Горе победителям

сорок три года спустя

«Новости Бакардии» 12.01.2017 15:34 Warner Bros.: Кейт Бланшетт сыграет Флору Бакардийскую По информации, появившейся на официальном аккаунте компании Warner Bros. в Facebook, актриса Кейт Бланшетт была утверждена на роль Флоры Бакардийской в грядущем историческом блокбастере «Венец королевы». Режиссерское кресло забронировано за Ридли Скоттом, создателем «Гладиатора» и «Бегущего по лезвию». «Я чрезвычайно рада, что буду воплощать эту роль на экране, — поделилась Бланшетт в своем Twitter. — Флора — один из самых известных и значительных женских персонажей европейской истории, и я приятно взволнована тем, какую работу мне предстоит проделать над ее образом». Как уже известно, в центре сюжета фильма будет находиться история правления Флоры, начиная с ее восшествия на трон в мае 1907 года, затем - неудавшееся покушение 1915 года, окончившееся гибелью короля-консорта, и «союзническая» оккупация Бакардии Францией в июле 1916. Можно предположить, что на экране раскроют историю антифранцузского восстания 1919 г., переросшего в революцию, которая уничтожила бакардийскую монархию и вместе с ней саму королеву — не пожелав отрекаться от престола, но и не препятствуя родственникам и придворным покинуть страну, Флора приняла яд. По свидетельству историков, ворвавшиеся в опустевший дворец мятежники нашли лишь труп королевы, сидящей на троне в полном облачении, что было на ней во время коронации — говоря об этой сцене в своем последнем интервью, Скотт признался, что она «поразила его в самое сердце». Имя исполнителя роли Горация Джеральдина, спутника и супруга королевы, пока остается неизвестным. По слухам, пробы проходили Ральф Файнс, Мадс Миккельсен и Джордж Клуни, но боссы студии пока колеблются, кому из них предложить контракт. Бюджет «Венца королевы» оценивают в 80 млн. $ — таким образом, после выхода фильм станет самой масштабной картиной, освещающей события бакардийской истории. 15:46 Официально: Бертран Одельхард назначен главой Министерства труда Правительство не стало тянуть с объявлением имени того, кто сменит на посту Фредерика Бергманна, скоропостижно скончавшегося в ночь на 10 января от обширного инфаркта. Премьер-министр Патрис Альверн объявил о назначении после утреннего совещания кабинета. «Господин Одельхард — человек, которому можно доверять, — добавил он в интервью с нашим корреспондентом. — Никто из нас не сомневался в том, что предложить это место ему — лучшее из возможных решений». Комментариев от новоиспеченного министра получить пока не удалось. Известно, что до сих пор он не занимал значимых правительственных постов. Его политическая карьера началась в 2004 году, когда он оставил пост директора в «Банке Аллегри» и баллотировался в депутаты нижней палаты парламента; в 2010 он активно участвовал в организации предвыборной кампании Алеиза Фейерхете, тогда еще кандидата в президенты от «Свободной Бакардии», и после нее получил должность в партийном казначействе под руководством Бергманна. После того, как Фейерхете в 2014 был избран, Бергманн получил пост министра труда, и Одельхард числился его первым заместителем. Его имя называют среди соавторов «Закона Бергманна», принятие которого в ноябре 2015 вызвало волну протестов в столице и других крупных городах Бакардии; глава партии «Бакардийское трудовое сопротивление» Идельфина Мейрхельд, призывавшая к массовой забастовке, уже высказалась о назначении Одельхарда в своем Twitter: «Хоть монархию и отменили сто лет назад, но династическая преемственность работает как надо… чем будет отличаться один наш министр от другого? Скажу вам прямо: только тем, что тот был волосат, а этот — лыс!». Многие эксперты также сходятся во мнении, что Одельхард будет продолжать курс, взятый его предшественником… <> *** Получив в полное свое распоряжение кабинет на третьем этаже министерства, Бертран начал с того, что избавился от двух вещей, которые уже год приводили его в состояние крайнего раздражения. Первой была репродукция в золоченой раме, чудовищно пошлая, долженствующая изображать то ли нимфу, то ли кого-то из античных богинь, но смотревшаяся в лучшем случае как рекламный постер к фильму сомнительного содержания; Фредерику, несомненно, доставляло удовольствие такое соседство, но Бертран, едва зайдя в кабинет, непреклонно велел секретарю найти и отрядить кого-нибудь, кто убрал бы дородную, призывно изогнувшуюся нимфу подальше с его глаз. От второй вещи он не без удовлетворения избавился собственноручно: то был маятник Ньютона на металлической подставке, который Фредерик принимался приводить в действие каждый раз, когда Бертран заходил к нему с докладом или отчетом. Приходилось говорить под сопровождение из перестукивания чертовых металлических шариков, и всякий раз Бертрану начинало казаться, что стучат они, отдаваясь звонким оглушающим эхом, прямо у него в черепе. Теперь он злорадно отправил маятник в мусорное ведро и, понемногу начиная ощущать себя полновластным хозяином министерского кабинета, опустился в кресло, попытался упорядочить хотя бы мысленно дела, что обступили его со всех сторон и немедленно требовали его внимания. Дверь кабинета приоткрылась, и внутрь заглянул Микаэль. — Берти? Ничего, что я без доклада? Бертран только махнул рукой: — Прекрати. Будешь расшаркиваться, когда меня изберут в президенты. — Может, не так уж много мне времени осталось? — весело спросил Микаэль, закрывая за собой дверь и подходя к столу. — Надо использовать его как следует. Как ты тут, обживаешься? — Как видишь. Пока все еще… — Бертран замялся, задумавшись, какими словами лучше описать его теперешнее состояние, — сложно привыкнуть. Все-таки, никто этого не ожидал. — Врачи тоже. Я только что с ними говорил. Сказали, Фредерик, хоть и ни в чем себе не отказывал, здоров был как бык. Перед Рождеством сдавал кардиограмму, еще какие-то анализы — идеально! И тут инфаркт… Бертран нахмурился. — Думаешь, что-то нечисто? — В том-то и дело, что нет. Ты же понимаешь, ко мне тоже пришла эта мысль, и врачей я потряс как следует, но они ни в какую: инфаркт, и все. Никаких следов… чьего-то вмешательства. Совершенно естественный процесс. Его слова Бертран нашел заслуживающими доверия — да и ему самому, если честно, собственное предположение стало казаться смехотворным сразу после того, как он поторопился высказать его вслух. О том, что Фредерик никогда не отказывал себе ни в женщинах, ни в выпивке, ни в прочих развлечениях весьма определенного толка, было давно известно не только в политических кругах, но и за их пределами — детали той или иной безумной вечеринки, в которой глава министерства принял самое деятельное участие, то и дело попадали на страницы газет или набирали сотни тысяч просмотров на Youtube, и для всех, начиная от пресс-секретарей и заканчивая самим Бертраном, наступала пора хвататься за головы. Самому же Фредерику было чудовищно все равно, что говорят о нем; после очередного скандала он затихал ненадолго лишь для виду, а потом с неиссякающим пылом пускался в очередной безумный загул. Едва бы ему простили это, не будь он другом Алеиза еще со студенческих времен, но на деле его положение было непоколебимым, и Бертран мужался про себя, готовясь терпеть его выходки вплоть до истечения президентского мандата, и поэтому — ему даже не особенно стыдно было себе в этом признаться, — узнав о случившемся, испытал только робкое, вялое облегчение. Конечно, Фредерик сам довел себя до могильной плиты: вполне вероятно, что переборщил со стимулирующими веществами, до которых он всегда был большой охотник… — Мир его памяти, — подытожил Бертран, больше всего на свете желая закрыть тему и не возвращаться к ней, но в наследство ему досталось слишком много вопросов и проблем, которые нельзя было просто так спустить на тормозах. — Теперь нам нужно… разгрести здесь все. Произвести небольшую ревизию расходов и трат. Микаэль поморщился, будто застигнутый врасплох приступом зубной боли. — Ты себе представляешь… — Представляю, — твердо оборвал его Бертран, — но я — не Фредерик, никто не будет позволять мне то, что сходило с рук ему. Я прекрасно знаю, что он часто злоупотреблял своим положением, и от следов этих злоупотреблений необходимо немедленно избавиться. Сдаваясь, Микаэль коротко кивнул. — Если хочешь, у меня есть пара надежных аудиторов… — Нет. Никаких людей со стороны. Пусть ты уверен, что они будут держать язык за зубами, но журналисты сейчас наготове, все ждут жареного, и я не хочу собственноручно сервировать им еще и десерт. Нам придется заняться этим самостоятельно — отряди на это дело пару своих помощников… я лично возьму на себя часть этой работы. Чем раньше, тем лучше нам будет покончить с ней. Бертран вздохнул, показывая, что не меньше Микаэля удурчен перспективой утонуть в фиктивных сделках, подделанных счетах и любовницах на несуществующих, но щедро оплачиваемых должностях. Он не считал себя святым — да и не являлся им, конечно же, — но то, что творил Фредерик, иногда выходило за любые грани здравого смысла; если бы хоть малая часть из этого просочилась в прессу… — Значит, — усмехнулся Микаэль, — будем заметать чужие следы? — Именно так, — ответил Бертран серьезно. — У меня сейчас встреча с Патрисом, но потом я вернусь и займусь этим. Возьму на себя… — он сам не верил, что способен на столь самоотреченческий жест, — личные расходы. На транспорт, охрану, прочие мелочи… ты проверь остальное. Все должно быть готово к четвергу. — Так точно, шеф, — сказал Микаэль с легкой насмешкой, но Бертран далек был от того, чтобы испытывать возмущение по этому поводу: в конце концов, еще недавно они были на равных, оба числились заместителями Фредерика, пока невидимая, но неумолимая сила (можно сказать — рок, но на деле все проще — Патрисова воля) не выбрала Бертрана, чтобы подхватить его и вознести наверх, в этот кабинет, где он, как ни сохранял внешнее спокойствие, все еще чувствовал себя захватчиком. — Надеюсь, плохие новости для нас закончатся хотя бы на время, — произнес он, прежде чем распрощаться с гостем. Как выяснилось совсем скоро, он крупно ошибся. *** Патрис встретил Бертрана буквально с распростертыми объятиями — шагнул к нему, радушно разводя руки в стороны, но в последний момент все-таки опомнился, поняв, что его посетитель не очень расположен к бурным проявлениям чувств, и просто протянул ладонь для пожатия. — Поздравляю с назначением, господин Одельхард. — Благодарю за оказанное доверие, — откликнулся Бертран, — не могу сказать, что я ожидал… — Не стоит, — произнес Патрис, улыбаясь своей извечной кошачьей улыбкой. — Кто еще, если не вы? Мы все знали, что в министерстве вы делали за Фредерика половину работы. Сложной он был персоной, наш Фредерик. Но точно знал, когда нужно говорить, а когда стоит промолчать, а это очень ценное качество в наши времена. Ценнее него, наверное, только верность… вы согласны? Нельзя было не оценить его намек, и Бертран ответил без всякого колебания: — Всецело. Его ответ, очевидно, устроил премьера; не переставая улыбаться, Патрис продолжил: — Мир памяти Фредерика, он теперь в месте, где слово «кризис» — просто пустой звук. А нам необходимо двигаться дальше. Президент ожидает от нас активного продолжения реформ. Первая стадия прошла успешно… пусть и не без небольших неприятностей. Но впереди вторая, более обширная. Необходимо стимулировать нашу экономику, избавиться от пережитков прошлого, которые тянут ее назад… вам и самому это известно, я полагаю. — Разумеется. Я присутствовал на консультациях, которые проводил господин Бергманн. Мы сошлись на том, что необходимо нивелировать влияние «преференций Деливгара» на процесс найма и увольнения работников. Законы приняли в шестьдесят втором — и они до сих пор действуют в полной мере, в наши дни, когда обстановка успела сотню раз измениться… — Да, Фредерик говорил мне об этом. По его расчетам, отмена «преференций» позволит сократить безработицу на три-пять процентов… «По моим расчетам», — чуть не поправил его Бертран, но вовремя вспомнил, что пока он не в том положении, и заставил себя замолчать. Ему не впервые было сталкиваться с тем, что Фредерик представляет как свою ту работу, что проделали его помощники, ночами не вылезавшие из министерских кабинетов — и сейчас было не лучшее время восстанавливать справедливость. Потом, потом… а ныне Бертран не мог позволить своим мечтаниям простереться слишком далеко в область честолюбивых замыслов. Необходимо было сосредоточиться на работе. — Будут новые протесты, — предупредил он, хотя вообще-то этот факт был до того очевиден, что можно было и не акцентировать на нем внимание. — Мы к этому готовы, — ответил Патрис равнодушно. — Для нас это не сюрприз: спасаешь утопающего — будь готов к тому, что он и тебя попытается утащить ко дну. Лучшей аллегории Бертран не смог бы придумать, и поэтому просто склонил голову, признавая точность мысли своего собеседника. У него самого еще с осени мысли о том, что творится на улицах, не вызывали ничего, кроме головной боли: казалось бы, «сытые десятилетия» закончились без малого тридцать лет назад, а люди до сих пор вели себя так, будто для них это потрясающе нежданная новость. — Может быть, пообедаем в «Северной звезде»? — предложил вдруг Патрис, чем в первый миг вверг Бертрана в растерянность. — Собирался туда сегодня, говорят, у шеф-повара новое коронное блюдо: омар в винном соусе по рецепту прямиком из дворцовой кулинарной книги… давно хотел попробовать. Заодно и обсудим дела. Предложение было лестным, и пренебречь им, наверное, было бы неразумно, но Бертран, поразмыслив немного, решил все-таки сделать это. — В другой день, может быть, — сказал он опечаленно, всем видом показывая, что сожалеет об отказе, но вынужден отступить перед силой обстоятельств. — Тороплюсь обратно в министерство, господин Бергманн столько всего оставил… Патрис не показал разочарования — напротив, добродушно засмеялся, потирая руки: — Верно о вас говорили — вас с Фредериком будто создавали одного в противоположность другому. Не представляю, чтобы он отказался от обеда в «Звезде», будучи в здравом уме! Впрочем, я не настаиваю — думаю, у нас будет еще полным-полно поводов заглянуть туда. Прощаясь, он проводил Бертрана до самых дверей. Остановившись у выхода из кабинета, они еще раз пожали друг другу руки. — Удачи вам в вашей новой должности, — сердечно сказал премьер, сжимая ладонь Бертрана так, что у того чуть не хрустнули пальцы. — И мужества — думаю, они вам понадобятся в равной степени. Только… не ошибитесь. Что-то подсказало Бертрану, что лучше не переспрашивать у Патриса, какой смысл таился в его последних словах; охваченный назойливым дурным предчувствием, но решивший не придавать значения этому интуитивному, наверняка не имеющему под собой оснований движению сознания, он сделал шаг прочь из кабинета. *** Следующие дни пронеслись так быстро, что Бертран еле успевал различать, где заканчивается один и начинается другой: он засиживался в министерстве до ночи, приходил домой за полночь, чтобы, проглотив таблетку снотворного, забыться сном без сновидений на несколько часов, а затем отправлялся обратно, к бумагам, проверкам, расчетам и совещаниям. Казалось бы, такой ритм жизни давно должен был стать привычен ему, но именно сейчас Бертран чувствовал себя так, будто на него со всех сторон сыпятся тяжелые камни, а он, чтобы не дать им расколоть надвое землю под своими ногами, должен успеть подхватить каждый и аккуратно поставить на место. С ревизией Фредерикова «наследства» он покончил так быстро, как мог, и с радостью решил, что теперь сможет навсегда забыть об этом, и поэтому телефонный звонок, раздавшийся в его кабинете как-то поутру, прозвучал для него, как гром среди ясного неба. — Это Робье, — произнес в трубке голос с явным французским акцентом, — начальник охраны. — Какие-то проблемы? — осведомился Бертран, перекладывая трубку в левую руку, чтобы правой иметь возможность подписать только что поданную ему записку. Подпись все равно вышла косой, неаккуратной, и от этого Бертран испытал досаду, граничащую со злостью. — Мы получили новую смету на будущий месяц, — сказал Робье несколько стесненно. — Вы вычеркнули пункт «расходы особого назначения»… Бертран с трудом вспомнил, о чем идет речь. «Расходы особого назначения» составляли ни много ни мало семь тысяч бакардийских флоринов в месяц — больше, чем получал депутат парламента. Мысленно поапплодировав неизвестной любовнице Фредерика, которая продемонстрировала ему умения, достойные такого вознаграждения, Бертран выбросил эту строчку из сметы и думать о ней забыл. То, что кто-то решил позвонить ему с этой чушью, отвлекая от первоочередных забот, было в его глазах крайней степенью наглости, что он и решил резко высказать своему собеседнику: — Да, вычеркнул. Потому что, позвольте заметить, я — не мой предшественник, и все те… сотрудники особого назначения, которым он считал нужным платить до этого, вовсе не могут рассчитывать на подобную щедрость и от меня. Вам понятно? Трубка недолго молчала. Кажется, Робье с трудом усваивал услышанное. — Нам необходимо поговорить, — в конце концов заявил он. — Что? — Бертран чуть не выронил телефон из пальцев. — Да что происходит? — Это не телефонный разговор, — обрубил Робье таким тоном, что у Бертрана на секунду отнялся язык. — Спуститесь в сад, господин министр. Я должен кое-что объяснить вам с глазу на глаз. Министерство труда Бакардии занимало часть обширного, построенного в античном стиле здания, где еще при Фердинарде VI находилось государственное казначейство; в другой части располагалось министерство финансов, и между связующими эти части галереями находился внутренний двор, который все работники про себя называли «садом». Летом здесь могло в глазах зарябить от обилия цветущей зелени, и многие не отказывали себе в том, чтобы скоротать под сенью пышных кустов и деревьев минуты, оставшиеся от обеденного перерыва. Бертрану, правда, это мешала сделать сильнейшая аллергия на пыльцу, поэтому в теплое время года он старался держаться от сада подальше — но сейчас, зимой, когда только голые, похожие на птичьи лапы ветви кустов напоминали о приходящем и уходящем великолепии этого местечка, он был в полной безопасности, за исключением того, что, выбитый из колеи словами Робье, он собирался так спешно, что забыл в кабинете шарф. — Простите, что заставил ждать, господин министр, — Робье, грузный мужчина с огромными руками, которыми он мог, наверное, обхватить слона, приблизился к нему, слегка запыхавшись. Бертран нетерпеливо кивнул, показывая, что хочет немедленно перейти к делу. — Вам необходимо восстановить оплату расходов особого назначения, — заявил тот сразу, без обиняков. — Если вы этого не сделаете, то ваша деятельность на посту министра… может оказаться под очень серьезной угрозой. — Действительно? — иронично переспросил Бертран. — Кого же Фредерик прикормил на этом посту? Кого-то из детей президента? Робье мелко вздохнул и, кажется, поборол искушение с силой прижать к лицу ладонь. — Нет, господин министр. Сумма, которую вы видели — это действительно расходы на вашу охрану. На другую охрану, если можно так сказать. Бертран окончательно отказался что-либо понимать. Похоже было, что один из них двоих не в себе — и Бертран был склонен думать, что свихнулся Робье. — Какую еще другую? — спросил он. — От чего или кого меня могут охранять за такую сумму? От похищения пришельцами? «Лучше бы кто-нибудь охранял меня от вашей глупости», — едва не сказал он в сердцах, но Робье успел открыть рот первым: — Господин министр, что вы сделаете, если я скажу вам, что магия существует?