, может ему стало настолько легче, что он каким-то образом попал во Флоренцию?       — Золотой мой любимый цвет, а ваш? — он не повел и бровью на провокацию, лишь немного задумался, забавно склонив голову вбок:       — Хм, дайте подумать… черный? На его фоне и грязь становится чем-то необыкновенным.       Дракул бы ответил иначе, помню, как он прочел мои мысли:       — Нет. Любимый у меня — зеленый. Не яркий, как трава, а темный, как изумруд. Благородный зеленый. А твой?       Тогда я не ответила ему, потому что не хотела или сама не знала, какой, но сейчас… чтобы я ответила сейчас? Серебро, ртуть, как в его глазах? Нет! Это не важно.       — Владислава, нам пора, — в разговор вмешивается Лев, он буквально дергает меня за руку, но взгляд незнакомца резко меняется, становясь убийственно холодным и много обещающим…       — Леонардо да Винчи, — лениво, но четко, даже как-то нараспев произносит мужчина. — Создатель картин и фресок, у коих нет лишь одного — окончания. Помнится, я хотел предложить вам работу в моем доме, но услышав о вас дурную молву, решил проверить сам. Действительно, художник и скульптор вы отличный, а вот человек — паршивый. Наглец, строптивец и… лжец.       — Я не лгу!       — Правда? — он странно косится на меня, но быстро переводит взгляд на разбойника. — Не лжете, так не лжете, — пусть он и отпускает это словами, но глаза и оскал на лице — твердят другое.       Лев почти кривится от этих слов.       — Как поживает ваша последняя работа? Ее улыбка все так же очаровывает?       На Льве нет лица. Он не сводит презрительного взгляда с незнакомца, но вдруг разворачивается и произносит:       — Ты бежала из его стаи, и раз так, то лучше держаться от него подальше.       «О чем это он?»       — Как грубо, я учту это.       — Будь добр, — сарказм бросается в лицо.       — Прайд, — вмешиваюсь я, — так же не приветлив, так в чем разница?       — Влад…       — Вороны — одиночки, их не привечают нигде кроме стаи.       Кошачьи глаза сверкают ненавистью, настолько очевидной, что я стою в полной уверенности, что Лев бросится на незнакомца, стоявшего так расслабленно и непринужденно, но я видела такой же огонь в его глазах, как и у художника. Они стоили друг друга.       — Хватит, — встаю между мужчинами, — Лев, я хочу остаться, раз уж пришла.       Разбойник желает возразить, но я не даю и шанса:       — Я все сказала.       Да Винчи поджимает губы, смотрит полным боли взглядом на меня:       — Раз ты уже все решила… будь аккуратна, —разворачивается и уходит.       — Он достойно перенес отказ той, кого любит.       — Он меня не любит. Ему лишь кажется.       — А вы жестоки, hölgyem.       — Hölgyem? Вы из Венгрии? Почти без акцента говорите на итальянском.       Мужчина прикрывает глаза и качает головой:       — Так и знал, что вас не удивить тому, что я говорю не только на итальянском, — он пожимает плечами. — Мне приходилось жить в Венгрии, кажется, последний раз прожил там… лет двенадцать? Дни сливаются в один, когда почти ни чем не занят, — крепкие плечи разминаются, будто затекли в тяжелом кафтане, но я подмечаю, что мужчина прекрасно сложен и одежда на нем сидит идеально, даже воротник прилегает к шее так, как нужно.       — Вы сказали «двенадцать»?       Он уверено кивает, не сводя с меня свой гипнотический взгляд, тем самым раздевая мою душу, не касаясь тела.       — Вы не назвали мне свое имя.       — Называйте меня как ваша душа того пожелает, я не разборчив в именах.       — Но вам известно мое.       — Справедливости ради, не вы мне его назвали, — он лишь слегка изгибает губы, но в полной мере чувствую его превосходство. Все в нем кричит, что он здесь главный, но сегодня я не в духе, чтобы играть по правилам!       Приподнимаюсь на носочках, даже так он выше меня — снова это дежавю, как будто рядом Дракул — не отвожу взгляда, не боюсь и всегда помню. С придыханием произношу, касаясь его перьев у шеи, окрашивая их в золото:       — Раз вам так неважно имя, — тихий голос заставляет моего собеседника слегка склониться ко мне, — тогда я буду звать вас своим псом.       Прохладная ладонь ложится на оголенную спину, меня быстрым движением прижимают к твердому телу, его дыхание смешивается с моим. Низкий голос весел, но каждый из нас читает между строк:       — Иногда даже псы кусают своих хозяев.       Усмехаюсь ему в лицо:       — Это лишь доказывает, что хозяева никчемные, а поводок — слабый и ржавый, — мы пожираем друг друга глазами. — Или хозяева совершенно не поощряют своего пса.       Его черная бровь вздымается вверх, а из-под губ снова показались клыки:       — Когда пес чует одну и ту же руку, что кормит — он верен только ей.       Ему нравится наша игра, черные глаза сейчас блестят иначе, чем в первые минуты нашего знакомства. Он хочет что-то сказать, но вдруг по залу разносятся первые ноты мелодии, и мужчина тут же подстраивается:       — Подарите мне танец, Hölgyem?       — Вы будете послушным?       — Смотря, как вы задобрите меня.       Моя рука полностью утопает в мужской, он ведет нас в танце грамотно и грациозно: никаких лишних движений, никаких запинок или спешки — все четко и великолепно. Каждое движение отточено, будто передо мной лучший ученик в классе.       — Откуда вы?       — Санта Северина.       — Хм, непримечательная крепость.       — Однако крепость, но весь ее шарм как раз в непримечательности. Там… живется спокойно.       — Учту это, если захочется побыть одному. Откуда вы знаете венгерский?       Воспоминание о детстве отдается диким холодом в костях:       — Пришлось пожить там… какое-то время.       — Хм, — произносит он, обдумывая мои слова.       — Хм, — отвечаю я, попутно обдумывая его слова.       «Двенадцать лет, он прожил в Венгрии столько, сколько был взаперти Влад у Матьяша Корвина. А после этого Влад был «убит» и похоронен в неизвестной могиле. Только вот Дракулом он стал гораздо раньше, чем вышел из плена, или он не был в плену?»       — Я вам не интересен? — голос раздается слишком близко ко мне, от чего резко поворачиваю голову, соприкасаясь носами и измазывая лицо мужчины краской.       Он это замечает и лишь прикрывает глаза, смиренно храня молчание.       — Не буду извиняться, это вы слишком низко наклонились, — его губы трогает улыбка.       — Тогда как хорошо, что мне идет золото, — даже не закончив свою реплику, он хватает меня за руку и прижимает ладонь к части своего лица. Мои пальцы измазывают бровь, ресницы, скулу и часть губ. Как бы мне не хотелось признавать, но он прав, ему чертовски это идет.       — Подлецу все к лицу, — его забавляет моя колкость, слышу тихий смех, он стискивает меня в силках, но тут же ослабляет хватку. Мне нравится, как звучит его смех… и это странно. К этому мужчине я чувствую некое притяжение и влечение, на уровне крови.       — Вы хотите… укусить меня?       Он изгибает испачканную бровь, но затем прищуривается и мурлычет:       — Что если «да»? Остановите меня? — он прижимает меня к своей груди. Его рука поперек моей спины, он вдруг прикусывает мой палец, сначала легонько, а затем сильно, до крови. Она пачкает его губы и стекает по запястью ниже, но мужчина не позволяет ей ускользнуть, слизывая ее языком.       В его взгляде я вижу вызов, и охотно на него отвечаю; на нас все смотрят, каждому интересно, что мы делаем или кто я, раз танцую с ним. Поэтому чувствую определенную эйфорию, когда при всех, кто видел, что он сделал — облизываю его губы, испачканные моей кровью. У некоторых на лицах читался шок, у других сальные улыбки.       «Плевать. Я трахалась на алтаре перед множеством Темных!»       — Я не ошибся, — лишь в его глазах я вижу восхищение.       Барабаны заходятся в темпе лярго, и мы с незнакомцем снова сходимся в танце, только в этот раз наши руки путешествуют в сантиметрах от кожи партнера. Мы выводим друг друга на эмоции, при этом не касаясь. Вот длинные пальцы проходятся в жалких миллиметрах от моей груди, а сейчас я почти касаюсь его шеи, застывая за секунду до касания.       Мелодия изменяется, ритм учащается, и движения у танцующих становятся рвано-плавными, скользкими и вызывающими. Бал с перчинкой, которую все давно предвкушали. Дамы едва ли кладут руки на плечи своих кавалеров и медленно спускаются вниз, сохраняя зрительных контакт. Они присаживаются у ног мужчин, те в свою очередь очерчивают контуры утонченных подбородков или сочных губ. Кому-то такие игры не по характеру, и они уже прижимают своих партнерш к себе, соединяясь в жарком поцелуе, они не замечают никого рядом, сейчас и здесь — есть только он и она. Еще один мужчина под радостный визг уносит любовницу на плече, охотно хозяйничая под юбкой ее чудно́го платья.       Для нас же с Псом дуэль продолжается: разворот и я оказываюсь в ловушке крепких рук, что подобно железные прутья клетки сжались вокруг, почти чувствую их, но это иллюзия. Разгоряченное воображение подкидывает картины, что могут сделать эти руки… Они отвоевывают каждый сантиметр драгоценного пространства, и он, наконец, касается меня, но лишь своим дыханием.       — Вы великолепны, Hölgyem, — рокочет его голос, и у меня напрягается все тело, чувствую, как твердеют соски. Его пальцы не примирительно близко к ним, стоит только глубже вдохнуть…       — Почему именно ворон? — я знала, что этот вопрос будет задан.       — Primum vivere.       — Прежде всего — жить, — мужчина словно пробует крылатое выражение на вкус. Что-то меняется в нем, он иначе смотрит на меня, с каким-то потаенным интересом и настороженностью.       — Вороны — падальщики, но многие забывают, что нет на земле умнее их и ловчее. Они приспосабливаются к окружению быстрее других, поэтому и выживают. Можно стереть мир в прах, но мы останемся и будем всегда.       Бросаю косый взгляд на мужчину, с его лица не сходит маниакальная улыбка, но грань настолько тонка, что легкий наклон головы, и она уже более приветливая и добродушная. Странным образом это располагало к себе.       Выгибаюсь, а затем склоняюсь вперед, повинуясь танцу, как слышу тяжелый вдох мужчины. Ему стоит только протянуть руки и схватить меня за бедра, чтобы притянуть к себе, но пальцы сжимаются в кулак, он ждет второй части танца — слияния.       Барабаны затихают, и незнакомец впивается в мою спину, собственническим движением притягивая меня к себе.       — Нашел, — победоносно произносит он мне на ухо, его пальцы уже скользят по кромке ткани, передавая через нее жар моему телу.       — О чем вы? Я и не убегала.       — О, вы очень старались это сделать, но теперь второй акт, — прижимается ко мне всем своим телом, и я почему-то отмечаю, что он довольно напряжен, и сейчас речь не про его мышцы. Он будто насторожился, собрался перед финальным броском, от которого зависит его жизнь. Пан или пропал, и я уверена, он все поставил на кон.       — Нашел родственную… душу. Мы похожи во многом, я уверен в этом.       — Разве? — мы делаем точное количество шагов, ни на секунду не разрывая контакт наших тел.       — Да, готов поспорить: назови я факты из своего прошлого, вы бы нашли пару-тройку схожестей. Нет, не так. Вы бы нашли во мне себя, — наши лица близко друг от друга; он склонил голову, я — подняла. Вижу, как его взгляд задерживается на моих губах, и как он в это время зажимает свои, а после произносит:       — Вы очень красивы. Своей собственной темной красотой.       — Вы так себя похвалили? Или меня оскорбили? — тихий спокойный смех окутывает нежным флером.       — Ни в коем разе. Я знаю свою привлекательность и, что греха таить, пользуюсь ею, но ни в этом случае. Здесь мне попался такой же противник.       Хмыкаю, за что получаю немой вопрос.       — Красота — субъективное мнение. Все зависит от того, кто на эту красоту смотрит.       — Думаете, это не про вас? — укоризненный взгляд с моей стороны и дьявольская обворожительная улыбка с его. — Хорошо, не буду вас переубеждать. Осел не пойдет в гору, если его бить, но быстро преодолеет путь из выгоды для себя, например, яблоком.       — Все же оскорбление. Я это запомню.       Снова смех, но уже чуть громче:       — Вы не дослушали.       — Вы особо и не спешили рассказывать.       — Мне понравилась в вас сила.       На короткий миг я запинаюсь в движении. Сердце прислушивается к словам мужчины, оно все во внимании, как и я.       — Ее чувствуешь, когда смотришь на вас, — кажется, мой собеседник даже не заметил изменения во мне. — Здесь много разных «богов» и «богинь», людям свойственно желать большего. Недостижимого. Абсолютного. В этом зале полно Афродит, Зевсов, Гер, но знаете, что называли настоящим золотом богов?       — Амброзию.       Мужчина кивает:       — Верно, и вы сейчас чистейшая амброзия. За нее они готовы были убивать и быть убитыми, ведь она давала им молодость и бессмертие, а значит — силу. Но только для них, — он кивает на людей, что с жаром обсуждают наши персоны.       — А если не для них? — мне действительно любопытно, кем он видит меня.       Мы расходимся в стороны, чтобы встретиться вновь, он шепчет почти в самые губы лишь одно слово:       — Геката.       — Богиня мрака, тьмы, призраков и колдовства?       — Женщина с длинными черными волосами и бледной кожей, идущая сквозь мрак. Пугающая призраков, ключница, дающая великие познания. Вот, кто такая Геката. Богиня, связавшая мужчину по рукам своими волосами-змеями. Я вижу это в вас… почему-то…       А я видела эту фреску в спальне Маттео. Именно там я решила стать той, кто сама будет принимать решения относительно своей жизни. Была ли то я? Или просто спутала себя с Гекатой?       Кажется, он и сам не понимал, а говорил на чистых инстинктах, но меня заводит понимание, что одно мое присутствие выводит кого-то из строя. Мой голос соблазнителен:       — Тогда кто вы?       Мы сталкиваемся лицом к лицу, он вновь хищно улыбается, оскаливается:       — Ваш верный пес.       Теперь пришла очередь мужчин показывать себя, танец требовал от них присесть возле дамы, обводя ее бедра и ноги руками. Это происходит медленно и горячо, я ощущаю каждый сантиметр его разгоряченной кожи. Он сидит у моих ног, и я буквально вижу, как меняется его взгляд: из заинтересованного в глубокий и темный, ведомый страстью. Мы думаем об одном:       «Сейчас он действительно будто мой пес!»       Мужчина облизывает верхнюю губу так просто и так пошло…       «Он пытается меня соблазнить?»       На секунду мир резко сменился вспышкой воспоминания: Дракул. Падший. Павший. На коленях. Ухмыляющийся и ждущий. Рука дернулась, сжимая невидимый поводок, и один мужчина сменяется другим.       — Попробуйте.       — М?       — Попробуйте рассказать… о нас.       Он усмехается и встает, все так же продолжая касаться моих ног. Обходит по кругу, как и многие другие танцоры, но для меня — он как волк.       — Я властный человек, Владислава, но большую часть жизни мне указывали, что и как я должен делать, поэтому — ищу силу, способную подарить мне покой и уверенность в завтрашнем дне.       — Вы не похожи на того, человека, который в чем-то не уверен. На каждую силу найдется бо́льшая сила.       — Я просто хорошо умею скрывать эмоции и желания, — он оказывается сзади меня, его пальцы останавливаются на моем животе, и я слышу его шепот:       — Иначе бы я уже давно сделал кое-что…       Стремительно выровнявшись, он поддерживает неспешный ритм:       — Детство прошло не так радужно, как могло бы быть, а один из родителей старательно делал вид, что у него нет сына, а другой растил только для того, чтобы возвыситься. У каждого свои способы и свои цели, — я поднимаю руки вверх, и он скользит по ним своими и возвращается назад, опуская их мне на грудь. — Был пленником, в ожидании казни. Едва не умер в детстве от холода, — откидываю ему голову на грудь, а он легко сжимает мое горло пальцами и шепчет в губы, — и лишь защита брата помогла мне выжить, но… я потерял и его. С тех пор один, и даже в своей новой семье, — оплетаю руками его шею, — я не чувствую тепла.       В его голосе жестокая констатация факта, а у меня зубы ломит от того, как сильно сжимаю их. Он прав. Это слишком похоже на меня.       — Мне бы хотелось, чтобы я был не прав, но внутри что-то откликается на вас. Будто мы оба знаем, какого это быть дрянным вороном в роду.       Боль пронзает сердце, и я мощусь, но не понимаю, почему. Чем меня так зацепили эти слова? Будто… слышала их раньше, но не могу вспомнить где, и кто это произносил. Странно, ведь я помню все…       Шаг на встречу — разворот, шаг в сторону — навстречу.       — Теперь у меня есть цель, и я сделаю все, что потребуется для нее.       Он, наконец, касается моей кожи, но не как партнер по танцу, пусть и распутному, но как мужчина, посылая странное чувство по венам. Тысячу маленьких иголочек чувствует моя кожа, словно я снова на сеансе татуировки, которая скрыта сейчас под золотом. Возбуждение и похоть заметают разум. Он слишком близко ко мне, а я слишком решительно настроена. Он горяч в своем холоде, а я холодна в своей жажде мести.       Дев сказал, что излишняя ненависть сожжет меня дотла, зато это будет моим выбором!       Не отвожу от мужчины взгляда, он склоняется к моей шее и немного прикусывает ее:       — Даже убить невинных?       Память воскрешает образы девушек, которых я убила в башне, Мирчу, Дамира, Андрея. Кто будет следующим? Кто станет моей новой жертвой?       — Да, — ответ дается легко, когда ты уже прошел через это, когда кровь выцвела, и на руках остались лишь серые пятна.       — Тогда ты поймешь меня, — легкий поцелуй за ухом. — Мы оба сделаем все, чтобы хоть что-то почувствовать.       Чужие пальцы протискиваются под ткань, едва касаясь моей груди. Чувствую жар от его мощного тела, он будто камин, возле которого так и хочется нежиться, но я останавливаю его. То, что чувствую и то, что хочу сделать — смешиваются в горючую смесь, вырываясь из-под контроля.       — В особенности, если на пути стоят те, кто уже имеет власть, превышающую твою, они пользуются ею, чтобы причинить нам боль.       Его глаза полуприкрыты, он точно говорит про себя, но я слышу свою историю. И историю предательства Дракула.       Чем дольше мы танцуем, тем развязней становится танец: движения рваные, пошлые и многообещающие. Все меньше и меньше людей остается танцевать, и больше расходятся по разным залам дворца, кому-то даже не нужно было уходить — встав в затемненное место, пары жарко целовались, предаваясь наслаждению. Мы сами были на грани. Громкое дыхание, разгоряченные тела и темные взгляды. Оба уже двигались не под музыку, а под ритм своих сердец. Я влеку его, чувствую каждый раз, когда трусь о его бедра, а он сжимает мою грудь и целует шею.       Каждый на взводе, каждый не желает отступать и каждый хочет победить. Когда наступает апогей желания: живот сводит только об одной мысли, кожа горит, а губы хотят поцелуев, я присаживаюсь возле его ног так, как это сделал раньше он. Мое лицо оказывается на уровне его паха, он громко втягивает воздух через стиснутые зубы. Меня это забавляет, поэтому встаю, продолжая вести ладонью по его ноге, бедре и члену, задерживаясь на последнем.       Он зажмуривается, когда слегка сжимаю его через ткань. Голос хрипит больше прежнего:       — Ты настойчивая…       — Просто люблю все держать в руках.       Он обжигает черным взглядом:       — В этом мы похожи, — его горячие руки минуют бретельки платья, полностью обхватывая грудь, — я тоже люблю держать все под контролем.       — Кому-то придется стать подчиненным, — мы тремся, воздух приятно холодит разгоряченною кожу.       — Я готов, — он дерзко улыбается мне, а затем делает насмешливое выражение лица, — если вы сможете меня удержать…       — Вы меня не поняли, — возвращаю ему дерзкую ухмылку, — я не нуждаюсь в том, кого нужно сдерживать, — веду его руку по своему животу, вниз. Его глаза темнеют еще больше, хотя я каждый раз задаюсь вопросом: куда еще темнее?       Мужская ладонь проскальзывает между моей кожей и платьем, чтобы обхватить голую ягодицу. Понимание отражается на его лице широкой улыбкой и поднятием бровей.       «Верно, кроме платья и украшений на мне больше ничего нет…»       Бросаю взгляд на тьму, царившую за окнами, в это время я обычно уже у Князя, он будет искать меня, особенно после ссоры. Все должно пройти великолепно и с точностью по плану.       Пес ласкает кожу, попеременно сжимая и невесомо касаясь, кажется, на секунду это действие отвлекает его, и я дергаю за воротник, заставляя склониться ко мне. Он горбится из-за своего роста, интересно, Дракулу так же было неудобно? Злость опаляет внутренности, и я подаюсь вперед, мажу по чужим губам своими и твердо произношу:       — Я бы натянула ваш поводок, вот так.       Он провоцирует меня своим смехом. Расслабляет свою хватку на моем теле и делает за моей спиной три хлопка.       — А я бы поддался его давлению, вот так, — он обрушивается на меня в поцелуе, ласкает языком и втягивает мой в свой рот, легко сжимает его зубами, но не прокусывает, как Дракул. Он более нежен, чем Князь, и это злит меня, заставляя отвечать на поцелуй подобно зверю. Я не нежна, и мужчина покорно это принимает.       Мы прерываем нашу схватку, чтобы попасть в самую дальнюю спальню. Врываемся в нее, срывая друг с друга одежду, размазывая золото и черную краску, пачкая все на своем пути. Нам обоим не терпится: ему — взять меня, мне — отомстить Дракулу. Поэтому испытываю великое удовольствие, когда чувствую знакомую энергию и вижу Князя, появляющегося из теней. Он каменеет от картины, открывшейся ему, а я лишь сильней подаюсь бедрами к мужчине, чьего имени даже не знаю и сладко стону:       — Еще…       Мне нужно больше боли в серых глазах!