ОН/ОН/ОНА

После ужина он завалился спать, утром ушел на работу. А вечером пришел и никого не застал дома. Все еще ничего не понимая, он разогрел остатки гуляша и уселся ужинать, недоумевая, куда это Ника потащился с ребенком на ночь глядя. Потом вышел покурить на лестницу и вдруг заметил, что их коляска стоит на обычном месте в закутке у лифта. Ее притащила им подруга Михайлова. В исторической колымаге откатали сначала старшего брата Михайловой, затем ее саму. Коляска зарастала паутиной в кладовке, пока не была презентована Серафиме. Средство передвижения безбожно дребезжало и выглядело уродливо, но другого у них не было. Неужели Ника потащил Серафиму на руках или в «кенгурушке»? Для своих шести месяцев дочь была весьма увесистым младенцем, Лерка даже начал полагать, что этим она удалась в пышнотелую Галку. В общем, раньше без коляски с ней никуда не выходили. Тут в душе первый раз царапнула тревога. Лерка кинул недокуренную сигарету в пепельницу и вернулся в квартиру. И сразу увидел, что детская кроватка не застелена и на тумбочке рядом пусто. Неужели Галка таки забрала ребенка? Но тогда, где же Ника? Ушел? Лерка хорошо помнил, как его замутило от водоворота слишком многих разноречивых чувств. Облегчение мешалось с паникой, волнение с виной, радость с сожалением… Дышать было тяжело, будто он по лестнице без остановок взбежал на десятый этаж. Похолодевшей рукой Лерка сдвинул дверцу шкафа. На полках лежала какая-то одежда, но это были только его вещи. Никины футболки и трусы, носки, пара свитеров и джинсы — все исчезло. Папка с работами и деревянная коробка с красками и кистями тоже. Колени подкосились, и Лерка осел на пол прямо посреди тесной комнаты в одночасье сделавшейся такой огромной и пустой. Душа просилась уйти в запой, но деятельная Леркина натура не позволила. Он поднял на уши всю тусовку, пытаясь выяснить хоть что-то о Нике и ребенке. Ему удалось только узнать, что Галка и ее новый парень автостопом отправились в сторону Урала задолго до исчезновения Ники. Значит, к пропаже дочери она точно не была причастна. Больше никто ничего не знал. В тусовке Нику не воспринимали отдельно от Лерки. Он ни с кем особо не общался, никуда не ходил один, ни с кем не дружил. Раньше это Лерку даже радовало — меньше поводов для ревности. Но теперь сводило шансы его найти к нулю. Ведь он настолько был уверен, что Ника никуда от него не денется, что не позаботился узнать его домашний адрес и телефоны бабушки и матери. Никин номер безнадежно молчал. А через месяц казенный женский голос начал бубнить, что данный номер не обслуживается. К концу восьмой недели неиссякаемые запасы Леркиного оптимизма практически иссякли. Запой стал рисоваться ближайшей и весьма желанной перспективой, сулящей забытье и избавление от постоянной ноющей боли в груди. Никто по-прежнему не мог сказать ему ничего нового, все нити поисков вели в никуда… Ника как в воду канул. Но однажды вечером Лерке неожиданно позвонила девушка, про которую он и думать забыл. Ольга Гуляева была подругой Ники из прежней жизни. С нею он приехал из родного города и пережил немало приключений, прежде чем Лерка увел его из-под заботливого Гуляевского крыла. Тогда Ольга сильно злилась и приложила немало усилий, чтобы возвратить Нику на праведный гетеросексуальный путь. Из-за этого их отношения стали весьма натянутыми, а потом и вовсе прекратились. Потому звонок Гуляевой сразу насторожил Лерку, и в то же время почти умершая надежда вмиг воскресла. — Ты, моральный урод, — вместо приветствия заявила Гуляева. — Я доверила тебе моего Николеньку! Ты же уверил меня, что любишь его больше жизни, а сам бросил! — Что с ним? — просипел в трубку Лерка внезапно севшим голосом, даже не пытаясь оправдаться, что вообще-то это Ника от него сбежал. — Ты знаешь где он? — Конечно знаю, — фыркнула Гуляева. — С ним все в порядке? — Лерка придавил ладонью выскакивающее из груди сердце. — Стала бы я звонить, если бы он был в порядке… — Ты его видела? Что с ним? — Жив, здоров, если ты об этом. Но на самом деле ничего с ним не в порядке. Тебе давно пора бы вернуть его! Или хотя бы ребенка своего забери. Да, я знаю, что дочка не его, а твоя! Одного взгляда хватило. Почему ты до сих пор сидишь на попе ровно, когда Николеньке так плохо? Все-таки ты гад, каких мало!.. — Да где он?! — рявкнул, потеряв терпение Лерка. — Скажи где его искать, а потом можешь читать мне морали пока язык не заболит! — Дома, где же еще! Про свою семью Ника рассказывал. Не так уж часто, он вообще редко говорил о чем-то личном, но Лерка знал про его бабушку — главу семьи, мать и двух младших сестер, в которых Ника души не чаял. Ему было двенадцать, когда родилась первая, а через два года появилась на свет вторая. Ника помогал маме с ними нянчиться, может поэтому забота о Серафиме не стала для него непреодолимой проблемой, как для любого другого парня на его месте. Сказался опыт старшего брата. Чего Лерка не знал, так это того, что Ника всем сказал, что Серафима его родная дочь. И это бабушка, прокурор с тридцатилетним стажем, нашла через своих знакомых юриста, помогшего оформить документы с Галкиным отказом от материнства. После долгих нотаций Гуляева все-таки дала Лерке адрес и новый Никин номер. Едва она продиктовала его, Лерка сразу положил трубку и набрал записанные на бумажке цифры. — Алло? — Никин голос звучал вопросительно. Мысль о том, что он удалил контакт и забыл Леркин номер, была обидной и очень расстроила. Лерка напомнил себе, что он не вправе обижаться. — Прости, — выдавил он. — Ника, прости! Я люблю тебя! На другом конце провода повисло молчание. Но Лерка слышал звук дыхания, и это обнадеживало. — Ника, я был таким дураком! Если ты решишь не прощать меня, я пойму. Я это заслужил. Знаю, что не должен давить на жалость, но мне так плохо без тебя! …и без Серафимы… Лерка не врал. У него было время осознать — он действительно любит свою дочку. Пусть он и боялся ответственности, ворчал, что приходится вставать к ней по ночам, сокрушался, что надо тратить кучу денег на подгузники и прочие детские прибамбасы, но ему нравилось носить ее на руках. Он скучал по ощущению теплого мягкого тельца, по тому, как Серафима улыбалась, когда он пел ей сочиненные на ходу песенки, по ее толстым щечкам и глазкам-виноградинам, по крохотным кукольным пальчикам, по мягким кудряшкам, собранным резиночкой в милый хохолок надо лбом. Лерка гадал, научилась ли она переворачиваться на животик, помнит ли еще его лицо после двух месяцев разлуки. В трубке все еще была тишина. — Ника! — почти безнадежно позвал Лерка. Едва слышный вздох в ответ. — Ника, а как там Серафима? У нее еще зубки не лезут? А она уже садится? — Садится, — словно слабое эхо прозвучал Никин голос. — Слюни текут рекой, но зубов еще нет. — Она подросла? — Конечно. — Как ты думаешь, она меня совсем забыла? Ника промолчал, и Лерка словно наяву увидел, как он пожимает плечами. Да, дурацкий вопрос. — А можешь прислать ее фотку? Я очень соскучился. В этот раз Лерке послышалось недоверчивое хмыканье, но Ника все же согласился: — Ладно, — сказал он после паузы. — Ну пока. — Ника! — закричал Лерка, испугавшись, что сейчас все вот так и закончится. — Ника! Можно я еще позвоню, пожалуйста! Я тебя люблю, я так хочу тебя увидеть! Можно я тебя по вайберу наберу? — Я сам тебе позвоню, — отрывисто бросил Ника и отключился. Еще несколько минут Лерка сидел, машинально прижимая телефон к уху, мысленно прокручивая этот недолгий диалог снова и снова.