Александр действительно не любил балы. Дело было даже не в том, что он всегда оказывался в центре внимания из-за своего происхождения и любви дам, нет. Его утомляли сами танцы. Ему казалось глупым бесконечно кружиться по начищенному паркету бального зала, кружиться и кружиться, то с одной, то с другой, а под конец не чувствовать ничего кроме дикого желания упасть замертво и проспать часов двенадцать, не меньше.
Императора никто не заставил бы танцевать, но того требовали приличия и его ни с чем не сравнимое желание
нравиться. Если бы он просто угрюмо бродил по залу, огибая шепчущиеся группы придворных, то наверняка заслужил бы славу невежественного монарха, не разделяющего радостей своего двора. Угрюмого, неразговорчивого государя Александр приравнивал к числу
непопулярных монархов, а за непопулярность он рисковал поплатиться головой. Как странно были связаны придворные глупости с вопросами жизни и смерти! Странно, но совершенно не смешно.
Теперь же вопрос жизни и смерти не упирался в танцы напрямую — даже наоборот. Александр с удовлетворением отметил, что заимеет гораздо больше связей и пользы, если действительно будет наматывать круги по бальному залу в полном одиночестве, обмениваясь любезностями со всеми и с каждым и изредка поддерживая светские беседы. Это не могло не радовать, и поэтому в тот вечер Александр по дороге на бал, беседуя с Константином, даже не назвал сие торжество «катастрофой».
Двери перед ними распахнулись, ослепив светом многоярусной люстры, и лакей громогласно известил гостей о прибытии императора и великого князя. Все взгляды устремились на них, как это обычно бывало в первые минуты прибытия венценосных особ на подобные мероприятия. Александр расправил плечи и медленным шагом двинулся сквозь расступающуюся толпу, даря налево и направо бесконечные улыбки. В ответ на его любезности следовали поклоны, слова восхищения, пылкие дамские взгляды, — словом, все, к чему он так привык.
В какой-то момент ему показалось, что лица, окружившие его, были такими же, как в Петербурге, будто кто-то тайно перевез весь его двор в Тильзит. Александр даже приостановился напротив какого-то графа, завязав с ним рассеянную беседу, чтобы убедиться, что человек этот совершенно новый, и прежде им не приходилось встречаться. Кто бы мог подумать, что человеческая улыбка так скудна на вариации!
К своему великому стыду, он не запоминал ни имен, ни лиц, хотя целью его пребывания на балу было именно обретение связей. Вместо имен его взволнованный мозг придумывал новым знакомым странные клички, ставя галочки напротив тех, кому Александр уже успел сделать какой-нибудь комплимент. Графа, которому посчастливилось стать первым, кого император одарил своим вниманием, Его Величество нарек Филином.
Виной тому были маленькие круглые очки, водруженные на крючковатом носу, и вихры седых волос, сильно отросшие на висках при блестящей лысине на макушке. Важная княгиня, увешанная драгоценными камнями и болтающая без умолку о своей тетушке из Южной Пруссии, стала Сорокой. Решив не устраивать птичьего двора, следующего подошедшего к нему барона с заковыристой фырчащей истинно немецкой фамилией Александр окрестил Федей…
Лица сменялись одно другим, исчезая в вихре вальса, в небольших кружках по интересам, за дверьми бального зала, а фантазия русского императора даже не думала останавливать своего полета. Это чем-то напоминало игру его детства, когда он с братьями и сестрами придумывал друг другу прозвища, даже не отстающий от него Константин как нельзя кстати дополнял ностальгическую картину.
Русский император уже всерьез забеспокоился, что во время следующего знакомства представиться Собакой.
— Скажи, Александр, ты помнишь как зовут ту даму в розовом? — вдруг спросил Константин, как будто подслушав мысли брата.
Александр, которому суждено было признаться в своем промахе с забытыми именами, лишь неопределенно пожал плечами:
— Что-то на «Ф» или на «Б»…
— Вот и я фамилии ее не помню, но не стану же я обращаться к ней «мадам Пастила»…
Александр осторожно прыснул в кулак, чтобы никто не заметил этого внезапного приступа веселья.
— «Мадам Пастила»? — переспросил он шепотом, восторженный тем, что все это время они с Константином, не изменяя детским привычкам, придумывали всем гостям на балу прозвища.
— Именно, — кивнул великий князь. — Ты посмотри, какое платье у нее, прямо как нянина вишневая пастила. Так и хочется ее съесть…
Александр с трудом поджал губы, чтобы не рассмеяться. Они как раз проходили мимо довольно знатных особ, с которыми требовалось поздороваться по всем правилам этикета. Когда и приветствия, и почтенная герцогская чета остались позади, Константин продолжил шептать Александру на ухо:
— А тот господин уж очень на моего любимого пса Тимошку похож. Гляди, какая шевелюра!
Александр осторожно проследил за взглядом брата и тут же отозвался:
— Это Мюрат тебе пса напоминает?
Великий князь удивленно вскинул брови, а затем прищурился, всматриваясь в противоположный угол зала, откуда раздавался громогласный голос блистательного маршала.
— Уж зятя Наполеона лучше запомни, — посоветовал брату Александр, наблюдая, как тот закусывает губу от неловкости, — мало ли, где вы еще пересечетесь в ближайшие дни.
— Тут я с тобой спорить не буду, братец, — задумчиво протянул Константин. — Но все же, как думаешь, на кого похожа та дама?..
И они медленно двинулись дальше, перешептываясь между собой и не забывая уделять внимание гостям. Братья вновь были вместе посреди шумного бала, вновь находили повод развеять напряжение, повисшее в воздухе, потому что по своей воле никогда бы в жизни не явились на бал, потому что предпочли бы любой светской суете уединение безлюдных покоев верхнего этажа Зимнего дворца.
Как много лет назад, будучи всего лишь цесаревичами, они болтали глупости, неловко шутили и были поглощены больше незамысловатой игрой, чем политическими интригами. Старые добрые времена, канувшие в лету, юность, облаченная в неудобный шейный платок и расшитый золотом сюртук.
От этих мыслей на сердце Александра стало непривычно легко, будто в какое-то мгновенье он перестал быть императором, вернувшись в то время, когда единственное, что заботило его на балах, были хорошенькие дебютантки, когда вечерами он привычно устраивался у камина с Константином и Марией и обсуждал все, что произошло за день. Тогда краски казались ярче, а чай, выпитый среди разложенных на полу подушек — слаще. Нелепые истории Константина, рассказанные полушутливым тоном, звонкий смех Марии, отражающийся от холодных стен и потрескивание огня, бросающего рыжеватый свет на их лица, — все куда-то исчезло, испарилось, потеряло смысл.
Тепло привычных вечерних посиделок сменилось унылыми семейными ужинами и холодом рабочего кабинета, в котором Александр всегда оставался совершенно один, в тишине. Лишь скрип пера и шелест разбираемых им писем нарушали эту жуткую тишину, которая порою сводила с ума. И все вроде оставалось на своих местах: тот же самый камин, те же истории Константина и чай тоже вроде не менялся, но когда император всероссийский отрывал взгляд от бумаг, мираж семейной идиллии растворялся. Александр долго не хотел признаваться себе в том, что эта «идиллия» была лишь размытым воспоминанием его юности.
Только лишь когда он тяжело вставал из-за своего стола и подходил к камину, чтобы расшевелить затухающие поленья кочергой, завороженный видом искр, поднимающихся от раскаленного дерева, на него накатывало осознание реальности. Константин редко покидал свой полк, Мария вышла замуж. Оба они сменили пышность коридоров зимнего дворца и красоту гатчинских пейзажей на что-то дорогое их сердцу. У Александра такого выбора не было.
Он возводил глаза к расписанным потолкам, пытаясь уловить призрачные отголоски далекого веселья, словно в старых стенах до сих пор хранились образы прошлого, раздавались голоса, кружились пары по гладкому паркету, и отец что-то громко ему доказывал… Александр скучал не по ярким картинкам, а по эмоциям, которые способен был испытать, по доверию, остатки которого на тот момент еще теплились в его душе, и по близким людям, которым не приходилось отправлять письма за тридевять земель.
Все эти люди были вольны сорваться с места и посвятить жизнь чему-то, чего сами долгое время желали. Они приходили и уходили, дышащие весельем, улыбчивые, свободные, а своды Зимнего дворца благосклонно их провожали и вновь встречали. Как и Александр. Также радушно, также по-вежливому молчаливо. Он не просто стал частью Зимнего дворца, а
был им —настолько же безвольный и статичный, отягощенный долгом перед империей.
Александр много раз покидал Петербург, проезжал тысячи миль, видел сотни городов, но везде чувствовал себя неразрывно связанным с троном, словно золото императорской короны невидимым ошейником обвило его шею. Куда бы он не направился, где бы не спрятался — всевидящий долг всегда вынуждал его вернуться обратно.
Александр сам не заметил, как погрузился в свои мысли, от которых его отвлекла уже знакомая фигура, появившаяся на другом конце зала. Взгляд неосознанно скользнул по пуговицам мундира, что загадочно сверкали на зеленом фоне. Все тот же строгий воротник и те же белые панталоны. Видно, императору Франции было слишком лень переодеваться перед вечерним празднеством, однако Александр не мог мысленно не согласиться с тем, что его союзник мог себе позволить подобное. И эта кричащая простота на фоне разодетых по последней моде гостей однозначно привлекала к себе гораздо больше внимания, чем пестрые краски платьев светских львиц.
В это же мгновенье Александр почувствовал, как ему становится сложнее дышать, как шейный платок сильнее впивается в горло, намереваясь по меньшей мере задушить своего хозяина. Русскому императору стало неуютно, и он больше не чувствовал той свободы и раскованности, как несколько минут назад, когда они с Константином расхаживали меж кружков шумных гостей, перебрасываясь шутливыми замечаниями.
Наполеон обладал поразительным свойством заполнять собой все пространство комнаты, ничего при этом не предпринимая. Он даже не смотрел в сторону Александра, надменно улыбаясь появившейся из неоткуда графине фон Фитингоф, которая о чем-то щебетала, не умолкая. Эту надменную улыбку Наполеон периодически прятал в своем бокале, делая осторожные глотки, определенно намереваясь растянуть один напиток на целый вечер.
Александр поймал себя на мысли, что продолжает разглядывать его, так и замерев где-то посередине зала, пока мимо проносятся одни те же лица, обрывки фраз, нелепый смех. Александр почему-то был уверен, что Бонапарт поприветствует его первым, как самого почетного гостя, но тот продолжал вести светскую беседу с обступившими его мелкими дворянами. Неужели он делал вид, что не замечает Александра? Или он действительно его не заметил?
Русский император бросил взгляд на внушительных размеров зеркало, которое отражало чуть ли не весь бальный зал, и с досадой отметил, что его высокая фигура и новый, блестящий орденами мундир, все же явно выделялись на фоне собравшегося общества. Значит, Бонапарт вздумал затеять новую игру.
Александр приосанился, вглядываясь в группки щебечущих дам и прикидывая, кого ему стоит пригласить на танец. Изначально танцы вовсе не входили в его планы, как и возмутительное поведение Бонапарта, но Романов ловко подстраивался под правила этой игры. Кажется, император французов обещал, что будет следить за ним? Так пусть же он запомнит Александра как отъявленного ловеласа, этакого Дон Жуана монарших кровей.
Его взгляд зацепился за хорошенькую девушку, которая молчаливо стояла в кругу своих подруг и только слушала их разговоры. Он направился к ней, нацепив на губы учтивую улыбку и, приблизившись, поклонился.
— Не желает ли мадемуазель подарить мне этот танец? — спросил Александр, протягивая ей руку.
Она подняла на него большие синие глаза, в которых прослеживался то ли испуг, то ли удивление. На мгновение красавица замерла, пытаясь убедиться, что приглашение адресовано именно ей, а затем присела в быстром реверансе и произнесла:
— Для меня это будет честью, Ваше Величество.
На этих словах она вложила свою маленькую ручку в его ладонь и позволила вывести себя на середину бального зала. Александру показалось, что разговоры стали тише. Возможно, их заглушили первые аккорды мазурки, а может, все взгляды действительно устремились на императора и на даму, которой посчастливилось танцевать с ним первый танец.
Партнерша оказалась на редкость умелой в искусстве мазурки. Она порхала, как пушинка над паркетом и бросала на императора лукавые взгляды, так и не решаясь начать разговор. Александр же с прискорбием отметил, что выполняет все фигуры машинально, даже учтивая улыбка, приклеившаяся к его лицу, была не более чем маской.
— Как давно вы в Тильзите? — решил спросить он ближе к концу танца, чтобы по маленькому немецкому городку не расползлись слухи о его неразговорчивости (если только не грубости).
В глазах девушки промелькнуло удовлетворение — Александр догадывался, что ей не терпелось переброситься с ним хотя бы парой слов.
— Мы с Vater и сестрами приехали позавчера, — живо ответила она. — В качестве сопровождения короля.
— С отцом и сестрами? — переспросил русский император. — Неужели король обязывает свой двор всюду его сопровождать?
— Нет, что вы! — улыбнулась дворянка. — Его сопровождает лишь часть двора, самые приближенные семьи. Если бы весь двор путешествовал с ним, для гусар Его Величества не хватило бы лошадей!
Александр рассмеялся, кружа прекрасную незнакомку по залу.
— Неужели кавалерия Его Величества настолько немногочисленна? — спросил он.
— Мне бы хотелось убедить Ваше Величество не сомневаться в армии моего короля, — улыбнулась девушка, но в ее голосе послышались нотки отчаяния. — Но я этого сделать не могу, поэтому скажу, что скорее это двор Его Величества слишком велик.
Александр качнул головой, удивляясь ее находчивости. Тем временем танец подходил к концу. Император явно различил последние аккорды и поэтому, чтобы вежливо закончить их знакомство, он тихо произнес:
— Могу ли я узнать ваше имя, мадемуазель?
Он не мог себе простить того, что не начал разговор именно с этого вопроса. Девушку же это вовсе не смутило, она смело посмотрела в его глаза и произнесла с улыбкой:
— Фредерика.
На этих словах она хотела было покинуть Александра, но он почему-то сильнее сжал ее ручку и спросил:
— Просто Фредерика?
Она усмехнулась, явно довольная своей выходкой, затем игриво опустила взгляд и ответила:
— Я хочу оставить имя моего отца в тайне, — на этих словах она вновь взглянула на Александра, ожидая его реакции.
«Она уверена, что заинтересовала меня, — мелькнуло в голове у Александра. — И хочет, чтобы я сам узнал, кто ее отец».
Он уже представил себе, как юная кокетка изображает удивление, когда лакей ей докладывает о том, что о ее персоне наводит справки сам император всероссийский.
— Каждый имеет право на секреты, — тихо произнес Александр, невесомо касаясь губами тыльной стороны ее ладони. — Благодарю вас за танец… Фредерика.
Ее имя он произнес с особой нежностью, почти по слогам, чтобы у девушки не оставалось ни малейших сомнений в том, что император попал в плен ее красоты. После этого он оставил взволнованную девушку, чтобы наконец исчезнуть из центра общего внимания.
Александр отошел на край зала и зачем-то попытался взглядом вновь отыскать Фредерику, но та словно испарилась. Роль женщины-загадки ей пока была по силам, но выходила угловатой и немного ненастоящей. Может, она бы показалась живой влюбленному юноше или зрителю, мало искушенному дамскими уловками. Русский император не относил себя ни к одной из этих категорий, и потому лишь равнодушно продолжил всматриваться в толпу.
— А вы превосходный танцор, Александр. Даже дама от вас без ума, — послышался рядом знакомый голос.
Ах да, как же он мог забыть… Александр медленно повернул голову, встречаясь взглядом с холодными серыми глазами, в глубине которых явно можно было разглядеть подобие насмешки. Подумать только, гроза всей Европы сейчас стоит перед ним, вертя в пальцах все еще недопитый бокал шампанского, и улыбается!
— Ну что вы! — легко ответил Александр, пытаясь придать голосу краски смущения. — Вряд ли я танцую мазурку лучше какого-нибудь князя в этом зале.
— Быть может вы и правы, — задумчиво протянул Наполеон. — Но только вряд ли какой-нибудь князь способен произвести такое впечатление на женщину.
— Возможно все дело в моем титуле, — иронично предложил Александр, довольный тем, что Наполеон следует по задуманному им пути наблюдений.
Бонапарт лишь хмыкнул и устремил свой взгляд на кружащиеся посреди зала пары, предоставляя своему союзнику возможность сполна насладиться созерцанием точеного римского профиля.
— Магия титула, — наконец произнес он. — Эту загадочную силу мне довелось испытать на себе сполна. Однако вряд ли титул способен окончательно расположить к себе людей. Не переносите свои достоинства лишь на блеск вашей императорской короны, Александр.
— Вы слишком плохо меня знаете, чтобы рассуждать о моих достоинствах, — шутливо напомнил ему русский император.
— Ведь именно поэтому я делаю выводы из своих наблюдений, — парировал Наполеон, пряча усмешку в бокале, точно так же, как делал это при разговоре с графиней фон Фитингоф.
Александр заворожено наблюдал за этим движением вблизи, потому что в тот момент Наполеон показался ему донельзя человечным. «Ну да, гроза всей Европы умеет улыбаться!» — саркастично напомнил русский император сам себе уже во второй раз за вечер.
— Право, я считаю, что местные красавицы и о вас вздыхают не меньше! — заметил Александр, попытавшись сгладить неловкую паузу. — Почему бы вам не пригласить одну из них на следующий танец?
В самый последний момент Романов почему-то пожалел о сказанном, ведь такие советы имели право раздавать лишь очень хорошие друзья, а он Бонапарту приходился чуть ли не врагом. Однако Наполеон лишь пожал плечами, явно не сочтя слова Александра фамильярностью, и сказал:
— Не люблю танцевать.
Так просто, емко, без объяснений.
Александр усмехнулся:
— Вы не поверите, но я тоже не поклонник танцев…
— О, ну что вы! Я охотно вам верю, — Наполеон вновь отпил из бокала. — Думаете, я не знаю, что для высокопоставленных людей балы это скорее не развлечение, а обязанность? Только не убеждайте меня в обратном, Александр, у вас этого не выйдет.
— Это было бы пустой тратой времени, особенно если учесть, что вы, как ни странно правы.
— Как ни странно? — переспросил Наполеон. — То есть вы считаете, что моя правота — редкое явление?
— Вы переиначиваете мои слова! — рассмеялся Александр. — Я вовсе не это имел в виду.
Наполеон не выглядел обиженным, Романову даже показалось, что он так странно шутит.
— Я понимаю, — сказал Бонапарт. — Видите ли, в последнее время эта непонятная обязанность легла и на мои плечи, однако мне всегда казалось, что подобного рода мероприятия вам приносят только удовольствие. Так мне казалось, пока я не познакомился с вами лично.
— И вот еще один весомый аргумент в пользу того, что нельзя верить слухам, — согласился Александр.
Они опять замолчали. Императоры стояли вдалеке от веселящегося общества, почти в тени, но Александру от этого легче не становилось. Он знал, что каждый гость в этом зале то и дело бросал на них быстрые взгляды, пытаясь предположить, о чем беседуют виновники торжества.
Русский император не видел этих взглядов, он чувствовал их кожей, словно неприятные, мажущие прикосновения, от которых ему никогда не отмыться. За фасадом всеобщего веселья скрывались знакомые разуму истины: каждый дворянин, явившийся к графине фон Фитингоф в тот вечер, искал для себя какой-нибудь выгоды. Взять к примеру ту же Фредерику — за маской верности своему королю скрывалось желание продать себя подороже, если не замуж, то в руки влиятельного любовника. Или сама хозяйка бала: она знала, что теперь власть Фридриха-Вильгельма не абсолютна и потому ей было просто необходимо сыскать поощрения французского императора, и…
Продолжать можно было бесконечно долго. На другом конце зала хмурился маршал Даву, явно споря с каким-то прусским графом, недалеко от него у стены, замер маршал Ней, одиноко потягивая шампанское из бокала. Вид у него был то ли озлобленный, то ли несчастный, Александр не мог разобрать. В вихре вальса вновь мелькнул Мюрат, что-то шепчущий на ушко своей спутнице, вслед за ним пронесся Константин. Видеть их, следующих друг за другом в одном помещении, было настолько непривычно, что Александр зажмурился, пытаясь прогнать непонятное наваждение.
— Что с вами? Вы нездоровы? — послышался обеспокоенный голос Наполеона.
— Нет, что вы, — Александр мягко улыбнулся, поворачивая лицо к императору французов. — Здесь невыносимо душно, только и всего.
Ответ Наполеона удовлетворил. Морщинка, появившаяся меж его бровей, тем самым выражая настороженность, разгладилась, и он произнес:
— В таком случае позвольте пригласить вас в сад. Я слышал, садовник графини настоящий кудесник!
— С удовольствием составлю вам компанию, — ответил Александр.
Наполеон уже хотел было направиться к выходу, как внезапно остановился и, развернувшись к Александру, недовольно оглядел того с ног до головы. Это было по меньшей мере неприятно и, если верить рассказам некоторых французских придворных, не предвещало ничего хорошего. Александр насторожился, приготовившись принять на себя удар, но в глазах Бонапарта вспыхнул задорный огонек, а уголки его губ приподнялись.
— И возьмите себе уже наконец шампанского! — притворно-серьезно воскликнул он. — Терпеть не могу выпивать в одиночестве.
***
Маршал Ней проследил за тем, как императоры дружно покидают бальный зал. В этом их внезапном побеге прослеживалось что-то заговорческое, не иначе как у двух едва знакомых людей внезапно появились общие секреты. Ней поджал губы.
Третий бокал шампанского в его руке медленно опустошался, а стрелка часов, так удачно размещенных перед его глазами, даже не достигла полуночи. С самого начала вечера маршал не мог разделить общей радости, устроившись в наиболее укромном месте, подальше от косых взглядов своих соотечественников. К преимуществам этого укромного места также можно было отнести то, что сам он мог смотреть косо на кого вздумается, в особенности на одного до безумия раздражающего командира императорской кавалерии.
Мюрат слишком много смеялся, слишком часто сменял партнерш по танцам и постоянно находился в поле зрения Мишеля. Словно окажись он в другой части зала, Ней все равно бы заметил его расшитый золотом мундир и звон начищенных шпор. Ах, почему императору вздумалось сделать их соседями… Нею было плевать, что своей угрюмостью он плохо вписывался в атмосферу торжества. Храбрейший из Храбрых имел полное право быть недовольным.
Теперь смех Мюрата раздался где-то совсем близко. Ней почувствовал, как его пальцы сильнее сжали ножку бокала. Блистательный маршал императора, своими подвигами затмивший всех и вся, вынуждал Мишеля ютиться в тени своей славы. Ней мог бы утверждать, что особое отношение императора к Иоахиму объяснялось их родством. Кто же еще из маршалов удостоился бы чести взять в жены сестру самого Наполеона? Однако в отношении военных компаний кумовство было бы глупостью.
Скрепя зубами Ней вынужден был признать, что благосклонность императора Мюратом была заслужена честно. Чего только стоили атаки его кавалерии при Прейсиш-Эйлау! И все же, Мюрат всегда действовал по приказу императора, в то время как Нею приходилось смирно пребывать в резерве. Со времен сражения при Эльхингене он не заслужил ни одной императорской похвалы, а Мюрат, этот безмозглый рубака…
— Ваша Светлость, как я погляжу, бал вгоняет вас в глубочайшую меланхолию! — и вот он появился перед Неем, румяный от непрекращающихся танцев и вина, веселый.
«Ваша Светлость! — мысленно передразнил его Мишель. — Извольте,
Ваша Светлость!»
— Если что и вгоняет меня в меланхолию, так это неудачное расположение моих комнат, — язвительно ответил Ней, отводя взгляд от императорского зятя.
— Удивительно — впервые за столько лет я с вами полностью согласен! — заметил тот, громогласно рассмеявшись. — Но почему бы вам их в таком случае не сменить?
— Вы думаете, я не пытался? — буркнул Ней.
Он все еще не смотрел на Мюрата, надеясь, что если не уделять ему достаточно внимания, блистательный маршал куда-нибудь исчезнет, как по волшебству. Но Мюрат никуда не исчезал и почему-то молчал. Это странное молчание заставило Нея подозрительно покоситься на своего собеседника, на лице которого застыло что-то неоднозначное между удивлением и улыбкой.
— Вы действительно просили императора переселить вас? — наконец спросил он, уже не сдерживая смех.
Ней только фыркнул и, теперь уже развернувшись к Мюрату всем корпусом, процедил:
— Почему вас это так забавит?!
— Забавит? — переспросил тот. — Скорее расстраивает. Насколько же вы меня ненавидите, что обратились к самому императору!
— Я больше ненавижу шум, который вы создаете, — честно сказал герой Эльхингена.
— Вот как?
— Говорю как есть. Я уже сбился со счета, со сколькими дамами вы успели позаигрывать в этот вечер и — держу пари — на что-то вы да надеялись. А я, знаете ли, ночью предпочитаю спать, а не слушать, как за стеной!.. — Ней замолчал, не зная, как сообразить что-то саркастично-оскорбительное, чтобы Мюрат поскорее от него отделался.
Он гневно смотрел на Иоахима, который в тот момент почему-то выглядел подозрительно серьезным. Неужели получилось задеть за живое?
Ней чувствовал, как пылают его щеки то ли от выпитого шампанского, то ли духоты, наполнившей помещение. Ему казалось, что он выглядит грозно, что наверняка поставит Мюрата на место, но мысли путались, размывались, и голова шла кругом в самый неподходящий момент.
— Почему вы замолчали? — тихо спросил Мюрат. — Продолжайте, мне очень интересно, что же там за стеной?
Он издевался, он подыгрывал, он изображал серьезность только затем, чтобы Ней выглядел глупо.
— Вы сами все знаете, — сухо сказал Храбрейший из Храбрых. — Из всех маршалов я один храню верность супруге.
— Как вы в себе уверенны. Вот и продолжайте строить из себя ханжу, пока нормальные люди наслаждаются жизнью.
На этих словах Мюрат развернулся на каблуках, клацнув шпорами, и быстро зашагал прочь.
— Я-то ханжа?! — воскликнул Ней, но блистательный маршал уже его не слышал.
***
В саду было на удивление тихо и так свежо, что Александр невольно остановился, едва они с Наполеоном вышли на мощеную дорожку, бегущую вдоль рядов стройных яблонь. Ночная прохлада участливо обдала своим животворным дыханием щеки, пробралась в самые легкие и подарила желанную бодрость. Голова больше не кружилась.
Где-то в траве и в кустах роз, черневших в ночи размытыми пятнами, стрекотали сверчки, силясь заглушить музыку, гремящую из распахнутых окон. Теперь эта музыка не была назойливой, но все равно мешала ощутить красоту летней ночи сполна.
— Вы тоже это чувствуете? — тихо спросил Наполеон, вырывая русского императора из круговорота мыслей.
Александр непонимающе посмотрел на него, и Наполеон пояснил:
— Облегчение.
Александр лишь неопределенно хмыкнул. Быть может, Бонапарт и чувствовал себя свободно рядом с ним, чего нельзя было сказать о самом русском императоре. Романов внезапно понял, что в бальном зале ему почему-то было спокойнее. Он словно находился под защитой многоголосой толпы, но теперь, наедине с тем самым «людоедом», ужасом многих европейских правителей, стало не по себе.
Он понятия не имел, что за мысли роятся в голове этого бога войны и в чью сторону он совершит прыжок в следующий раз, чтобы напиться горячей крови.
— Облегчение, — рассеянно повторил Александр, чтобы не казаться слишком задумчивым. — Свежий воздух хорошо влияет на разум.
— В таком случае, не хотите ли пройтись? — предложил Наполеон, который стоял на два шага впереди Александра.
— Да-да, вы правы, — русский император улыбнулся. — Простите мне мою медлительность.
Они двинулись вперед по дорожке неторопливым шагом и, по мере их отдаления, музыка бала становилась все тише и тише.
— Этот день был наполнен событиями, — Наполеон вновь прервал тишину. — Но он стоил того, чтобы его прожить. Нас ждет великое будущее, Александр, помяните мое слово! Как давно я хотел обрести вас в роли своего союзника, ведь теперь весь мир лежит у наших ног. Вы еще не осознали этого?
— Весь мир? — удивленно переспросил Александр. — Не думаю, что Новый Свет согласится с вами.
Наполеон лишь неопределенно махнул рукой.
— Новый Свет не представляет для меня особой ценности. Мир — это Европа, это те дворяне, которые пришли сегодня, чтобы просить нашей с вами снисходительности, и этот мир уже наш, понимаете? Мы с вами будем править им, вести наши народы в блистательное будущее, пока мелкие короли станут лишь нашими верными подданными. Они уже ими стали, просто пока этого не поняли.
Александр задумчиво кивнул, покосившись на Бонапарта, который, хотя и доставал ему лишь до плеча, шел так уверенно, что Александр восхитился. Лунный свет очерчивал грозный профиль — нахмуренные брови, орлиный нос и поджатые тонкие губы, руку Бонапарт по привычке спрятал за пазуху точно так же, как на портрете, копию которого русскому императору тайно передали еще в прошлом году.
Тогда Александр долго всматривался в спокойные серые глаза и гадал, как такого совершенно обыкновенного человека могут бояться наследники древнейших королевских династий. И сам он, будучи тогда еще убежденным врагом нахального узурпатора, почему-то испытывал непонятный трепет, когда смотрел на портрет.
И теперь, идя с пресловутым узурпатором плечом к плечу, Александр не мог поверить, что тот посвящает его в свои планы, что сам Александр вдохновляется этими планами и начинает мечтать об этой утопии. Что-то особое было в речах Наполеона. Эта резкость, с которой он чеканил фразы и граничащее с ней воодушевление, военная выдержка и мечты бывшего революционера. Все это создавало гремучую смесь, которую Бонапарт подпитывал еще и своим взрывным характером.
— Я вижу, вы уже устали от политики, — сказал Наполеон после нескольких мгновений молчания. — Я прошу вас обдумать то, что я только что сказал. Это очень важно.
— На это у меня будет целая ночь, но вы меня уже заинтересовали, — признался Александр.
— Всего лишь заинтересовал? А вас трудно соблазнить властью! — Наполеон качнул головой. — К слову, как вы обосновались в Тильзите? Все ли вас устраивает?
Александр был только рад сменить тему, и поэтому оживленно ответил:
— О да, мой дом достаточно просторный, в нем несколько замечательных комнат в которых имели удовольствие разместиться мои сопровождающие. Что касается армии…
— Я спросил не об армии, а о вас, — перебил его Наполеон.
Русский император даже не понял сначала, оскорбила ли его эта выходка, или же прельстила тем, что Бонапарту было важно его удовлетворение.
— В целом я доволен, — коротко ответил Александр.
— Но вот незадача, вы, похоже, живете в русском квартале, рядом с вашей армией? — уточнил Наполеон.
— А где мне еще жить? — рассмеялся Александр. — Мне кажется, все справедливо.
— Да, но мы с вами будем видеться каждый день, — начал объяснять Наполеон. — Будет очень неудобно постоянно добираться друг к другу в экипажах, вы не находите?
Александр бросил на Бонапарта короткий подозрительный взгляд, боясь предположить, к чему ведет этот разговор, а потом признал:
— Пожалуй, вы правы.
— В таком случае… — Наполеон резко остановился, повернувшись к русскому императору, заставляя того сделать то же самое.
— В таком случае, — повторил Наполеон, — позвольте предложить вам особняк напротив моего дома. В нем живут Ожеро, Ланн и Коленкур, а верхний этаж будет полностью в вашем распоряжении. Как вы на это смотрите?
Русский император не знал, как отреагировать. Это, конечно, было неслыханной дерзостью — предлагать императору оставить свою армию, но сильной разницы между домами, расположенными в одном городе не было. На деле Александр вовсе не покидал своей армии, ведь он не планировал никуда уезжать из Тильзита. Но что же скажут люди? Как начнут объяснять этот непонятный приступ франкофильства?
Александр вдруг понял, что это его совсем не волнует. Что было действительно важно, так это дружба Наполеона, которую тот так искренне предлагал. Не было времени раздумывать, эта дружба избавила бы Россию от войн на ближайшие годы, и поэтому между мнением людей и будущим своего государства русский император выбрал последнее.
Александр мягко улыбнулся, выражая согласие, и, в подтверждение этого жеста, сказал:
— Мне нравится ваше предложение, Наполеон.
***
— Ты спятил! Какого черта ты забыл во французском квартале?! — яростно шептал подвыпивший Константин, пока лакеи под покровом ночи загружали еще не разобранные с утра вещи императора обратно в карету.
Александр мученически сжал пальцами переносицу, закрыв глаза, но это его никак не избавило от причитаний брата.
— Я с тобой вообще-то разговариваю! — не унимался Константин. — Что тебе этот французишка уже успел наплести, пока вы где-то пропадали? Да, я не видел тебя под конец бала, объясни…
— Брат мой, — Александр устало возвел глаза к небу, моля бога даровать ему крупицы терпения, — во-первых этот самый «французишка» стоит рядом с нами…
Русский император действительно приехал в свой тильзитский дом в одной карете с Наполеоном, который сам вызвался его сопровождать. Теперь же Бонапарт скучающе стоял возле братьев, ни слова не понимая из их разговора и наблюдая за работой слуг.
— Он не понимает нас! — сказал Константин.
— Я как раз хотел сказать, что это крайне невежливо с нашей стороны — говорить по-русски в его присутствии.
— Полагаешь, будет лучше, если я повторю все свои претензии на французском?!
— Право, не стоит.
Тем временем Наполеон, которому наскучило наблюдать за перепалкой братьев, великодушно предложил:
— Если Его Высочеству великому князю угодно устроиться в одном доме с императором Александром, он может поехать с нами.
— Ах ты лягушатник… — процедил сквозь зубы Константин на русском, но Наполеону улыбнулся самой обворожительной из тех улыбок, на которые был способен в своем состоянии, и ответил на французском:
— О нет, Ваше Величество! Время позднее, я порядком подустал. Это брат мой полон сил, как и подобает императору. Благодарю вас за предложение, но я откажусь.
Александр усмехнулся и, кивнув лакеям, закончившим погружать его вещи в экипаж, произнес на французском:
— В таком случае мы с императором Наполеоном покидаем вас, дорогой брат, выспитесь хорошенько перед завтрашней охотой.
— Непременно! — буркнул Константин и, коротко поклонившись императорам, зашагал в сторону уже бывшего дома Александра.
— Что-то ваш брат сегодня не в духе, — заметил Наполеон.
— Видать, перебрал со спиртным, — махнул рукой Александр. — Так что ж, едемте?
— Да, иначе мы рискуем вовсе не спать этой ночью, — согласился Наполеон. — А северные ночи летом на редкость коротки.
— Где-то и вовсе ночей в это время нет, — заметил Александр, когда они сели в карету и тронулись в сторону французского квартала.
— Мечтаю побывать в Петербурге в летнее время, — признался Наполеон. — Столько рассказов ходит об этих ваших «белых ночах»! Вот вы, к примеру, не испытываете проблем со сном летом?
Александр усмехнулся, поражаясь немного наивному вопросу от грозного правителя, и ответил:
— Вы ведь знаете, что государь за день так устает, что готов спать, как убитый, даже при свете дня, да и петербуржцы уже давно привыкли к отсутствию кромешной тьмы по ночам. А в столицу нашу обязательно приезжайте, вы влюбитесь в этот город, я вам это обещаю!
— Звучит заманчиво, — хмыкнул Бонапарт. — Но, как вы верно заметили, государи люди занятые. Быть может, в следующий раз мы с вами встретимся и в Петербурге.
«В следующий раз», — эхом прозвучало в голове Александра. Он поверить не мог, что они обсуждают визит Наполеона в столицу России уже в первый день знакомства. Что же будет, когда они подпишут договор? Бонапарт уедет в Петербург с Александром в одном экипаже? Наполеон, похоже, совсем не шутил, и серьезность его речей немного пугала Александра.
Карета немного поскрипывала, разрезая этим тихим скрипом ночную темноту. Копыта лошадей мерно отстукивали неведомый ритм по мощеной дороге, и через окно в карету проскальзывало холодное дыхание ночи.
— Мы можем встретиться не только в столице. Москва тоже красива, да и добраться вам до нее будет проще, — почему-то предложил Александр, сам ужасаясь тому, что произнес это.
— Вы так по всей России меня прокатите, Александр! — рассмеялся Наполеон. — Вы весьма гостеприимны. Позвольте же и мне в свою очередь пригласить вас в Париж, там тоже есть на что посмотреть, уверяю вас. Одни сады императрицы чего стоят!
— Не могу отказаться от вашего предложения, — в свою очередь улыбнулся Александр. — Я никогда прежде не бывал в Париже.
— Я слышал, вы любите путешествия, — сказал Бонапарт. — Тяжело быть монархом и любить путешествия, ведь вы не можете надолго оставлять свою страну.
— Благо, размеры моей страны с лихвой удовлетворяют моим потребностям в странствиях, — заметил Александр. — Так что мне даже не обязательно покидать ее. А вот вы, — он отвлекся от созерцания вида за окном и повернул голову к Наполеону, — вы, стало быть, тоже очень любите путешествия.
— Как вы наблюдательны.
— Египет, Италия, Пруссия…
— Да, мои путешествия способны наделать шуму.
— О, не то слово!
— А еще у меня превосходная память, и я могу в деталях описать каждое из них…
— Я бы с нетерпением послушал.
— …но, в другой раз. Мы приехали.
Александр оглянулся и заметил, что карета действительно остановилась, а услужливый лакей с фонарем в руке уже с готовностью открыл дверцу, позволяя императорам покинуть экипаж.
— Вот и ваш дом, нравится? — спросил Наполеон, указывая на громоздкое здание с большими темными окнами.
В темноте трудно было различить детали, Александру даже сперва показалось, что стены особняка искусно отделаны лепниной, но то была лишь тень, которую отбрасывали деревья под светом фонаря.
— Ничего не могу сказать, — честно ответил русский император. — Быть может, утром мне удастся рассмотреть его детальнее, но пока я почти ничего не вижу.
— И то верно, — хмыкнул Наполеон. — Приглашаю вас в гости в любое время дня и ночи, если вас не затруднит переход через дорогу, ибо мой дом — как я уже говорил — находится прямо напротив вашего.
— Я подумаю над вашим предложением, — ответил Александр. — И попрошу вас не злиться на меня, если вдруг я действительно явлюсь к вам в любое время дня и ночи.
— Я буду только рад вас видеть.
— Тогда… до завтра?
— До завтра, Александр.
Наполеон произнес прощание почти шепотом, чуть приподняв уголки губ, а потом, как ни в чем не бывало, развернулся и зашагал по направлению дома напротив.
Некоторое время Александр рассеянно упирался взглядом в его спину, пытаясь дать объяснение непонятному дружелюбию своего недавнего врага. «Я буду только рад вас видеть… в любое время дня и ночи…» — как много пафоса, какие громкие слова. Из всего сказанного Александр понял лишь одно: Бонапарту вряд ли можно было верить. Все его речи пестрели невероятными планами — обзавестись подданными королями, навестить Петербург в качестве гостя, принять в своем доме русского императора в любое время суток… Видеть твердые намерения в этом полете фантазии было крайне трудно.
Наполеон, удаляющийся от него в ночи, выглядел одиноко. Оставленный шумными подданными и маршалами, идущий со сцепленными за спиной руками, чуть сутулясь, он возвращался в свой дом, растворяясь в ночной темноте. Вот он подошел к двери и постучался в нее.
На этом моменте русский император отвернулся, чтобы случайно оглянувшийся Наполеон ни в коем случае не встретился с ним взглядом. Это было бы краем неловкости.
Александр качнул головой, прогоняя глупые мысли. Он слишком устал за день, чтобы набивать голову всякой чушью. Преодолев несколько ступенек, ведущих ко входу в дом, он скрылся в темных коридорах особняка, думая лишь о чистой постели и о своей неописуемой усталости.
