***
Их недолгое отсутствие осталось никем не замеченным. Гости, довольные и веселые, были заняты привычными развлечениями — пили, играли в карты, спорили и смеялись. Все были заняты делом; дело это было всеобщим безосновательным весельем. Парфён Семёныч вошёл в залу, и на лице его впервые за вечер выразилось искреннее удовольствие. Ему приятно было погрузиться в атмосферу беззаботного веселья после всех этих сложных разговоров и дрянных мыслей. Он собирался развлечься; ему было это необходимо. — Парфён, — ласково обратился к нему князь, ухватившись за его локоть. Ему нужно было попытаться задержать Рогожина хоть на секунду; он очень за него переживал, — Ты... не пей больше, пожалуйста... Тебе отдохнуть надобно; ты всё-таки нездоров. — Это всё водкой лечится, князь! — ухмыльнулся Рогожин, — Мне сейчас холодно. А выпью, и будет тепло. И весело будет. Вот тебе и лучшее лекарство, хе-хе! Ну, да ты не беспокойся так, — добавил он, наблюдая за пристальным взглядом Мышкина, — Я веселья хочу. Я свою сорвавшуюся помолвку отмечать буду, хе-хе! Давай со мной? Лев Николаевич сочувственно вздохнул и кивнул головой. Он понимал, что переубедить Рогожина невозможно, и ему оставалось только поддерживать его. Вечер вскоре совсем преобразился. Гости хмелели, разговоры их становились развязнее и озорнее; со всех сторон раздавался смех. Парфён пил не так много, как пил обыкновенно — ему теперь совестно было перед князем, и он старался сдерживать себя, — но спиртного им всё равно в конечном итоге было выпито весьма прилично. Это и впрямь лишило его озноба; внутри всё прогрелось, и Парфён чувствовал себя тёплым, живым и абсолютно свободным. Мысли в его голове улеглись совершенно, и так ему было легко и покойно без них! Лев Николаевич вместе с ним выпил ещё пару рюмок; потом голова у него пошла кругом, и он понял, что на этом лучше остановиться. Не то чтобы князь чувствовал опьянение, но ему бы не хотелось ощущать даже самую малейшую заторможенность мысли — его завлекли в разговор, который был интересен ему, и он очень боялся оплошать, сказав что-нибудь не то. Парфёну же разговоры надоели; он оставил князя и отправился развлекать себя игрой в карты. Досуг этот увлек Рогожина очень быстро; разыгравшись, он забыл обо всём на свете, и около часа его интересовали одни лишь только карты. Парфён играл бы и дальше, совершенно не замечая хода времени, но внимание его вдруг привлёк странный шум из другого конца залы — там разгорался спор. Рогожин тут же заинтересовался происходящим и бросил игру. Когда он напивался, им всегда овладевала какая-то темная энергия, которая обыкновенно тянула его в драки, споры и конфликты; он не мог ей противиться и в этот раз. Встав из-за стола, Рогожин пошатнулся и растерянно моргнул — водка наконец ударила в голову. Ощущение это позабавило Парфёна, и он, весело ухмыляясь от азарта, направился к толпе.III
5 мая 2021 г. в 19:28
В парадной по-прежнему было людно — все надеялись попасть к Рогожину на вечер. Из знакомых на этот раз обнаружились Залёжев и Лебедев, остальных же Парфён едва ли знал. Это, однако, его не рассердило; он безразлично махнул рукой и впустил всех до единого. В квартире вмиг стало шумно и весело.
Стол организовался сам по себе, каким-то волшебным образом появились многочисленные бутылки с водкой и вином, и всё это было в самом лучшем виде. Парфён знать не знал, кто делал распоряжения и как все эти яства оказались у него в доме; ему, впрочем, было всё равно. У него разболелась голова от шума, и он опять сделался хмур и мрачен.
Лев Николаевич поначалу хотел было удалиться в свою комнату, чтоб не мешать празднеству, да потом сообразил, что Рогожину это празднество явно не в радость и что он едва ли терпит всех этих людей. Бросать его было нельзя, и князь, встревоженный состоянием Парфёна, остался, чтобы приглядывать за ним.
Ему в руки тут же всунули рюмку; он хотел было отказаться, да не успел — прозвучал тост за здоровье и благополучие хозяина, и нужно было пить. В этот раз всё было не так страшно, и Лев Николаевич даже признался себе в том, что ощущать тепло в груди после крепкого напитка было весьма приятно.
Парфён пил тоже, неохотно принимая поздравления от собравшихся гостей. Он думал подойти к князю и извиниться перед ним за всю эту суматоху, но его обступили со всех сторон какие-то люди, и вскоре он потерял Мышкина из вида. Среди этих людей, к несчастью Парфёна, оказался Залёжев, который теперь, видно, решился отыгрывать роль его ближайшего друга и наставника.
— Парфён, дорогой, дай хоть обниму тебя, блудного сына! — громко и радостно крикнул он, как будто бы и впрямь имел право говорить такие вещи.
Рогожину стало мерзко до тошноты; он влил в себя очередную рюмку и предупредил Залёжева злобным взглядом.
— Ну ладно, ладно, не буду! У меня к тебе разговор. Личный. — он схватил Парфёна за локоть и потянул его в сторону, — У Настасьи Филипповны нынче именины...
— У кого?.. — растерянно переспросил Парфён, оборачиваясь в попытке отыскать глазами князя. Без его присутствия рядом Рогожину становилось тревожно; он не хотел бы оставлять князя наедине с этими сомнительными людьми, заполонившими теперь всю комнату.
— Ты не в себе, что ли? — удивился Залёжев, — У Настасьи Филипповны Барашковой.
Парфёна как по голове ударило. Ему стало стыдно, и страшно, и волнительно, и тяжело; он побледнел, как покойник. Залёжев, казалось, этого даже и не заметил.
— Ну, так ты идёшь? — спросил он так, будто вопрос этот был давно уже решённым.
— К-куда ж я пойду?! Меня не звали... Меня... меня не примут там!
— Точно не в себе!.. — заключил Залёжев, дивясь странностям Рогожина; он не знал того, что Парфён едва ли оправился от горячки, — Ты со своими миллионами теперь в каждый дом вхож, Парфён! Тебе теперь всё можно! Поезжай и предложение ей делай.
— Какое к черту предложение?! — вскричал Парфён; он ненавидел Залёжева в ту секунду ещё больше, чем прежде. Всё в этом человеке ему было омерзительно.
— Руки и сердца, черт побери! Как ты не понимаешь, Парфён? У тебя теперь все шансы! — он схватил Рогожина за плечи, — Али не хочешь, чтоб она твоя была? Али не хочешь?
— Ты ли мне будешь об этом говорить?! Ты, который на весь город подвески те мои чертовы высмеивал! Тьфу, чёрт с тобой! — он сбросил руки Залёжева со своих плеч, кривясь от омерзения, — Убирайся отсюда, подобру-поздорову!
— Помешанный! Всё соображение своё пропил! Я тебе дело говорю, а ты!..
Разговор их едва ли не кончился дракой. Залёжеву повезло, что раскричавшегося Парфёна удержали — только это его и спасло, и он сумел покинуть квартиру в добром здравии. Как только он удалился, Рогожин вырвался, выпил ещё несколько рюмок со злости и стремительным шагом направился куда-то прочь из комнаты.
Лев Николаевич, наблюдавший за конфликтом из-за спин собравшихся гостей, увидал его чёрный затылок и кинулся за ним:
— Парфён Семёныч, постойте! Парфён Семёныч!..
Князь нашёл его в темноте коридора. Он сидел на полу, облокотившись на книжный шкаф и закрыв голову руками.
— Парфён Семёныч!.. П-Парфён... — ласково позвал его князь, присев рядом, — Что случилось? Ты... ты весь дрожишь!
Рогожина действительно трясло — то ли от озноба, то ли от злости, то ли от страха. Слова Залёжева переворотили всё у него внутри, и теперь он был совершенно беспомощен перед своими мыслями. Ему нужна была помощь.
— Холодно... — глухо ответил он, поднимая голову.
— Это лихорадка, Парфён Семёныч!
— Нет, вздор, послушай, — отмахнулся Рогожин, — Знать хочешь, что мне Залёжев, подлец этакий, рассказывал? Он, князь, к Настасье Филипповне мне велел ехать, хе-хе! — у него вырвался странный, злобный какой-то смешок, — Предложение сказал ей делать! Мол, тебе теперь можно! Мне-то да можно?! Ха-ха!! Я его знаю, князь, он мне специально эту мысль подкинул, чтоб я опять притащился к ней, как дурак — ему только это и надо. Он тут-то добренький и советы раздаёт, а за дверь выйдет да как пойдёт по городу высмеивать меня! Шута нашёл! Но мне вот что покоя не даёт — может и правда надо ехать?.. — он повернулся к князю; глаза его оживлены были безумной идеей и от этого казались совсем страшны, — А, князь? Может и правда?! За деньги её куплю, и будет моею! Такая дама да с Рогожиным, с купеческим сыном, хе-хе, разве не безумие?! Я ей не чета, я и ногтя её не стою, мне рядом с ней постоять-то стыдно будет, не то что предложение делать! Ну, да это вчера, а сегодня... сегодня я с миллионом!! Сегодня можно, ха-ха!!
Князь слушал его пылкую речь с опасением; он вполне убедился в том, что Рогожин не в себе. Оживление его совершенно точно было нездоровым, да и к тому же он был пьян.
— Парфён, да ты бредишь! Любовь деньгами вздумал купить, как же это?..
Рогожин вдруг разразился смехом, и смеялся долго, до слёз.
— А браки так и заключаются, князь!
— Но это же безнравственно! — вскричал Лев Николаевич, — Ты сейчас о Настасье Филипповне говорил, как о вещи, как о безделушке! Как же ты купишь её, как же ты любовь её купишь? Да разве ты на базаре? Это всё бред, Парфён. У тебя лихорадка! — он неодобрительно покачал головой, не веря, что Рогожин и впрямь может говорить такое, — Вот скажи мне, любишь ты её?
Парфён нахмурился, не зная, что ответить. Князь повторил свой вопрос.
— Чёрт его знает! — бросил Рогожин, раздражаясь, — Может и люблю, а может я себе это выдумал сдуру! Но ты не понимаешь, князь, ты не понимаешь!.. Где я, а где она! Я ничто перед ней, а она княгиня, она королева! Этакой королеве ноги целовать только и можно, нет, вздор, и того нельзя — слишком большая честь... Но деньги!! — закричал он и вцепился в плечи Мышкина; пальцы его дрожали от напряжения, — Деньги, князь, всё решают!! И вот уж я право имею, и вот уж я к ней подойти могу и слово молвить, и быть равным ей, и, может, даже нравится ей, и... Чёрт!! Одна мысль эта меня с ума свести может, видишь?! Она со мной — это невозможно, это нельзя, это немыслимо, но как подумаю о том, что с деньгами-то всё меняется, так меня и бросает в дрожь! Рассуди же, князь! — обратился он к Мышкину; в глазах у него стояли слёзы бессилия, — Я знаю, что брежу; у меня мысли все перемешались... Рассуди, ехать к ней или нет? Правду говори, я сам ни черта не понимаю...
Лев Николаевич взял его руки в свои, желая успокоить. Это был тяжёлый разговор, но князь не боялся говорить того, что было у него на уме; от выпитой водки он чувствовал себя по-странному уверенно.
— Я скажу правду, ты не гневайся только, пожалуйста. Я... думаю, что тобой движет уязвлённая гордость, и обида, и желание доказать всем, что ты важен. А человека любовь должна двигать, Парфён!.. — он вздохнул и бессознательно сжал пальцы Рогожина чуть сильнее, зная, как Парфёну необходима поддержка, — Тебе деньги голову вскружили, и ты заполнить ими хочешь душевную пустоту свою, но нет такой лавки, где счастье бы продавалось, понимаешь? Всё придёт, придёт само; не купить деньгами этого!.. Но ты болен, и пьян, и уж конечно у тебя мысли все перепутались, я всё это понимаю и очень, очень за тебя беспокоюсь, Парфён! Я... прошу тебя никуда не ехать сегодня. Если чувство твоё настоящее, если это и впрямь любовь, а не желание обладать человеком, как красивой вещью, то ты это распознаешь — надо только, чтоб разум твой был твёрд и чист. А когда распознаешь, тогда и предложение сможешь делать с чистой совестью! Чтоб самого себя ненароком не обмануть. Так что повремени с этим, Парфён, я очень тебя прошу! Не руби сгоряча!
— А потом поздно будет, князь... — тихо пробормотал Рогожин и, сконфуженный своей уязвимостью, вырвал свои руки из его рук, — Ну, да ты всё верно сказал. Правда, что деньги мне голову вскружили — у меня целый день идеи появляются, и грязные, безумные такие идеи... Если б тебя рядом не было, то я бы напился вусмерть да так бы и поехал к ней... Дурак!.. Ну, так не ехать?..— переспросил он, заглядывая Мышкину в глаза; ему нужно было услышать решение князя ещё раз.
— Не ехать.
— Тогда к чёрту это! — оживился Парфён, — Будем жизнь мою новую праздновать! Веселиться будем! Идём! — он вскочил на ноги и потянул князя за собой. Лев Николаевич, удивленный сменой настроения Рогожина, успел только подумать о том, что движения Парфёна были неестественно резки.