Быть для кого-нибудь причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права, — не самая ли это сладкая пища нашей гордости? А что такое счастие? Насыщенная гордость.
Герой нашего времени
Судьба. Такое простое слово. Но сколько же смысла вкладывают в него дураки. Благодари судьбу, дружок, если пуля прошла по касательной. Или сетуй на злой рок, подхватив проказу от продажной девки. Конечно, ведь так легче снять с себя ответственность за собственную жизнь. Такие суждения всегда казались мне абсурдными, так как я был уверен, что всё происходящее в жизни человека может быть лишь результатом его собственных решений. Но обвинять во всех бедах судьбу намного приятнее, не правда ли? Именно поэтому, едва услышав про смерть жены Томми Шелби, я ничуть не удивился. Если взглянуть правде в глаза, несложно понять, что Томми ходил по краю уже очень долгое время. При том чувствовал себя настолько вальяжно, что едва ли не поверил в собственную неуязвимость. И итог был очевиден. По крайней мере для меня. По закону жанра он расплатился не собственной шкурой, а жизнью матери своего ребенка. Готов поклясться, что своей жизнью Шелби дорожил намного меньше. И эта ситуация заставила меня в лишний раз убедиться, что втягивать семью в грязный бизнес — последнее дело. А что до Томми… Мне не было его жаль. Совсем. Жалости он и не просил. В этом мы были похожи. Кроме того, я был уверен, Томми и сам прекрасно понимал, что вина за всё случившееся целиком и полностью лежит на его плечах. В момент нашей встречи, заглянув в его глаза, я обнаружил там лишь всепоглощающую пустоту. Вероятно, он был не прочь найти спасение в смерти. Вот так, одни её боятся, а другие о ней мечтают. И страшна та жизнь, что хуже смерти. Если в любой другой ситуации с годами выработанный цинизм сгладил бы углы, то на сей раз не последнюю роль играла его крепкая привязанность к покойной миссис Шелби. Всё-таки любовь для мужчины непозволительная слабость. Я уже давно научился смотреть на жизни других людей с позиции беспристрастного наблюдателя. Это словно неконтролируемый лабораторный эксперимент, где вместо подопытных крыс — люди. Во всем своем многообразии, бегающие в лабиринте стеклянных коридоров ровно до того момента, пока силы окончательно их не покинут. А я наблюдал, делал выводы, находил в чужих жизнях подтверждения своих убеждений, думал и анализировал. Словно ставил себя выше их. Конечно же, прекрасно понимая, что и сам не вечен. Томми был из той немногочисленной породы людей, которых я считал равными себе. Но в этот раз я разглядел в нём абсолютно сломленного человека. И зрелище было воистину устрашающим. Увидеть слабость там, где доселе на неё не было и намека. Томми ушёл в полный раздрай. И я прекрасно понимал, что это лишь вопрос времени, когда он совсем утратит контроль. Несчастья ураганом прошлись по всей цыганской семейке. Артур, который и раньше не отличался сильной дальновидностью, теперь и вовсе потерял любые жизненные ориентиры, разрываясь между своей тягой к жестокости и вновь обретенной духовностью. Что до остальных? Картина была не лучше. Сама поездка в Бирмингем оставила странное послевкусие. Без сомнения я был рад появившейся возможности сорвать неплохой джекпот на сделке с русскими, к которым, уж будем честны, не испытывал ни капли сочувствия. Но деньги не пахнут, а русское золотишко умеет завораживать. Стоило лишь представить сколько диковинных вещиц было скрыто за дверьми их подвалов, по спине пробегал озноб. Поэтому от сделки я и не думал отказываться. Готов поклясться, что моя мать, будь она жива, засияла бы от радости, узнав, что спустя столько лет русская знать вынуждена с позором бежать на чужбину и распродавать последние цацки, чтобы иметь деньги на существование. Но я бы изменил себе, если бы не прикинул, что из сделки с козырьками можно извлечь намного больше выгоды, чем было предложено. И видя состояние Томми, я чётко осознавал, что обвести его вокруг пальца будет намного легче, чем раньше. Конечно, с одной стороны было печально наблюдать, как он идёт по пути саморазрушения после смерти жены. Но я не Господь, чтобы направлять его на путь истинный. Я лишь человек, углядевший прекрасную возможность. А уж пути к её осуществлению — дело десятое. Благо, что времени было в избытке. Так или иначе, но с делами на севере было покончено. И пришло время покинуть Оксфорд, чтобы наконец вернуться к делам в Лондоне, где в моё отсутствие Аарон занимался обустройством нашей новой собственности. Перед отъездом я решил переговорить с тётей с глазу на глаз, чтобы обсудить текущие вопросы. Аделаида еще собиралась к отъезду, а Мика уже давно ушёл на работу, поэтому никто не мог застать нашего разговора. Мы с Марией уже давно переросли модель отношений тети и племянника. Это случилось даже намного раньше смерти моей матери. В частности потому, что я был самым старшим из всех своих кузенов, и испытывал чувство ответственности перед своей матерью и её сестрой, которая слишком рано лишилась мужа. Так я и стал самым старшим мужчиной в семье, а после и вовсе встал на криминальный путь, пытаясь выбиться в люди и обеспечить свою семью достойным существованием. Но кардинальные изменения произошли уже после войны. Тогда я и начал понимать, что цель всего — не заработать на хлеб или крышу над головой. Ставки были слишком высоки, и на одной чаше весов лежала собственная жизнь. Никаких полумер. Никаких гребаных сантиментов. Либо я должен был подмять под себя систему, либо сгинуть в застенках эпохи. Да и семьи-то почти не осталось. Мать не дождалась меня с войны, а сестра впопыхах выскочила замуж, наплевав на всех и вся. Лейтмотив невеселый, но чертовски поэтичный. Общество, однако, любит оправдывать мерзавцев с трагичным прошлым. Мария задерживалась, поэтому я скучающе очерчивал взглядом многочисленные полки, уставленные фотографиями. Вся гостиная этого дома напоминала какой-то музей, всё сплошь и рядом подталкивало к ностальгии по былым временам. Там были фотографии моей матери в молодости, Марии с её покойным мужем, а в некоторых я даже узнавал себя. Где-то были запечатлены пейзажи Оксфорда, на других же узенькие улочки Лондона, где я провёл большую часть своей молодости. Но моё внимание привлекла та фотография, которую мне не приходилось видеть раньше. На ней была изображена моя сестра в день своей свадьбы, приглашение на которую я вполне резонно проигнорировал. Именно с этого момента она прекратила свои попытки наладить отношения. Она стояла под руку с тем, с кем по дурости решила связать свою жизнь, и только лишь не светилась от счастья. Настолько безгранична была её улыбка. Уверен, что никто из приглашенных и не знал, что этот ублюдок успел обрюхатить её ещё до свадьбы. — Здесь явно не хватает снимка с твоей свадьбы, — голос Марии разрезал тишину комнаты. — На свадьбу ты нас не пригласил, хоть бы фотографию отправил. — У нас их нет, — я сказал как отрезал и тут же опустил увесистую рамку обратно на полку. — Полагаю, причины уточнять не стоит, — она с задумчивым видом прикурила сигарету, уставившись куда-то в другой конец комнаты. — Ты как всегда проницательна. За всё то время, пока я не видел тетушку, она ни капли не изменилась. Время было словно не властно над ней, лишь редкие проблески седины выдавали подлинный возраст. И она оставалась всё такой же бескомпромиссной и прямолинейной, какой была всегда. Именно поэтому с годами нам становилось всё сложнее находить общий язык, ведь уж сложный характер я уж точно унаследовал от Марии. Моя мать же, в свою очередь, наоборот была человеком крайне доверчивым и наивным. Во мне же не было ни того ни другого. Быть может эта ноша старших детей, которым, как правило, приходится взрослеть слишком рано? — Однако не думала, что доживу до твоей свадьбы, — она встала рядом и аккуратно смахнула пыль с рамки, которую еще минуту назад я держал в руках, — но ты меня приятно удивил, Алфи. И если моё мнение что-то значит, то я одобряю твой выбор. — А вы нашли общий язык, я погляжу, — я усмехнулся, чувствуя, что разговор идёт в нужном ключе, и она не намерена поднимать тему о моей сестре, в который раз пытаясь наладить наши отношения. — Да, Аделаида приятней тебя во всех смыслах. Твоей матери бы она понравилась, — Мария по-доброму улыбнулась, отчего в уголках её глаз залегли глубокие морщины, которые даже скорее украшали её лицо, чем прибавляли возраст. — В кой-то веке наши мысли совпали, — сказал и даже не соврал. Она недоверчиво оглядела меня, словно искала какой-то подвох, но не найдя его, заключила: — Всё-таки семейная жизнь тебя изменила, племянничек. Хотя ты едва ли это признаешь. Избавьте меня от этого высокопарного диалога. — Не об этом ли ты мечтала, тетя? — я язвительно улыбнулся, склонив голову на бок, тем самым давая понять, что тема себя исчерпала. — Вам хватает денег, что я отправляю? — Вполне. Ты меня за тем позвал? — она вопросительно изогнула бровь. — Хотел убедиться, что нет проблем, которые бы требовали моего вмешательства. Уголок её губ дернулся, тем самым выдавая, что на самом деле она не была настолько спокойной и невозмутимой, насколько хотела казаться. Мария глубоко вздохнула, словно взвешивая все за и против, чтобы наконец решить стоит ли говорить мне. Однако её выражение лица говорило само за себя. А значит, спустить всё на тормозах уже не представлялось возможным. — Недавно я виделась с твоей сестрой, — она начала издалека, наблюдая за моей реакцией. — Она давно не звонила… И я думала, что всё нормально. Что она просто занята с детьми или, может, нашла работу. Но… Я даже не дал ей закончить, вставив едкий комментарий: — Этот ублюдок таки бросил её, а? Или она наконец поняла, какой дурой была, когда выходила за него замуж? — я выжидающе уставился на Марию. Она пропустила мои слова мимо ушей и продолжила: — Мне кажется, что что-то произошло, — Мария сделала акцент на последнем слове. — Хая всегда была такой весёлой и открытой, а теперь это всё пропало. Натянутая улыбка и больше ничего. Говорит, что просто устала. А я ей не верю, Алфи. Не верю. — И причём здесь я? — Поговори с ней. И хоть ты говоришь, что тебе плевать на её судьбу… Это же твоя сестра, Алфи. И тебе Хая всё расскажет, я уверена в этом, — на этих словах она подошла ближе и так по-матерински провела ладонью по моей щеке, словно надеялась, что это сможет убедить меня согласиться. Но я ответил решительным отказом: — Она сделала свой выбор. И впредь я не хочу слышать об этом ни слова. Я уже было собрался уходить, но Мария перегородила мне дорогу, сменив спокойствие на отчаяние. Было видно, что состояние моей сестры серьезно её волнует, иначе она не стала бы поднимать этот вопрос. Знала ведь, что ничем хорошим это не кончится. Честно признаться, такой расклад вещей заставил меня напрячься. Никогда раньше я не видел на лице тети такой обеспокоенности, и рациональная часть меня вовсю трезвонила, что это неспроста. Но я отказывался обращать на это внимание. Для меня эта тема была своего рода ахиллесовой пятой, способной в моменте заглушить голос разума. — Нет, ты послушаешь меня, чёрт тебя возьми! Я не для того давала слово твоей покойной матери, чтобы вы с сестрой грызлись как свора дворняг. Да ты посмотри на себя, Алфи! — она с раздражением указала на меня рукой. — Прошло уже чёрт знает сколько лет, а ты даже имени её произносить не желаешь. И знаешь что? Услышав о твоей свадьбе, я обрадовалась. Решила, что, возможно, наконец ты перестанешь отталкивать от себя родных людей. Но нет. Ты стоишь передо мной всё такой же: полный злости, язвительности и своих гребаных принципов. Она принялась раздраженно расхаживать туда-сюда по комнате, мельтеша у меня перед глазами. Кто сказал, что иметь дело с родственниками намного легче, чем с бывалыми бандитами? Последних хотя бы можно было пристрелить. Я уважал Марию, и только из-за этого мог простить ей эти слова. Хотя гнев уже норовил вырваться наружу. Я лишь сильнее сжал наконечник трости, так что даже костяшки пальцев побелели от напряжения. И пары дней хватило, чтобы вспомнить почему я так долго не наведывался в Оксфорд. — Если моей сестре что-то нужно, то пусть наберется смелости, чтобы попросить меня об этом лично. А до тех пор, да?.. я и пальцем о палец не ударю, чтобы вытащить её из того дерьма, в которое она сама себя и загнала, — я отчеканил отрешенным голосом, стараясь держать эмоции под контролем. — И не надо поучать меня, тетя. Я про себя и сам всё знаю. Мария замерла посреди комнаты и неодобрительно дернула головой. — Очень удобная позиция, Алфи. Но знаешь, что я думаю? Ты сам провозгласил себя конченым ублюдком и решил, что за это тебе будут всё прощать. Но это так не работает. Семья и твой чёртов бизнес — разные вещи. Поэтому откинь цинизм хоть на минуту и сделай так, как прошу я, — она горько усмехнулась. И чего я никогда не терпел, так это того, когда кто-то брал на себя смелость предположить будто знает обо мне больше, чем я того позволяю. Но разуверять людей в их заблуждениях у меня не было ни малейшего желания. Даже в этот раз. Поэтому я просто проглотил эти слова. Развернулся и ушёл, не сказав больше ни слова. Люди так часто апеллируют к семейным узам. Можно подумать, что за один факт кровного родства всё будет прощено. Я знал цену семье, поэтому и помогал Марие и Мике всем, чем мог. Но сестра сама отвернулась от меня, тем самым исчерпав кредит доверия. И на этом была точка. Делать исключений я не собирался. Завершение семейной встречи было не самым радужным. Так или иначе, но все наши редкие встречи с Марией сводились именно к такому итогу. В какой-то момент я даже смирился с этим и просто перестал реагировать на её попытки повлиять на меня. Я думал, что по прошествии стольких лет эта тема уже давно была закрыта, но Мария почему-то решила снова разворотить этот пчелиный улей. Из добрых побуждений. А как известно, благими намерениями вымощена дорога в ад. И этим было всё сказано.
***
Я в сотый раз пробежался глазами по документам, но так и не смог уловить смысла. Было ли тому причиной позднее время или то, что мои мысли странным образом фокусировались на совершенно других вещах? Ответа на этот вопрос у меня не было. Как и желания продолжать возиться с документами. Я откинулся в кресле и раздраженно стянул с носа пенсне, сдавшись на произвол своим мыслям. Аделаида с ногами забравшись на небольшой диван сидела в другом конце кабинета и увлеченно вырисовывала наброски будущих нарядов в толстой тетради. С недавнего времени такого рода времяпрепровождение уже стало чем-то вроде традиции. Похоже не врут, что к хорошему быстро привыкаешь. А в первый же раз всё случилось до банального просто. Около полумесяца назад я дольше обычного задержался в кабинете, хотя и давал себе обещание оставлять работу за порогом дома. Но план этот претерпел полное фиаско, так как при таком раскладе вещей мне бы пришлось и вовсе забыть дорогу домой. Однако я, не изменяя своим принципам, по-прежнему старался не тащить в дом грязную сторону бизнеса. И в тот вечер я занимался бумажной волокитой, которая была связана с открытием нового казино. Аделаида уже давно должна была спать, поэтому я не торопился возвращаться в спальню, но оказалось, что бессонница настигла и её. В ту ночь жена появилась в дверях моего кабинета босиком и в ночной сорочке, накинув поверх лишь легкий халат, и спросила: — Не против, если я составлю тебе компанию? Я не возразил, а через какое-то время обнаружил, что её боевого настроя хватило ненадолго, а небольшой диван в моём кабинете оказался намного удобнее кровати. Она не проснулась и тогда, когда я аккуратно поднял её на руки и отнёс в спальню, пытаясь отыскать дорогу в полной темноте. И теперь время от времени мы проводили вместе вечера. Да и этим все не ограничивалось, ведь подросший пёс всегда словно тень следовал за ней по пятам. А теперь и вовсе облюбовал местечко прямо возле моего стола, где мог вальяжно растянуться, изредка напоминая о своём присутствии еле слышным поскуливанием. Мы с Аделаидой находились в радиусе одной комнаты, но каждый был увлечен своим делом. Почти что идиллия. Мы могли даже не разговаривать. Лишь иногда я чувствовал взгляд жены, обращенный в мою сторону, который она сразу же отводила, едва заметив мою полуулыбку. Как-будто пойманная за чем-то предосудительным. Странно, но её присутствие не раздражало. Хотя обычно я привык работать в полном одиночестве, сейчас это казалось настолько гармоничным, что никаких возражений не оставалось. Не скажу, что по возвращении в Лондон наши отношения существенно изменились. О той ночи в Оксфорде мы не говорили, но мне волей неволей пришлось взглянуть на неё с другой стороны. Мне до безумия нравился образ той женщины, которая заливисто смеялась, стоя под проливным дождём. Которая отдавалась страсти без остатка, до крови кусая губы, чтобы подавить сладкий стон. Наверное, именно в ту ночь она смогла по- настоящему раскрыться передо мной. И теперь ждала того же взамен, но я не мог позволить себе такой слабости. Но если до этого у меня еще оставались сомнения в том, что в отношении Аделаиды ко мне произошли существенные изменения, то теперь я был в этом абсолютно уверен. За свою жизнь я знавал многих женщин, и многие из них так или иначе были падки на мой скотский нрав. Но раньше, едва завидев в их глазах отблески влюбленности, я старался свести контакт на минимум. Не брезгуя и вовсе одним днём оборвать мимолётную связь. Стоит ли упоминать, что девушки эти, как правило, не были еврейками? Этим я и оправдывал своё потребительское отношение к женщинам. Но на этот раз всё было для меня в новинку. Аделаида была моей законной женой, а это что-то да значило. И позволить себе пренебрегать её чувствами было непозволительной роскошью. Да и не хотел я ранить её сильнее, чем уже успел за эти несколько лет. Но сердце моё уже слишком давно зачерствело. Если вообще когда-либо способно было на светлые чувства. Понимала ли это она? В любовь я правда не верил. По крайней мере в том пошлом понимании, которым разбрасывались все кому не лень. Мне всегда казалось, что некоторые люди просто не находили в себе сил прожить жизнь без дел сердечных. Забывая, что не все делится на крайности. И между любовью и ненавистью есть целый спектр эмоций, которые можно испытывать к человеку. Однако именно любовь в какой-то момент стала краеугольным камнем всего человечества. Эпидемией похлеще оспы. Вот только это болезнь сознания, а от такой лекарств не существовало. Но я отчаянно не мог понять в какой момент её отношение ко мне так сильно переменилось. Был ли это защитный механизм психики, который выдавал желаемое за действительное в отчаянной попытке взять контроль над своей жизнью? Ведь полюбить — тоже выбор. Раз уж в остальном её этого права лишили. Я был заядлым материалистом, циником и так себе человеком, если говорить начистоту. И немудрено, что первым делом принялся искать в этом хоть какую-то логику. И зря. Очень зря. Ведь рационализировать чужие чувства незавидная участь. Слишком много условностей, слишком много предположений и слепых пятен. Аделаида все также тихо перелистывала страницы тетради, даже не подразумевая, что в моей голове идут настоящие баталии. Быть может ей было бы приятно узнать, что и мне сейчас не так легко как кажется. Потому что каждый день наблюдая, что моя жена разрывается от противоречивых чувств, я и сам погружался в пучину раздумий. С одной стороны я понимал, что её влюбленность только усложнит наши и без того запутанные отношения, которые изначально строились на прагматичном расчёте, а позже на взаимном уважении. А уж если добавить в эту диковинную смесь хоть каплю эмоций, сердечной привязанность и драматизма, свойственного всем женщинам, то эффект будет взрывоопасным. Но самое страшное в том, чтобы быть предметом любви, — эта та плата, которую ты должен отдать в замен. И я чертовски не хотел, чтобы мне пришлось отвечать на один единственный вопрос. Который — а я был в этом уверен — был лишь делом времени. Как же я на самом деле относился к ней? Во многом это было продиктовано тем, что я и сам не мог найти ответа. Был ли я к ней привязан? Да. Хотел ли я от неё детей? Полагаю, что именно с ней бы я и хотел обзавестись потомством. Но стала ли она тем человеком, без которого я не мог представить своей жизни?.. Скорее нет, чем да. Но если посмотреть на ситуацию под другим углом, то можно было найти и плюсы. Без сомнения спорные, но таки имеющие право быть. Возможно, всё складывалось к лучшему. Ведь мне казалось, что будь это даже всего лишь пресловутый защитный механизм, свое название он получил не просто так. И если это её способ взять жизнь под контроль, то я не буду вмешиваться. Уж лучше возвращаться домой к той женщине, в глазах которой можно увидеть искру, чем к той, в чьих глазах царит безразличие. Я не мог ответить на её чувства, но я мог поощрить их. Подыграть, да. Называть это можно как угодно. Но в нашем обществе принято прощать мужчинам отсутствие любви. Привилегия, данная за силу. Женщинам же в большинстве своем в такой роскоши было отказано. Именно поэтому, говоря о договорном браке, именно женщин считали жертвами обстоятельств. Я слишком углубился в свои мысли, так что даже не заметил, как моя жена отвлеклась от эскиза и уже пару минут заинтересованно смотрела в мою сторону. — О чём задумался? — она вопросительно приподняла бровь. Тебе лучше не знать, милая. Рука непроизвольно потянулась к подбородку, разглаживая непослушную бороду, пока я выжидал время перед тем, как дать ответ. Прекрасно же знал, что её злило, когда я намеренно тянул время. А видеть сердитость на этом ангельском личике было делом воистину увлекательным. — Думаю, за что мне такое счастье досталось? — я ответил в излюбленной шутливой манере. Посвящать её в свои размышления на сей раз я был точно не намерен. — За превосходное шулерство, конечно, — она стрельнула в меня взглядом, копируя мою же собственную манеру, и уставилась обратно в тетрадь. Я рассмеялся, радуясь тому, что природа не обделила мою жену чувством юмора. Однако не со всякой женщиной можно от души посмеяться. Да и не всякий человек, будь то мужчина или женщина, сможет посмеяться над собственными жизненными невзгодами. Пусть и с долей иронии. И тут меня кольнула мысль, что это идеальный момент преподнести ей подарок. Ту самую подвеску, которая до сих пор без надобности пылилась в ящике моего стола. Про которую я совсем забыл в пылу насущных дел. Но сейчас… Сейчас было самое время. И виделось мне, даже к лучшему было то, что я отложил подарок до лучших времен. По крайней мере сейчас, после той ночи в Оксфорде, это бы был красивый жест. И что самое главное — не требующий слов. А уж как его толковать — решать лишь Аделаиде. Я пересёк пространство комнаты, стараясь не морщиться от опоясывающей боли в ноге, которая была следствием обострившегося ишиаса, и опустился на диван рядом с Аделаидой. Она отложила тетрадь и посмотрела на меня с интересом, словно ожидая следующего шага. В тусклом вечернем свете её раскосые глаза казались ещё зеленее, чем обычно. А растрепанные волосы, которые, задумавшись, она любила накручивать на палец, придавали ей ещё более пикантный вид. Изначально мне и в голову не могло прийти, что рано или поздно наши отношения дойдут до такой стадии, когда достаточно посмотреть на свою жену, чтобы пробудить в себе животное желание. Но после той ночи в Оксфорде, завершение которой оставило сладкое послевкусие, не хотелось и вовсе отпускать её от себя. И я готов был поклясться, что ни одна шлюха не стала бы отдаваться мне с такой же страстью, какую я видел в этих орехово-зеленых глазах. Снова ощущаю себя мальчишкой. И как назло, стоило мне только уместиться рядом, моя жена, недолго думая, подобралась ближе и, шустро перекинув ногу, забралась мне на колени так, что теперь находилась всего в паре сантиметров от моего тела. Я отмахнулся от воспоминаний, которые без конца терзали моё сознание, и протянул Аделаиде футляр с украшением. Она удивилась, но приняла подарок. Верно, никак не ожидала, что я оторвался от работы именно за тем, чтобы вручить ей невзрачную коробочку, которая, однако, была обманчива на вид. Это было не в моем стиле. И это признавал даже я сам. По выражению её лица я понял, что подарок угодил точно в цель. Она аккуратно достала из футляра тонкую цепочку из белого золота, на конце которой висела изящно выполненная звезда Давида. Она затаила дыхание, внимательно осматривая украшение, пока наконец не отошла от потрясения и не спросила: — Почему именно сапфиры? — Женщины во всем любят искать скрытый смысл, да? — я усмехнулся, наблюдая как она с интересом рассматривает украшение. — А мужчины всегда дарят подарки так, словно это ничего не значит? — передразнила меня жена. Просто прими чёртов подарок. Я придвинулся к ней ближе и, щекоча дыханием нежную кожу шеи, произнес: — Кажется, ты только что разгадала наш страшный секрет, милая. Мне нравился этот флирт, который с недавнего времени плотно обосновался в наших отношениях. Не знаю как так случилось, но сейчас это казалось настолько естественным, словно наши отношения всегда были такими. Всего-то два с лишним года потребовалось, чтобы наконец притереться друг к другу. Но разве это срок в контексте жизни? Колье, как я и предполагал, село на её шею как влитое. В свете тусклой лампы драгоценные камни переливались сотнями огней, резко контрастируя с её светлой розоватой кожей. Пальцами Аделаида мягко прошлась по моей щеке, спускаясь к скулам и заросшему подбородку, и как-то до невозможного мимолетно чмокнула в губы. А потом ещё и ещё раз, пока, видимо, наконец не решила, что достаточно. — Слова благодарности принимаются? — она игриво прищурила глаза. Руки по инерции принялись очерчивать изгибы её тела, не упуская и оголившихся из-за задравшегося платья ног. Я не любил благодарностей, о чём она прекрасно знала, поэтому и нашла способ сказать это так, чтобы не скатываться в банальности. Но всё-равно дала понять, что моё внимание было ей очень приятно. — Разве что в письменной форме. В этот вечер к работе я больше не вернулся, решив, что оставленные на столе документы вполне могут подождать. А остаток вечера мы просто разговаривали. О какой-то ерунде. О ничего не значащих событиях прошлого и многом многом другом. Возможно, мне и правда пора впустить её в свою жизнь чуточку больше, чем я позволял себе до этого. И тут то всё прояснилось. Такая простая, но при этом скрытая от глаз формула. Оказалось, что чтобы что-то получить, нужно сперва отдать что-то взамен. Не достаточно просто надеть женщине кольцо на палец, дать ей свою фамилию и назвать своей женой. Это невозможно ровно также, как и строить дом без фундамента. Он просто развалится. Вступая в брак, я прекрасно понимал, что у всего есть свои последствия. За все приходится платить, и не всегда это вопрос финансового плана, как многие любят ошибаться. И раньше меня совсем не тяготила та ответственность, которая прилагалась к статусу законного мужа. Я был вполне уверен в себе и своих принципах. Уважал свою жену и по возможности старался делать её жизнь лучше. Даже неплохо с этим справлялся, как мне казалось. Ровно до того момента, пока не увидел, что она открыла мне своё сердце. И если бы сейчас кто-то спросил меня: что таится в глазах человека, догадывающегося о заведомой обречённости своих чувств? Я бы уже знал ответ. Беззащитность и отвага. Это будто дуэль с неравными силами, где у одного — пистолет, а у другого лишь белый флаг. Одно неосторожное движение и он станет алым от пролитой крови. А переступив эту черту, ставки становятся намного выше. Потому что ответственность перед человеком, по невиданным причинам открывшем тебе сердце, — тяжелая ноша. Плата таки взымается за любое из наших желаний. Я хотел человека рядом, хотел какого-то тепла. Хотел знать, что кто-то ждёт меня дома, но совершенно не хотел отдавать чего-то взамен. Но и у Аделаиды были свои желания, чего раньше я не хотел брать в расчёт. А теперь мне предстояло научиться не только принимать, но и делиться. И думалось мне, что этот вечер был неплохим началом.***
Решение открыть новое казино пока что оправдывало себя в полном объеме. Особого ремонта здание не требовало, пришлось лишь слегка изменить интерьер, избавившись от остатков былой роскоши прежних хозяев. Добавить столы для покера и блэкджека, рулетку и прочие привычные атрибуты подобных заведений. Аарон же, со своей стороны, занимался рестораном, который должен был находиться под казино. Изначально я планировал пойти привычным путём, и предполагалось, что новое казино не будет слишком отличаться от остальных заведений, которыми я владел. Но в какой-то момент в моей голове созрела совсем другая, диаметрально противоположная концепция. Дело потихоньку близилось к открытию, которое должно было стать довольно громким событием. И уже сулило нам с Аароном недюжинную прибыль, ведь хоть Лондон и носил статус крупнейшего города Англии, слухи здесь разлетались до невозможности быстро. Будущее казино должно было стать крупнейшим из всех, а посему ему была отведена особая роль. Раньше подобные заведения скорее носили статус закрытых мужских клубов, куда женщины могли попасть лишь в качестве официанток на усладу мужским глазам. Но я был достаточно наслышан о том, как именно развивается игорный бизнес в Америке, а потому решил перенять эту модель раньше, чем до этого додумались бы возможные конкуренты. Хотя я и не любил великосветских сборищ, привыкшие жить на широкую ногу представители бомонда никогда не мелочились. Поэтому было решено сделать из нового казино элитное место, куда мужчины могли прийти под руку с женами или любовницами. А уж их неискушенные в подобных развлечениях спутницы могли на одной рулетке сделать нам недельную выручку. Аарон по полной ушёл в обустройство нового ресторана, забыв про сон и еду, а также отодвинув на задний план свои похождения по женщинам. Я видел его от силы пару раз в неделю, когда нам нужно было согласовать какие-то особо важные детали. Я же наоборот подходил к бизнесу более прагматично, поэтому и не разделял его восторгов. Но тем не менее наши совместные дела продвигались гладко, что даже заставило меня закрыть глаза на оставшиеся опасения. — Значит решено, открываемся через неделю, — Аарон с воодушевлением хлопнул в ладони. Он потянулся за портсигаром и закурил уже десятую на моей памяти сигарету. Очевидно, решив, что мой кабинет недостаточно пропитался едким запахом горелого табака. Я поморщился, когда сигаретный дым ударил мне в нос, про себя отметив, что тот ничем не уступает газу, которым нас травили в окопах. Телефон снова зазвонил. Он звонил уже по меньшей мере раз пять, но у меня не было ни малейшего желания брать трубку, учитывая, что никаких звонков я не ждал. Но на сей раз я не выдержал раздражающего звука и ответил, довольно грубо рявкнув в трубку. — Алфи? — на той стороне послышался встревоженный голос жены. Я закрыл глаза и глубоко вздохнул, тут же смягчив тон. — Да, милая. Что-то случилось? — Аарон с тобой? Я позвонила в ресторан, но там сказали, что сегодня его не было… — она говорила очень быстро и не особо разборчиво, но затем осеклась и наконец перешла к сути. — В общем, я в больнице с Сарой. Она только что родила. И если я сейчас же не найду Аарона… мне кажется она сойдёт с ума. А я понятия не имею где его ещё искать. — Я ему передам. — Правда? — даже по голосу чувствовалось, что сейчас она широко улыбается, скорее всего от волнения накручивая на палец пряди волос. — Хорошо. Спасибо. Я… да, я пойду обратно к Саре. Тогда до вечера? — Не уверен, что вернусь вовремя. Скорее даже очень поздно. Я услышал, что Аделаида замешкалась, будто не зная что ответить. Последнее время я чаще обычного задерживался на работе, и моей жене это определенно не нравилось, хотя она и старалась не подавать виду. Скорее всего смерившись со спецификой моей деятельности. — Скажи ему, что это мальчик, — она ответила после небольшой паузы, а затем спешно попрощалась и отключилась. Я отложил трубку и наткнулся на заинтересованный взгляд Аарона, который стал невольным свидетелем этого скомканного диалога. — Похоже у тебя сын, приятель. Аарон так и замер, не донеся сигарету до рта. Его лицо выражало собой какую-то абсолютно вычурную гримасу смеси восторга и ужаса. Какая-то новая, доселе неизведанная эмоция поселилась в его глазах. Наверное, только осознание рождения сына способно за одну секунду разделить жизнь мужчины на до и после. И Аарон был тому наглядным примером. Бутылка виски, хранившаяся в ящике стола для особых случаев, пришлась как нельзя кстати. Аарон, не говоря ни слова, осушил целый стакан, в то время как я лишь смочил терпким напитком губы, чтобы поддержать друга. — У меня сын. Представляешь, Алфи? Сын, — он с абсолютно дурным видом потянулся за добавкой. Он залпом выпил ещё стакан виски и пулей вылетел из моего кабинета, забыв даже попрощаться. А я ещё долго сидел в полной тишине, рассматривая наполовину пустую бутылку виски и тлеющую в пепельнице сигарету. Я уже давно думал о собственных детях, но это событие каждый раз отодвигалось на неопределенный срок. В первые несколько лет нашего с Аделаидой брака я старался не заикаться об этой теме, давая своей жене время адаптироваться к новой жизни. Но время шло, а мы так и не поднимали этот вопрос. И хотя соблазн покопаться в своей собственной душе, в наличии которой я и сам порой сомневался, был велик. Время всё же поджимало. И я с большой неохотой вынырнул из собственных мыслей. Впереди было ещё одно незаконченное дело. Именно сегодня ночью должен был состояться визит к русским. И до этого я с нетерпением ждал возможности воочию увидеть их знаменитые драгоценности. Но сейчас мне в первые за долгое время до безумия не хотелось решать никакие вопросы. Хотелось домой. Но не всем желаниям суждено осуществляться.