Тонкая грань безумия

      Гарри беспокойно спал и видел странный сон: словно он трансгрессировал на живописный пустырь — какую-то обширную поляну, поросшую сорняком да вереском, с заброшенным строением на самой окраине. То был когда-то то ли склад, то ли причудливый старый дом. Покосившаяся деревянная дверь, наспех сколоченная из старых досок, оказалась на удивление плотно закрыта — явно на засов. Из древних оконных проемов, похожих на жуткие запавшие глазницы, просачивался тусклый свет сквозь полуразрушенные ставни. Гарри чувствовал, как его пожирает ярость, и единственное, чего ему хотелось — правосудия.       Он наблюдал за собой словно со стороны, не понимая, где он и что делает. Вот он направил палочку в сторону дверей, произнеся одними губами: «Бомбарда». В здании находилось много фигур в тёмных мантиях. И кто-то рядом с Гарри, словно тень, следовавшая по стопам. Он силился заглянуть под капюшон и понять, кто это, но не мог. Не получалось.       Спустя какое-то время, час или вечность, Гарри лежал в сухой, колючей траве, ощущая ноющими мышцами каждую шероховатость, каждый мелкий камушек, и глядел немигающим взглядом сквозь разбитые стёкла очков на небо. Чернеющее, глубокое, вязкое небо почти без звёзд. Гарри праздно подмечал, что луны сегодня почти не видно, да и звёзд на копейку. Туман заволакивал, укутывал ноющее после схватки тело, пронизывал холодными капельками одежду, ниточку за ниточкой, подбирался всё ближе к коже. Это так прекрасно… Лежать вот так, ничего толком не чувствовать и ни о чём не думать.       Физическая боль и усталость вытесняли все другие мысли и дарили блаженный покой. Гарри лежал и улыбался. Вокруг него хаотично разбросаны тела шести Пожирателей в тёмных одеждах, вскинувших руки и закативших глаза в оцепенении. Двое истекали кровью. Прежде, чем убить ублюдков, Гарри сильно изувечил их, заставил страдать. Так же, как страдали его друзья. Как страдал он, принимая их гибель. Гарри и сам забрызган кровью, все руки липкие от вязкой алой жидкости. Но его это не волновало.       Внезапно мертвенную тишину полоснул, словно кинжалом, тихий смех. Гарри смеялся, смакуя свою маленькую победу, и смех всё нарастал, не находя препятствий и разносясь по всей пустынной местности. Отдающий безумием хохот отскакивал от мёртвых тел, будто выплясывал на костях бывших преступников и обращал своего владельца на их сторону.       Внезапно проснувшись, Гарри вскочил на диване, тяжело дыша. Чёртовы кошмары зачастили, преследуя по ночам. Нога по-прежнему ныла — Гарри одернул одеяло и увидел, что кровь пропитала ткань. Чертыхнувшись, он встал и поплёлся наверх, в ванную: эту дрянь надо перевязать, пока все не перепачкал.       Покончив с перевязкой, Гарри умыл лицо и взглянул на себя в зеркало.       «Мерлинова борода, во что же ты превратился, Гарри Поттер».       Тень человека глядела на него из отражения. Разодранная в клочья и разбитая. Грязная. Никчёмная.       Опустив голову, Гарри уставился на свои руки. Сжал и разжал кулаки и с остервенением принялся их отмывать. Затем лицо и волосы, прямо в раковине. Как же гадко смотреть на себя. Думать, что таким его видела Гермиона. Чёрт.       Сам всё испортил. Сам во всём виноват.       Гарри принял душ и переоделся. Отчаянно хотелось почувствовать себя хоть немного лучше. Затем выпил виски, бродя по комнате, но всё это не то. Он тяжело вздохнул, замер в нерешительности, задумавшись. Плюнул и отправился на улицу. Гарри планировал только побродить — ночью легко дышалось. Он подставлял лицо ночному ветру и глубоко вдыхал, но заслон в груди давил, не препятствовал поступлению кислорода. Так паршиво, как сегодня, Гарри себя не чувствовал очень давно. Если не никогда…       Очнувшись от своих мыслей ни о чём, Гарри обнаружил, что стоит напротив дома Гермионы. Конечно же, он знал, где она живёт, и его скверные размышления о том, кто здесь на самом деле полный кретин, привели именно к ней, ну разумеется. Обида и злость сменились чувством вины, что не давала спать, дышать и думать. Куда же ещё он мог явиться глубокой ночью.       Вряд ли Герми захочет его видеть. Очень вряд ли. Гарри сел на ступенях и уставился в одну точку. А ведь окна горят, Герми явно не спит. Просто постучать и попросить прощения.       «Это ведь не сложно, а, Поттер?»       Но никак не мог решиться. Потерев сбитые костяшки на кулаках, он вздохнул и уставился в ночное небо. Гарри и сам не понимал, что с ним происходит. Стоит ли валить это на неё? Портить ей жизнь своим присутствием?       Огни медленно гасли, оставляя освещение лишь в виде гудящих фонарей вдоль дороги. Даже отъявленные полуночники отправлялись отдыхать, тушили свет и задёргивали занавески. И только одна квартира всё ещё светилась тусклыми окнами, маня, словно огонь мотылька. Гарри обернулся и встал, отряхивая джинсы. Сейчас или никогда.       Постучав, он уже собирался трусливо ретироваться, но дверь внезапно распахнулась, открывая взору хмурую Гермиону в тонком бежевом халате.       С минуту они сверлили друг друга взглядами. Гарри словно потерял дар речи. Глядя на него исподлобья, Гермиона шагнула в сторону и опёрлась на дверь.       — Входи.       И он вошел, нервно поправляя на ходу ворот голубой рубашки, хотя и не застегивал пуговицы до верха. Гермиона жестом указала на диван в гостиной, Гарри молча кивнул и сел, не имея ни малейшего понятия, что теперь делать и говорить. Его навык общения сильно прихрамывал, учитывая, сколько времени он провёл в одиночестве. Кикимер — неприятный собеседник. Да даже и до этого всего Гарри не очень-то умел говорить о своих чувствах. Тяжело выдохнув, он оглядел небольшую комнату, в которой оказался совершенно случайно в третьем часу ночи.       Рассматривать здесь особо нечего — обычное магловское жилище. Гарри не удивился такому выбору, Гермиона всё же привыкла жить так. Светлые обои, диван и кофейный столик по центру. С другого края — кухня, совмещенная с гостиной, жалюзи обрамляют окна. Ничего особенного. Пара фотографий на полке с книгами, на них родители Гермионы и она сама в детстве. Засмотревшись на них, Гарри не заметил, что подруга вернулась, и вздрогнул, когда она протянула стакан и села рядом. Всё так же молча они сделали по глотку виски, Гарри закашлялся от неожиданности.       — А ты что ожидал, тыквенный сок в столь поздний час? — изогнула бровь Гермиона и отпила из стакана.       Гарри отрицательно мотнул головой и сглотнул. Пора что-то сказать.       — Я… Прости меня.       Что тут ещё скажешь? Гарри снова хлебнул алкоголь и отвел от Гермионы взгляд.       — И ты меня.       — Что? — он обернулся, встречаясь с нею глазами.       — Гарри, я прекрасно понимаю твои чувства. И знаю, что виновата. То, что ты наорал на меня и обозвал идиоткой, этого не отменяет. Прости меня. — Она говорила тихо и устало, глядя прямо на него.       — Я не… не говорил, что ты идиотка, — буркнул он, уткнувшись носом в стакан.       Гарри услышал, как она цокнула языком.       — Не придирайся к словам, Гарри Поттер.       — Ладно, не буду.       Он посмотрел на неё. На растрёпанный хвост, на халат, что разъехался в стороны, когда она забралась на диван с ногами. Такая домашняя и настоящая Гермиона.       — Прости меня, Герми. Я был полным кретином, — искренне выдохнул Гарри.       — Да, был. А, может, и остаешься им.       — Ты не помогаешь, — вздохнул он, делая глоток.       — Я и не должна, — сказала она, заправляя локон за ухо.       — Что же, справедливо, — Гарри закашлялся. — Но мне жаль. Я думал только о себе и вёл себя, как придурок.       — Ладно, — бросила она, делая глоток.       — Ладно? И всё? — Он нахмурился, повернув к ней голову и встретившись с её пристальным взором.       — А что ещё? Извинения приняты. — Гермиона склонила голову набок, глядя на него. — Да, вот так всё просто.       — Что же, — Гарри замялся, залпом допивая виски, и поставил уже пустой стакан на столик, — тогда я, пожалуй…       Гермиона положила ладонь ему на бедро, отчего он вздрогнул. Волна тепла и волнения прокатилась по телу от этого прикосновения.       — Останься. Нельзя же всё время быть одному. Тебе нужна помощь, Гарри. — Она заглянула ему в лицо, чуть подавшись вперёд.       — Мне нужна ты, — шепнул он прежде, чем успел обдумать эту фразу, и в страхе уставился на Гермиону. Удивление, сменившееся чем-то, что он никак не мог распознать, мелькнуло в её взгляде.       Ему безумно хотелось её коснуться. Это наваждение, что брало верх каждый раз, стоило Гермионе оказаться рядом, сейчас просто затмевало разум. Здесь, в этой квартире, так не похожей на его обычную жизнь, в которой всё напоминает о былом, Гарри не мог выстроить стену из запретов, как ни пытался. Хоть он и чувствовал себя здесь лишним, черно-белым пятном в её красочном мире, но всё же обстановка нормальности лишала его болезненного преимущества. Он судорожно перебирал в уме все причины, по которым не стоит этого делать, пока медленно тянулся к желанным губам, и не мог ухватиться ни за одну из них.       «Ведь есть ещё любовь, она залечивает все раны».       Гарри скользнул ладонью по мягкой девичьей щеке, уже чувствуя горячее дыхание на своей коже, и не мог придумать, почему нельзя сделать то, чего так хотелось сейчас. Стоило встретиться с губами Гермионы, как все мысли пошли по ветру, оставляя в голове благостный вакуум и давая волю рукам. Гарри очнулся на мгновение, когда она, сидя сверху, снимала очки и клала их на столик, а после — расстегивала пуговицы на его рубашке. Халат Гермионы разъехался в стороны окончательно, открывая волнительные участки светлой кожи, щеки тронулись румянцем и губы слегка припухли, и так восхитительно она выглядела. Так желанно. Так, словно больше ничто не имеет значения в его разрушенном мире, кроме неё.       Так оно и есть.       Паника поднялась волной, перехватила дыхание, но так же быстро отступила, стоило Гарри снова поцеловать ту, что не давала покоя столько лет. Блуждая ладонями по спине и бёдрам, Гарри отбрасывал все глупости, что иногда проносились в голове, давая себе возможность ощутить счастье, теряясь в облаке волос и сплетении рук, во влажных поцелуях и нежных прикосновениях.       Одежда медленно отправлялась на пол, и эйфория заволакивала сломанный разум, придавая смелости дрожащим пальцам, что без устали скользили по такой любимой коже, покрытой сейчас мурашками. Гарри прижимал к себе Гермиону бережно, но так крепко, словно она могла раствориться в объятиях, оставив лишь свой аромат. Восхитительный запах Гермионы, будоражащий рецепторы и являющийся по ночам, теряющийся среди кошмаров и боли. Как и свет её бездонных глаз, полуулыбка, тонкие пальцы…       Ощущения заполонили комнату, обострили до предела, насытили кислородом лёгкие до отказа. Мягкость и податливость Гермионы, тихие вздохи и стоны у самого уха, ласковые касания её рук, скользящих меж лопаток, будоражили и заставляли тонуть тот мрак, что сопровождал каждый день жизни, в теплом и трепетном, странном чувстве. И так хотелось поверить, что так может быть всегда. Хорошо. Не больно.       Гарри дал себе время до рассвета. А дальше будет видно.