Нет, ни в шахматы, ни в теннис… То, во что с тобой играю, Называют по-другому, Если нужно называть… Ни разлукой, ни свиданьем… Ни беседой, ни молчаньем… И от этого немного Холодеет кровь твоя. Анна Ахматова
1924
Жизнь обманчивая штука, а её сестра судьба лиха на авантюры. И порой лишь перестав противиться встречному ветру, можно начать жить. И в это я убедилась на собственной шкуре, ведь иногда последнее, чего мы хотим — именно то, что нам нужно. Хоть и осознаем мы это много позже. Я была замужем почти два года, что звучит дико, ведь только несколько месяцев назад я отметила свой двадцатый день рождения. Однако ментально я ощущала себя намного старше сверстниц, будто между нами пролегла глубокая пропасть. Как-то раз я даже сказала Алфи, что замужем за ним год идёт за два. Мои слова его нисколько не обидели, наоборот — смогли развеселить. Наверное, подобное даже можно считать лакмусовой бумажкой для отношений. И наши, очевидно, двигались в нужном направлении. Самой большой победой над собой стало то, что я наконец-таки смогла признать этот брак настоящим. Не на бумаге, а для себя. И пускай причиной ему была обычная сделка, у меня получилось отделить друг от друга эти понятия. Да, мы всё-таки смогли начать с чистого листа. И на этот раз я уже не была в позиции жертвы. И если брак по любви — это афера, то наш заключался в непрерывной работе. И это действительно так, ведь любые отношения требуют спокойствия и уверенности. Долгое время мне не хватало ни того, ни другого. К счастью, в этом вопросе Алфи брал большую часть на себя, тем самым подарив и мне почву под ногами. Воспоминания первого года нашего брака во многом были болезненными, второй же можно было назвать почти что счастливым. Не в том гипертрофированном понимании, когда жизнь видится настолько сладкой, что сахар мерзко хрустит на зубах. Скорее это заключалось в отсутствии негативных моментов. И пока что этого было достаточно. Конечно, мы долгое время не могли притереться друг к другу. А как без этого, когда вас разделяют более десяти лет жизненного опыта, который оставляет отпечаток на мировоззрении, ценностях и общей картине мира в придачу. Мы были слишком разными людьми, что, пожалуй, и придавало нашим отношениям страсти. Как бы там ни было, но после того решающего разговора в библиотеке мы с Алфи смогли наладить и нашу интимную жизнь. По правде, это было довольно легко. От его прикосновений и поцелуев я моментально теряла голову. И это было неизменно. О той единственной ночи, когда он дал мне почувствовать себя использованной, было решено не вспоминать. Естественно, негласно. — О чём задумалась, милая? — Алфи застегивал пуговицы рубашки, осматривая своё отражение в зеркале. — Неплохо, да? После того как я потеряла единственную подругу, мне было слишком одиноко в Лондоне. Новых знакомств у меня так и не случилось, а все, кого я встречала на приемах, были либо слишком поверхностными, либо вовсе не заинтересованы в общении. Алфи видел это, поэтому старался проводить со мной больше времени. По мере возможности. В контексте его бизнеса сделать это было сложно. О его работе я не знала буквально ничего, да и муж не стремился посвящать меня в подробности. Но если у него и выпадали свободные дни, то их мы проводили вместе. Сегодня же Алфи предложил составить ему компанию на примерке у портного, и я с радостью согласилась. — Да, как и миллион других твоих белых рубашек, — я хмыкнула, скрестив руки и оперевшись о стену. — Прикажешь носить розовые? — он усмехнулся. — Между прочим, мистер Соломонс, полностью согласен с мнением вашей жены, — неторопливо пробормотал вернувшийся в комнату портной. — Да-да, пускай не розовые, но присмотреться к оттенкам синего, скажем, было бы занятной идеей. Но пока вы мне платите такие баснословные деньги, это ровным счётом не имеет никакого значения, будем честны, — Эрнест артистично взмахнул руками. Портной Алфи был евреем уже хорошо за шестьдесят, но смог с годами не утратить чувства юмора и обаятельности. Я бы даже могла назвать его человеком эксцентричным, такое мнение складывалось из-за того, что он не церемонился со своими клиентами, сколь высокого полета ни была бы птица. Кроме того Эрнест был знатоком своего дела. Одни мои вечерние платья чего стоили. Правда в последнее время они в основном пылились в гардеробной, так как я предпочитала носить одежду, созданную по собственным эскизам. Это было моей отдушиной и позволяло хорошо занять свободное время в отсутствии друзей. Я победоносно посмотрела на мужа. Со временем подобного рода общение переросло в некую привычку, когда мы могли до исступления спорить о какой-то мелочи. Настоящим препирательством здесь и не пахло, скорее нам обоим просто нравился сам процесс. Со стороны Алфи это была скорее игра в поддавки, ведь в каких-либо серьезных вещах его голос априори являлся решающим. И мне оставалось лишь смириться с подобным раскладом вещей. А вот в каких-либо мелочах он мог и уступить, подарив мне тем самым видимость контроля над ситуацией. Которого по факту и не существовало. — Что на вас за прелестное платье? — портной осмотрел меня с головы до ног и жестом попросил повернуться. — Смелое решение, безусловно. Никогда не понимал этой моды на болтающиеся мешки. Здесь же всё идеально. Но это уж точно не моя работа. Скажите, Аделаида, вы променяли старого еврея на этих новомодных французских модельеров? И такое сравнение можно было считать самым лучшим комплиментом. Мои образы и вправду были вдохновлены французской модой. А Коко Шанель являлась моей личной иконой стиля. — Нет-нет, — я покраснела и принялась судорожно поправлять прическу. — Это платье я сшила сама. — Сама? — он ахнул, прикрыв рот рукой. — У вас талант, дорогуша. Помяните моё слово. Готов хоть сегодня предложить должность своего помощника. Алфи подошёл к нам и протянул ему чек, сказав: — Боюсь, не потянешь зарплату, приятель. Когда мы уже покинули стены ателье, я задумалась об этом предложении. Уж не знаю было ли сказано подобное в шутку, но перспектива заняться своим любимым делом меня заинтересовала. Конечно, мне нравилось создавать наряды для себя, но куда интереснее было бы увидеть плоды своих творений на других людях. Наверное, каждый человек в той или иной степени хочет признания, вот и я не была исключением. Кроме того эта работа могла принести мне хоть какое-то подобие социального общения, чего мне уж слишком не хватало. Мне захотелось тотчас поделиться своими соображениями с мужем. Поэтому я буквально остановилась на полпути к машине и сказала: — А может это и правда хорошая идея? — Ты о чём? — Если он говорил серьезно, то я и в правду не прочь такой работы. У меня же талант, ты сам слышал, — я игриво улыбнулась мужу. Но Алфи не оценил моего энтузиазма, ответив решительным отказом. Чего-чего, а подобной реакции я уж точно не ожидала. Но оставить всё просто так было бы слишком легким поражением, поэтому я принялась закидывать его вопросами в попытках склонить на свою сторону или хотя бы узнать причину несогласия. Он заглянул мне в глаза и, проведя тыльной стороной ладони по моей щеке, сказал: — Милая, как ты думаешь это будет выглядеть, если моя жена, да? — он акцентировал внимание на последнем слове. — Моя жена будет за копейки впахивать на какого-то нарциссичного старика, который даже гребаное ателье назвал собственным именем, а? Словно какая-то белошвейка. Хочешь шить? Пожалуйста. Только будь добра, занимайся этим дома, милая. Наш диалог уже выходил за грани шуточной перепалки, а такое, будем честны, случалось довольно редко. Алфи не был вспыльчивым человеком, по крайней мере мне не часто удавалось вывести его из себя. Но сейчас муж выглядел так, словно объяснял неумелому ребенку прописные истины. И, само собой, всё в очередной раз упиралось в его патриархальную картину мира, где мне отводилось определенное место. То, которое определял он. Как зверюшка в клетке, за которой хозяин, конечно, ухаживает, но погулять даёт лишь на поводке. Вновь забыла что, статус его жены это клеймо. Осталось только на лбу выбить. — У меня уже весь гардероб забит этими платьями, а их даже надеть некуда, — я бросила недовольно. — Ещё немного и я с ума сойду в четырёх стенах. Он немного смягчил тон и притянул меня к себе: — У тебя есть собака, — он прикоснулся губами к моему виску, — и я. — Тебя же дома почти не бывает, — я прижалась щекой к его плечу, чувствуя себя просто ничтожно, поделившись наболевшим с мужем. Мой довод ему было нечем крыть, поэтому он ничего не ответил. Однако последнее слово осталось за ним, как и обычно. А значит мне не оставалось иного выхода, кроме как принять поражение, чтобы не переводить спор в стадию острого конфликта. Который бы точно не поспособствовал развитию наших и без того странных отношений.***
Было бы лицемерием не признать, что в нашей супружеской жизни было и много приятных моментов. Судьба сложилась так, что нам действительно не составляло труда найти общий язык. И я с удивлением обнаружила, что сглаживать углы намного приятнее, чем заострять на них внимание, тем самым портя жизнь не только себе, но и своему мужу. Наверное, это называется женской мудростью? Только вот в двадцать лет для неё рановато. И поскольку свободного времени у меня была уйма, а тратить его было не на что, от Алфи я получила полный карт-бланш на переустройство дома. И хотя муж предоставил мне полную свободу действий, за исключением его рабочего кабинета — который, к слову, у меня бы и рука не поднялась переделывать — и библиотеки, я всё равно решила согласовать с ним план ремонта. К счастью, мой выбор его устроил. Общий интерьер дома не претерпел существенных изменений. Меня вполне устраивали приглушенные тона, сочетающиеся с тяжелой мебелью и изысканными деталями. Скорее я хотела сделать дом более живым, до этого он больше походил на безумно дорогой, но заброшенный особняк. Так безумно красивый, но неудобный кожаный диван сменился на мягкие кресла, в которых было приятно коротать время за чашкой чая. В доме появились цветы в массивных горшках, а на стенах оказалось больше картин. Но главным изменением стало то, что одну из гостевых спален я переоборудовала под гардеробную комнату, которая по совместительству выполняла роль моей мастерской. И теперь эта комната по праву могла называться моей любимой, ведь идеально в ней было всё. Начиная от стен моего любимого зеленого цвета, хотя я скорее могла бы назвать его пыльно-болотным, и заканчивая множественными отсеками для вещей и других предметов гардероба. Но чего-то не хватало в новом интерьере, и я до отчаяния не могла понять чего именно. В конце-концов попытки отгадать это я бросила, и старалась просто радоваться изменениям. Когда последняя деталь была закончена, мне не терпелось продемонстрировать мужу плоды своих трудов. Но Алфи задерживался на работе дольше обычного. Ужин уже давно остыл, а трапезничать одной мне совсем не хотелось. Я предложила Эмили составить мне компанию. И хотя она упорно отпиралась, ведомая нормами этикета, которые расценивали подобное недопустимым, экономка всё-таки сдалась под моим напором. Алфи вернулся домой только за полночь и застал меня с ногами устроившейся в новом кресле и увлеченной чтением книги. Я бы уже с радостью давно удалилась ко сну, если бы не укоренившаяся привычка дожидаться мужа по вечерам. Я с тоской взглянула на часы, осознавая, что с демонстрацией законченного ремонта придется повременить до завтра. Алфи встретил мой опечаленный взгляд и иронично произнёс: — Да будь я проклят, если женился… Да, женился на одной из тех женщин, которые сношают мужьям мозг по поводу и без. К чёрту всё это, согласна? Моё недовольство словно рукой сняло, и я заливисто рассмеялась. Если муж вас смешит, это ведь хороший знак, правда? Куда хуже бывает, если он над вами смеется. Хотя грань здесь до боли тонка. Если этот вечер и можно было реабилитировать, то только одним общеизвестным способом. Я впилась в его губы страстным поцелуям, ожидая получить взамен что-то не менее будоражащее. Но этого не последовало. Алфи мягко отстранился и сказал: — Не сегодня, милая. Я устал как собака. Сейчас только спать, только спать, да, — он устало растер глаза и направился в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. — Идёшь? Я так и осталась стоять посреди комнаты, пребывая в странном замешательстве. — Да, я догоню. В тишине комнаты зазвучали его тяжелые шаги и удары трости о деревянную лестницу. Вопреки своим словам, идти следом мне не хотелось. Я была слишком ошарашена его отказом, так как раньше с подобным не встречалась. И я чувствовала себя дурой. Дурой, которая целыми днями сидит дома в ожидании мужа, а потом набрасывается на него с порога и получает резонный отказ. Я устало опустилась на кресло, которое в миг стало самым неудобным на свете. Зажала лицо руками, пытаясь привести мысли в порядок. Я настолько привыкла к его готовности в любой момент заняться сексом, что не учла того факта, что и у всех людей бывают дни, когда хочется просто забыться во сне. Добро пожаловать в реалии супружеской жизни, Аделаида. Я подальше засунула надоедливый голос подсознания, изрядно посмеявшийся над моим провалом, и зашагала вверх по лестнице.***
Я была очень благодарна Алфи за то, что он не возражал против визитов Карлы. Со временем это даже превратилось в добрую традицию. Я очень скучала по сестре, с которой раньше проводила львиную долю свободного времени. В отцовский дом путь мне теперь был заказан. После того инцидента, когда отец чуть было не влепил мне пощечину, наши отношения совсем разладились. Благо, что он по крайней разрешал Карле приезжать в Лондон погостить. Хотя свою роль тут сыграло слово Фриды, которая — а тут я была уверена — видела в этом возможность для Карлы завести полезные знакомства в Лондоне на будущее. Какие бы мотивы мачеха ни преследовала, факт оставался фактом — сестра проводила у нас по меньшей мере пару месяцев в году. За эти несколько лет моего отсутствия в отчем доме Карла успела превратиться из ребенка в молодую девушку. Буквально на днях ей исполнилось пятнадцать лет. И её присутствие могло хоть как-то скрасить моё одиночество, поэтому мы не теряли времени зря и исследовали Лондон на предмет интересных местечек. Но всё прекрасное когда-то подходит к концу, вот и её каникулы закончились, а значит пришло время прощаться. Отец должен был подъехать с минуты на минуту, а я с грустью поглядывала на собранные вещи сестры. Карла опустилась на колени возле Сирила, который за это время уже успел вымахать в огромного пса, наводившего ужас на всех прохожих. Сестра же в нем души не чаяла, с каждым разом награждая пса все более и более изысканными эпитетами. — Похоже по нему ты будешь скучать больше, чем по родной сестре, — я надула губы, делая вид, что обиделась. Карла заливисто засмеялась и бросилась с объятиями уже ко мне. — Буду вспоминать тебя каждый раз, надевая эти роскошные платья, — она кивнула на свои сумки, а потом заговорщицки улыбнулась и добавила. — Уверена, что все в школе обзавидуются. Наше прощания прервал отец, который появился на пороге, всем своим видом выражая неудовольствие от нахождения в этом доме. Наверное, на моем лице можно было увидеть отражение его эмоций, потому что любые взаимодействия с ним вызывали у меня явный дискомфорт. И если в присутствии мужа это ощущение не было столь явным, то сейчас бессознательная тревога переходила все грани. — Готова? — он обратился к сестре, даже не утруждая себя приветствием. Карла очень любила отца, к ней он относился намного лучше, чем ко мне. Кроме того она не знала многих нюансов наших с ним отношения. Я специально не просвещала сестру в подробности, так как считала, что хоть одна из нас должна вырасти в нормальной семье. Поэтому Карла всегда пыталась нас примерить. И хотя эти попытки решительно пресекались с обеих сторон, она всё равно героически стояла на своём. Сестра бросила на меня вопросительный взгляд, вынуждая сказать следующее: — Здравствуй, пап. В комнате повисла гнетущая тишина, которая была заметна всем, кроме, непосредственно, Карлы. Она поспешно простилась со мной и улизнула в машину, оставляя меня наедине с отцом. К горлу начало подступать неприятное чувство тошноты. Он провел рукой по волосам, подходя ближе и не имея понятия в какую сторону отвести взгляд. Видимо, остатки приличия не дали ему просто проигнорировать меня, однако он совсем не знал, как завязать хоть какое-то подобие разговора. — Как ты поживаешь, дорогая? — его слова звучали слишком наигранно, особенно на фоне потерянного выражения лица. — Неплохо, как видишь, — я развела руками, изо всех сил пытаясь не съязвить. Сирил уткнулся носом мне в руку, недоверчиво косясь на отца. Даже он чувствовал напряжение, воцарившееся в этой комнате. — Вижу, муж тебя балует. Хоть кто-то же должен это делать. — Сколько помню, ты всегда любила собак. Ни одной дворняги на улице не пропускала, — он натянул кривую улыбку. — Как мама, — я произнесла еле слышно. Он замялся на секунду и кивнул: — Да, прямо как она. Казалось бы, этот разговор можно было считать маленьким шагом на пути примирения. Но реальность заключалась в другом, и сейчас я смогла убедиться в этом окончательно. Мои отношения с отцом были бесповоротно утрачены, если можно так выразиться, ведь между нами никогда не существовало хоть чего-то похожего на доверие и привязанность. Просто по прошествии двух лет я смогла взглянуть на это со стороны и понять, что былые надежды являлись лишь самообманом. И мы были чужими людьми, по какой-то неведомой случайности связанными кровным родством. Странно было осознавать, что сейчас я бы с большей вероятностью могла назвать своей семьей Алфи, чем родного отца. И хотя раньше я считала, что брачные узы не могут быть сильнее родственных, в реальности же всё было с точностью до наоборот. Прощание с отцом прошло также скованно, как и приветствие. Ни тебе теплых объятий, ни тебе надежд на скорую встречу. Так прощаются незнакомцы перед тем, как разойтись по разным сторонам дороги, чтобы никогда не встретиться вновь. Проводив его до машины, я почувствовала небывалое облегчение. И уже даже не хотелось винить себя за подобные эмоции, которые, вопреки здравому смыслу, ребенок может испытывать по отношению к своему родителю. И эта линия судьбы подошла к финалу. Говорила же, эта стерва лиха на авантюры. И именно в этот момент я поняла, какой именно детали не хватало этому дому. Ни в интерьере, ни в цвете дурацких гардин, и даже ни в искусных картинах была проблема. Маленькая старая фотография в простенькой рамке, до этого хранившаяся где-то в моих старых вещах, гармонично вписалась рядом с нашей с Алфи совместной фотографией, сделанной на одном из приемов фонда. На ней миниатюрная женщина держала на руках младенца. Этой женщиной была моя мама, а на руках она держала меня. Почти двадцать лет назад. Вот теперь я дома.