***
День постепенно перетек в вечер, когда Наполеон отпустил всех министров, чтобы императорам подали ужин. Его кабинет плавно погрузился в нечеткие сумерки, придавая мебели расплывчатые черты. Около пяти часов к ряду они безвылазно сидели в этой хоть и немаленькой, но, от обилия людей, тесной комнате, указывали пальцами на карту, расставляли на ней красные флажки и дискутировали о предполагаемых границах. Наполеону не нравилось выслушивать чужие аргументы, не нравилось брать во внимание мнение напыщенных дворян, но того требовал заключаемый им мир, и он, скрепя зубами, следовал предписанному протоколу. Александр, на удивление, готов был идти на уступки, тем самым вынуждая и императора французов лояльнее относится к своему союзнику. Наполеону не нравилось и это. Они привык диктовать то, что сам считал нужным, и привык, что все беспрекословно выполняли его приказы. Фридрих Вильгельм, пришедший скорее для того, чтобы просто напомнить о своем присутствии, постоянно молчал, то и дело бросая на Александра полные надежды взгляды, и, так и не добившись даже малейшего упоминания Пруссии в состоявшейся беседе, вынужден был покинуть кабинет Бонапарта ни с чем. Теперь, когда шум голосов наконец-то стих и императоры остались совершенно одни, Александр устало опустился в одно из кресел и прикрыл глаза. Наполеон же по привычке продолжил мерить шагами кабинет, постепенно забывая о присутствии русского императора. По его расчетам, первый день обсуждения условий мира прошел более чем успешно, костью поперек горла вставала проклятая Пруссия, с которой еще следовало разобраться, но ситуация с Россией обещала с каждым днем становиться все лучше. В комнату тихо вошел Рустам, чтобы зажечь свечи. Наполеон заметил, что Александр открыл глаза и теперь с любопытством изучал мамлюка, одетого в свой привычный костюм. Пожалуй, красные шаровары, арабский кафтан и тюрбан на голове слуги не совсем вписывались обстановку небольшого европейского городка, чем и могли вызвать удивление у обывателей. Когда свечи были зажжены, Рустам поклонился Наполеону и так же тихо покинул его кабинет. — Я вижу, вам понравился мой мамлюк, Александр, — сказал Бонапарт с усмешкой. — Скорее, немного неожиданно было увидеть его, — отозвался русский император. — Вы привезли его с собой из Египта? — Так же, как и всю роту мамлюков, которая сейчас входит в состав моей армии, — гордо сообщил Наполеон. — Рустам верный слуга, он беспрекословно выполняет все мои приказы. — Пожалуй, среди прочих слуг он выглядит весьма… экзотично. — Что ж поделать, мне нравится выделяться. — Я успел это заметить, но, признаться, до сих пор я с трудом верил, что человек, проведший в Африке год, способен вернуться в Европу целым и невредимым. И вот вы передо мной… — задумчиво проговорил Александр. — Что же в этом удивительного? — улыбнулся Наполеон. — Сам не знаю, — пожал плечами Александр. — Я не могу представить себя, покидающим пределы Евразии. Это было бы какой-то авантюрой, чем-то совершенно невероятным… — Как вы могли уже заметить ранее, я люблю путешествовать, — парировал Наполеон. — Но на тот момент мне и самому не верилось, что я отправляюсь с экспедицией в Египет. Я настолько был одержим этой идеей, что собрал чуть ли не весь профессорский состав Сорбонны, чтобы эти ясные умы смогли привезти во Францию знания о пирамидах, сфинксах, пустынях, о нынешнем населении с берегов Нила… Зато, когда я вернулся, вся Франция была одержима египтологией! — Но как вы решились на это? — Я был лишь генералом, исполняющим приказы директории. Решился? Я вовсе не решался. Я твердо знал, что хочу ступить на землю, по которой две тысячи лет назад ходил Александр Македонский. Стали бы вы раздумывать, если бы в один момент вам представилась возможность исполнить мечту юности? — Думаю, нет, — Александр грустно улыбнулся. — Но расскажите мне, какой он, Египет? Русский император впился в Наполеона пытливым взглядом, который так и вопил: «Я хочу знать все!» В тот момент Александр почему-то напомнил Наполеону мальчишку, начитавшегося книг о морских сражениях и теперь допытывающего своего дядюшку-капитана о его приключениях. Эта мысль заставила Наполеона едва заметно улыбнуться. Монархи тоже люди. Тени, отбрасываемые пламенем свечей, плясали на бледном лице Александра, едва заметно искажая его черты. В его светлых глазах отражались их дрожащие огоньки, колеблемые дуновением летнего ветра, что пробирался в кабинет сквозь открытое окно. Наполеон сам не заметил, как его увлекло созерцание собеседника, пока этот краткий миг задумчивости не был вновь прерван Рустамом, который принес ужин. Наполеон поспешно отвел взгляд от Александра, будто пару минут назад не изучал его лицо как в первый раз. Рустам в замешательстве замер с подносом в руках перед рабочим столом, на котором до сих пор лежала карта с красными флажками. — Убрать? — спросил он с грубым акцентом. — Да-да, Рустам, ставь ужин на стол, — сказал Наполеон, одним движением сворачивая карту. — К чему формальности и строгий этикет королевских трапез, если ужинать в кабинете куда удобнее, — добавил он, оглядываясь через плечо на Александра. — Вы не представляете себе, насколько я рад это слышать, — сказал Александр. — Сейчас мне меньше всего хочется идти в столовую и пытаться завязать светскую беседу со всеми, кто явится на ужин. Наполеон тем временем придвинул к рабочему столу два стула, поставив их с противоположных сторон. — В этом я с вами солидарен, — сказал он. — О, поглядите-ка, что нам сегодня подают — запеченная оленина, какая неожиданность! Александр рассмеялся, занимая место напротив Наполеона. — Если нам подадут ее и завтра, то я начну жалеть, что согласился охотиться с вами этим утром, — сказал русский император, кладя небольшой кусок мяса к себе на тарелку. — Ну что вы, мой повар мастер своего дела, она может приготовить оленину так, что вы ни за что ее не отличите от курицы, — усмехнулся Наполеон. — Вашего повара следует сжечь на костре за колдовство в таком случае, — сказал Александр. — Нет, умоляю вас, он мне еще пригодится. Вина? — Буду премного благодарен. — Они наконец додумались доставить сюда шамбертен, это не может не радовать. — Так вы неравнодушны к вину? — Я не равнодушен к этому вину, — Наполеон важно поднял к верху указательный палец. — Так что же, мой дорогой Александр? За мир! — За мир! — повторил Александр, поднимая свой бокал. Наполеон сделал пару глотков из своего бокала и прикрыл глаза, наслаждаясь терпким вкусом любимого сорта бургундского. — Нет, не существует в этом мире лучшего вина, — произнес он наконец, отправляя в рот кусочек оленины. — У него действительно дивный вкус, но, признаться, я не совсем разделяю ваш восторг, — сказал Александр. — Да и с чего мы вдруг заговорили о винах, если вы уже собирались рассказать о вашей египетской экспедиции? Восторг, горящий в небесно-голубых глазах, теперь отражающих золото свечей, немая просьба увлеченного мальчишки, скрывающаяся за маской надменного монарха. Можно ли было назвать это искомым изъяном, если такие эмоции выглядели столь очаровательно на лице русского императора? Наполеон улыбнулся. Он аккуратно промокнул салфеткой губы и сказал: — Так что же вы хотите прежде всего услышать? С чего мне начать? — С самого начала, прошу вас! — воскликнул Александр. — Что ж, — вздохнул Наполеон, польщенный столь живым интересом своего союзника, — в таком случае, девятнадцатого мая одна тысяча семьсот девяносто седьмого года наш флот покинул Тулонский порт и устремился на юг… Сначала Наполеону казалось, что рассказ получается скучным, потому что как главнокомандующий, он в первую очередь отдавал значение количеству людей, орудий, кораблей, широте и долготе, — словом, он был скрупулезным математиком, и начало рассказа показалось ему набором цифр, от которого император Александр мог легко заскучать. Но затем на смену цифрам пришел легкий морской бриз, лучи экваториального солнца и скрип рей, будто чем дальше заходило его повествование, тем живее становились старые воспоминания. Будто теперь он был не императором Наполеоном, а снова повязал на поясе трехцветный кушак генерала Бонапарта. Ожили крики чаек, тени его подчиненных и товарищей, пляшущие на полотне белого паруса, в ушах неясным гулом застыла английская и арабская речь. В подзорную трубу была видна едва очерченная полоса суши. В нос ударил горьковатый запах синих волн средиземного моря. Пьянящий, волнующий, готовящий к чему-то неизведанному. Генерал Бонапарт высадился близ Александрии. Неуверенно шагая по песчаному берегу, он всматривался в безоблачное небо, распростершееся на несколько десятков миль вокруг. Он шагал и шагал, не веря, что наконец очутился в этой необыкновенной стране, о которой так часто читал, будучи лишь маленьким курсантом в Бриенне. Он не мог поверить, что путь к заветной мечте оказался таким доступным. Бонапарт был полон воодушевления и, наверно, мог свернуть горы в одиночку во благо своей бессмертной славе. Он набирал горсти раскаленного песка, пропуская его сквозь пальцы, оглядывался на верных солдат, следующих за ним, и был уверен в успехе экспедиции. — А потом мы впервые встретились с мамлюками в битве у пирамид, — мечтательно произнес Наполеон. Он, восседающий верхом на лошади, должно быть, выглядел крошечным на фоне этих пирамид. Никому неизвестный пигмей, посмевший посягнуть на святое. Но это лишь пока. Его звезда все еще ярко освещала свод небес, и под ее пламенеющим взором он поклялся творить великие дела. Место, пропитанное древней историей, еще было способно засвидетельствовать события истории новой, которую творил этот крошечный на фоне пирамид генерал. Генерал смотрел на войско мамлюков с коварной улыбкой. Они лишь выглядели угрожающими — изогнутые арабские сабли, небритые лица, большие глаза, горящие гневом. Однако французы имели над этим огромным войском одно преимущество — дисциплину. Главнокомандующий скомандовал атаку. Окровавленная арабская сабля мелькнула в воздухе. — По прибытии в Каир я представился султаном Кебиром, — усмехнулся Наполеон. — Арабы отнеслись ко мне с предубеждением, но я тут же заговорил с ними о пророке Мухаммеде. Этого было достаточно, чтобы влиться в их доверие. Он угрюмо оглядывал глиняные хижины, между которыми змеились пыльные улочки. Здесь не было ничего — ни привычных французскому солдату кабачков, ни ровных дорог, ни гостиниц. Английская корона лишь выкачивала деньги из своей африканской колонии, но не делала ничего, для того, чтобы придать этой колонии божеский вид. Генерал Бонапарт смотрел на бескрайнюю пустыню, и его воображение живо изображало то, как можно проложить водопровод, застроить пыльные улочки аккуратными домами на европейский манер, создать систему административного управления, как во Франции. Египет мог оказаться раем, созданным руками человека… — Однако нам следовало продвигаться дальше. Никогда бы в жизни он не подумал, что будет пересекать пустыню верхом на верблюде, неуклюже раскачиваясь из стороны в сторону. Генерал Бонапарт и на лошади восседал не особо уверенно, и вот жизнь приготовила ему новое испытание. Кто-то из ученых мужей со вздохом воскликнул, что днем температура пустыни прогревается до пятидесяти градусов по Цельсию, и находиться под солнцем в этом время — почти что самоубийство. Верблюд шел медленно, и, чтобы удержаться на нем, Бонапарту пришлось скрестить ноги по-турецки. Так же поступили и прочие генералы под его командованием, справедливо решив, что передвижение по пескам пустыни будет куда удобнее на неприхотливых верблюдах, чем на лошадях. Казалось, безжалостное солнце прожигала кожу на шее до самых костей, пот крупными каплями стекал по лбу, дышать становилось все труднее. Чтобы хоть как-то защитить себя от неистовых лучей, генерал Бонапарт покрыл свою голову белой тканью, которая полностью спрятала шею. Этот головной убор подарил генералу священные минуты облегчения. Сверху он все равно нацепил свою неизменную двууголку, чем вызвал беззлобный смешок генерала Дезе, намеревавшегося его обогнать. — Спустя несколько дней пути мы достигли плодородных земель. Попробуйте догадаться, чем были засажены обширные поля в этом оазисе! — усмехнулся Наполеон и, увидев непонимающий взгляд Александра, пояснил: — Арбузами, мой дорогой Александр, арбузами! Я не запрещал солдатам срывать их и разрезать своими шпагами. Вся армия в тот день наелась этими плодами. Эта история вызвала у русского императора искренний смех. — Мне кажется, что вы рассказываете мне какие-то небылицы! — сказал он, продолжая смеяться. — Небылицы, — протянул Наполеон. — То ли еще случается в армии! Вам лишь может показаться, что мой рассказ полон таких веселых событий, но дело обстояло совсем не так… Как должен вести себя главнокомандующий, когда он видит, что его армия тает на глазах? Когда сильных, пышущих здоровьем солдат косит проклятая болезнь? Каким богам ему нужно молиться, чтобы избежать ужасающего краха всех своих стремлений? Генерал Бонапарт знал, что за хлипкой оградой полевого госпиталя коек хватало даже не на всех, и что его солдаты встречали свою смерть лежа на полу. Он также знал, что не раненые наполняли этот госпиталь, и не война забирала их жизни себе. В этой обители смерти господствовала чума. Сложно придумать себе более страшную вещь, чем чума, настигшая армию в пустыне, вдали от Франции и от цивилизации в целом. Далеко позади был оставлен Каир, в ту пору ставший более пригодным для жизни французов. Врачей, которых главнокомандующий взял с собой, не хватало на госпиталь, да и чем они могли помочь умирающим людям? Лекарства от чумы не существовало. Те, кого болезнь не прибрала к рукам, падали духом. Главнокомандующий слышал, как их ропот становился все громче и громче. Армия не могла сдвинуться с места, больных было слишком много, поэтому генерал Бонапарт, игнорируя запреты и обеспокоенные крики подчиненных, вошел к больным. — И вы действительно вошли? — шепотом спросил Александр. Он в ужасе приложил ладонь к губам, всматриваясь в лицо Наполеона в поисках ответа. Бонапарт качнул головой: — Вам кажется, что я добавил историю с чумой лишь для красного словца? Нет, я действительно пошел к больным. Я беседовал с ними, касался их… — И остались здоровым? — Как видите. Александр резко поднялся, прошелся взад-вперед по комнате, о чем-то размышляя, затем резко повернулся к Наполеону и сказал: — Нет, я не представляю себе, чтобы человек был способен решиться на такое. Это либо благородство, либо безрассудство! И, не дожидаясь ответа Бонапарта, отошел к окну, где замер, поглощенный своими мыслями. Наполеон задумчиво смотрел на его ровную спину, обтянутую плотной тканью черного фрака. Ему нравилось, что рассказ о египетской экспедиции вызывал у русского императора столь бурные эмоции. По крайней мере, Наполеон надеялся, что таким образом изменит его мнение о себе, чтобы они действительно смогли стать друзьями. Наполеон не знал, о чем думал Александр, но предполагал, что в тот момент в сознании русского императора противопоставлялись друг другу две стороны одной медали, два императора французов. Один из них был тираном и убийцей, одержавшим столько побед над русской армией и узурпировавшим французский трон; другой же был обычным человеком, не лишенным дворянского благородства, тем человеком, с которым легко можно завязать светскую беседу на скучном балу или съездить на самую обычную охоту. Возможно, к встрече с этим вторым императором Александр был совсем не готов. — Это подняло боевой дух моих солдат, и мы с ними смогли дойти до самого Акра, — тихо произнес Наполеон, боясь прервать нить рассуждений русского императора. — Боевой дух солдат! — воскликнул Александр, наконец повернувшись к Наполеону лицом. Он не решался отходить от окна, лишь облокотился на раму спиной, чуть откинув голову, и проговорил: — Разве вы не боялись… умереть? Наполеон усмехнулся и тоже встал, сделав пару шагов в сторону русского императора. — Скажите мне, Александр, чего может бояться человек в неполных тридцать лет? Неужели всеми его действиями будут руководить мысли о смерти? — спросил он с легкой усмешкой, но, заметив затуманенный взгляд Александра, перестал улыбаться. Русский император старался не смотреть на своего союзника и упрямо молчал, догадываясь, что вопросы Наполеона были риторическими. Во избежание неловкой паузы император французов продолжил: — В тот момент я совсем не боялся умереть, вернее, я точно знал, что не умру… — Знали? — Звучит очень самоуверенно, не так ли? — сказал Наполеон. — Однако я твердо знал, что мой путь не может закончиться лишь египетским походом. Я был убежден, что мне уготовано нечто великое, понимаете? Что нить моей судьбы куда более длинная, чем может показаться на первый взгляд. — Никогда бы не подумал, что вы фаталист, — Александр грустно улыбнулся. — Еще какой! — Вы так легко об этом говорите: мамлюки, чума, сражения, бескрайние пустыни, — задумчиво принялся перечислять русский император. — Ведь вам было столько же лет, сколько и мне сейчас! Это просто не укладывается в моей голове! — Не все рождены царями, мой дорогой Александр, — Наполеон развел руками. — Кому-то приходится пробиваться наверх своими способами. — И у кого-то эти способы поистине впечатляющие, — добавил русский император. Они замолчали. Наполеон рассматривал маленькие огоньки свечей, подрагивающие в отражении окна, но взгляд невольно все равно натыкался на задумчивого Александра, который уже в открытую на него смотрел, не шевелясь. Первые мгновения этот взгляд льстил, чуть погодя — напрягал, а после и вовсе начал пугать. Бонапарт не знал, что пытался в нем разглядеть русский император. Быть может, он просто забавлялся, ожидая ответной реакции, или же его задумчивость была столь глубока, что он сам не осознавал, куда смотрит. Наверное, он думал о том, что и сам не хуже Бонапарта. Наверное, он тайно завидовал своему союзнику, и в его сердце скапливалась еще большая ненависть… Наконец, Наполеон решился посмотреть на него в ответ своим привычным строгим взглядом, который настолько часто застывал на его лице, что никто бы не смог заметить в нем того вызова, с которым он был обращен к Александру. В глазах русского императора застыло спокойствие. Его зрачки в полумраке расширились настолько, что глаза Александра казались почти черными, бездонными, и в них не было ни ненависти, ни зависти, лишь нечто неуловимое, нечто, что Наполоен мог бы назвать теплотой или отблеском зародившейся симпатии. Где-то в сознании Наполеона воскресла надежда на дружбу с русским императором. — И все же, вы не дослушали моего рассказа до конца, — напомнил Наполеон почти шепотом. — Вы хотите его закончить? — спросил Александр с легкой улыбкой. Наполеон закусил щеку изнутри. Этот хитрый лис знал, чем закончилась египетская экспедиция, и теперь шутил над тем, что Наполеону будет неприятно рассказывать все до конца. — А вы разве не хотите дослушать? — в свою очередь улыбнулся Наполеон. — Это поучительная история о том, как человек в неполные тридцать лет должен научиться принимать поражение. «Один-один», — подумал Наполеон. — «Ты вспоминаешь мне Акр, я тебе — Аустерлиц. Сложно шутить, когда и сам совершаешь ошибки?» Улыбка Александра стала кривоватой, но не сошла с его лица. Он оценил ответ. — В таком случае я послушаю, — сказал он. — Превосходно, — произнес Наполеон. — Представьте себе ослабевшую армию, которой предстояло столкнуться при осаде крепости с английским и турецким флотом, у которых было явное преимущество. А у нас… у нас не хватало ядер для пушек. Мои солдаты провоцировали англичан, чтобы те стреляли, а потом подбирали упавшие на землю ядра, с целью стрелять ими по тем же англичанам. После этих подробностей наверняка становится очевидным то, что нами было принято решение прекратить осаду крепости Акр. Наполеон замолчал, предаваясь тяжелым воспоминаниям о том, как вышел к своим солдатам, голодным, грязным и уставшим, чтобы отдать приказ об отступлении. Солдаты, обрадованные известием, бросились собирать палатки и бивуаки, а главнокомандующий не двинулся с места. Он продолжал стоять на том же месте, где и был оставлен своими подчиненными, спрятав руку за отворот сюртука. Он печально смотрел куда-то на восток. Безумные мечты юного студента Бриеннской военной школы не разрушились в один миг. Они таяли постепенно, с каждой новой неудачей, с каждым новым поражением, подобно миражам посреди пустыни. И чем ближе он подбирался к этим миражам, тем болезненней было осознание, что это была лишь галлюцинация его воспаленного разума. Теплый пустынный ветер играл с его еще длинными волосами, достающими до плеч, в ушах эхом отдавались знакомые голоса товарищей, но мысли уносились куда-то за горизонт, в далекие страны, которые одна за другой подчинялись Александру Македонскому и которые, увы, никогда в жизни не покорить Наполеону Бонапарту. — Неужели это все? — осторожно спросил Александр, возвращая Наполеона в привычный темный кабинет с зелеными стенами. — Что же было потом? — Вряд ли вам будет интересно слушать о нашей обратной дороге. В этом пути не было ничего примечательного, мы лишь потеряли пару десятков лошадей, — ответил Наполеон. — И вы просто… вернулись во Францию? — немного разочарованно спросил русский император. — О нет, было еще кое-что занимательное… — пробормотал Наполеон, напрягая память. — Ах да, я был до того безрассуден, что провел ночь в пирамиде Хеопса! Александр удивленно приподнял брови. — И… что же вы там видели? — спросил он. — Я… — вырвалось у Наполеона. В голове закружились странные, но такие знакомые образы. Взгляд лазурных глаз, рубашка, сползающая с плеч, заливистый смех… — Я видел… — неуверенно повторил Наполеон, касаясь пальцами вспотевшего лба. Он сделал неуверенный шаг назад, отворачиваясь от Александра, пытаясь спрятать свою необъяснимую растерянность. Столько всего произошло за прошедшие девять лет, что, казалось, он навеки похоронил эти воспоминания, но стоило только ему вновь произнести название чертовой пирамиды, как призраки прошлого ожили и выглядели так реалистично, словно он вернулся из экспедиции лишь вчера. И что же он помнил? Странный юноша, похожий на привидение, надменно вещающий что-то о судьбоносной встрече. Белокурые волосы, бледная кожа — внешность до боли знакомая, кричащая о неправильности происходящего. Шаги, эхом отдающиеся в каменных сводах пирамиды, песок, забивающийся в нос и горло, мешающий дышать. И этот проклятый смех… — Я не видел ничего необычного, — сказал Наполеон, с трудом нацепив на себя свою привычную маску. Как смешно — до этого он упрямо заставлял себя верить, что видение в пирамиде было не более чем сном. Он повернулся к Александру, который выглядел обеспокоенным, и продолжил: — Сами посудите, что можно разглядеть в комнате пирамиды ночью? Лишь пустой саркофаг да каменные стены. А во тьме так тем более ничего не увидишь. Этот поступок был лишь моей прихотью: мне захотелось — и я сделал. Поэтому, прошу вас, не приписывайте мне еще больше геройства из-за этой глупости. Геройство порой бывает не к месту… Александр мягко улыбнулся, и Наполеон почувствовал, как сердце его пропустило удар. Его тело сковал ужас, которому Бонапарт не мог дать объяснения. В полутьме всякое может привидеться, но на какое-то мгновение ему показалось, что ему улыбнулось привидение из пирамиды Хеопса.Глава 10. Призраки прошлого.
16 августа 2023 г. в 17:00
Летнее солнце слепило глаза, вынуждая раздражительно оглядываться по сторонам, чтобы еще раз отметить присутствие всех позванных гостей, за исключением одного. Наполеон вздохнул и подозвал к себе Коленкура.
— Император Александр ничего не передавал? — спросил он почти шепотом.
— Нет, сир, — был такой же тихий ответ.
— Где же он может быть?!
— Я думаю, он должен явиться с минуты на минуту, сир. Сейчас лишь без пяти минут девять, а вы пригласили его к девяти часам утра, — напомнил генерал.
— Какая точность! — фыркнул Наполеон. — В то время как все остальные приехали раньше!
— Простите за столь вольное замечание, сир, но император Александр — не все остальные.
— Я это уже успел заметить.
Специально для императоров было расчищено и огорожено высоким забором небольшое поле, на которое предполагалось выпустить заранее пойманных ланей. Сами императоры должны были расположиться в беседке, из которой открывался превосходный вид на все поле, и уже оттуда начать охотиться. Сначала Наполеону не понравилась идея с такой «неподвижной» охотой, но потом он решил, что в летнюю жару ему бы меньше всего на свете хотелось носиться по лесу под лай собак в поисках диких зверей.
Неподалеку от императора французов стояли его маршалы: Ланн, Мюрат, Даву, Ней и Ожеро. Они о чем-то тихо переговаривались, но по их лицам прослеживалось, что беседа была не из приятных. Бонапарт мысленно поблагодарил их за показную дружбу и согласие и перевел взгляд на Фридриха Вильгельма, вид которого был совсем несчастный, будто он приехал не на охоту для развлечений, а на собственную казнь.
Прусский король в тот момент вызывал к себе только сочувствие, да и то, лишь у сердобольных людей, к которым Наполеон никогда себя не относил. Талейран накануне сообщил Бонапарту по секрету, что по поводу организации охоты распоряжался как раз таки Фридрих Вильгельм, но этого было слишком мало для императорской благосклонности.
Вдруг Коленкур шепнул:
— Его Величество император Александр!
Наполеон тут же забыл о прусском короле и, проследив за взглядом Коленкура, увидел русского императора, приближающегося к поляне верхом. Белокурый мужчина, восседавший на сильном белом коне с блестящей гривой, был похож скорее на греческого бога, чем на простого смертного. На его щеках горел розоватый румянец, широкая грудь вздымалась под тканью мундира и эполеты на плечах переливались золотом в лучах июльского солнца. На лице у него застыла легкая улыбка, с которой он готовился приветствовать собравшееся общество.
Его сопровождал великий князь и два русских генерала, что ехали чуть позади.
Достигнув поляны, Александр легко спрыгнул с лошади и начал обмениваться приветствиями с окружающими. Обида едва заметно кольнула Наполеона — русский император не поздоровался с ним первым, но потом его настигло осознание, что Александр поступает точно так же, как Наполеон накануне вечером, когда обществу своего союзника он предпочел беседу с графиней фон Фитингоф.
Наконец, Александр приблизился к императору французов. При дневном свете он выглядел совершенно иначе, чем когда они расстались в предыдущий вечер напротив особняка, который Бонапарт сам рекомендовал своему союзнику. Пожалуй, свет утреннего солнца придавал образу русского императора поистине ангельские черты, в то время как фонарь, зажженный в ночной мгле, делал Александра больше похожим на собственную тень.
Ночь капризно поглощала цвет его светлых волос и прятала голубизну ясных глаз, а утро позволило Бонапарту вновь уловить особый шарм во всех чертах Александра. Его появление незаметно оживило гостей, в особенности, императора французов.
— Доброе утро, я рад охотиться сегодня вместе с вами, Наполеон, — произнес русский император в ответ на угрюмый взгляд Бонапарта.
Это лаконичное приветствие заставило сойти на нет тень от обиды, поскольку теперь все внимание Александра было сосредоточено именно на императоре французов.
— А я рад вновь видеть вас, — ответил Наполеон. — Позвольте представить вам генерала Коленкура — это отважный человек и притом мой незаменимый помощник.
Арман поклонился русскому императору.
— И вам доброго утра, генерал, — кивнул Александр. — Отважные люди в наше время нужны, как никогда.
— Для меня честь быть представленным вам, Ваше Величество, — ответил Коленкур.
— Погода сегодня на редкость теплая, — заметил Александр, поднимая взгляд на небо, где сиял горячий солнечный диск. При этом лучи, падающие на его лицо, придавали его и без того светлым глазам загадочный лазурный блеск.
— Именно поэтому было принято решение охотиться, не покидая вон той беседки, — Наполеон указал рукой в сторону расчищенного поля. — Быть может, вы сочтете это варварством, и я не осмелюсь с вами спорить.
— Нет, мне уже доводилось принимать участие в такой охоте, — сказал Александр. — Однако ничто не способно заменить осенние забавы в Гатчине. Именно там вы бы смогли проникнуться самим духом охоты.
— Вас как не послушаешь, так все в России лучше — и столицы, и развлечения, — усмехнулся Наполеон.
— Так что же поделать, если это чистая правда! — рассмеялся в свою очередь Александр. — Однако в такую жару та беседка кажется мне отличным решением.
Они неторопливо двинулись в сторону поля, возглавляя разодетую в самые лучшие мундиры процессию.
— Вы жалуетесь на жару! — воскликнул Наполеон. — Да что вы знаете о жаре, дорогой Александр!
— Вам может показаться, что Россия — страна вечной мерзлоты и снегов, но это далеко не так, — сказал Александр. — Даже в Петербурге выдаются поистине жаркие деньки.
Гости разместились в продолговатой беседке, навес которой дарил долгожданную тень. Лакеи принесли ружья и в первую очередь вручили их императорам, расположившимся посередине и окруженным своими приближенными. Фридрих Вильгельм добился того, чтобы оказаться по правую руку от Бонапарта, но до сих пор не проронил ни слова.
— Как видите, в Пруссии тоже лето никого не щадит, — сказал он, но ему ничего не ответили.
Наполеон принялся разглядывать принесенное ему ружье с истинно артиллерийской придирчивостью, будто кто-то осмелился бы подсунуть ему плохое оружие. Заметив заинтересованный взгляд Александра (которого он и добивался), Бонапарт пояснил:
— Старая привычка. Вы же знаете, я всегда командовал артиллерией.
— И что же вы скажете об этом ружье? — спросил Александр.
— Если кратко, то для стрельбы по ланям сгодиться, — усмехнулся Наполеон. — Так что же, господа? Начнем!
Стоило ему лишь произнести эту фразу, как слуги открыли ворота в стене, огораживающей поле, и перед императорами пронеслись грациозные животные, поднимая копытами облака пыли. Среди этой пыли Наполеон мог отчетливо разглядеть пятнистые спины ланей, что мелькали перед его глазами. Он поднял ружье, осторожно прицелился и выстрелил.
У одной из ланей, готовящейся сделать очередной прыжок, передние ноги подогнулись, и она упала на землю.
— Хороший выстрел! — воскликнул Фридрих Вильгельм. — Но почему бы вам не выстрелить еще раз, чтобы прекратить мучения животного?
— За меня это сделают егеря, чтобы наверняка, — без особого желания ответил Наполеон.
Александр тоже выстрелил и попал во вторую лань.
— А вы не отстаете от меня, Александр! — похвалил его Бонапарт.
— Быть может, мне тоже следовало служить в артиллерии? — Александр бросил на Наполеона лукавый взгляд, сдувая дым, струящийся из дула ружья.
Он сделал это с удивительно женским изяществом, не свойственным обычному военному, которому дым никогда не докучал. Притом русский император, похоже, считал это совершенно естественным, равно как и то, что человек обязан сохранять идеальную осанку на протяжении всего дня.
— Никогда не поздно поступить ко мне на службу! — хмыкнул Наполеон, наблюдая, как Александр небрежно опускает свое ружье. — А я в знак нашей дружбы, так уж и быть, назначу вас сразу бригадным генералом.
— Всего лишь бригадным генералом! — Александр сделал вид, что расстроился. — Что же от меня требуется, чтобы вы сделали меня маршалом?
— О, для этого не нужно много усилий, — заверил его появившийся из ниоткуда Мюрат. — Главное — это храбрость и преданность главнокомандующему, — он оперся локтями на бортики беседки, целясь в резво прыгающую лань.
— Что ж, думаю, моей храбрости вполне должно хватить, — рассудил Александр.
— Не сомневайтесь, Ваше Величество! — отозвался Мюрат и выстрелил. Еще одна лань упала на землю.
— Вот видите, Наполеон, ваши маршалы не прочь принять меня в свои ряды, — гордо заявил Александр.
— Я обязательно подумаю над этим, — пообещал Наполеон, стараясь не натыкаться взглядом на Фридриха Вильгельма, который так и ждал подходящего момента, чтобы вставить какую-нибудь фразу.
— Не думайте в пользу моего брата, России все еще нужен император, — к ним подошел Константин. — А вот я командую гвардейским корпусом и, бьюсь об заклад, такого маршала вы бы наверняка не хотели упустить.
Великий князь выглядел на удивление бодрым по сравнению со вчерашним вечером. Взгляд его обрел определенную ясность, а черный фрак, увешанный орденами, придавал его фигуре вид воистину царственный.
Константин взвел ружейный курок и прицелился, желая подтвердить сказанное действиями, но пуля пролетела в паре дюймов от шеи перепуганной лани.
— Таракан! — в сердцах воскликнул великий князь.
— Какой таракан? — удивленно переспросил Наполеон, оглядываясь по сторонам.
До сих пор ему казалось, что человек не способен разглядеть насекомое, когда полностью сосредоточен на своей мишени, но Константин, похоже, обладал на редкость хорошим зрением.
— Какой таракан? — переспросил великий князь, удивленно уставившись на Наполеона.
— Вы ведь только что прокричали, что увидели таракана, верно Мюрат? — сказал Наполеон.
— Верно, сир, — отозвался маршал.
— Я?! — Константин бросил обескураженный взгляд на Александра.
Наполеон и сам взглянул на своего союзника, который вцепился пальцами в переносицу и поджал губы, которые вот-вот должны были расползтись в улыбке. Заметив, что на него все смотрят, русский император кашлянул в кулак, расправил плечи и сказал:
— Похоже, великий князь ошибся, не берите в голову.
Наполеон приподнял бровь, вглядываясь в глаза Александра, тот же совершенно спокойно смотрел на Бонапарта, будто пару мгновений назад совсем не пытался сдержать вырывающийся из груди смех. Так они и смотрели друг на друга, не произнося ни слова, пока Наполеон не расслышал краем уха, как Константин вновь прошипел сквозь зубы: «Тарака-ан!».
— Вам не кажется, что вашему брату всюду мерещатся тараканы? — обеспокоенно прошептал Наполеон, подойдя ближе к Александру, то и дело оглядываясь на Константина.
— Нет, я абсолютно уверен, что с ним все в порядке, — спокойно ответил ему русский император, увлеченный охотой.
Он с восторгом наблюдал, как французские маршалы избавляются от последних ланей и, похоже, был совсем не заинтересован в предмете разговора.
— Я бы на вашем месте обратился к лекарю, чтобы тот осмотрел великого князя, — с готовностью принялся советовать Наполеон. — Нельзя так халатно относиться к здоровью собственного брата!
— Уверяю вас, великий князь абсолютно здоров. Да и поведение такое, признаюсь, довольно распространено среди русских людей.
Александр наконец отвлекся от поля, вновь посмотрел в глаза Наполеону своим холодным спокойным взглядом и сказал:
— Поэтому, бога ради, не волнуйтесь.
«Довольно распространено среди русских людей», — зачем-то повторил про себя Бонапарт, недоверчиво поглядывая на своего союзника, который говорил об этом, как о какой-то обыденности. Его не пугала армия Александра, не пугали генералы, но то, что в России мерещащиеся насекомые считались нормальным явлением, как минимум вводило в ступор.
В это время охота подошла к концу. Наполеон это понял по восторженным крикам своих маршалов, которые восхищались меткостью Ожеро, прикончившего последнюю лань. Теперь ружья были отложены и гости начали медленно покидать беседку, обмениваясь впечатлениями, в то время как слуги принялись за уборку поля.
Наполеон задумчиво смотрел, как молодые лакеи ловко хватают туши животных за ноги и оттаскивают их к воротам. Предполагалось, что часа через два из части убитых ланей будет приготовлен поздний завтрак, который императоры смогут отведать по возвращении в город.
— Наполеон? — тихо позвали его, вытаскивая из задумчивости.
Он не привык, что к нему обращается по имени кто-то кроме жены и матери. Только «сир» или «ваше величество». Ему было неприятно, когда при первой встрече Александр произносил его имя с трудом, будто брезговал им, но теперь из уст русского императора оно звучало очень естественно, и в то же время странно. Настолько странно, что Наполеону захотелось сделать вид, что он не услышал обращения, чтобы Александр повторил его имя еще раз.
— Я уже иду, — тихо проговорил он, поднимая взгляд на своего союзника, который смотрел на него, вальяжно облокотившись на стену беседки.
Лицо русского императора изображало то ли сочувствие, то ли легкую грусть, Наполеон не мог разобрать.
— Если бы я вас не знал, мне бы показалось, что вам жаль бедных животных, — осторожно произнес Александр.
— Не говорите ерунды, — махнул рукой Наполеон.
— Я и сказал: если бы я вас не знал…
— О, так теперь вы меня хорошо знаете?
Александр усмехнулся, опуская взгляд в пол.
— Есть ли в мире хоть один человек, который знает вас хорошо? — почему-то спросил он, избегая вновь смотреть на Бонапарта.
Наполеон же не отрывал взгляда от союзника. Он смотрел на него и думал, что же скрывается за этим простым вопросом, за печальной усмешкой и желанием русского императора так по-человечески остаться с ним в беседке, вдруг решив, что грозного завоевателя что-то печалит.
— Думаю, таких людей не существует, — признался Наполеон.
Александр задумчиво кивнул и они вдвоем молча покинули беседку, возвратившись в общество шумных гостей.