ОН/ОН/ОНА

Захныкала Серафима, и Ника открыл глаза, так внезапно, что Лерка вздрогнул от неожиданности. Он погладил Нику по плечу — не вставай, я сам — и поднялся. Дочка устроилась ногами на подушке, одеяло сползло на пол. Лерка аккуратно подсунул подушку ей под голову, укрыл и посмотрел, как она поворачивается во сне на бочок, снова стаскивая одеяло. Он еще раз расправил его, чмокнул теплую макушку и вернулся в постель. Ника лежал на боку, почти в такой же позе как Серафима. Даже удивительно, как они иной раз были похожи. Лерка наклонился и его тоже поцеловал в мягкие волосы. Ника повернул голову, подставил губы и получил еще один поцелуй. Он приглашающе приподнял край одеяла, и Лерка быстро скользнул в уютную глубину. Ника развернул его на спину, закинул сверху ногу и руку, ткнулся лицом в шею и шепотом велел: «Спи». Однако, спать не получалось. Лерка продолжал вспоминать, слушая тихое дыхание. Вторая почти достигнутая точка невозврата. Вскоре после той ночи, дела каким-то образом начали налаживаться. Внезапно одна за одной стали продаваться картины Ники, которые он перед отъездом в Крым разнес по худ.салонам. А потом и Лерке посчастливилось найти более-менее стабильный заработок и не перебиваться случайными подработками. Как только у них появились какие-то деньги, они сразу сняли комнатку в коммуналке и съехали со сквота. Жить вдвоем, спать на нормальной постели, в тепле, в чистоте — это казалось какой-то сказкой. Жаль, сказкам свойственно заканчиваться. Их идиллию разрушил Новый год. Именно на вечеринке Лерку нашла Галка и огорошила известием: — Привет, ты скоро будешь папой. А Лерка подумал, что это такой прикол, и рассмеялся. Он даже не сразу сообразил, когда успел с ней переспать. Галка была тусовщицей, знакомой с половиной неформалов города. Лерка сталкивался с ней несколько раз, но близко никогда не общался. Но, оказалось, Галка не шутила. Применив мозговой штурм, Лерка вспомнил, как вписывал ее на одну ночь, как раз накануне их с Никой отбытия на юг. Галка тогда притащила вина, они долго болтали, ушла она под утро. — А ты уверена, что это мой ребенок? — спросил Лерка глядя поверх ее круглого рубенсовского плеча. Он смотрел в тот момент на знакомого музыканта Лешку Кукина, болтающего с Никой. Кукин жег и пепелил, Ника хохотал, запрокидывая голову. Отросшая челка взлетала вверх-вниз, гипнотизируя Лерку, и Кукина, кажется, тоже. Эта сцена тревожила куда больше, чем будущий Галкин бэбик. — Уверена! — заявила Галка. — Я тогда уже месяца полтора как с Ринго рассталась, а со Святом еще не сошлась. С июля до начала октября у меня единственный секс был — с тобой! По закону подлости именно в этот момент закончилась песня, и гул голосов в комнате будто на паузу поставили. И последняя Галкина фраза прозвучала словно объявление по громкой связи. Никто не обратил внимания — Галкина половая жизнь давно никого не заботила. Лерке тоже было бы все равно, если бы не один человек. Никин смех не оборвался. Он даже не повернул головы. Но Лерка знал, что он услышал. — А от меня что ты хочешь? — вопрос прозвучал злее, чем Лерка хотел. Впрочем, злился он скорее на себя, чем на Галку. — Прими ответственность! Лерка застыл в ступоре, не вполне понимая, о чем это она. В голове молнией пронеслись кадры, словно кто-то пролистал семейный фотоальбом на повышенной скорости: невеста в тюлевой фате и тощий жених с цветком на лацкане; пара с младенцем в коляске; детсадовец с разбитыми коленками; первоклашка, в руке зажат портфель, взгляд стеклянно-решительный; семейный отдых на пляже — дородная мамаша в закрытом купальнике, голенастый папаша с намечающимся брюшком и лопоухий отпрыск в кепке; школьное групповое фото; день рождения в макдоналдсе; юный неформал с дешевой гитарой в обнимку; выпускной — все перечеркнуты атласными лентами через плечо… Ну нет, Лерке еще даже двадцать не успело исполниться! Какая такая ответственность?! — Естественно, рожать я не собираюсь, — деловито продолжала Галка, и Лерка сдулся, обмяк как проколотый мячик. — Но аборт мне делать не на что. Не к родителям же идти за деньгами. Если ты оплатишь аборт будет только справедливо… — Хорошо, хорошо, я найду денег! — перебил ее Лерка. — Что-то еще? Нет, больше Галке от него ничего не было нужно. Нике он решил не говорить. Взял на работе аванс и думал, что на этом все закончится. Где-то в глубине Леркиной души ворочалось неприятное чувство, что поступает нехорошо по отношению ко всем — к нерожденному ребенку, к Нике, к Галке, даже к самому себе. Но что он мог сделать в той ситуации? Тихонько проспонсировать аборт казалось самым безобидным выходом. В начале августа с Никой их еще ничего не связывало, так что секс с Галкой даже близко не был изменой. Это теперь все выглядело по-другому, ведь Лерка уже знал, что был влюблен в Нику с самой первой встречи. Но тогда он плыл по течению, брал, что давали. Ни чувств, ни обязательств. Только как объяснить это Нике? …если это и себе самому не объяснишь… Оставаться на вечеринке больше не хотелось. Ника, словно почувствовал неладное, все косил глазами в сторону двери, молча намекая, а Лерка только рад был слинять. Пока все носились с хлопушками по огромной квартире, они под шумок разворошили кучу верхней одежды в углу, разыскали свои вещи и тихо, ни с кем не прощаясь, ушли. Метель вихрилась желтыми конусами под фонарями, подхватывала под колени, толкала в спину. Они брели обнявшись, греясь друг об друга. Лерка шептал Нике в ухо, но свист ветра заглушал его извинения, и он был даже рад этому. Целых два месяца Лерка думал, что все закончилось. Галка взяла деньги и скрылась в дверях клиники, строго велев ее не ждать. Инцидент стал забываться, неуют в душе разглаживаться, тревога в Никиных глазах, поселившаяся там с новогодней вечеринки, почти утихла. А потом все поломалось. Однажды поздно вечером, когда Ника доделывал последние штрихи на акварельках с городскими пейзажами, которые штамповал пачками, ибо они пользовались спросом, и, хоть платили за них копейки, но за счет вала можно было что-то заработать, а Лерка сидел рядом и упаковывал готовые картинки в целлофановые конвертики, болтая о чем-то несерьезном, к ним позвонили. Именно к ним. В парадной вдоль дверного косяка звонки располагались длинной шеренгой, как кнопки в лифте, рядом — бумажечки с номером комнаты или фамилией жильцов. Возле их звонка — цифра 12 (всего комнат в огромной коммуналке было 14). Чтобы нажать именно его, надо было знать к кому пришел. Свой адрес Лерка с Никой не то, чтобы держали в тайне, но особо не разглашали. Они переглянулись, не зная, кого принесла нелегкая. Лерка переложил на подоконник акварельки и ворох шелестящих конвертов и уже искал тапки, чтобы выйти в общий коридор, но тут в дверь два раза стукнули. Кто-то из отзывчивых соседей впустил гостя. Ника напрягся. Вроде и повода нервничать не было, но Лерка заметил, как пальцы сжали тонкую кисточку, как закаменели плечи. Не будучи ни во что посвящен, Ника все чувствовал. Оказалось, повод был — за дверью стояла Галка. Розовощекая, пышная, сдобная и даже под слоями зимней одежды заметно беременная. Она бесцеремонно втащила за собой чемодан и сбросила на стул пуховик. — А что, диван у вас один? Раскладывается хоть? Молча, ни на кого не глядя, Ника отвернулся, сел за стол и погрузился в работу. Закончив с одной партией картинок, он достал бумагу и принялся прикалывать ее к щиту. Лерка не знал, что ему сказать, да и что он мог при Галке? А та, не смущаясь, проводила ревизию шкафчиков, залезла в маленький холодильник, что стоял у них в комнате, сделала себе бутерброд с сыром. — Не фонтан, конечно, — изрекла она, забираясь с ногами на диван. — Но, всяко лучше, чем на улице. На диване спать буду я, но он вроде довольно широкий, так что вы можете спать со мной по очереди. А как у вас с вайфаем? И Галка, уютно устроившись, достала смартфон. Лерка никогда за словом в карман не лез, а тут просто онемел. В голову не приходило ни одной цензурной фразы. Обиднее всего было осознавать, что он сам виноват. А еще Никина прямая спина лучше всяких слов говорила, что он обо всем знал. И зря Лерка сам не рассказал ему о Галкиной беременности раньше. Тогда они хотя бы были на одной стороне. Смочив губкой лист бумаги, Ника широкой кистью начал наносить бледный сине-сиреневый фон. Краска расплывалась красивыми кляксами. Это был последний вечер, когда Лерка видел его работающим. Никто с Галкой, естественно, не лег. Она по-королевски раскинулась на полутора метрах разложенного дивана, а на оставшемся метре свободного пространства пола Лерка расстелил походный спальник. От ткани ощутимо попахивало дымом, и они словно вернулись в Крым, в те времена, когда еще далеко было до объяснения, когда два парня не могли еще прижаться друг к другу, обняться во сне. Ника откатился под самую стену, а Лерка лежал, глядя в высокий потолок и не решался притянуть его к себе. Утром будильник поднял Лерку на работу, а Ники уже не было рядом. Сердце противно ухнуло в желудок — ушел! Но его вещи оставались на местах: краски, одежда, рюкзак. Это не слишком успокаивало, и все же давало надежду, что Ника не бросил Лерку молча, без объяснений.