Моё забвение

Чонгук тоже не отлынивал: уже несколько дней он посещал художественную секцию. Парень пропустил пару занятий из-за того, что записался не с самого начала, поэтому нужно было срочно навёрстывать упущенное и, благо, ему попался достаточно дружелюбный и усидчивый напарник. Ким Сокджин окончил художественную школу в центре города и участвовал в различных выставках, имея у себя в ряду немало почётных грамот и наград за участие и огромное портфолио за спиной. Чон, как ранее говорилось, увлекался живописью просто как хобби, но никогда не интересовался этим профессионально: не знал, что нужно делать для того, чтобы его работы смотрелись лучше и качественнее. Джин очень хорошо разбирался в красках, их составах, видах бумаги и том, как правильно держать кисть: казалось, чего он только не умеет в этой сфере, поэтому он был просто отличным вариантом для Чонгука. Долго обсуждая детали работы, парни пришли к выводу, что Гук будет писать картину маслом: Ким сказал, что это эффектно смотрится, особенно, если соблюдать определённые правила при работе. Чон прежде уже писал маслом, поэтому без пререканий согласился. Время давно перевалило за пять часов вечера, означая, что нужно было собирать вещи и отправляться домой. Гук протяжно зевнул, кладя голову на парту, всем видом показывая, что сил не оставалось вовсе: слишком долго они проторчали на сегодняшней подготовке. — Спать здесь собрался? — Джин кинул стирательной резинкой в Чонгука, угодив второму прям в лоб. — Адекватное действие? — Чон резко подскочил на стуле, морщась и поглаживая место попадания. — Почему я терплю вечный абьюз в свою сторону? — Какие словечки умные, — Джин усмехнулся. — Это я тебя ещё в жопу целую, вот если тебе бы попался не я, а Намджун, ты бы торчал здесь с утра до ночи, вырисовывая пятьсот эллипсов. — Фу. — Чонгук показал жест двумя пальцами, имитируя рвотный позыв. — Будет обидно, что с моим складом ума ученик сделает работу, недостойную внимания. — Ким скрестил руки, пытаясь сделать серьёзный вид. — Простите, профессор Ким, я постараюсь оправдать ваши надежды, чтобы не навесить на вас клеймо позора, — Чонгук засмеялся во весь голос. — Засранец мелкий. — Шатен подошёл ближе к парню, трепля того по волосам. — Можно я уже домой пойду? — Чон вырвался из рук старшего, подбирая с пола сумку с художественными принадлежностями. — Ступай, — наконец разрешил Сокджин. — До встречи на следующей неделе, жду в то же время. Чонгук вернулся домой как обезумевший, до сих пор переваривая рутину прошедшего дня. Он обречённо залез в душ, ледяным напором давая прийти в себя: не хотелось засыпать так рано. Джин наказал ему подготовить эскиз уже к следующей неделе. К слову, напарник не знал, что будет писать Чон: Гук сказал, что это будет сюрпризом, на что Сокджин грозно посмотрел и попросил не наделать глупостей, ведь до конца конкурса осталось не слишком много времени, а новые работы, в случае чего, за пару часов не делаются. На самом деле, Чонгук не думал, что Джин одобрит идею с портретом, потому что подобное на конкурс выставляют нечасто: обычно все берут какие-либо натюрморты, пейзажи и прочие вещи, которые уже заезжены, — ничего увлекательного, как считал Гук, в этом нет. «Нужно брать что-то живое, в чём есть душа, эстетика и необъятная красота», — с этими мыслями Чон первый раз вышел из художественного кабинета. Чимин, по правде, почти что с первого взгляда послужил для Чонгука вдохновением: он был слишком миниатюрным, нереальным, со своим неумолимым любопытством и обжигающими рыжими волосами. Чонгук был очень смелым и настойчивым парнем, но перед таким необычным для него человеком чувствовал себя слишком уязвимым. Пак видел его насквозь. Чимин будто бы наблюдал две стороны медали сразу, одним только взглядом проникая внутрь, через её атомы, намереваясь пробраться вглубь каждого. А Гук же боялся такого: не очень свою слабую сторону показывать хотел, да и ослабевать хватку тоже, умоляя рыжего стать для него натурой, тем самым пугая и второго. Странная путаница в голове вилась, поэтому Чон планировал действовать тихо: выпросил фотографию и уже с мокрыми от душа волосами, в сером свитшоте и с вентилятором, дующим под бок, принялся точить карандаш. Намечая карандашом расположение головы, Гук снова вспомнил первое занятие, на котором Сокджин говорил ему, что при создании картины, помимо выбора, чем ты будешь писать и что ты будешь писать, существует более занимательная и трепетная вещь — это еë название. Чон ранее не называл собственные работы: он не думал, что это будет выделять их и делать интереснее, но, послушав монотонную речь Джина, всё-таки понял, что название сильно влияет на восприятие картины в целом: меняется концентрация в деталях, либо меняется видение работы, и ты ищешь в ней не то, что надумал сам, а уже то, что пытался донести художник. Чонгук долго пыхтел над возможными вариантами: слишком много эпитетов приходило ему на ум для того, чтобы описать этого человека. Тиканье часов и вращение вентилятора нервно ударяло по вискам, не давая сосредоточиться. Парень долго сверлил фотографию в телефоне глазами и не понимал на чём стоит заострить внимание, но вдруг в его груди что-то щёлкнуло, давая вспомнить, как его знакомый храпел на полу кухни, солнце падало прямо к его шее, а волосы хаотично облепляли подушку, готовые тоже отражать яркие, пришедшие с восходом лучи. «Жар твоих волос», — подписал Чонгук снизу своей работы и выключил настольную лампу, что яро утягивала его в скоропостижный сон. *** Юнги пришёл в школу очень вялый: ночь была тяжелой, гитара отняла все моральные и физические силы. Даже о внешнем виде он почти никак не позаботился: надел первую попавшуюся белую футболку, чёрные джинсы, и руками распределил волосы по пробору, даже не удосуживаясь их помыть. На уроках он кое-как пытался не провалиться в сон. Парень даже предупредил Пака в случае чего давать ему подзатыльник, потому что на литературе спать было нельзя: преподаватель всё ещё помнит их выходку, и жить им после второй пришлось бы несладко. Учитель раздал всем сдающим тестовые бланки для того, чтобы напомнить о том, что экзамены не за горами, и, подойдя к последней парте, громко щёлкнул перед лицом Юнги пальцами, отчего тот резко распахнул глаза. — Ремарк вас нынче не вдохновляет? — преподаватель громко цокнул, поправляя на носу очки и кидая перед парнем листок с тестом. — Меня ваша физиономия не вдохновляет… — прохрипел в рукав Юнги, следом зевая. — Вы что-то сказали? — вполоборота грозно взглянул преподаватель. — Говорю, литературу обожаю, — слегка очухался Мин, опустив глаза в бумажку. — В таком случае, жду с вас под конец года сочинение на любую тему, вдохновленное каким-либо писателем.– Мужчина направился в сторону своего рабочего стола. — Но… — Юнги резко поднял взгляд. — Учитель Ким, это несправедливо! Я и так сдаю экзамен, у меня на это даже времени нет. — Рассказывать сказки про время и при том спать на моём уроке — вот, что несправедливо. — Преподаватель уселся на своё место, доставая с полки классный журнал. — Разговор окончен. Юнги был вне себя от злости. Чимин убеждал его в том, что тот и в правду должен был держать себя в руках и стараться не уснуть, на что его товарищ покосился, прожигая дыру и давая понять, что он тоже провинился. Парни устало дошагали до репетиционной, ожидая, что никто не придёт и Мин всё-таки пулей убежит домой, заваливаясь без сомнений в постель, но не тут-то было: в конце коридора маячил силуэт в кислотно-зелёной панаме, небесной рубашке с короткими рукавами, которая немного оголяла живот, и в коричневых шортах на средней посадке. Эта панама сначала напомнила Юнги кого-то, но он даже и не стал углубляться в это, так как парень уже почти подошёл к двери и было ясно, что это Чон, мать вашу, Хосок — его напарник. Хосок улыбнулся двум парням, здороваясь и стараясь выглядеть как можно более дружелюбным и, по-видимому, не спугнуть Юнги, так как темноволосому нельзя было перенимать ещё более пессимистичный настрой в образовавшемся положении. — Так, ну что ж, удачи тебе, не переживай сильно, я думаю, что у тебя всё получится. — Чимин похлопал друга по плечу. — Звучит удручающе. — Юнги плечом подкинул лямку от чехла для гитары и приобнял свободной рукой Пака. — Это что за прилив нежности? — Чимин округлёнными глазами посмотрел на руку товарища и расплылся в улыбке. — Иди отсюда, пока я тебя не грохнул, рыжая заноза. — Юнги отпрянул от парня, толкнув того в противоположную сторону от двери. — Ты мешаешь проходу. — Интересно какому. — Чимин пошёл вдоль по коридору, хихикая и показывая тому средней палец со спины. Хосок и Юнги зашли в кабинет. Время близилось к пяти часам вечера, солнце наполняло помещение, а в нос вновь ударил запах старых инструментов и какой-то краски: видимо, пока их тут не было, в комнате произошёл косметический ремонт. Оставалось надеяться только, что это «что-то покрашенное» уже высохло и никаким образом не останется на них самих, что испортит обоим день окончательно. — Он от тебя таких шуточек понабрался? — Хосок улыбнулся краешком губ, распахивая окно, тем самым запустив в кабинет свежий воздух. — Наверное, он обычно чаще просто болтает без умолку и интересуется всем подряд, но шутит крайне редко: наверное, боится, что я тресну его. — Юнги плюхнулся уже в почти привычный диван, откладывая свою гитару в сторону. — Сейчас смелости набрался. — Вы давно дружите? — Чон облокотился об подоконник, вдыхая цветущий запах растений с улицы. — Он первый ко мне за парту подсел ещё в девятом классе, если это вообще дружбой можно назвать. — Юнги накручивал светлую прядь себе на палец, разглядывая её на свету. — Перефразирую. — Хосок слегка развернулся. — Вы часто проводите время вместе? — Ну да, часто. Просто я куда ни развернусь — вижу его. — Мин опустил голову на спинку дивана. — Тебе мешает его компания? Хочешь от него избавиться? — Чон без единой эмоции на лице зачем-то продолжал с ничего появившийся разговор, даже не связанный с музыкой, несмотря на то, что репетиция уже началась. — Не особо, думаю, мне просто непривычно, — Юнги задумчиво отвёл взгляд. — Я долгое время был без друзей и общества в целом. Подросток-одиночка. — Значит, вы всё-таки дружите, раз тебя устраивает его постоянное нахождение рядом. — Чон вновь развернулся к окну. — Юнги, скажи… — М? — Мин приоткрыл один глаз, отводя его в сторону окна, собираясь наблюдать за закатом. — Мы бы могли подружиться? — Что за вопрос такой? — Юнги нахмурил брови. — Я похож на «дед-инсайда» сейчас, со мной общаться нельзя или что? — Вдруг я напрягаю тебя чем-то, ты ведь не особо любишь музыку. — Хосок отошёл от окна, уваливаясь на свободное место дивана. — Я пришёл сюда по своей воле и уж точно не по твоей вине. — Мин серьёзно посмотрел в сторону знакомого. — А по чьей тогда? — Чон, опасаясь, не шёл на зрительный контакт, поэтому просто оттягивал край рубашки, делая вид что занимательнее этого нет ничего на свете. — Есть один человек, но я уже почти не злюсь на него. — Мин оттолкнулся от спинки и с тихим хрустом потянулся. — Почему не злишься? — Мне кажется, мы с ним похожи: делаем вид, что сильные духом, а по правде и гроша не стоим. — Юнги вяло улыбнулся. — Наверное, это и ко мне относится тоже. — Хосок переборол страх и неуверенно поднял взгляд, ловя ответные пару карих глаз. — У тебя случилось что-то? — Юнги пару раз быстро хлопнул ресницами, отчего у Чона внутри всё замерло. — Моя семья в разводе, мать психопатка, а ещё, кажется, я ввязал кого-то в ту авантюру, в которую не должен был, — на одном дыхании выпалил блондин. — Я не зол на то, что ты завалился ко мне домой, просто мне было это непонятно. — Юнги развернул голову вперёд, рассматривая фортепиано в дальнем краю кабинета. — Расскажешь?