— Она мне очень нравится, но я не влюблён в неё.
— А она влюблена в вас, хотя нравитесь вы ей не очень.
Портрет Дориана Грея
Если и есть в жизни какая-то цель, то скорее всего впридачу к её реализации человек получит букет неврозов — к такому выводу я пришёл на четвёртом десятке лет, рефлексируя о делах насущных. Уверен, что дядюшке Фрейду такой вывод пришёлся бы по вкусу. Не без пары цепких ремарок, естественно. Не зря же его зовут отцом психоанализа. Сухим из воды не выйти, так говорят? Вот и я, вернувшись с войны, не стал исключением. Но если одни люди впадали в паранойю или истерию, то я приобрёл напасть другого рода. На войне ни у одного из нас не было ни капли определённости. Ведь засыпая ночью, мы лишь надеялись проснуться утром. А о большем и мечтать не приходилось. И вернувшись домой, став тем, кем являюсь теперь, я начал наверстывать упущенное. Но один раз почувствовав вкус контроля, остановиться было невозможно. И со временем это переросло в навязчивую потребность. К счастью, у этого явления было не так много негативных моментов, а плюсы с лихвой перекрывали минусы. Да и плох тот бизнесмен, который не держит свой бизнес железной хваткой. Главное, вовремя осознать механизмы своей психики. И заставить их работать на себя. Мы с Аароном и обусловили, что будем вести свои будущие дела настолько обособленно, насколько это возможно, но вопрос с покупкой здания попадал в зону взаимных интересов. И хотя было решено оформлять собственность на имя Аарона, который будет руководить легальной частью бизнеса, я не мог не проконтролировать этот вопрос лично. Друг отлично умел находить общий язык с людьми, когда это не выходило за рамки приятельской беседы, но в делах серьёзных он мог либо перегнуть палку, либо наоборот — повести себя слишком мягко. Но будь он даже мастаком переговоров, это дело было слишком серьёзным, чтобы выпустить его из-под своего контроля. Поэтому Аарону было велено занять выжидающую позицию и доверить это дело мне. Тем более, что хозяин дома уже видел моего друга пару раз, и ни за что бы не согласился на повторную встречу. Меня же он не знал, поэтому с радостью согласился нанести визит в Лондоне. Конечно, под надуманным предлогом. Я заранее навёл справки и узнал, что Чарльз Миллер, а именно так его и звали, был неравнодушен к благотворительности и жертвовал фондам внушительные суммы. Он был вдовцом и не имел детей, но имел в собственности интересующую меня недвижимость. Чарльз был деятелем искусства, а значит, душой впечатлительной и азартной, и мне казалось, что склонить его к продаже будет не так уж сложно. У меня уже был подготовлен особый план, который даже мог сэкономить нам с Аароном не хилую сумму денег, если моя ставка сыграет. А видит Бог, я проигрывать не любил. Так или иначе, встрече суждено было состояться на моих условиях. И стены казино подходили для этого как нельзя кстати. Чарльз оправдал все мои ожидания: он был эмоционален и сердоболен. И о истинной причине нашей встречи он даже не догадывался, а посему с великим удовольствием хлестал предложенный мною ром, пока мы обсуждали благотворительность. Я не спешил приводить свой план в действие. Нужно было выждать момент, когда рыба заглотит наживку, и только тогда подсекать. — Алфи, был рад с вами познакомиться. Не часто встретишь человека, который столь серьезно относится к вопросам благотворительности. Думаю, что это не последний мой визит к вам, — Чарльз протянул руку для рукопожатия. Не так-то просто, приятель. — Да-да, дружок, я тоже был счастлив с тобой познакомиться, — я не спешил пожать ему руку, так как мой план только начинал притворяться в жизнь. — Уже собрался уходить? Да брось… Может сыграем? Чарльз плотоядно осмотрел игорный стол и кивнул. Наживка сработала. Просто не могла не сработать. И игра началась. Крупье неторопливо отсчитывал карты и принимал ставки, пока мой оппонент, прибывая под действием алкоголя, всё больше входил в кураж. Играл Чарльз сносно, но против меня у него шансов не было, поэтому мне приходилось периодически поддаваться, чтобы подарить ему ложное чувство уверенности. Так партия за партией банк переходил то ко мне, то к нему, но в конечном итоге он, сам того не ожидая, остался с пустыми карманами. Нужно было лишь сделать последний ход, и моя задумка бы удалась. — Да не может такого быть! Ты оставил меня без штанов, Алфи, — он невнятно пробормотал и схватился за голову. — Я должен отыграться. Да-да, я обязательно отыграюсь. — Ну, не знаю, приятель. Ещё один кон и ты уедешь домой без штанов в буквальном смысле, — я сказал, смеясь, тем самым раззадорив его ещё сильнее. — Разве у тебя есть что предложить? Он начал судорожно перечислять вещи, которые мог поставить на кон. Свои швейцарские часы и фамильный перстень он уже проиграл, поэтому в ход пошли вещи посерьёзнее. По типу машины и недвижимости. Как оказалось, последней у него было достаточно много, но он до сих пор не предложил то, что меня интересовало. — Чарли, ну это несерьёзно, ей-Богу, — я плавно начал вести разговор к интересующей меня теме. — Последний кон, а ты предлагаешь какую-то мелочь. Если играть, так по крупному, да? Он посмотрел на меня в непонимании, поэтому я продолжил: — Давай так, я поднимаю ставки, да… Ставлю это заведение. Лакомый кусочек, да? Вместе с тем, что ты уже успел мне проиграть, тянет на внушительную сумму. Что ты можешь предложить взамен, а? Он уже утратил контроль над ситуацией, им полностью овладел азарт. Свидетельством тому были бегающие глаза и раскрасневшееся лицо, и ещё руки, которым он не мог найти места. Говорил же, что деятели искусства — лёгкая мишень. Они живут эмоциями, а эти твари доброго не посоветуют. Чарльз ещё не знал, что исход был предопределён заранее, поэтому, недолго поразмыслив, подался ко мне ближе и сказал: — У меня есть дом в пригороде, воистину райский уголок, — он потянулся, чтобы ослабить галстук, будто тот перекрывал ему доступ к кислороду. — И земля вокруг, пару гектаров точно. У меня его уже пару месяцев пытается выкупить какой-то местный оболдуй, так что место стоящее. Принимается? Загнал-таки тебя в угол, дружок. — Пиши расписку. Чарльз поставил роспись, не думая. Все те бредни, что этот дом был дорог ему как память, уже не играли роли. Его расписка легла на середину стола рядом с игральными фишками и другими вещами, которые он проиграл. Чарли слишком хотел отыграться, а потому делал себе только хуже. Терял бдительность и действовал на импульсе. Мне даже не приходилось прилагать усилий, чтобы завершить этот раунд в свою пользу. Изначально у меня был и запасной план, который включал в себя ловкие махинации крупье, работавшего на меня. Ему, конечно же, была обещана премия за дополнительные услуги. Этот парень уже давно работал на меня и был мастером своего дела, поэтому проворачивать подобные манипуляции ему было не в первой. Но, оценив неряшливый стиль игры своего оппонента, я понял, что и этого бы не понадобилось. Соперник был слишком слаб. — Вскрываемся, господа, — беспристрастно произнес крупье. Чарльз раскрыл свои карты первым. Пара девяток и мелочевка. Вот тут-то клетка и захлопнулась у него прямо перед носом. — Ну что там, Алфи? Не томи, — он потирал руки и кусал губы, сгорая от ожидания. Картина была жалкой, и я не мог упустить возможности помучить его подольше. Я ни одной своей эмоцией не выдавал скорого триумфа, намеренно растягивая интригу. — Ну же, ну же… Вскрывайся! Я бросил на него взгляд победителя и наконец раскрыл свои карты, заключив: — Тузы и семерки, дружок. Тузы и семерки. — Фулл Хаус?! Какого чёрта?! — он закричал и вскочил из-за стола. Вот так и состоялась одна из самых лёгких сделок в моей жизни. Её и сделкой-то можно было назвать с большой натяжкой. Чистой воды стратегия. Всё-таки по сравнению с ней, физическая сила — ничто. — Да ты — жулик! Рэкетир! — он заорал в отчаянии и принялся тыкать в меня пальцем. — Жид поганый! На громкие звуки в комнату ворвались мои парни из охраны казино. Те самые, которые пару лет назад вытрясли всю дурь из отца моей жены. Умом их природа обделила, но исполнительностью не обидела. И выглядели они довольно устрашающе, что заставило Чарли нервничать ещё больше. Один из парней схватил его за шкварник ровно в тот момент, когда Чарли потянулся к покерному столу, надеясь, наверное, успеть разорвать расписку до того, как его отсюда выпроводят. Но все его попытки были заблаговременно пресечены. — Проводите этого джентльмена до выхода, — я обратился к охранникам, а затем бросил взгляд на съежившегося от железной хватки Чарльза. — Дружок, ты лучше не сопротивляйся, да… А то нечем будет рисовать свои картинки. Или чем ты там занимаешься? Запамятовал. Чарли быстро свернули и вытолкали за дверь. Этот долгий вечер наконец-то пришёл к своему завершению, оставив после себя лишь головную боль и усталость. Но дело было сделано, а поэтому усталость была приятной и грела душу. — Хорошая игра, мистер Соломонс, — отозвался оставшийся в комнате крупье, который ждал дальнейших указаний. — Разве это таки игра?.. — я протянул ему несколько фишек со стола. — Твоё. Можешь идти, приятель. Именно так я и положил начало нашему с Аароном совместному предприятию. Оставалось надеяться, что в будущем оно меня не разочарует.***
Идея включить в эту поездку ещё одну остановку пришла мне совершенно случайно, но определенно имела место быть. На полпути к Бирмингему я свернул на дорогу ведущую к окрестностям Оксфорда, где жила моя немногочисленная родня. А точнее, сестра моей матери со своим сыном. Заявиться к родственникам без предупреждения — вот уж комедийная ситуация. Благо, что в этом доме мне всегда были рады. Изначально я планировал заехать в Оксфорд на обратном пути из Бирмингема, но уже в дороге понял, что глупо тащить жену в самое логово козырьков. Всё-таки я до сих пор старался разделять личную жизнь и бизнес. Во многом для того, чтобы уберечь свою семью от негативных последствий. Поэтому решил, что более удачной идеей будет сначала заехать в Оксфорд, остаться здесь на ночь, а уже утром одному наведаться к Томми Шелби, оставив жену в компании моих родственников. В дороге Аделаида задремала, поэтому я погрузился в собственные мысли. Хотя в последнее время я редко садился за руль, но это занятие по праву можно было назвать неким подобием медитации. Пустая дорога, свет фар и рычание мотора, разрезающее тишину. И мысли, мысли, мысли. Разные. В основном недобрые, конечно. Иные посещали меня не так часто. Аделаиде не удалось скрыть того факта, что мои мотивы для совместной поездки её расстроили. Возможно, у неё и получилось надеть маску безразличия, которая могла ввести в заблуждение незнакомцев, но я слишком хорошо успел изучить свою жену. А потому знал, что именно скрывается за этими поджатыми губами и отведенным взглядом. У меня не было цели обидеть её нарочно. Скорее свою роль здесь сыграла её природная любознательность и недюжинный ум. И против этого козырей у меня не нашлось, а врать, прикрываясь выдуманными мотивами, я не привык. Поэтому предпочёл отшутиться, вероятно тем самым ранив её еще сильнее. Такая её реакция привела меня в замешательство, потому что ясно дала понять, что для Аделаиды этот брак, возможно, стал чем-то большим, чем банальное соблюдение сделки. И это открытие одним махом выбило меня из колеи. За эти два года, когда всё в наших отношения было относительно спокойно, я привык считать, что она просто смирилась с положением вещей. А потому предпочла играть по правилам, став мне женой не только на бумаге, но и во всех остальных смыслах. Да, я не отрицал того, что она смогла проникнуться ко мне теплым и доверительным отношением. Мы никогда не затевали таких разговоров, но это чувствовалось в её голосе и отражалось в глазах. Особенно в постели, когда эмоции обнажались до предела, или когда она, уже засыпая, ластилась ко мне нежным зверем. Но я всегда думал, что будь у неё возможность уйти от меня, она бы ей воспользовалась. А раз такой возможности я ей не оставил, то Аделаида просто постаралась сделать нашу совместную жизнь настолько приближенной к нормальным отношениям, насколько это возможно. Однако факт того, что я взял её в эту поездку исключительно из прагматичных побуждений, а не от желания провести больше времени вместе, смог задеть её за живое. Такого расклада вещей я и представить не мог. На краткий миг я даже испытал вину за то, что я не могу дать ей жизнь, которой она заслуживает. Лишь подобие, пускай и украшенное россыпью бриллиантов. Видимо, про прошествии какого-то времени невозможно продолжать сохранять циничный настрой. Аделаида для меня стала слишком близким человеком, раз я начал задумываться о том, что было бы лучше для неё, а не для себя. Но изменить я ничего не мог, ведь уже не нашёл бы сил отпустить. Да и не хотел пытаться. Из мыслей меня вырвал сонный голос жены: — Мы приехали? — Планы немного изменились, милая. Но скоро уже будем на месте. Я не стал долго ходить вокруг да около, просто выдал ей всю имеющуюся информацию, чтобы избежать лишних вопросов. Как я и ожидал, обойтись без них не удалось. Да, сегодняшний вечер однозначно не станет вечером тихих семейных посиделок. Как бы мне ни хотелось этого избежать, а объясняться и перед женой, и перед моей тетушкой всё же придется. Последняя, к слову, узнала о моем изменившемся семейном положении постфактум, ведь в противном случае без нотаций бы не обошлось. Тетя была человеком совершенного другого склада характера, и в её понимании договорной брак — антипод всякой морали. К счастью, в подробности я её не посвящал. Аделаида недоверчиво посмотрела на меня, а затем на виднеющийся вдалеке особняк. — Мы едем к твоей тёте, да? Это шутка? — С чего бы? — я вопросительно приподнял бровь. — То есть о том, что у тебя есть родственники, ты решил сообщить мне на третьем году брака? — Не находилось повода, милая, — я мягко улыбнулся жене, чтобы остудить её пыл. Я заметил, что Аделаида глубоко вдохнула, в попытках подавить злость, а затем посмотрела на меня и произнесла: — Я даже не буду спрашивать, почему мы едем туда. Стало быть, повод нашёлся, — она выдавила едкую улыбку и продолжила. — Просто кратко расскажи всё, что я должна знать. — Не любишь сюрпризы, а? — я никогда не мог упустить момента подтрунить над женой, учитывая, что многие вещи она воспринимала чересчур серьёзно. Наверное, недосып и моё поведение совершенно выбили её из сил, поэтому она вспылила. Такое, к слову, бывало не часто, но на сей раз мне пришлось выслушать гневную тираду о том, что я должен был, как минимум, проинформировать её за пару дней, чтобы она была морально готова к знакомству. Оказалось, что женщины склонны воспринимать такие события чересчур серьезно. Я ещё мог понять, если бы мы были молодожёнами, и я бы вёз её на смотрины к своей матушке. Но мы состояли в законном браке уже больше двух лет, да и моя тётя не была тем непоколебимым авторитетом, к мнению которого я прислушивался. Хотя безмерно уважал и любил. Кроме того, с её семейкой я был знаком задолго до нашего брака. И удовольствия от этого не испытывал, поэтому и не придавал подобным вещам большого значения. Я сжалился над ней и кратко ввёл в курс дела. Мою тетушки звали Марией, вернее сказать Марьям, но под влиянием русской культуры переросшее в близкое по звучанию. Про то, что моя мать была беженкой из Российской империи, Аделаида уже знала, потому в эту тему углубляться не стал, а сказал лишь то, что тетя с моей матерью, которая приходилась ей младшей сестрой, эмигрировали в Англию вместе. После череды антисемитских погромов в Одессе. И хотя страна сменилась, но имя прижилось, поэтому тетя и по сей день называла себя Марией, хотя это имя и режет слух коренным англичанам. Имя кузена — Мика. Он давно вырос из того возраста, когда можно продолжать делить дом с матерью, но в его случае это было попросту невозможно. Всё дело в том, что мой младший кузен слеп от рождения, а потому просто не приспособлен к жизни в одиночестве, иначе уже бы давно покинул родной дом, как сделали его старшие брат и сестра. Во многом именно из-за него я начал активно помогать фонду, который старается облегчить жизнь людям, которым не был послан дар зрения. Однако Мика не был из категории вечных мучеников, которые несут своё бремя через боль и страдания. Боевого настроя мой кузен никогда не терял, стараясь вопреки своему недугу, вести нормальный образ жизни. Аделаида слушала внимательно и даже не пыталась перебивать, лишь иногда задавала уточняющие вопросы. И почему-то я был уверен, что даже без этой информации она бы очаровала моих родственников одной своей улыбкой. С моей тётей они даже были чем-то похожи, ведь она, как и Аделаида, умудрялась во всем видеть позитивные моменты. Наверное, именно из-за этого она выглядела намного моложе своих лет. Улыбка, как известно, крадёт возраст. Тетя встретила нас бурным восторгом, а когда он прошёл, не постеснялась отчитать меня за то, что я не наведывался к ним так долго. Сколько бы лет мне ни было, под её взором я каждый раз чувствовал себя ребенком, выслушивающим родительские нотации. Это ощущение не нравилось мне даже в детстве, а уж во взрослом возрасте я старался пресекать это на корню. Потому что подобное заставляло меня чувствовать неспособность контролировать ситуацию и собственную слабость. Поганое чувство. Чтобы завершить поток слов, я решил наконец представить ей Аделаиду, которая всё это время робко мялась рядом с нами. Наверное, я всё же немного перегнул, разом вывалив на неё всю информацию, но деваться было уже некуда. Я приобнял жену за талию, тем самым давая понять, что она здесь не одна. — Рада встречи. Я бы сказала, что Алфи много про вас рассказывал, но это не так, — Аделаида бросила на меня уничтожающий взгляд. — Узнаю своего племянника! Слова лишнего из него не выдавишь, — тетя залилась смехом. — Добро пожаловать в семью, дорогая. С запозданием, но всё же! Общий язык они определенно найдут. — А где Мика? — Он на работе. Должен вернуться к ужину. Её слова меня сильно удивили. Если это правда, я был несказанно рад за кузена, но оставался вопрос: на какую работу может претендовать пусть и очень способный, но по-прежнему слепой человек? Не думаю, что за время моего отсутствия в Оксфорде, местные врачи смогли изобрести лекарство от слепоты. Да и Господь частными случаями не занимается. — Где? — Если бы ты бывал у нас чаще, племянничек, то уже бы всё знал, — тётя с укором цокнула языком. — Он сам тебе всё расскажет, когда вернётся. Такой ответ меня, конечно же, не устроил, но выбирать не приходилось. Хотя с виду тётя и казалось самым добрым человеком на свете, внутри она сохранила тот стержень, который помог ей пережить тяжелые времена в России и одной, отвечая не только за себя, но и за малолетнюю сестру, без гроша в кармане бежать в другую страну. Сохраняя призрачную надежду на лучшую жизнь. И с таким человеком нужно было считаться.***
Мика вернулся с работы чуть позже, чем мы приехали в Оксфорд. Оказалось, что его тяга к литературе не прошла напрасно, и его на полставки взяли работать в местную школу. Что-то вроде дискуссионного клуба. Он не мог лицезреть этот мир воочию, поэтому в какой-то момент именно книги стали для него проводниками в этот мир. И он был прекрасным оратором, поэтому и заполучил эту работу. Ужин прошёл в приятной атмосфере, и Аделаида, узнав моих родственников получше, смогла побороть смущение и открыто общалась на все предложенные темы. Я уже давно не видел её такой счастливой. Возможно, даже никогда. И сегодняшний день стал маленьким шажком в преодолении трудностей, периодически возникавших в наших отношениях. Кузен был младше меня на десять лет, но это ровным счётом никак не влияло на нашу дружбу. Сказать по правде, общение с ним складывалось намного лучше, чем с родной сестрой, для которой семейные узы никогда не несли сакрального смысла. Может я и не был прав на её счёт, но между родным братом и своим недоумком мужем — она выбрала последнего. Мы с Микой расположились у камина в его комнате, чтобы пообщаться наедине. Впервые за несколько лет, в которые у меня совсем не находилось времени для визитов в Оксфорд. Что раньше я делал довольно часто и с большим удовольствием. Наверное, эту традицию стоило возобновить, учитывая, что теперь я мог проделывать подобные вылазки не один, а с женой. Нам обоим бы порой не помешало сбежать от лондонской суеты. В подарок кузену я прихватил несколько новых томов книг для слепых, написанных азбукой Брайля. Это издание было довольно увесистым, но точно стоило восторга на лице двоюродного брата. Он с особым трепетом пальцами очерчивал корешки новых книг, словно пытался насладиться этим моментом. Такие книги и по сей день оставались дефицитным товаром. — Спасибо, Алфи, — Мика на ощупь нашёл стол и отложил на него книги. — Теперь будет, чем коротать вечера. Раньше мне часто читала мама, но теперь её зрение подводит и ей уже трудно различать буквы в тёмное время. — Помню, в детстве ты заставлял меня вслух читать «Приключения Тома Сойера». Раз за разом, так? — я усмехнулся, погружаясь во воспоминания. — Я тогда чуть с ума не сошёл. Думал, что наизусть выучу, да… эту проклятую книгу. Он активно закивал головой и, поддавшись наплыву ностальгии, продолжил говорить: — Это же ты привил мне любовь к литературе! Говорил, что человека можно лишить зрения, но не способности мыслить. А потом читал вслух свои занудные книги. Как же я их ненавидел! — Я такое говорил, а? Я, да? Да ты шутишь, приятель! — я прыснул со смеху. Наш разговор как-то сам собой свёлся к детским воспоминания. Скорее они были детскими для Мики, я же в то время уже был здоровым лбом. Но мне всегда было жаль кузена, которого не принимали остальные дети в школе, насмехались над ним и с каждым днём всё больше и больше вгоняли в отчаяние. Поэтому я старался проводить с ним больше времени, когда мы с матерью приезжали из Лондона сюда. Наверное, в какой-то момент я стал для него авторитетом. Заменил отца, который погиб раньше, чем Мика достаточно подрос, чтобы запомнить его. Я знал что такое полная безотцовщина, поэтому не хотел того же для кузена. Мы говорили и говорили, даже не замечая, что стрелки часов плавно перевалили за полночь. Его собака-поводырь, зеркальная копия Сирила, мирно спала в ногах. Плавно наш диалог перетёк к обсуждению моего изменившегося семейного статуса. Думаю, что Мику обидело, что я не пригласил их с матерью на свадьбу, но виду он не подавал. А лишь расспрашивал меня о новой жизни. — Она красивая, Алфи? - он имел ввиду мою жену. Я ответил, даже не думая: — Красивая, да. — Мне кажется, что она очень хорошая. Учитывая, что выносит твой скотский характер. Даже твоя мать при жизни говорила, что скорее новый пророк объявится, чем кто-то согласится выйти за тебя замуж. Верно подмечено. Согласия-то де-факто и не было. Чем-чем, а делиться подробностями своих отношений у меня не было ни малейшего желания. Поэтому я сослался на то, что время позднее и меня уже клонит в сон, и покинул комнату кузена. Этот дом почти не изменился с моего детства, разве что теперь он не казался таким огромным, как когда я был ребенком. Но эта спокойная атмосфера пробуждала во мне лучшие из эмоций. И этому только способствовало то, что мы с женой расположились в комнате, в которой я провёл львиную долю детства и юности, проведенной в Оксфорде. Когда я вернулся в комнату, то сперва решил, что Аделаида уже спит. Что было странно, ведь она была любительницей засидеться до поздней ночи. Но я не придал этому значения и просто устроился рядом. Эта кровать определенно была слишком узкой для двоих, по крайней мере она ни в какое сравнение не шла с нашей лондонской кроватью. Но выбирать не приходилось. Сон не шёл. И чем дольше я лежал в тишине, прислушиваясь к своим мыслям и чувствам, тем больше мне начинало казаться, что она тоже не спит. Просто притворяется. Этого не было заметно, но витало в воздухе. Интуиция ли, но я был абсолютно точно уверен, что это так. — Злишься? — я прошептал в темноту. Она отозвалась не сразу, словно очень долго думала: а стоит ли поддаваться на мою провокацию? Но в один момент не выдержала. Никогда не выдерживала. — А ты как думаешь? Вопросом на вопрос. Опять. — Злишься, — я заключил скорее для себя, чем для неё. В немом молчании прошло ещё какое-то время. Мы с ней не были из той породы людей, которые любили болтать. Да и обсуждать тут было нечего. Ей было неприятно. Я это понимал. Даже принимал. Она знала, что я не извинюсь. И знала, что меня не поменять. Она это понимала. Но принимала ли? Устав ворочаться в тесной кровати, она скинула одеяло и повернулась лицом ко мне. А потом, недолго поразмыслив, закинула на меня ногу и устроилась под боком, обнимая одной рукой. За эти годы я уже привык, что во сне она невольно переплетала со мной ноги. Это не раздражало. Нет. Наоборот придавало какой-то пикантности. Но сегодня Аделаида в первый раз сделала это открыто. — Здесь слишком жарко и тесно, а так удобнее, — она пробормотала, будто пытаясь оправдаться. Я хотел было что-то ответить, но она опередила ход моих мыслей, сказав: — Молчи. Давай просто помолчим, пожалуйста. И всё же что это: смирение? или что-то большее? Не знаю. Знаю лишь, что, чувствуя под боком тепло её тела, я провалился в сон за считанные секунды.