Слежу со жгучим интересом За многолетним давним боем. Во мне воюют ангел с бесом, А я сочувствую обоим. Игорь Губерман
Проблема многих людей состоит в том, что они открещиваются от своей животной сути, пытаясь вписаться в рамки собственных представлений о себе. Но человек — тот же зверь, только имеющий куда более чуткие инстинкты, способность мыслить и критически оценивать происходящее. Тогда как человек может продолжать быть собой, если загоняет свою агрессивную и жестокую сторону в самую глубь сознания, стыдясь её словно проказы? Я скажу, что случится в таком случае: тьма просто сожрёт тебя изнутри. Потому что ты можешь в миллионный раз обмануть себя, но никогда не сможешь обмануть свою природу. Я слишком давно принял эту истину: агрессии нужно давать выход, иначе она будет туманить твой рассудок, не давая мыслить здраво. А затуманенный рассудок — это путь к поражению. Можно глушить этот зов в алкоголе, сигаретах и наркотиках, но это всё равно не поменяет расклада вещей. Если ты достаточно умен, то дашь тьме работать на себя, а не против себя. Грабеж, убийства, так, но всё это должно подчиняться стратегии. Не убивай в припадке ярости, подчини это своим целям. Это симбиоз трезвого рассудка и агрессии, которая таится в каждом человеке. И секс во все времена являлся способом дать животным инстинктам выход. Я бы сказал, самым безобидным способом, которого уж точно не гнушался ни один мужчина. Пять фунтов и тебя обслужит самая роскошная шлюха Лондона, вот уж воистину торжество спроса и предложения. — Уже уходите, мистер Соломонс? — пролепетала белокурая девушка, слезая со скомканной после секса кровати. Она подобралась сзади, очерчивая руками мои плечи и шею. Она ластилась словно кошка, распушившая хвост по весне. Отчаянный жест отчаянной женщины. — Притормози, дорогуша, — я откинул руку девушки, продолжая застегивать пуговицы рубашки. — Свою цену ты уже отработала, не ломай комедию. — Будь моя воля, я бы обслуживала вас бесплатно, — она закусила губу и взглянула глазами побитой дворняжки. Девчонка не сдавалась, буквально не отлипала, не давая мне прохода. Что это? Стокгольмский синдром? Или любая шлюха спит и видит в своём клиенте спасителя? Но для меня они являлись лишь способом сбросить напряжение. Я даже не видел в них женщин: это было лишь тело. Тело, которое можно трахать. Трахать жестко и грубо, даже не замечая лица. — Может останетесь ещё ненадолго, — она прижалась ко мне своим нагим телом. — Разве это вам не нравится? Вы совсем не хотите меня? Как будто можно хотеть пользованную вещь. — Я боялась, что после свадьбы вы вообще про нас забудете, но, видимо, еврейские женщины не знают, как доставить мужчине удовольствие, — она промурлыкала, пробираясь рукой под мои брюки. Я грубо схватил её за щеки и наклонился ближе. — Давай посмотрим, а? — я заглянул в её одурманенные наркотиками глаза. — Ты думаешь, что научилась раздвигать ноги перед любым, у кого найдется в кармане нужная сумма, так, и тебе кажется, что теперь ты можешь держать мужиков за яйца, да? Тебе, наверное, видится, что ты какая-то особенная, что ты смогла что-то понять и увидеть суть вещей. Но факт в том, что тебя просто имеют, и ты ничерта с этим не можешь поделать, — я произнёс холодным, спокойным голосом. Девчонка отшатнулась словно от пощечины, стоило мне отпусти её. Правда редко бывает приятной, особенно, когда в глубине души ты и сам всё прекрасно понимаешь. Она прикрылась одеялом, крепко прижав его к груди, стараясь отойти от меня подальше. Так-то лучше. — Так что не надо говорить о вещах, которых ты не понимаешь, дорогуша, — с этими словами я кинул деньги на прикроватную тумбочку. Уходя, я даже не оглянулся. Я чувствовал лишь легкое раздражение, что провёл здесь чуть больше времени, чем требовалось. О белокурой девушке напоминал лишь запах дешевых сигарет, остававшийся на на одежде. Но он быстро исчезнет, так же быстро, как и лицо обслуживающей меня девицы.***
Я не любил высший свет Лондона: слишком большая концентрация лицемерных моралистов на квадратный метр. Наверное, меня можно было назвать затворником, но я не был сторонником водиться с зазнавшимися аристократами, чем не брезговали другие гангстеры в наше время. Я никогда не хотел становиться частью системы, втоптавшей в грязь жизни миллионов людей. Системы, против которой я шёл, будучи криминальным авторитетом. Но сегодняшний прием выбивался из массы лицемерных сборищ зажравшейся знати, ведь это был благотворительный приём, собирающий деньги на нужды незрячих евреев, проводившийся под патронажем еврейской диаспоры Лондона. Я жертвовал значительные суммы этому фонду, поэтому посещение подобных вечеров не было для меня редкостью. Кроме того, это был первый выход в люди с Аделаидой, поэтому я ловил себя на смешанных чувствах: всё было в новинку. Я бы скорее предпочел отправиться сюда один, но мне и в правду было жаль наблюдать за тем, как она томится в четырех стенах дома, с каждым днём потухая всё больше. Но было в этом что-то возбуждающее: прийти сюда со своей женой. Она ведь даже не замечала, какой эффект могла производить на мужчин эта откровенная наивность, приправленная лоском вечернего платья и струящихся по плечам пепельно-каштановых волос. И мне однозначно было приятно ловить себя на мысли, что эта женщина пришла со мной. — Мистер Соломонс, — председатель фонда встретил меня дружелюбной улыбкой и крепким рукопожатием. — Миссис Соломонс, — он учтиво кивнул Аделаиде, — рад наконец-то с вами познакомиться. — Взаимно, — она робко улыбнулась, — Алфи рассказывал мне о вашем фонде. То, что вы делаете, просто бесценно. И хотя она старалась не подавать виду, я чувствовал её волнение и слышал дрожь в голосе. Я предполагал, что наше совместное появление может создать фурор: бандит, знаменитый своими грязными делами, и совсем юная девчонка, по какой-то случайности угодившая в его капкан. Идеальный повод посплетничать для искушенной публики. — Право вам, — Иса покраснел и залился смехом. — Без финансовой поддержки вашего мужа это было бы попросту невозможно. И если меня слабо волновали перешептывания окружающих, то моя жена буквально сжималась под направленными на нас взглядами. В попытках придать ей немного уверенности, я приобнял её за талию, направляя вглубь просторной залы, которая сегодня послужила местом проведения фуршета. — Почему все глазеют на меня? — она осмотрела свой наряд. — Я как-то не так выгляжу? Проходивший мимо официант предложил нам шампанское, я поднял с подноса один бокал и протянул его Аделаиде. — А вы? — она посмотрела на меня вопросительно, пробуя шампанское на вкус. — Вы не пьете? Я лишь отрицательно мотнул головой. — Совсем? — Совсем, — я усмехнулся, поймав её непонимающий взгляд. — Предпочитаю держать сознание в ясности. Она переступала с ноги на ногу, словно не находя себе места, а её взгляд бесцельно гулял по сторонам. В дали я увидел приближающуюся фигуру Аарона, шедшего под руку с очередной девицей. Неисправимый Казанова. — На пару слов, Алфи? — Аарон кивнул куда-то в сторону. — Да, да, давай отойдём, приятель, — ответил я, а затем обратился к жене. — Я найду тебя позже, милая. Уверен вам с мисс… — я вопросительно посмотрел на спутницу Аарона. — Гринберг. Ева Гринберг, — она ослепительно улыбнулась. — Мисс Гринберг не откажет составить тебе компанию, — я бросил взгляд на девушек и удалился вслед за Аароном. Мы вышли на балкон, где никто не мог услышать разговора. Аарон вальяжно закурил сигарету и уставился на меня с довольной улыбкой. — Надеюсь, у тебя хорошие новости. Чертовски надоело вести дела в казино. — Я его вычислил. Это Адам. Один из твоего списка. Шпион из него никакой, сдал себя с потрохами. — Аарон сделал пару затяжек и добавил. — Что теперь, Алфи? Мне убрать его? Видимо, Аарон изрядно заскучал за последние годы, пытаясь жить обычной жизнью. Сейчас же он словно снова почувствовал запах свободы, от него за километр разило самодовольством и энтузиазмом. А лишняя самонадеянность никогда не могла сослужить хорошей службы. Во всяком случае, не в нашем деле. — Нет, твоя работа на этом закончена, дальше я сам, — предстоящий план уже крутился у меня в голове. — Можешь продолжать развлекаться, приятель, — я кивнул в направлении залы, откуда доносилась музыка. — Как скажешь, Алфи, — он бросил обычным голосом, но энтузиазма явно поубавилось. Аарон был хорошим другом, хорошим солдатом и исполнителем, но его довольно часто заносило. Такой уж он был человек: никогда не знал меры. Будь то алкоголь или женщины, проблем бы не возникало. Но в делах он порой напоминал мне Артура Шелби: слишком вспыльчивый и не знающий меры. Это, в частности, послужило причиной его отхода от дел. — Хороша чертовка, да? — при воспоминании о своей спутнице в его темных глаза заплясали бесенята. — Я поспорил с самим собой, что завалю её за неделю. — Получилось? — Сегодня и узнаю, — он бросил с оптимизмом. Аарон ещё долго болтал о своих похождениях, но я слушал вполуха. Сейчас меня куда больше заботило то, что я наконец узнал имя засланца Сабини. А значит, что совсем скоро он лишится своих ушей и глаз в пекарне. Мне хотелось запомнить этот момент, ведь дела начинали налаживаться. Шпион у меня под колпаком, а козырьки прибудут со дня на день. Мы вступали в стадию открытой войны, и право первого залпа оставалось за мной.***
Я нашёл Аделаиду на заднем дворе, вдали от пышных застолий и гор алкоголя. Она наклонилась к клетке с щенками английского мастифа, которые в будущем должны были стать поводырями для незрячих и слабовидящих. Она даже не услышала моих шагов, настолько была увлечена, поглаживая щенков сквозь стальную ограду. — Какой ты хороший мальчик, — она прошептала, потрепав за ухо маленькое создание золотистого цвета. — Ты такой красивый, такой лапочка, — она широко улыбнулась, когда он тявкнул в ответ на её слова. — А я уже думал, что моя жена таки сбежала, — я ухмыльнулся, наблюдая за разворачивающейся картиной. Она оглянулась на меня, не переставая поглаживать щенка, который ни в какую не хотел отпускать её руку. — Здесь компания получше будет, — она нахмурилась. — Не могу не согласиться, милая. Я перегнулся через невысокую ограду и вытащил щенка, которого Аделаида приняла с распростертыми объятиями. — Значит такие мероприятия тебе не по душе? — На меня налетели с вопросами, стоило вам только отойти, — буркнула Аделаида, покачивая мастифа на руках. — А как давно женаты? Ой! Какое восхитительное колечко, а сколько карат? — она попыталась спародировать манеру речи светских дам. — Жуть. Да ты никак перебрала с шампанским, милая? — Как подло с моей стороны было бросить жену на растерзание этих стервятниц, — я усмехнулся. Она старалась сохранить лицо серьезным, но невольно улыбнулась, поспешив отвести взгляд. Будто даже алкоголь не мог заставить её посмотреть мне в глаза. Однако, теперь в её взгляде не было страха, эти перемены я заметил в аккурат после инцидента с её самодуром-отцом. — Хочешь забрать его? — я кивнул на пригревшегося у неё на руках щенка. — А можно? — на секунду её глаза озарила радость. — Наверное это будет подло с моей стороны? Он предназначен для других людей, — она с грустью взглянула на собаку. И хотя я никогда не питал страсти к домашним животным, я посчитал это хорошей идеей. Аделаида выглядела такой счастливой, держа щенка на руках, что мне не хотелось нарушать эту идиллию. В конечном счете неудобств мне это не доставит, а других способов заставить её улыбаться до этого момента я не находил. — Председатель не сможет мне отказать. Она благодарно мне улыбнулась, прижимая щенка к себе. Приём уже подходил к концу, да и у нас не оставалось причин здесь задерживаться, поэтому мы направились примятом к машине, минуя порядком набравшихся гостей. — Как тебе Ева? — я спросил, накидывая пальто ей на плечи. На улице уже стоял конец ноября, и погода оставляла желать лучшего. Но Аделаида в упор отказалась выпускать собаку из рук, чтобы застегнуть верхнюю одежду. Благо, путь до машины был недолгий. — Хотите попросить меня ничего не говорить Саре? — в её раскосых глазах проскочило отвращение. — Это он вас попросил? — Как ты проницательна, а? — я засмеялся. Мне определенно нравилась такая Аделаида. Шампанское скрыло её скромность и неловкость, зато привнесло немного уверенности. И если раньше она говорила выверенными фразами, то сейчас это было что-то более естественное и непринужденное. — Это нечестно по отношению к ней. Сара же буквально боготворит его, а он в это время её обманывает. Если она узнает, это разобьет ей сердце. — Женщина всегда знает или хотя бы догадывается. Вопрос лишь в том: устраивает ли её такой расклад вещей? — Сара бы никогда такого не простила, — она поежилась от пронизывающего ветра. — А у неё бы был выбор? — То есть по-вашему ей лучше ничего не знать? — она вопросительно изогнула бровь. — Отвечаешь вопросом на вопрос, милая, — я остановился у машины, открывая жене дверь. — Поступай, как знаешь. Только будь готова к последствиям. Она долго смотрела на меня, подбирая слова, но в конечном итоге просто села в машину, не проронив ни слова до самого дома. Это был странный вечер. Я с осторожностью примерял на себя новую роль, и пока не мог с точностью сказать, чего в ней было больше: приятного или отталкивающего.***
Судьба предателя была решена в тот же момент, как я узнал о его существовании. И пускай тогда его имя было мне неизвестно, ничего не мешало мне строить планы о его безвременной кончине. — Как работенка, дружок? Не устал? Адам покосился на меня в удивлении и ответил: — Всё отлично, мистер Соломонс, — он вытер пот со лба. — Готовим бочки к отправке. Я смерил взглядом остальных рабочих, которые, как им было велено ранее, начали удаляться из здания. — Отлично, да? — я кивнул ему. — Ну работай, работай. Не успел Адам отвернуться, как я резко схватил его за шею и окунул головой в ещё открытую бочку с ромом. Этот пацан слишком дорого мне обошелся: одни убытки. Испорченный ром тут же добавилась к статье расходов. Но я не мог отказать себе в удовольствии расквитаться с ним этим способом. Он пытался ослабить мою хватку, цеплялся руками за края бочки, надеясь вынырнуть и схватить ртом воздух. Но это было бесполезно. Заставлять человека задыхаться раз за разом — вот самая страшная пытка. В последний момент, когда тело уже начинает слабеть, дать немного доступа к кислороду и снова топить. Бесконечный круг ада. — Смотри на меня, твою мать, — я дал ему вдохнуть воздуха, заглядывая в глаза. — Уже можешь не отпираться, я думаю ты догадался в чем дело, так? — я приложил его головой о кирпичную стену. Он с жадностью глотал воздух, пытаясь восстановить дыхание. Должно быть, сейчас его легкие разрывались от боли. Просто застрелить его было бы милостью, да и весьма недальновидным поступком. — Я всё расскажу, только не убивайте, — он истошно заорал. — Ну, конечно, ты всё расскажешь, — я усмехнулся. — У тебя просто нет другого выбора. Я отпустил Адама, и он не в силах держаться на ногах сполз по стене вниз. — Что ты, кусок дерьма, уже успел доложить Сабини, а? — Ничего, клянусь! Ничего! — он заорал нечеловеческим голосом. — Не вешай мне лапшу на уши, дружок, — с этими словами я поднял его за грудки, снова подтаскивая к бочке. — Ты наверное плохо меня понял, да? Ну, это не проблема, торопиться нам некуда. Он не успел даже закричать, как его голова снова оказалась погруженной в ром. Главное не переусердствовать, иначе он помрет от асфиксии раньше, чем я смогу выбить из него как можно больше информации. Конечно, он всё рассказал. Любой бы выложил все, как на духу. А Адам не отличался особой стойкостью, поэтому получить от него информацию было легко. Кроме того, он работал за деньги, а они — ничто, когда на кону стоит жизнь. По правде, о моих делах он был осведомлен слабо. Но теперь я знал какими картами располагал Дарби Сабини, а значит мог с легкостью предугадать его следующий шаг. Но Адам ошибался, наивно полагая, что, сможет выбраться отсюда живым. Я протирал липкие от рома руки, изредка бросая взгляд на бездыханное тело. Нелепая смерть. — Олли? — я позвал помощника, который всё это время стоял за дверью, ожидая моей команды. Он тут же появился рядом, готовый к дальнейшим указаниям. — Засунь это сраное отродье в бочку, так, — я оперся на трость и взглянул на Олли. — А затем отправь это Сабини в качестве подарка, понял? Думаю, записки тут излишни. — Понял, Алфи, — он лишь кивнул, уставившись на мертвое тело. Первый залп был дан, а значит начало было положено. Но я не чувствовал ни воодушевления, ни страха, а знал лишь, что ближайшие несколько месяцев прольется слишком много крови. Но вся жизнь — война, а ни одна война не обходится без сопутствующего ущерба.