night

— Да, — сипло произнес парень, спешно цепляя окоченевшими пальцами молнию куртки. И надо было металлической застежке застрять именно в этот момент, когда тонкие пальцы практически не гнулись, а руки предательски дрожали. Как же глупо, должно быть, он выглядел со стороны — бесполезный, беспомощный, не способный даже раздеться без чужой помощи. И, казалось бы, это всего лишь мелочь, пустяк, недостойный внимания, но сейчас, когда нервы были натянуты до предела, собственная никчемность ощущалась как никогда остро. Чёртов день. — Хани, — мягким шепотом произнес Ли, терпеливо дожидаясь, пока младший обратит на него внимание. — Дай мне свои руки. Джисон послушно выполнил чужую просьбу, робко протянув дрожащие ладони сидящему на кровати Минхо — тот бережно взял их в свои, теплые, почти горячие, растирая и согревая своим дыханием. В груди защемило от безграничной заботы, от невероятной нежности и внимания, что ему дарили. На мгновение Хан даже забыл о пресловутой головной боли и грузе множества проблем как реальных, так и надуманных, потому как все они в целом и каждая из них в отдельности казались слишком незначительными на фоне того, что происходило сейчас. — Твои руки просто ледяные, — старший продолжал очаровательно ворчать, про себя проклиная чужую беспечность. — Тебе нужно одеваться теплее, Сони. Одна короткая фраза для Хана была сродни удару под дых, что выбивал воздух из легких и превращал мысли в бесполезную и отвратительно приторную сладкую вату. — Спасибо, — дрожаще выдохнул он, не сводя глаз со своих ладоней, что восхитительно правильно смотрелись в аккуратной хватке чужих красивых рук — даже в подобных мелочах они идеально подходили друг другу. — За что? — Не знаю, просто спасибо, — Джисон смог выдать лишь это, хотя сказать хотелось намного больше. Хотелось прижаться к теплому, родному телу и остаток ночи шептать благодарности, чтобы слышать могли лишь они одни, чтобы очередной секрет принадлежал лишь им двоим. С какого-то момента Хан начал думать, что их души связаны, что само провидение свело их вместе, и что по-другому и быть не могло. И каждая подобная ночь, когда им попросту были не нужны слова, чтобы понять друг друга, только подкрепляла всё растущую уверенность в этой по-детски наивной теории. — Хани, присядь, — Минхо осторожно потянул младшего на себя, меняя их местами — теперь он стоял, а Джисон сидел на кровати, смотря на него так, словно Ли был кем-то вроде ангела. Этот внимательный, полный искреннего восхищения взгляд отозвался волнами мурашек под кожей, но не сбил с первоначальной цели — старший медленно расстегнул молнию на куртке Хана, убеждаясь, что тот был не против его действий, и наклонился ближе, собираясь стянуть с хрупких плеч ненужную сейчас одежду. — Помоги мне, солнце. — Минхо выдохнул эти слова совсем рядом с чужим ухом, заставив парня невольно вздрогнуть и отвести руки назад, чтобы облегчить ему задачу. — Умница. Джисон с трудом мог дышать — грудь сдавило в болезненном спазме, а глаза пекло от непролитых слез. Хён, его замечательный, чудесный хён касался его так бережно, говорил с ним так ласково, словно Хан был для него живой драгоценностью, хрупким сокровищем, с которым иначе обращаться было просто нельзя. — Чем хочешь заняться? — повесив куртку на спинку стула, спросил Ли, присаживаясь рядом с Джисоном. — Не знаю, — хрипло выдохнул Хан, падая спиной на мягкую постель. Минхо последовал его примеру. Пару минут они провели в уютном молчании. Спокойная тишина, что постепенно наполнила каждый уголок небольшой комнаты, приносила умиротворение, легкость, она кардинально отличалась от той, что была в студии, когда собственный голос казался спасением от звенящей пустоты, что действовала на нервы и подбрасывала дров в огонь ставшего перманентным раздражения. — Можем посмотреть ужастик. — Не хочу, — медленно проговорил младший, рассматривая плавные черты чужого непозволительно прекрасного лица. Обычно они проводили вечера именно так — смотрели кино, лежа в обнимку и обсуждая до нелепости глупое поведение героев, но сейчас Хан был не в том настроении, чтобы слушать истошные крики второсортных актрис. — Тогда видеоигры. — Не-а. — А ты капризный, — Минхо игриво ткнул опрометчиво расслабившегося парня под ребра, заставив того коротко вздрогнуть и ребячливо высунуть язык. — Да, я такой. Ли в ответ на слабую провокацию лишь усмехнулся, пробегаясь пальцами по тонким бокам и выбивая из чужой груди заливистый смех. Красивый и теплый. Настоящий. Минхо нравилось чувствовать себя особенным, нравилось быть тем, к кому Джисон обратится за помощью в первую очередь и сможет без сожалений раскрыть самые сокровенные тайны. Чужое доверие было его маленькой привилегией, поэтому сейчас он в открытую любовался солнечной улыбкой младшего и едва заметными морщинками в уголках темных глаз, невольно задаваясь вопросом — с каких пор Джисон начал делать его таким счастливым? — Прости-прости, — задыхаясь под очередной волной смеха, едва слышно произнес Джисон. — Давай… давай просто поспим. Завтра рано вставать. И плевать, что завтра уже давно наступило и что спать осталось всего каких-то жалких пару часов. Ему просто хотелось забыть обо всем и распрощаться с этим бесконечным днем, наслаждаясь теплыми объятиями и ощущением чужих пальцев, бережно перебирающих его волосы.

***

По-хорошему, Джисон должен был спать, видеть кислотно-яркие шизофренические картинки, что называются снами, и некрасиво сопеть в подушку, но вместо этого он глупо пялился на сплетенные на его животе чужие руки и буквально захлебывался беспричинным счастьем. Минхо красивый — это факт известный в общем-то каждому, у кого есть глаза. Своими изящными чертами он походил на ожившую скульптуру мастеров времен Возрождения, и, черт, Хан даже написал об этом лирику. Однако возможность без зазрения совести пялиться на отдельные части несомненного прекрасного целого выпадала не часто, а потому он предпочел воспользоваться моментом и предоставить проблемы недосыпа и эмоционального раздрая, им вызванного, будущему себе. Тем более, после дня, насыщенного множеством событий, в большинстве своем — малоприятных, Джисон заслужил немного покоя, отдыха, релаксации или как там еще можно назвать время, когда не чувствуешь себя бесполезным мешком с костями… В комнате Минхо тепло и уютно. И если честно, сам Минхо теплый и уютный. Он носил мешковатую мягкую одежду, которая пахла чистотой, сушил волосы феном, из-за чего те казались просто невероятно пушистыми, и выглядел как чертов плюшевый мишка. А все потому, что плевать он хотел на чужое мнение в отличие от того же самого Хёнджина, который даже мусор ходил выносить как модель на подиум. Джисон тихо усмехнулся этому сравнению, утопая в мягкости подушек — это определенно больше напоминало отдых, чем банальная отключка организма от переутомления, которую он по наивности называл здоровым сном. Хан дышал тишиной, дышал через раз, стараясь не двигаться по возможности, потому как хён, вроде бы уснул и беспокоить его не хотелось, но выключить эйфорию от того, как здорово ему было рядом со старшим, как приятно чувствовалось его дыхание на шее и как по-домашнему соприкасались их ноги, все никак не получалось. Непонятно откуда взявшаяся энергия блуждала по кровеносной системе, не давая сомкнуть глаз. И, возможно, ему бы стоило взять на заметку этот факт и начать использовать обнимашки с Ли вместо опостылевших энергетиков, но это потом. Сейчас мозг загорался другими идеями. Джисон медленно, все еще ведя внутреннюю и заведомо безуспешную борьбу с совестью и здравым смыслом, осторожно провел кончиками пальцев по чужим рукам. Подушечки пальцев повторяли линии голубоватых вен, пока их обладатель пытался вспомнить, каково это — дышать. Руки у Минхо хоть и небольшие, но невероятно красивые, кожа на них мягкая, а узоры выпуклых вен казались восхитительным, купленным у самого дьявола за большие деньги, дополнением. — Хани, что ты делаешь, — старший говорил чуть хрипло, немного сонно, из-за чего слова звучали жевано, но при этом не менее отрезвляюще. Исключительно в интересах себя любимого и ради благополучия своего последующего существования Хан вздохнул поглубже и попытался игнорировать то, насколько приятно осело на коже собственное имя. Адреналин в крови скакнул до опасного предела, а механизм генерации идей в экстренных ситуациях разогнался с нуля до ста. И заглох. Потому что, какая собственно разница, что говорить полусонному Минхо, который и не вспомнит жалких попыток оправдаться? — У тебя красивые руки, — едва слышно прошептал Джисон, внутренне надеясь, что дальнейшие расспросы обойдут его бренную душу стороной. За спиной послышалось неразборчивое мычание, забавное и безумно очаровательное, по мнению Хана, а затем — короткий смешок. — Только руки? — насмешливо, но все так же сонно произнес Ли, щекотно проведя кончиком носа по горячей шее младшего. Тот вздрогнул, ощутив, как по позвоночнику пробежали приятные электрические заряды. Сонный Минхо был опасен. В первую очередь для нервной системы Хана, успевшего мысленно составить завещание на случай смерти от передоза всех эмоций одновременно. Наработанные песни и аппаратура отойдут Чану, потому что Чанбин недавно съел последний йогурт, на который Джисон имел виды, одежду получит Минхо, потому что он и так ее часто таскает, а все остальное ребята разделят как-нибудь между собой — не все же Джисону самому придумывать. — Не только, — он неловко повернулся в кольце чужих рук, встречаясь с глазами полными смешинок. — В тебе все красиво, хён. А потом произошло невероятное, нечто вроде ядерного взрыва, но с коэффициентом опасности ниже плинтуса — Минхо смутился. Смутился очаровательно, красиво, смутился так, что Джисон таял, как чертовы ледники в нынешнюю эру глобального потепления. Его кошачьи глаза забавно расширились, алая краска разлилась по изящным скулам, плавно перетекая на аккуратные уши и сильную шею, теряясь за плотной тканью черного худи. Минхо всегда невероятно шел красный цвет. Каждый из его оттенков. И Хан совершенно точно не задумался о том, чтобы проверить, где остановит свой путь ярко-вишневый румянец. — Хён, ты сильно покраснел, — слова сорвались с языка быстрее, чем их успел обработать перегруженный и явно не готовый к двадцатичетырехчасовому рабочему дню мозг. И только спустя пару мучительно долгих мгновений какой-то отдаленной частью своего хиленького существа, Джисон дошел до единственной более или менее разумной мысли на сегодня — с людьми, которые по доброте душевной не выгнали тебя пинком под зад посреди ночи, а пустили в собственную постель обращаться нужно бережно, а не так… Не так как он, в общем. — Заткнись, — с наигранным недовольством буркнул Минхо, компенсируя обосновавшуюся в груди неловкость. Ему говорили комплименты раньше, говорили часто, даже слишком. Они стали повседневностью, чем-то вроде белого шума, не более. Но почему-то сейчас чужие слова, произнесенные трепетным шепотом, влезли прямо под кожу, проникли в кровь, послужив катализатором давно забытому волнению. Возможно, сказывался недосып, от чего хваленый самоконтроль летел ко всем чертям, а, может, во всем был виноват Джисон и его темные, обманчиво наивные глаза, в которых плескалось неподдельное восхищение.