Дом Игоря просто гигантский. Кеша удивлённо округляет глаза, едва оправившись от первой в своей жизни трансгрессии, и на какое-то короткое мгновение думает, что, может быть, семья Катамарановых живёт лишь в малой части этого особняка, похожей на квартиру. В его голове просто не укладывается, что кто-то может владеть таким большим домом в одиночку, но тут им навстречу из-за ворот выходит домовик в новенькой футболке и кедах, радостно приветствуя хозяина Игоря, и Кеша осознаёт. Оторопело прощается с профессором Штолленом, доставившим их к дому, и отдаёт свой чемодан домовику Гоше, наблюдая, как тот щелчком пальцев поднимает его в воздух, заставляя плыть рядом с ними.
Большие колонны и остроконечные крыши не задерживаются в памяти, потому что Женерову нужно сейчас только одно – увидеть маму. Все эти три месяца до каникул они не виделись, но она писала ему про лечение, с которым ей любезно помогла Наталья, и, вроде бы, действительно чувствовала себя лучше. По крайней мере, Кеша больше не ощущал в письмах налёта обречённой боли и усталости.
Он и экзамены-то сдал, не волнуясь и не переживая, потому что все мысли были о том, когда уже можно будет маму навестить. Кеша вспоминает, как друзья всё время были рядом, не доставая вопросами, но и не оставляя одного, и улыбается. Было непривычно в этот раз не прощаться с Игорем, только с Серёжей, и волнительно брать профессора за руку, чтобы тот перенёс их сюда.
На крыльце их встречает уже знакомая красивая темноволосая женщина. Она ласково треплет Игоря по волосам, здороваясь с Кешей, и обещает отвести к маме. Спустя несколько путанных коридоров, парочек лестниц и резных каменных арок Наталья открывает дверь, и Женеров, не сдерживаясь, залетает в комнату, чтобы обхватить руками стоящую у окна маму. Уютный запах выпечки и старой бумаги наполняет нос, на волосах ощущается нежное прикосновение, и Кеша выдыхает, ощущая идущее от мамы спокойствие и удовлетворение. Ни намёка больше на страх и безысходность, остался только горьковатый налёт усталости.
Тихий смех, движение руки в волосах.
– Кеша? Ну дай хоть посмотрю, как ты вырос за это время.
Женеров выдыхает и нехотя отстраняется, чтобы взглянуть маме в лицо. Она будто стала меньше.
Или это он растёт?.. В теплых карих глазах отражаются любовь и нежность.
– Мам, ты в порядке? Как себя чувствуешь?
– Всё хорошо, сынок.
– Точно?
Валентина улыбается в ответ. В солнечном свете, льющемся из окна, её пышные волосы кажутся золотыми.
– Точно. Ты не против пожить здесь пару недель? Мне осталось ещё несколько сеансов процедур.
Кеша начинает кивать, даже не дослушав до конца. Он готов сделать что угодно, чтобы маме стало лучше, хотя при мысли о нахождении в таком доме становится неуютно и волнительно одновременно. Все эти витые колонны и богато украшенные комнаты пугают его, и Кеша повсюду ходит хвостиком за Игорем, который просто не обращает на внешнее убранство внимания. Для него оно привычно, как и огромные размеры комнат, и высокие потолки.
Катамаранов знакомит друга с домовиками, и от самого общительного из них Женеров узнает, что каждый эльф, находящийся в усадьбе, работает здесь – в доставшееся Наталье от тёти наследство входили не только земли, дом и деньги, но и многочисленные слуги. Она освободила всех их, предложив остаться работать за зарплату, и большинство остались. Кеша смотрит на довольных хорошо одетых домовиков, и, вспоминая увиденных им на Косой Аллее оборванцев, с низко опущенной головой идущих вслед за хозяевами, убеждается, насколько волшебники могут быть разными. Он вспоминает почему-то, как бабушка когда-то давно говорила, что человека можно узнать по тому, как он обращается с животными и с прислугой.
Игорь показывает Кеше красивое озеро неподалёку от дома, по запаху отыскивает гнездо диких уток, и они издалека смотрят на маленьких утят в камышах. Возвращаются домой с мокрыми ногами и все в запахе тины, но мамы не ругают их, а просто посылают побыстрее отмываться. Они едят клубнику с ухоженных грядок, помогают от скуки домовикам накрыть стол и рассматривают движущиеся картинки в магических книгах небольшой библиотеки, которую начали собирать ещё предки Натальи. Кеша вообще от этой библиотеки в восторге. Забредает часто с утра или вечером, ходит среди стеллажей, аккуратно касаясь корешков пальцами, чтобы ничего не испортить, не сломать, пока Игорь не находит его, ласково зовя книжным червём. Наталья, узнав его интерес, разрешает Женерову выбрать себе любую книгу в подарок, и Кеша едва подавляет в себе порыв обнять и её тоже, но вместо этого смотрит сияющими глазами и благодарит. Ему ещё боязно рядом с этой серьёзной высокой женщиной.
Летние дни кажутся одновременно бесконечными и удивительно короткими. Они с Игорем бродят по коридорам огромного дома, и любят залазить на чердак, где сухо и резко пахнет опилками. Оранжевые солнечные лучи красиво подсвечивают летающие в воздухе пылинки, где-то внизу играет музыка, под которую Наталья с Валентиной медленно качаются в объятии, пока никто не видит, а под телом ощущаются пружины старого матраса, затащенного сюда, наверное, ещё Игоревой прабабушкой. Кеша вдыхает древесный старый аромат, чувствуя, как копошится Игорь совсем рядом, и поворачивается набок, чтобы видеть друга. Очки лежат рядом, но они не нужны – Катамаранов близко, чувствуется идущее всегда от его кожи тепло.
Кеша фыркает, увидев на лице друга неуверенную опасливость, будто тот хочет что-то спросить, но молчит. Для Катамаранова такое поведение нетипично, и Женеров спрашивает коротко и почему-то тихо:
– Ты чего?
– Кеш…
– Мм?
Игорь закусывает губу и хмурится. Сжимает в ладони старую вату, вылезшую из дырки в матрасе, закручивает её в клубочек, пихает обратно, опустив взгляд. Кеша, заволновавшись, поворачивается набок, чтобы получше видеть его лицо. Наконец, Игорь говорит тихо, шепчет почти:
– А ты… целовался когда-нибудь?
Щёки обдаёт жаром, становится немного неловко, но Кеша успокаивает себя – это же Игорь. С ним не должно быть страшно, он не засмеёт и не будет издеваться. Он ему вон какую тайну доверил огромную. Поэтому, тихонько вздохнув, Женеров тоже шёпотом отвечает:
– Нет. А ты?
– А я да. С Ленкой. – Игорь вздыхает тяжело и утыкается лбом в матрас. Продолжает глухо в пыльную ткань, изъеденную молью. – Но мне так не понравилось. И я подумал, может… я как-то не так целовался…
Кеша покусывает нижнюю губу, вспоминая, что отвечала ему мама на вопросы о том, почему люди вообще целуются – будто едят друг друга, особенно в фильмах, когда показывают крупным планом. Мама, смеясь, объясняла.
– Чтобы понравилось нужно с человеком, который тебе нравится, целоваться. Вот Ленка тебе нравится?
– Она красивая.
Женеров вздыхает, подпирая подбородок рукой, и поправляет лежащие на матрасе очки подальше от края, чтобы не упали. Запах опилок приятно щекочет нос. Отчего-то чувствуя себя немного взрослее, чем пару минут назад, Кеша уточняет:
– Ну и что, что красивая? Ты хотел её целовать?
– Нет.
– Ну вот тебе и ответ. А кого хотел бы?
Образ Серёжи вспыхивает в сознании друга так ярко и неожиданно, что Кеша едва подавляет желание инстинктивно закрыться от слепящего ощущения рукой. Но затем следом горят красным чужие страх, смущение и недоумение, сливаясь в единый неразборчивый шум, и Женеров украдкой касается начавшегося ныть виска пальцами. Смотрит на Игоря немного дезориентированно, ожидая, когда тот ответит, но вместо знакомого имени Катамаранов откидывается на спину и спрашивает чуть ломающимся голосом:
– Кеш… а ты вот… как думаешь… – Игорь замолкает на несколько мгновений. Облизывает губы, хмурится, сжимает в кулак футболку на животе. – Хотеть поцеловать мальчика это плохо?
Женеров не знает, понятия не имеет. Он никогда не думал особо об этом, не видел такого. Но чтобы поддержать друга проговаривает в ответ:
– Конечно, не плохо. – И добавляет, чтобы разрядить обстановку. – Надеюсь, ты не по мне сохнешь.
Комментарий этот странный, совсем Кеше не подходящий, но Игорь рядом расслабляется. Фыркает в ответ, пихает слабо в плечо и поднимается с матраса, протягивая руку, чтобы помочь подняться Женерову. Ладонь друга горячая, сухая и сильная. Через прикосновение Кеша ощущает идущие от неё волны благодарности и привязанности.
В оставшееся время, что Кеша проводит в особняке, они к этому разговору не возвращаются. Продолжают болтать обо всём, бродить по дому и его окрестностям, даже тайком забегают в подвал, где у Натальи в прохладе хранятся зелья, и Кеша рассматривает их этикетки с видом человека, соскучившегося по любимому делу. От вида каменных стен и зелёных оттенков мебели почему-то вспоминается Рома, и Кеша на пару мгновений задумывается – а что сейчас Железняков делает, в эту самую минуту? Наверняка что-то важное и дельное. Хотя, иногда же он должен расслабляться. Лето для этого самое подходящее время.
Отвыкшая от такого количества солнца кожа темнеет и немного болит, кудряшки выгорают, и, приезжая домой в родную квартиру спустя месяц жизни в большом особняке, Кеша поражается тому, насколько их жилище маленькое. Две небольшие комнатки, тесная кухня, заваленная безделушками прихожая. Всё родное, милое сердцу, но такое… одинокое. Мама начинает искать новую работу, потому что со старой её уволили, постоянно ходит на какие-то собеседования, кому-то звонит, что-то записывает в блокнот, вывалив на стол все сбережения, которые подкапливала потихоньку все эти годы, и Кеша старается ей не мешать.
Сидит в комнате, листая выбранную в подарок книжку о самых загадочных магических веществах, и безмолвно скучает. На улице ему делать нечего – местные ребята уже почти забыли о его существовании, и в компании их только можно нарваться на издёвки или смех. Да и идти особо некуда, повсюду сплошные серые дворы и тусклые вывески магазинов. Как мама здесь живёт одна? Как возвращается в темноте по узким каменным переулкам?
От этих мыслей становится только хуже, и Кеша откладывает книжку, падая на спину на своей узкой старенькой кровати. Он успокаивает себя тем, что теперь мама хотя бы здорова. И старается не завидовать Игорю, ведь тот не виноват, что у него такой красивый дом и озеро с дикими утками совсем рядом. Катамаранов вообще хороший – не кичится деньгами перед всеми, не хвалится, как тот же Ричард, и всегда готов выслушать и помочь. Кеша очень рад, что Игорь тогда втянул его в то купе. Не случись этого, где бы Кеша сейчас был и с кем?.. И всё равно, что друг мальчиков целовать хочет. Спросить бы у мамы, насколько это плохо, но тогда она может подумать, что Кеша спрашивает из-за себя, а он мальчиков целовать не хочет совсем. Вообще никого не хочет.
Раздражённо вздохнув, Кеша возвращается к книге, стараясь избавиться от этих глупых мыслей. Рано ему ещё хотеть кого-то целовать. Наверное.
К концу лета мама находит работу, Кеша получает три письма от Серёжи и по одному от Игоря и Тани, а ещё все старые штаны при примерке оказываются коротковаты. Валентина смеётся, поглаживая сына по щеке, и говорит, что они зайдут в магазин за новыми.
«Растёшь быстро, будешь как папа.»
Кеша замирает, услышав эту фразу. Раньше мама о нём не говорила, а сейчас так просто рассказывает какие-то мелочи. Оказывается, его папа был очень высоким. Кеша улыбается от этой новости. Может, он и Игоря догнать сможет? Представить себя на уровне Катамаранова выходит слабо, и Женеров только фыркает от этой мысли позабавленно.
Они с мамой встречают Серёжу уже поезда, и Кеша старается контролировать свои загоревшиеся румянцем щёки при воспоминании о вспыхнувших тогда мыслях Игоря. Образ был настолько ярким и сильным, что не услышать его было невозможно. У Кеши порой возникает подозрение, что, чем он старше, тем сильнее может чувствовать чужие мысли, и это пугает его, поэтому Женеров старается не задумываться об этом, не воспринимать всерьёз. Он осознаёт, что это попахивает самообманом, но ведь Кеша не делает ничего плохого. Не лезет к людям в головы в поисках чужих секретов, а, значит, всё нормально?..
Серёжа, видимо, не обращает на его странную реакцию внимания, начиная расспрашивать о прошедшем лете, и Кеша втягивается в разговор с облегчением. Смотрит, как немного скованно поначалу Игорь здоровается с Жилиным, но неловкость эта постепенно смывается, сглаживается, и в купе Катамаранов уже вполне спокойно и привычно садится рядом с Серёжей, облокачиваясь спиной о его плечо. Кеша смотрит на них со своего места, вспоминая радостную улыбку мамы, к которой на перроне подошла Наталья, и облегченно думает, что хотя бы сегодня она не будет одна.
В школе Женеров с удовольствием погружается в учебную рутину. Зелья, прорицания, травология, трансфигурация – он соскучился по интересным урокам. В отличие от многих детей, ещё не отошедших от каникул и безделья, Кеша закапывается в учёбу с головой. С удовольствием бродит по широким коридорам замка, полного людей, внимательно слушает учителей и даже не раздражается от всеобщего восторга из-за матча по квиддичу, который должен пройти уже в октябре. Он так скучал по этому ощущению единения с магией, по друзьям и вечерним посиделкам у камина с Плюшкой на плече в удобных креслах. По их с Серёжей и Федей разговорам ночью, когда не спится. Хочется рассказать и послушать много историй о проведённом лете. Всё в этом замке такое родное и близкое, что Женерову даже немного стыдно – почему-то по дому он так не скучает, только по маме.
К концу первой учебной недели единственным, с кем он ещё нормально не поговорил, остаётся Лёлик. Даже Овсянка уже успел оставить немного своей шерсти и отпечатки лап на мантии Кеши – прыгнул с разбега, чуть не завалил, соскучившись. Женеров вспоминает, как дядь Ваня ругался на пса, обещая открутить левое ухо, и улыбается. Касается нужной груши на картине, и дверь на кухню открывается, тут же обдавая лицо тёплым запахом готовящейся еды.
Домовики, едва завидев гостя, отвлекаются от своих дел, и ближайшие несколько минут Кеша оказывается атакован многочисленными вопросами, пожеланиями и рассказами от довольных эльфов, которые сетуют на его худобу и выгоревшие на солнце кудряшки. Склоняясь, чтобы пожать каждому руку, Женеров улыбается широко и довольно. Он соскучился.
– Что тут за балаган? Вам заняться нечем? Ужин на носу!
Ворчливый Лёлик появляется из-за угла с хитрой улыбкой на лице, разгоняет эльфов по делам нарочито серьёзно бубня на них, но Кеша всё равно знает, что тот рад его видеть. Коснувшись протянутой маленькой руки, Женеров проговаривает негромко:
– Привет, Лёлик.
– Добрый вечер. Что вы, сговорились сегодня? Ну идите тогда помогайте другу своему, раз пришли.
– Чт-…
Кеша недоумённо начинает, но Лёлик снова скрывается за поворотом, откуда пришёл, и он просто идёт вслед за ним, чтобы увидеть, как за одним из столов стоит Рома. Без мантии, в рубашке одной с закатанными рукавами. Руки в муке, на тёмных брюках тоже видны белые пятна, и с отросшими тёмными волосами, теперь чуть прикрывающими кончики ушей. Выглядит так по-домашнему мило, что Кеша, не удержавшись, улыбается. Подходит ближе к обернувшемуся Роме, и говорит довольно:
– Привет.
Рома дёргает уголками губ в намёке на ответную улыбку, кивает приветственно. Тянет было ладонь для рукопожатия, но потом вспоминает, что она в муке, и неловко замирает, убирая её обратно на стол. Проговаривает в ответ:
– Привет.
Кеша подходит ближе, рассматривая разложенные на столе принадлежности. Пакет муки, сито, скалка. Рядом с разделочной доской лежит тесто и мисочка с мясом. Фыркнув позабавлено, Женеров спрашивает:
– Вы лепите пельмени? Я ни разу не видел, чтобы их подавали в Большом зале.
Лёлик цыкает рядом, что-то просматривая в длинном свитке пергамента и, не глядя, указывает одной рукой на Рому.
– Он захотел их. Я сказал, если хочешь – лепи сам. Но раз уж вы оба здесь, справитесь без помощи, осталось самое лёгкое. У меня дел по горло.
Эльф уходит, даже не посмотрев на них, и Кеша его понимает – в начале учебного года после летнего застоя нужно здорово постараться, чтобы всё заработало как надо. Поэтому, проводив Лёлика взглядом, Женеров принимается снимать мантию и закатывать рукава. Рома, увидев это, проговаривает ровно:
– Тебе не обязательно…
– Я хочу. Раз уж Лёлик меня видеть не хочет, хоть полезным делом займусь.
На последнюю фразу незамедлительно следует реакция – ближайший венчик взлетает со стола и легонько ударяет Кешу по плечу, и они оба фыркают от смеха. На этой кухне ни одно слово не остаётся без внимания главного эльфа. Рома поворачивает голову, выглядя довольным, на его бледной шее в вороте расстёгнутой рубашки Кеша видит небольшой участок, испачканный в муке.
– Аккуратнее со словами, молодой человек. А не то станешь новым призраком. Мальчик, который не вернулся из кухни.
Кеша улыбается в ответ.
– Я уже не первокурсник, чтобы пугаться от твоих страшных историй.
– Ммм… да. Ты теперь больше… – Рома чуть приседает, сравниваясь с ним в росте, и прищуривает стальные глаза. – …на пару сантиметров.
Женеров пихает его слабо в плечо, фыркнув, и тянется рукой к маячащему перед глазами белому пятну на чужой коже. Рома тут же замирает, но не отстраняется. Взглядом только следит, чуть вопросительно приподняв брови. Кеша поясняет тихо:
– У тебя тут…мука осталась. Можно? – Рома кивает, и Женеров касается аккуратно шеи, стирая пятно. Чужая кожа приятно тёплая, мягкая, под пальцами едва-едва ощущается пульс. Быстро закончив, Кеша отстраняется, отводя взгляд. – Кхм. Всё.
– Спасибо.
Женеров мычит что-то в ответ, потирая согревшиеся чужим теплом пальцы, и смотрит только на стол, выбирая, что же начать делать. От жара печей начинают гореть щёки. Рома, встав рядом, предлагает спокойно:
– Давай я буду раскатывать и делать кружочки, а ты лепить?
– А ты умеешь?
Рома склоняет голову к плечу, чуть прищурив глаза, и смотрит иронично в ответ. Повзрослевший за лето, ставший чуть шире в плечах, он выглядит взросло, и Кеша почему-то тушуется от этого взгляда.
– Думаю, раскатать тесто в блин я всё же смогу, Кеш.
– Да. Ладно. Прости.
Железняков просто улыбается в ответ, принимаясь за дело, пока Кеша ищет среди разбросанных по столу принадлежностей ложечку для мяса. Найдя, вертит её в руках, наблюдая, как Рома раскатывает тесто. Он понимает, что бессовестно пялится на напрягающиеся мышцы чужих рук, не скрытых рубашкой, только спустя какое-то время. Отводит взгляд тут же, тушуясь, и спрашивает, чтобы заполнить уютную тишину, образовавшуюся между ними:
– Почему пельмени?
Рома не отвлекается от своего занятия, продолжая орудовать скалкой. В атмосфере кухни с доносящимися до них из-за угла голосами домовиков, звуками гремящей посуды и ароматными запахами еды он выглядит умиротворённым. Пожимает плечами коротко. Прямые тёмные волосы забавно топорщатся на макушке.
– Я никогда их не ел.
Кеша моргает недоумённо, а потом вспоминает. Рома из детдома. Неужели там никогда не готовили такого простого блюда?.. В груди засвербит от грусти. Такая малость, а от осознания того, что малости этой Рома был лишён, как и многие другие дети, становится больно. Вместо каких-то ненужных слов сожаления Кеша подходит ближе к уже готовым кружочкам и проговаривает бодро:
– Ну, надеюсь, мы с тобой ничего не испортим, и они получатся съедобными.
Рома кивает, продолжая вырезать кружочки. Выглядит он таким сосредоточенным на своём деле, будучи вымазанным в муке посреди кухни в домашней обстановке, что Кеша не может сдержать улыбки. Оказывается, по нему он тоже соскучился за лето.
– Если мы испортим практически готовое блюдо, Лёлик нас убьёт.
– И будет прав.
– Ну, значит нам нужно постараться. Это как с заклинаниями – нужно просто следовать инструкциям.
Кеша вздыхает, накладывая мясо небольшой ложечкой. Вот всё Рома воспринимает как задание, а не как удовольствие.
Они варят свежие пельмени с вкусными приправами, которые им даёт Лёлик, и сидят за небольшим столиком в углу кухни, тихо переговариваясь о прошедшем лете. В основном говорит Кеша, конечно. Рома же просто слушает. В комнату Женеров возвращается довольным и сытым. Пельмени вышли вкусными.
***
Если бы Кеша мог, он бы просто игнорировал клубящийся по всей школе энтузиазм и азарт по поводу приближающегося матча по квиддичу. Но матч этот должен состояться между Гриффиндором и Пуффендуем, и оказаться вдалеке от обсуждений у Женерова не было ни шанса. Два его лучших друга будут играть на поле в противоборствующих командах, но, хвала Мерлину, между ними не появляется ни намека на вражду. Игорь просто время от времени подкалывает Серёжу, что они с его братом надерут пуффендуйцам задницы, на что Жилин закатывает глаза.
Если честно, Кеша плохо себе может представить, как загонщики Витя и Игорь направляют бладжер в охотника Серёжу. Остаётся только надеяться, что загонщики команды Пуффендуя хорошие парни, которые не позволят этим сумасшедшим мячам приблизиться к его другу.
На улице холодает с каждым днём всё сильнее, и в день матча многие ученики одеты в тёплые мантии с шарфами цветов своих факультетов. На трибунах воодушевление – от победителя будет зависеть распределение игр на весь учебный год, и Кеша привычно кутается носом в свой шарф, чувствуя защитное поле, вибрирующее рядом – Таня помнит его давнюю просьбу и теперь накладывает чары на каждую игру, куда они ходят вместе. Она стоит рядом, с красиво заколотыми назад волосами и воодушевлённой улыбкой на губах, и Женеров непроизвольно заражается её азартом. Выдыхает, стараясь поставить мысленный блок между собой и криком сотен голосов вокруг и, когда получается, немного расслабляется.
До начала матча остаются считанные минуты, когда Кеша замечает знакомый силуэт на пару ярусов пониже. Он хмурится, рассматривая Рому, и даже с такого расстояния видит, насколько тот не хочет здесь находиться. Странно, раньше его не было, Кеша ни разу не видел, чтобы Железняков ходил на матчи, да тот и говорил ему, что не в восторге от этой игры. Что же тогда привело его сюда?
Ответ находится через пару мгновений в виде какой-то незнакомой девчонки с короткой стрижкой. Она подходит к Роме, обвивая его шею руками. Говорит ему что-то на ухо, смеётся, целует в щёку. На моменте поцелуя в губы Кеша отворачивается, чувствуя отчего-то лёгкую тошноту. Спрашивает у стоящей рядом Тани:
– Не знаешь, кто это?
Восьмиглазова, проследив за направлением его взгляда, морщится. Поджимает губы и чуть склоняется к Кеше, чтобы он услышал сказанное за гомоном чужих голосов и криков.
– Это Ната с пятого курса. Мой папа знаком с её родителями. Насколько я знаю, они из тех, кто до сих пор ратует за учёбу только чистокровных в школе.
– И она согласна с родителями?
Таня вздыхает, пожимая плечами, и смотрит немного напряжённо своими синими глазами. Ветер треплет кудряшки, выбившиеся из её причёски. Она красивая. И добрая. Кеше бы впору хотеть поцеловать хотя бы её, но, прислушавшись к себе, он чувствует внутри только дружеское тепло. Аж обидно.
– Я не знаю, согласна она или нет, но Эдик рассказывал мне, что она применила непростительное заклятие на каком-то сокурснике пару лет назад. Её едва не исключили. – Таня касается холодной ладони Кеши своими тёплыми пальцами, привлекая внимание, и Женеров отводит взгляд от Ромы, обнимающего свою…девушку за талию, чтобы посмотреть на подругу. – Кеша, лучше тебе не пересекаться с ней, ладно?
– Я и не собирался.
– Хорошо. А чего ты вообще спросил о ней?
Кеша отводит взгляд, сглатывая. Пытается придумать, что ответить, но его спасает раздавшийся с поля громкий свисток, оповещающий болельщиков о вылете команд на поле. Кеша в последний раз смотрит вниз, на затылок Ромы. Видит, как зарывается в тёмные отросшие волосы худая миниатюрная рука девушки, притягивая Железнякова для очередного поцелуя, и отводит взгляд. Почему Рома не сказал ему? Хотя, кто они друг другу, чтобы рассказывать такое.
Чувствуя необъяснимую горечь, Кеша отворачивается и сосредотачивается на поле, вылавливая взглядом спины с номерами его друзей на форме. Он даже не болеет ни за кого, ему главное, чтобы сегодняшний день обошёлся без травм. Скорость, на которой игроки пролетают мимо, всё ещё пугает его, но Кеша старается сосредоточиться на силуэтах друзей и слушает, как комментатор – Грачевич, вроде бы? – рассказывает, что происходит на поле, отпуская свои странные фразочки. На особо опасных финтах друзей Кеша даже приседает от волнения, вцепляясь в перила, и постоянно следит за бладжерами и их местонахождением относительно его друзей.
Игра длится довольно долго. На исходе второго часа Кеша уже не чувствует ног от того, насколько они затекли, и жалеет, что не предложил всё-таки Тане пойти на сидячие места. Погода портится, начинается неприятная морось, и Женеров ёжится, представляя, каково сейчас летать по полю в одном свитере и тоненьком плаще. Счёт перевешивается в пользу Пуффендуя – Кеша чувствует необъяснимую гордость, вспоминая, как несколько голов забил Серёжа – и многие уже устали ждать, когда же хоть один ловец заметит снитч. Правила в отношении школьных матчей помягче, чем в профессиональном квиддиче, и Таня склоняется к Кеше, проговаривая с улыбкой, что терпеть осталось недолго – скоро судьи остановят матч. Женерову становится немного стыдно от того, что по нему заметно, насколько он устал. Если честно, он даже завидует игрокам, которые до сих пор носятся по полю, это ж какую выносливость нужно иметь.
Это случается, когда никто уже не ждёт никаких событий и прорывов. Конец игры, счёт ясен, все ожидают свистка судьи. Жила, в чьи обязанности входит защищать игроков своей команды от бладжеров, в очередной раз отбивает мяч дубинкой, посылая его в противоположную сторону. Видно, что он не целится никуда, просто бьёт в сторону, туда, где нет никого. Кеша понятия не имеет, откуда там берётся Серёжа и какого чёрта он делает так далеко от ворот, но бладжер со всей своей высокой скоростью врезается ему в правый бок, сбивая с метлы. Женеров словно в замедленной съемке наблюдает, как увидевший это Витя срывается вниз, стремясь поймать падающего вниз брата. Не успевает буквально на мгновение, спрыгивает на землю рядом с упавшим Серёжей, садится рядом, а затем обзор на них скрывается остальными членами команды, спустившимися вниз.
Трибуны взрываются напряжёнными вздохами и вскриками, слышится громкий гудок, означающий конец матча, но всем на него уже плевать. Кеша чувствует, как Таня протискивается мимо, громко крича, чтобы ей дали пройти, и появляется на поле спустя несколько секунд, направляясь к командам, окружившим Жилиных.
Всё сливается в суматоху, голоса вокруг кричат, давят, учителя говорят всем расходиться, но Кеша не может. Куда он пойдет, все его друзья на этом поле. Поэтому он сначала долго стоит у трибун, чувствуя, как с каждым мгновением всё сильнее болит голова, а затем молча и тихо идёт в лазарет по опустевшим каменным лабиринтам. В коридоре у палат слышится какое-то движение и, завернув за угол, Кеша видит, как у стены кто-то стоит. Приглядевшись, Женеров понимает, что это Игорь и Витя, вцепившиеся друг в друга, и тут же бежит к ним, боясь, что те сейчас начнут драться.
– Эй, вы чего? Прекратите… не надо.
Игорь, зло усмехнувшись, отпихивает Жилу от себя.
– Я ему так и говорю. Отвали, блять.
Витя, поправив задравшуюся от чужой хватки рубашку, безмолвно уходит, громыхая шагами, и Кеша провожает его взглядом, затем опасливо оборачиваясь на Игоря. Он ожидает увидеть на его лице злость или раздражение, но видит только усталость и волнение. Катамаранов всё ещё в форме игрока, выдыхает устало, облокачиваясь о стену, и Кеша становится с ним рядом. Начинает тихо:
– Ты хотел подраться с ним?
Игорь скашивает на друга взгляд, вопросительно приподнимая брови.
– Нет, зачем?
– Из-за Серёжи.
Катамаранов морщится, бросая взгляд в сторону палат. Смотрит затем в глубину коридора, где скрылся Жила, и глубоко вздыхает.
– Кеша, я прекрасно видел, что он не хотел, и не злюсь на него. Он сам на себя злится. И сам полез ко мне. – Игорь усмехается. – Наверное, думал, что полегчает, если я ему в морду дам.
Женеров задумчиво хмурится, рассматривая красивую резную арку над дверьми госпиталя. На ней искусно вырезаны силуэты величайших целителей волшебного мира с подписями их имён. Интересно, будет ли когда-нибудь здесь имя Тани? Не удержавшись, Кеша прислоняется к тёплому боку Игоря, зная, как тому важны прикосновения, особенно в стрессовые моменты, и чувствует, как тот обнимает его в ответ.
– Всё будет хорошо.
– Да, я знаю. Просто…хочу уже увидеть его.
– Скоро увидишь.
Игорь вздыхает в ответ, уткнувшись лицом в чужие кудряшки, и они продолжают стоять так несколько минут, даря друг другу поддержку.
***pov Таня***
Когда Гвидон Сергеевич отходит от больничной койки, удовлетворённо кивая, Серёжа уже спит. Срощенные переломы рёбер и костей правой руки будут неприятно ныть ещё несколько часов, поэтому целесообразно было погрузить и так намучившегося от боли Жилина в целебный сон. Доктор кладёт свою палочку – миндаль и волос сфинкса – в карман замусоленной многочисленными пятнами красок мантии и направляется к выходу из палаты. Отвлечённый написанием очередной картины, Гвидон Сергеевич мало говорит, будучи погружённым в свои идеи, и потому Таня спокойно отходит с его траектории, давая пройти. Садится на край постели, поправляя на Серёже одеяло, и видит, как на самом пороге доктор останавливается, чтобы проговорить тихо:
– Танюш, приглядишь?
Восьмиглазова кивает, и Гвидон Сергеевич выходит, направляясь в сторону своей комнаты, больше похожей на мастерскую художника. Таня бывала там пару раз. Странные, но завораживающие картины, на которые она не может смотреть дольше, чем пару минут, без ощущения тошноты. Они ей напоминают чем-то порталы – такие же яркие вихрящиеся в круговороте цветные пятна. Доктор вообще очень интересный человек, особенно когда на него нападает охота разговаривать. В такие дни они сидят в специальной оборудованной удобными стульями комнатке у палат, и Таня слушает рассказы о местах, в которых Гвидон Сергеевич бывал вместе с братом, и о болезнях, которые ему доводилось лечить. Речи его тягучие, плавные, и в дымке от своей трубки он выглядит как странный городской сумасшедший, а не заслуженный врач с несколькими орденами за важные разработки от магических болезней. Будто в одном человеке уживаются две разные личности. Это так здорово – стать профессионалом, но не потерять в работе себя. Как-то выпивший своей настойки Гвидон Сергеевич рассказывал ей, что картины помогают ему отпускать тех, кого он спасти не смог.
Выдохнув тихо, Таня касается лба Серёжи, автоматическим уже движением проверяя температуру, и поднимается с места, заправляя выбившиеся из причёски светлые пряди за уши. Там за дверью наверняка Игорь сидит с Кешей и Витей, извелись уже все. При мысли о втором Жилине в груди змейкой заползает беспокойство. Как бы не надумал ничего в своей бедовой голове.
За дверью и впрямь ждут, но только двое. Таня жестом зовёт их в палату и обводит взглядом весь коридор в поисках Вити, но его нигде нет. Странно. Наблюдая, как Игорь тут же подлетает к кровати друга, садясь сбоку и всматриваясь в бледное лицо, Восьмиглазова касается плеча остановившегося рядом с ней Кеши, спрашивая тихо:
– А Вити не было?
Кеша, тоже смотрящий на друга, переводит на неё взгляд. Глядит немного взволнованно, закусывая губу, и теребит налившийся фиолетовым цветом браслет на запястье.
– Он был. Но ушёл.
– Куда ушёл?
Женеров жмёт плечами в ответ, смотрит с извиняющимся взглядом, и Таня успокаивающе кладёт руку на его плечо. Пусть хоть он не переживает, чувствительная душа. Она подходит к изголовью кровати, тактично не смотря на то, как ласково сжимает Игорь в своих ладонях безвольную руку Серёжи, нежно поглаживая кожу пальцами, и отвечает на незаданный вопрос в его глазах:
– Всего лишь несколько переломов. Гвидон Сергеевич вылечил всё, уже завтра он сможет вернуться в комнату.
– Почему он не просыпается?
– Потому что сон лечебный, Игорь. Организм получил стресс, ему нужно отдохнуть. И вам тоже. Приходите завтра, он всё равно проспит до утра.
Катамаранов, едва услышав предложение уйти, нервно замирает, прекратив поглаживать чужую кожу, и сглатывает напряжённо. Молчит тяжело несколько мгновений, после чего всё же просит тихо:
– А можно…можно я ещё побуду с ним? Я тихонько.
Таня улыбается в ответ, устало чуть опуская плечи. Она и не думала, что друзья так быстро уйдут, едва увидев Жилина – слишком они неразлучная троица для подобного.
– Конечно. Я же вас не выгоняю. Но только до ужина. Чтобы вас тут не было, когда приду перед отбоем проверять.
Ребята кивают в ответ активно, и Восьмиглазова, чувствуя себя воспитательницей в детском саду, глубоко вздыхает. Направляется прочь из медицинского крыла, наказав перед этим Кеше, чтобы они ничего в палате не трогали, и медленно идёт по пустым коридорам и каменным лестницам. Заколка неудобно давит на затылок, и Таня снимает её, чувствуя, как освобожденные пряди рассыпались по плечам. Надо бы их расчесать и уложить нормально, от влажной погоды и беготни по полю они совсем растрепались. Наверное, выглядит она сейчас как потрёпанная непогодой и дальней дорогой сова.
Фыркнув от собственных мыслей, Таня проходит мимо витой лестницы, ведущей на астрономическую башню, и почему-то останавливается у её подножия, смотря на каменные ступени, чуть истёртые ногами тысяч учеников по краям. С башней этой у неё связаны воспоминания об астрономии – интересном и очень многогранном предмете. Не то, чтобы он очень ей нравился. К своему стыду, Тане больше нравится просто смотреть на звёзды, любуясь, чем выискивать среди них созвездия и тайные знаки культур ушедших веков.
Она устала, хочет расчесаться, переодеться и посидеть у камина, согревая замерзшие ноги, но что-то тянет туда, и Восьмиглазова делает первый шаг, перешагивая через ступень. Идёт медленно, никуда не торопясь и не переживая, что кто-то из учителей застанет её в такое время бродящей по замку в одиночестве – этому всегда можно придумать какое-нибудь оправдание.
На самом верху, на обзорной площадке, сейчас накрытой специальными тентами, темно и прохладно. Порывы ветра залетают через незакрытые проёмы, ткань шуршит, дождь шумит, барабаня сверху каплями. Поначалу Таня думает, что здесь никого, но, привыкнув к полутьме, видит сидящий в углу тёмный силуэт. Инстинктивный страх заставляет руку потянуться за палочкой, но тут человек говорит тихо:
– Не бойся, это я.
Таня выдыхает и прикладывает руку к груди, чувствуя, как быстро бьётся внутри сердце.
– Витя, ты напугал меня. Почему ты сидишь тут в темноте?
В ответ раздаётся тишина, и она подходит ближе, останавливаясь рядом с сидящим силуэтом. Здесь стоит несколько стульев и лавочек, но Витя почему-то сел прямо на пол, холодный и каменный. Таня ёжится, представляя, как можно замёрзнуть, сидя в таком положении, а Жилин явно уже продолжительное время тут находится. Наверное, сразу сюда пошёл из лазарета.
– Вставай, простудишься же.
– Иди в гостиную.
Таня хмурится, сжимая губы, и складывает руки на груди.
– Не пойду, пока не встанешь.
– Я не хочу.
– Ну тогда и я не хочу.
Витя вздыхает раздражённо, елозит на месте, явно бесясь, и Восьмиглазова продолжает стоять над ним, непривычно возвышаясь. Лежащие на плечах пряди волос качаются под порывами сквозняка, а ногам и телу холоднее с каждой минутой. Таня не обращает на это внимания. Знает же, что творится в этой голове. После разговоров в процедурной, куда он стал наведываться к ней чаще, чем на уроки по Истории магии, и после писем, которые он неказисто, неумело, но исправно пишет каждые каникулы. Она не глупая, понимает всё. И взгляд замечает, которым он на неё смотрит, и как вечно отдёргивает тянущиеся прикоснуться руки.
Выдохнув, Таня проговаривает тихо:
– Дурачок ты.
– Чего?
– Ты же понимаешь, что здесь нет ничьей вины? Это случайность.
Витя опять возится в темноте, но подниматься не спешит. Ждёт, наверное, когда она уйдет, но Восьмиглазова стоит на месте. Непонятно, у кого здесь упрямства больше. Наконец, спустя пару минут он проговаривает тихо:
– Я послал этот ебуч-… этот мяч.
– Ты не хоте-…
– Да какая разница! Я всё равно сделал это. И я не успел… не поймал. У меня до сих пор в ушах этот звук ломающихся костей стоит, и я… Прости. Не нужно тебе это слушать. Не мёрзни, иди в тепло. Пожалуйста.
– Пойду с тобой.
– Таня…Что ж ты такая…
– Какая?
Витя молчит в ответ, длинно выдыхая, и Таня, протянув вперёд руку, касается его волос ладонью. Они чуть влажные и колючие на кончиках. Как у ёжика. Почему-то от этого сравнения в голове становится тепло и немного больно. Она думает горько:
«Почему ты ничего не делаешь? Почему только смотришь издалека?». И, решившись, проговаривает тихо:
– Если поднимешься, я тебя поцелую.
Чужой голос отвечает сипло и неуверенно:
– …что?
– Встань.
– Таня…
– Ты не хочешь?
Витя поднимается с пола так резко, что едва не падает на подкосившихся от долгого сидения ногах, и Тане тут же приходится чуть приподнимать голову, чтобы смотреть в блестящие в полумраке помещения глаза. Щека Жилина холодная, когда она касается её ладонью, он поддается навстречу прикосновению. Кладёт несмело руки на чужую талию, и Таня придвигается к нему ближе, обхватывает лицо, притягивая к себе, и мягко касается губами губ. Они тоже холодные, Витя вообще весь холодный, и тело неконтролируемо прошивает дрожь озноба.
Почувствовав это, Жилин обхватывает её руки, тянет к себе под куртку, к тёплому свитеру, прижимает ближе в попытке согреть. Таня прячет лицо в изгибе его шеи, чувствуя, как чужие губы касаются ласково макушки, как ладони мягко начинают поглаживать волосы. Приятно. Чуть постояв, Витя спрашивает тихо:
– Тань, а ты это… только чтобы я встал, да?
Таня выдыхает ему в шею, чувствуя, как от тепла чужой кожи начинает согреваться нос, как приятно обнимать его за спину, грея руки о свитер и чувствуя ладонями дыхание. Так хорошо, так спокойно. Отвечает коротко:
– Дурак ты, Жилин.
И снова тянется за поцелуем.
