1918
Не сложно быть идеалистом, когда тебе всего шестнадцать, и кажется, что сам чёрт тебе не брат. Уже намного сложнее сохранять такой настрой, когда тебе ни много ни мало за тридцать. Но порой дело состоит вовсе не в возрасте. Та война прошлась по всем без исключения. Кому-то суждено было погибнуть на чужбине, а кому-то повезло вернуться домой, правда совершенно другим человеком. Лишь немногим удалось возвратиться к нормальной жизни, а огромное количество некогда бравых защитников родины навсегда сгинуло за стенами психиатрических лечебниц. Кого-то сломала война, а кого-то сломало послевоенное время, точнее невозможность адаптироваться под новые реалии. Но мне часто, будто в укор, говорили, что война не оставила на мне отпечатка. Порой я даже мог согласиться с их суждениями, ведь я никогда не был идеалистом. Значит, смотрел на этот мир без сентиментальных суждений. А разве можно сломать того, кто видит жизнь без прикрас? И мне часто казалось, что вернувшихся с поля боя погубила не столько война, сколько система этой страны. Они уходили сражаться за идеалы, а потом понимали, что всё это время строили воздушные замки. Ведь они думали, что возвращаются героями. И лишь спустя какое-то время, видя свои разрушенные дома и семьи, до них доходило, что всё это время представляли из себя лишь пушечное мясо. Моя мать не дожила недели до моего возвращения: пресловутый сердечный приступ. Поэтому предвкушая материнские объятия, я прямиком угодил на кладбище. Казалось бы, если видишь смерти каждый гребаный день на протяжении нескольких лет, то в один момент это должно перестать вызывать какие-либо эмоции. Так и было. Все мы в той или иной мере стали циниками. А цинизм по сути — это другая сторона идеализма. Но у любой из этих концепций есть оговорки. Невзрачную могилу украшала лишь Звезда Давида и инициалы, высеченные на гранитной плите. — Как же так, мама, — я выдохнул в никуда, склоняясь у надгробия. Я провел рукой по могильной плите, смахнув успевшую накопиться на ней за это время пыль. Если что-то и грело меня эти четыре кровавых года, то только мысли о матери. Я знал, что обязан был вернуться, чтобы о ней позаботиться. Но всё это разбилось о могильный камень. — Всего неделя, одна чертова неделя. Ответом мне была лишь оглушающая тишина кладбища. Казалось, что всё вокруг замерло, предоставляя мне возможность проститься. Ни одной живой души в радиусе мили, не было слышно даже дуновения ветра или шуршания листвы. Только я и эта чертова могила, на которую мне было больно взглянуть. Покойся с миром. Мужчины не плачут, но глаза предательски защипало от боли, которая осела в грудной клетке и вот-вот была готова вырваться наружу. Я бросил на могилу последний взгляд и зашагал прочь оттуда. Да, дело далеко не в возрасте. Не в войне. Не в гребных идеалах. И даже не в чертовой системе. У каждого своя боль, но только слабые выставляют её напоказ. Я бы предпочёл запрятать её так глубоко в себе, чтобы и вовсе забыть. Но такое нельзя просто стереть из памяти. Нужно помнить эти моменты. Особенно момент, когда понимаешь, что назад возвращаться бесполезно. Остается один путь. И только вперёд.***
Мне всегда казалось, что главным мерилом интеллекта является искренность с самим собой. Ведь только осознавая собственные причинно-следственные связи, можно рассчитывать на какой-то результат. И это правило было применимо далеко не только в делах. Когда я решил жениться, я отдавал себе отчет, какие цели преследовал. Для многих людей брак — это нечто эмоциональное, не поддающееся холодному анализу. Для меня же брак — это сделка, которая могла принести неплохую выгоду. И принесла. Я бы даже сказал, что она смогла окупить себя намного больше, чем я рассчитывал. Я не хотел любви, скорее я попросту в неё не верил. Но все мы не без слабостей. И желание иметь кого-то рядом скрыто в каждом человеке, кто бы что не говорил. Ведь можно без устали иметь продажных девок, сбрасывая напряжение. Но при этом чувствовать адскую пустоту, возвращаясь в безжизненный дом и ложась в холодную постель. И Аделаида смогла заполнить эту пустоту, ведь мне было спокойно от её присутствия рядом. Я не давил на неё, а давал время свыкнуться с новой жизнью, ведь четко понимал, что моя ставка не сыграет, если она возненавидит меня. И каково же было моё удивление, когда она первой проявила инициативу. И это ощущение теплого и податливого тела, откликающегося на каждое прикосновение, вызывало во мне бурю эмоций. Я будто снова возвращался в школьное время и ощущал себя мальчишкой, который наконец-то дорвался. Только я уже не был мальчишкой, который не знает как подступиться к женскому телу, а был мужчиной, который просто брал предложенное. Пока что неопытная, но с каждым разом раскрепощающаяся всё больше девчонка буквально каждым своим жестом провоцировала во мне первобытные инстинкты. Но она требовала нежности, а я не мог обходиться лишь этим. Благо, что для иного всегда находились подходящие заведения. Прошло уже несколько недель с момента нашей первой близости, и моя жена просто расцветала на глазах. От прежней робкой девушки будто бы не осталось и следа, но я пока не знал с чем связать такие перемены. По большому счёту меня это даже устраивало, поэтому я не задавал ни ей, ни себе лишних вопросов. Я не прогадал с выбором, ведь она сочетала в себе все те черты, которые я хотел видеть в своей жене. Её нрав пока что не был мне до конца понятен, но я был уверен, что смогу слепить из этого неопытного создания то, что мне было нужно. И мне уже казалось, что этот брак начинает походить на настоящий. Ведь примерно это я и рисовал в своей голове, когда принимал такое решение. Как-то раз мне довелось вернуться домой раньше положенного, и я застал её за швейной машинкой в процессе создания одного из платьев. Она была полностью погружена в процесс, поэтому не сразу заметила моего появления. — Ой, — Аделаида взвизгнула, увидев меня, от испуга поранившись об иголку. Она поднесла палец к губам в попытках остановить кровь. Но в этот момент я не мог думать ни о чём другом, кроме того, как сексуально это выглядит. Вот я и попался в ловушку девичьих чар. — Когда-нибудь вы испугаете меня до смерти, — она бросила с псевдоупреком. Я остановился у неё за спиной, рассматривая будущий наряд. — Симпатично получается. Шёлк? — Китайский, — она кивнула. — Если закончишь до конца недели, то будет повод его надеть. Она оглянулась на меня, вопросительно приподнимая бровь: — Мы куда-то идём? — Аарон пригласил нас на ужин. Она лишь хмыкнула, возвращаясь к работе. Определенно, женская солидарность — страшная вещь. — Сколько это будет продолжаться? У тебя был выбор, и ты приняла решение молчать об увиденном, — я сказал с недовольством, так как данная ситуация уже перестала меня забавлять. — Поэтому стоит перестать относиться к нему так предвзято. — Хм, — она даже не подняла на меня глаз. — Сара говорила мне тоже самое на ваш счёт. Определенно её былая покладистость нравилась мне намного больше. Мне нравилась её дерзость в спальне, но я не терпел такого в обычной жизни. Я выдохнул, стараясь говорить спокойно: — Я так понимаю, ты к ней прислушалась? На минуту она отвлеклась от швейной машинки, задумавшись. Это был больше риторический вопрос, однако, видимо, Аделаида восприняла его всерьёз. — Отчасти, — она ответила коротко, не подняв на меня глаз. Её ответ так и остался для меня загадкой, но больше к этой теме мы не возвращались. Словом, жизнь шла своим чередом. Было раннее утро, и дневной свет уже начинал пробиваться из-под края массивной портьеры. Характерный звук клацанья щенячьих лап по полу заставил меня открыть глаза. Не прошло и минуты как два тёмных глаза уставились на меня. Я не торопясь сел в кровати, в надежде сбросить остатки сна растирая лицо руками. Привычка к ранним подъемам преследовала меня с детства — неважно сколь поздно доводилось заснуть предыдущей ночью. — Ну чего тебе? — я вполголоса обратился к щенку, который жизнерадостном махал хвостом, уперевшись лапами в основание кровати. — Нельзя. Даже не просись. Он звонко тявкнул в ответ на мои слова, не утратив былого энтузиазма. Я шикнул на него, пытаясь предотвратить последующие завывания. Аделаида заерзала на кровати, но не проснулась, а лишь натянула одеяло повыше. Я вымучено вздохнул. Возня с собакой не входила в мои планы. Предполагалось, что он вообще не будет мне докучать, но как оказалось очень сложно игнорировать животное, которое живет с тобой под одной крышей. — Чудище, — я с раздражением посмотрел на него. Я накинул одежду и направился к выходу из спальни, бросив последний взгляд на спящую жену. В отличие от меня, она не была сторонником ранних подъемов. И это было даже кстати, ведь я любил завтракать в полном одиночестве. Сирил тут же увязался за мной, вприпрыжку спускаясь по лестнице. Да, жизнь шла своим чередом. Но что-то в этой стабильности не давало мне покоя. Меня преследовало какое-то предчувствие, но я списывал его на то, что раньше не оказывался в подобных ситуациях. Так или иначе, но покидая порог дома я оставлял эти мысли, переключаясь на дела.***
Я предполагал, что амбиции Томми Шелби не ограничатся лишь передачей таможенного склада. Странно было бы ожидать от цыган четкого следования договоренностям. Они уже подмяли по себя бар «Эдем» и пару-тройку других довольно прибыльных местечек. С одной стороны было приятно наблюдать за тем, как Сабини раз за разом утирают нос бирмингемские отморозки, но с другой стороны я прекрасно понимал, что рано или поздно их цыганские глазенки обратятся и на мою территорию. Это было правильно с точки зрения бизнеса. И будь я на месте Шелби, то поступил бы точно также, правда руководствуясь слегка иными методами. Мы с ним были чертовски похожи, одновременно с этим кардинально различаясь. И поэтому некоторые его мотивы и поступки оставались для меня загадкой. А я не любил неизвестность. И если сам Том был чертовски умен, то его брат всё принимал за чистую монету. И поставить Артура во главе своих дел в Лондоне было чертовски плохой идеей. Потому что этим самым Томми подставлял мне своё слабое место. Артур Шелби был завсегдатаем всех наркопритонов в Лондоне. Это было несложно, ведь большую часть оных он организовывал самостоятельно. Бьюсь об заклад, что львиную долю прибыли цыгане теряли именно из-за его глупости и безрассудства. Но родственников не выбирают. Цыгане умели со всеми находить общий язык. Именно благодаря этому их умению я смог заручиться поддержкой копов, которая в последствие сослужила хорошую службу. По крайней мере, шпион был найден и обезврежен. Однако Сабини слишком быстро догадался о том, что полицейских перекупили, поэтому о дальнейших планах итальянцев я знал только в общих чертах. Но с копами договаривался Томми, а он уж точно бы не улучил момента, чтобы оставаться в курсе последних лондонских новостей, находясь при этом в своём затхлом городишке. И до определённого момента меня это мало волновало, но сейчас пришло время решительно менять ход ситуации. — У итальянцев сейчас тихо, прячутся по норам, — сообщил сидящий напротив полицейский. Если макаронники затихорились — жди подставы. Или выгодной сделки. Честно признаться, я слушал его в пол уха, ведь цель этой встречи состояла в другом. — Но слухи доходят разные. Вроде как Дарби Сабини совсем расклеился и собирается идти на попятную. Но, повторюсь, это всего лишь слухи, — он говорил уверено, чеканя слова. — Скажи, дружок, — я сделал паузу и наклонился ближе, поправляя свою шляпу, — и сколь широко распространились эти слухи, а? — Всё, что я вам сообщаю, сугубо конфиденциально. Я прыснул от смеха. Он посмотрел на меня в непонимании, начиная заметно нервничать. Наконец-то понял, что его положение не так незыблемо. — Ну, скажем, эти слухи могли каким-то странным образом добраться до Бирмингема? — Не думаю, мистер Соломонс, — он тут же начал юлить. Я хмыкнул, пронизывая его взглядом: — Не рассказывая мне сказки, мать твою, — я бросил раздраженно. — Все вы копы — продажные твари. Ты предал Сабини, стоило только предложить сумму побольше. И сейчас я больше чем уверен, что ты кормишься с двух рук, да? Он заерзал на стуле, заметив, что за его спиной возникли несколько крепких ребят. Сила убеждения держится на двух столпах: на искусной манипуляции и на физической силе. Какую применять? Зависит от обстоятельств. Ещё зависит от того, сколько времени имеется в запасе. Насилие приносит результат быстрее, но манипуляция — самое изящное из оружий. Кроме того, эти два компонента отлично работают в симбиозе. — Давая я объясню тебе по-простому, — я обратил к нему руки, пытаясь проиллюстрировать свои дальнейшие слова. — От Лондона до Бирмингема примерно 130 миль. Поправь, если ошибаюсь. Это чертовски далеко, дружок. И даже если отправить телеграмму, то это в любом случае будет не быстро, так? — я сделал небольшую паузу. — Так вот. Если вдруг я скажу своим парням избить тебя до полусмерти, а потом пристрелить… или придушить? Это не принципиально, правда. То наш общий знакомый из Бирмингема узнает об этом в лучшем случае завтра. Но даже это неважно, ведь ему, как и всем здесь присутствующим, глубоко плевать на тебя и твою жалкую жизнь. Вот так, да. Один из парней похлопал его по плечу, от души улыбаясь и даже посмеиваясь, отчего полицейский дернулся от испуга. Конечно, он мог согласиться со мной, покивать для приличия и пойти дальше стучать Шелби. Но какой в этом толк, если в итоге ты будешь рисковать своей шкурой за какие-то жалкие гроши. Я это понимал, и даже он это понимал, не отличаясь чрезмерной дальновидностью. Он оказался меж двух огней. Но тот, что ближе — страшит сильнее. — Я думал, что вы с мистером Шелби работаете вместе, — он нервно сглотнул. — Но в свете новых обстоятельств… Я сделаю всё возможное, чтобы он оставался в неведении о ситуации в Лондоне. Я удовлетворенно кивнул, провожая полицейского взглядом. Мой план потихоньку начинал претворяться в жизнь. Я любил такие моменты, ведь казалось, что все работает как отлаженный механизм. Наверное, поэтому я и любил покер. Ведь стратегии были моим кредо. Но этот день определенно не стал бы таким замечательным, если бы ближе к вечеру в моём рабочем кабинете не раздался звонок. — Сабини, — я залился смехом. — Какая неожиданность. Шалом, Дарби. У тебя ко мне дело или просто решил поболтать? На той стороне трубки повисло недовольное молчание. — Как насчёт встречи, Алфи? Нужно обсудить кое-какие вопросы. — Вопросы, да? Дай мне проверить расписание, — я на момент замолчал. — Погоди, у меня в ежедневнике что-то нет дней предназначенных для встреч с макаронниками… В любой другой момент он бы мог обидеться и положить трубку. Я слишком хорошо знал этого черта. Но в нужный момент он умел находить в себе необходимое терпение. — Кончай свои жидовские шуточки, Алфи, — он буркнул в трубку. — Завтра, Дарби. В винокурне, — на этих словах я бросил трубку. Сабини оказался в уязвимом положении и сейчас я мог диктовать условия. Но не стоило слишком радоваться, у него всегда находились козырные карты в рукаве. Но пока всё шло по плану, и это не могло не радовать. Ясно было одно — завтрашний день будет решающим.