I'm not your boyfriend, baby

Есть один особенный вид душевных ран. Для них существует темный уютный погреб, где воспоминания пылятся в тугих дубовых бочках и ждут своего часа. Объединенные не по содержанию, но по своему назначению, они надежно запечатаны и с течением времени только приобретают насыщенности и глубины. С фруктовыми нотами, пряные, легкие, подходящие под любое блюдо, они могут ждать подходящего настроения годами, чтобы в один миг откупориться простым перочинным ножом и потечь густой болью на успокоившееся сердце. Этот погреб каждый хранит только для себя, для непроглядной ночной тьмы и сладости одиночества. По влажным стенам погреба вьются блеклые царапины. Тонкие и длинные, они переплетаются бесконечными лозами, шершавые на ощупь от подсохшей крови. Если содрать сухую корку, то под ней окажется только мягкий гладкий шрам. Он аккуратный и вовсе не болит, скорее легкое украшение для особенных событий, чем постыдная метка. На таки лозах всегда есть и гроздья. Ощипанные и плешивые, всего с парой мелких виноградин. Ягоды кислые, больные без солнца и тепла. Они не спеют, а сразу появляются на ветках, нежданные предвестники сводящей зубы оскомины. Цвета синего и глубокого, с оттенком красного, как напоминание о том, что они тоже когда-то были живыми. Дотронься до мягкой кожуры и с треском ягода лопнет, ядовитый сок зальется чернилами под ногти, впитается в кожу. Смывать придется долгими месяцами, а потемневшая вода с прозрачной скользкой сердцевиной станет содержанием для еще одной дубовой бочки. Исин просыпается от громкого стука в дверь. Ломятся настойчиво и явно не желают сдаваться, поэтому приходится сползти с кровати, дойти до двери и вспомнить, что полагается говорить тем, кто пожаловал не вовремя. Голова не болит, но внутрь будто набили ваты. Все мысли проталкиваются сквозь мягкое и плотное, задерживаясь где-то на середине и никак не желая доходить до стадии действия. Открывать глаза не хочется из последней надежды на то, что нежеланный гость устанет барабанить и уйдет. Вдох, выход. Сначала нужно найти себя в пространстве, привязать к телесной оболочке и только потом попытаться управлять собственным телом. Прежде, чем осмотреть окружающую обстановку, Исин нащупывает сверху что-то мягкое. Тепло и пахнет обычно. Никаких раздражающих незнакомых деталей. Щурясь от яркого солнечного света, он все же осматривается, с облегчением понимая, что у себя дома, в своей постели и один. На нем вчерашняя одежда, а прикроватная тумбочка открыта. Догадаться о том, что произошло, совсем несложно. Всегда одно и то же, отличаются только мелочи и некоторые обстоятельства. Осталось заполнить пробелы, чтобы покинуть постель, не оставив в складках одеяла какой-нибудь жизненно важной детали. Откидывая плед, Исин ежится от прохлады, но не возвращается в комфортное тепло. Так будет проще и быстрее. Сжимая край майки, он возвращается во вчерашний день. Изображения вспышками проносятся перед глазами, напоминая разрезанную и склеенную заново киноленту. Потерянные части, искаженные элементы и перепутанный порядок. Это было свидание. Приятное и ни к чему не обязывающее: мягкие поцелуи и будто бы случайные прикосновения. Хотелось танцевать и Чанёль предложил испробовать их новые клетки. Угрожающие прутья оказались из прочного пластика, а вид открывался невероятный. Ощущение, будто на краю из живого неонового моря. Волны музыки поднимались снизу, обхватывали лодыжки и тянули вниз, в самую пучину. Было хорошо и свободно. Ифань не должен был приходить, но пришел. После ударов костяшки ныли, и так же ныло внутри от привычного «домой». Потом был темный пыльный кабинет. Пахло виски и свежей краской, а Чанёль отказался делиться выпивкой. На коленях у него неудобно, но пальцы шершавые и прохладные. Прохладные – это очень вовремя. Нежность расцветала внутри, чужая кожа казалась шелком, а губы на вкус ощущались пьяным нектаром. Спокойно и по самому краю. А затем резкий толчок и он уже не чувствует под ногами опоры. Полет страшный, в самую бездну. Хриплое «Исин» зажгло фитиль внутри и нежность сгорела яркой быстрой вспышкой. Нектар превратился в крепкую горечь, а жар наполнил каждую клетку. Отпечатки чужих прикосновений на коже остались красными пятнами, создавая уродливый рисунок неправильного желания. Тени подползали к краю дивана, но не решались дотронуться до полыхающего стыдом тела, просто смотрели и ждали своей очереди. Было страшно и жгло похотью, жалило до боли. Еще и еще, доставая до беззащитного и уязвимого нутра. Слова драли горло нещадно. Холодно, мокро. Темнота клубилась и шипела, говорила, что пришло время. Пора было бежать, хотя и бесполезно, но только бы до порога. Добраться до дома и проскользнуть под теплый плед. А там можно вздохнуть полной грудью, прижаться к сильному телу и ничего не объяснять, просто купаться в аромате чужого парфюма и ждать рассвет. Но тени не отпускали, шли по пятам, сворачивались ядовитым шаром на соседнем сидении и просачивались под кожу. Заползали внутрь, вытесняя жизнь, и наполняли легкие черной пеной. Это был конец, такой знакомый и даже не такой пугающий, как впервые. Исин распахивает глаза. Послевкусие вчерашнего заставило дышать быстро и отрывисто. Под пальцами ткань трещит и приходится заставить себя разжать их один за другим. Нервно облизывая пересохшие губы, он еще несколько секунд приходит в себя. Солнечные лучи и шум из кухни отгоняют кошмар, вселяют хрупкое чувство безопасности. Вслушиваясь в звук чужих голосов, парень понимает, что стук прекратился. Это значит, что настойчивый гость добился своего. Стянув джинсы и майку, Исин запихивает их в шкаф. Они как часть вчерашнего вечера пропитались страхом и удушьем. Такое не отстирать и не смягчить запахом луговых трав, а значит, придется лить отбеливатель на пластины памяти. Рано или поздно, он выест ядовитый цвет, сменяя его на блеклое пятно. А сейчас остается пристроить их в такое же темное местечко и натянуть на уставшее тело мягкие домашние штаны и серую кофту. Отражение в зеркале, будто из комнаты смеха, только сейчас совсем не до веселья. Собственное лицо выглядит болезненно и устало, под глазами кистью небрежно нанесены синеватые пятна, а плечи осунулись. Но сколько не разглядывай себя в гладкой поверхности, плачевный вид это не изменит. Оттягивая рукава, парень скрывает легкую дрожь в руках, жалея, что нельзя просто забраться в непроницаемый теплый кокон и уже там встречать новый день. Переминаясь с ноги на ногу и пытаясь согреть замерзшие ступни, Исин все же бросает взгляд на приоткрытую дверь. Было бы слишком хорошо, будь у него возможность остаться здесь еще немного. Скорее всего, нашлось бы несколько забытых деталей в мягкой кровати, но этого времени хватило бы, чтобы вместе с утерянными запчастями подобрать клубок из туго сплетенных теней. На кухне слышится стук чашек и голоса. Лухана и еще чей-то, знакомый, но понять кто это удается только на пороге. Чанёль на его кухне, болтает и собирается пить чай. Это странно и приходится несколько секунд просто принимать факт наличия определенного человека в зоне досягаемости. Вот будто только что, Исин чувствовал вкус крови и виски в поцелуе, а после захлебывался горячей паникой. И надо же, виновника произошедшего все это не особо заботит. Приходится намеренно врезаться плечом в дверной косяк, чтобы ноющая боль привязала нестабильную реальность к тому, что происходит сейчас, чтобы парень на его кухне стал кем-то новым, изменившимся за пару часов, а не отголоском собственных страхов. - Доброе утро, - удается произнести ломким голосом, обозначая свое присутствие. Лухан тут же поднимается и говорит о горячем чайнике. Заманчиво, конечно, только даже от одной мысли о кофе Исина начинает мутить. Он и так чувствует себя слишком грязным, чтобы добавлять к серо-малиновому настроению еще и бурую жидкость в любимой чашке. Сильный горьковатый запах тонко напоминает о том, что так надо, так происходит каждый день и менять ничего не стоит. Но по меркам личной обыденности день еще не начался, да и ранний необычный гость никак не вписывается в отпечатанные ксерокопии вчера, которое будет и завтра. С сожалением провожая взглядом вылитый в раковину чай, он устраивается на все еще теплом стуле. Ноги мерзнут, даже пальцы немеют немного, поэтому приходится обхватить руками колени и попытаться уместиться всем телом на этом остывающем кусочке тепла. Чанёль выглядит немногим лучше. По чересчур резким движениям и растерянному взгляду заметно, что для него недостаток сна скорее досадная неприятность, чем привычка. Он пытается взять под контроль свое тело, собрать воедино мысли и направить их в привычное русло, но все рассыпается, будто подсохший песчаный замок. Исин знает слишком хорошо это состояние, когда все исправно работает, но частота не совпадает. Движения опережают намерения, и поспешно отдернутая рука от горячей чашки прямое тому подтверждение. Слышится приглушенное бормотание Лухана из комнаты и шорох натягиваемой одежды. Слишком рано для дел, но когда напротив сидит Чанёль и напряженно поджимает губы, останавливать друга не хочется. Наверное, им нужно поговорить, возможно, о вчерашнем или о только что услышанном от Лу. Или о том и другом. Исину следовало бы волноваться и подбирать правильные слова, пока еще есть время, но все происходящее кажется слишком тусклым по сравнению с произошедшим ночью. Внутри все живое замерло на границе сковывающей нежности и жалящей паники, не в силах двигаться дальше по спектру чувств. Хлопает входная дверь и все погружается в тишину, прерываемую лишь тихим дыханием. Исин тянется за чужой чашкой и осторожно двигает к себе, обхватывая за прохладную ручку. Взгляд упирается в обтянутую мятой пайтой широкую грудь, а сил на то, чтобы сделать стандартные слова чуть более личными не находится. - Чанёль, - начинает парень решительно. Чем быстрее все произойдет – тем лучше. Впитывать густое молчание слишком сложно. Хочется просто поскорее покончить с этим и забраться под тонкий плед на диване, чтобы к одиннадцати накопить достаточно сил для кофе и работы. Восстановить потерянное равновесие и продолжить балансировать на тонком лезвии жизни с помощью отточенных до автоматизма привычек. - Я долго думал на тем, что между нами, - ложь. Исин не думал, он просто пытался быть нормальным. Свидания, поцелуи и симпатия, перерастающая в желание, - все это для других, а для него только мягкая нежность. Больше похожая на безумную одержимость и заполняющая каждую клетку. Чувство стекало медом по коже и забивало глаза, стелилось терпкой сладостью на языке, пока не заканчивалось дыхание, и не приходил страх. Слова приходится выталкивать сухими комьями из глотки и смотреть куда угодно, только не в глаза. Это хуже всего. - Нам нужно… - Одевайся, - Чанёль обрывает на полуслове. - Что? Зачем? – Исин теряет бдительность и смотрит прямо в полные решительности чужие глаза. Мятая пайта – это просто еще один парень, с которым придется расстаться, потому что «так бывает» и «ты заслуживаешь лучшего», а теперь это Чанёль. У него сильные руки и безумная улыбка, а еще он произносит его имя самым невозможным образом, глубоко и с частичкой той самой отчаянной нежности. Ее отголоски резонансом отдавались под сердцем, учащая пульс. - Я сейчас, - гость поднимается и без малейшего стеснения исчезает в дверном проеме. Исин не успевает даже предположить, что там могло понадобиться Чанёлю, как он возвращается, сжимая в руках ту самую куртку, которая совсем недавно была на Лу, - одевайся, - повторяет и накидывает ее на плечи. Возмутиться бы и закончить начатое, но Исин послушно подхватывает куртку, больше не задавая вопросов. Опуская ноги на холодный пол, он думает, что ничего плохого не случится. Провести еще немного времени вместе, не задумываясь над тем, что придется сказать на прощание. Сейчас так просто делать то, что говорит хрипловатый голос, и наблюдать за происходящим с интересом случайного прохожего. Внутри все перегорело и осталось только отстраненное любопытство. Ночь вытеснило безразличное солнечное утро, сменяя чувственные кошмары на дрожь в руках. Чанёль молчит и только оборачивается у порога, убеждаясь в том, что Исин следует за ним. Кеды приходится натягивать на голые холодные ступни, а шнурки запихивать внутрь непослушными пальцами. На растерзание теням остается нетронутая чашка чая, а дверь захлопывается слишком громко. Исин вздрагивает от звука и оглядывается вокруг так, будто видит все впервые. Здесь нет привычных вещей, нет теплой тишины и знакомых темных силуэтов тоже. Он растерян, ведь весь понятный мир остался в складках пледа. Сейчас стоило бы выпить таблетку из белого пузырька и уснуть, но кто-то настойчиво тянет его за рукав, привязывая к реальности. - Пойдем, - тот самый голос. Верно, это Чанёль и они собрались…на самом, деле, не так уже и важно, куда. Солнце слепит глаза, а прохладный воздух наполняет легкие. Дышать больно, но хорошо. Чужие пальцы все еще тянут за рукав куртки и отпускают только у машины. Насыщено синяя, гораздо более вызывающая, чем ало-красная штучка. Цвет не слепит, а пробирается в подкорку и затягивает слишком глубоко, чтобы пройти мимо. Внутри пахнет горькой пряностью и почему-то клубничкой жвачкой, а на зеркале болтается игрушечный мишка. Исин захлопывает за собой дверцу и тянется к ремню. - Не обязательно, здесь близко, - останавливает его Чанёль и с тихим щелчком переключает передачу. От ярких солнечных лучей приходится жмуриться и прикрывать ладонью глаза. Тихий звук мотора наполняет салон, а вместе с ним приходит и тепло. Исин привыкает к слепящему свету и с ленивым любопытством подмечает источник клубничного запаха - распечатанную упаковку на приборной панели. Игрушечный мишка раскачивается милым маятником и отбрасывает длинную причудливую тень. Взгляд скользит ниже, к крупным длинным пальцам, сжимающим рычаг и электронному циферблату часов. Без четверти восемь. - А не слишком рано заявляться в гости? – невольно произносит парень, только через несколько секунд понимая, что сказал это вслух. Глядя на время, хочется зевать и забираться глубже в дутую куртку. - Не спалось, - вопреки ожиданиям отвечает Чанёль. Кажется, его визит в такое время мало смутил, - после алкоголя всегда так. Большинство отключается, а я вот наоборот. Странно, да? Исин пожимает плечами. В сравнении с его собственными странностями, эта выглядит вполне безобидно. Наверное, гораздо лучше не быть способным заснуть, чем закрывая глаза, видеть кошмары. - Решил, что неплохо будет позавтракать вместе, вот и приехал, - выворачивает руль и мишка резко отлетает вбок. Действительно близко. Выходя из машины Исин непонимающе осматривается. Подворотня и дальше только тупик, единственное подходящее место – под погасшей вывеской с бокалом и гибкой женской фигурой, но возникают сомнения в том, что в таком месте, да еще и в такое время можно позавтракать. Чанёль действительно направляется ко входу и ничего другого не остается, как пойти за ним. Окна завешены пин-ап плакатами, скрывая происходящее внутри от нежелательных глаз и бесстыдного солнца. Ровный искусственный свет падает на низкие столики с потрепанными креслами, подчеркивая царапины на полу от острых каблуков и отколотые от сцены куски некогда роскошной лепнины. Дверь со скрипом закрывается за спиной, привлекая внимание молодого мужчины за барной стойкой. - Извините, но мы уже закрыты, - это ничуть не удивляет Исина. Восемь утра – не время для стрип-бара. - Да ну? – а вот Чанёль совсем другого мнения. – Я знаю, что здесь готовят отличные завтраки. - Ненормальный. И чем тебе не нравится еда в кафе через дорогу? – мужчина устало опирается на стойку. - Их блинчики на вкус как жареная подошва, так что у меня нет выбора, - эти двое явно знают друг друга и похоже, что это привычный обмен любезностями. - Ладно, - обреченный вздох, - что будешь? - На твое усмотрение, только без того зеленого соуса, он ужасен, - Чанёль недовольно морщится, - а моему парню… - он разворачивается и будто собирается спросить, но только улыбается и делает выбор за Исина, - апельсиновый сок и пару булочек. - Парню, да? – оценивающий взгляд задерживается всего на мгновенье, скользит по растрепанным волосам и слишком большой куртке. – Все будет, - произносит мужчина и исчезает за еле-заметной дверью в углу бара. Они устраиваются за одним из круглых столиков, на тех самых потрепанных креслах цвета гнилой вишни. При хорошем освещении видны проплешины на некогда мягкой ткани, а красотки с плакатов теряют свой игривый настрой. Усаживаясь в кресло, Исин замечает, что они не одни. Через пару столиков сидит девушка. В простой белой футболке, сползающей с плечика, и флакончиком лака в руках. - Не поверишь, но я случайно нашел этот бар, - Чанёль вольготно расположился в кресле напротив, - он особенный. Не по оценке экспертов и всей этой бизнес-мишуре, а просто как место, где хорошо. Глупо, да? У меня в распоряжении хватает отличных заведений, но завтракаю я здесь, - кривит губы в усмешке, но Исин слушает внимательно, даже не думая смеяться или говорить, что «да, глупо». - Такое ощущение, что пока ты здесь всего остального не существует, да? – ему прекрасно знакомо это чувство странного родства с вещами или местами, которые для других просто хлам. - Именно так, но есть еще кое-что, - Чанёль задумывается на несколько секунд и продолжает, - мне нравится контраст. Ночью здесь танцуют полуголые девчонки в блестках, а утром они просто сидят и красят ногти, как ни в чем ни бывало, - он махает куда-то в сторону, очевидно, тоже заметил компанию, - в смысле они будто становятся совсем другими людьми. И не только они меняются: утром шест выглядит по-дурацки, а ночью от него не можешь оторвать глаз, сцена при свете ужасна, а когда на ней танцуют, то нет места, где хотел бы оказаться сильнее. - Да, ночью все определенно выглядит лучше, - Исин хмурится. Разительную разницу между его поведением не заметил бы только полный идиот. С этого обычно все и начиналось при попытке продлить отношения. Выяснение причин, попытка достать личное и нелепые догадки. Вот и Чанёль решил зайти издалека, показывая, что днем он такая же развалина, как и этот бар, а ночью желанная конфетка. Подобные намеки хуже, чем прямые жесткие слова, потому что детали приходится додумывать самому и в итоге вместо обычного мелкого уродца получается отвратительное чудовище. Не то, чтобы это было далеко от правды. - Не лучше, нет. Просто иначе. По утрам мне здесь нравится гораздо больше, - парень оглядывается вокруг, пытаясь подобрать правильное описание собственным чувствам, - здесь уютно. Ночью нет ничего, что нельзя было бы найти в таких же стрип-барах по всему городу, а днем видно историю, - Чанёль задумчиво хмурится, а затем расплывается в довольной улыбке, - и готовят просто потрясающе. Тебе понравятся булочки. - Зачем ты привел меня сюда? – Исин не хочет гадать, мысли лениво перетекают одна в другую, становясь только мрачнее. Лучше спросить прямо. - Я уже говорил. Завтракать, - беззаботно отвечает, но замечает чужое напряжение и продолжает, опуская локти на стол и придвигаясь ближе. Голос звучит тише и глубже, предназначенный только для одного слушателя. - Ты очень похож на это место, - все верно, они не могли просто так приехать сюда, - меняешься так же быстро, как будто щелкает переключатель, и ты уже совсем другой. Мне нравится эта твоя черта, но я не успеваю подстроиться и начинаю думать о разном. Вчера ты просто исчез. Это неправильно, вот так уходить. Кажется, что тебе наплевать, - Чанёль тяжело вздыхает, видимо, он действительно разочарован. Исин слушает внимательно и готов согласиться с каждым из обвинений, которые услышит. Это гораздо легче, чем рассказать о настоящей причине, о списке на холодильнике и о том, что он слышит подобное даже не во второй или третий раз. - Но это ведь не так. Мы встречаемся, нам хорошо вместе. Но я знаю о тебе не так уж и много. Я решил, что не буду в одиночку делать выводы и принимать поспешные решения. И ты так не поступай, ладно? Давай узнаем лучше друг друга, - Чанёль переводит дыхание, а затем еще тише добавляет, - мне бы очень этого хотелось. Исину нечего ответить. Все сказанное звучит правильно и, кажется, будто действительно может сработать. Если бы у них были обычные отношения, где двое знакомятся, общаются, а потом только переступают на следующую ступень. Если бы это не было охотой с самой первой встречи. Ифань в качестве гончей собаки, взявшей след, повел за собой из верности и чувства долга, он видел только возможность и чуял близость добычи, которой так жаждал непутевый хозяин. А Исин знал, что так надо, что без этой пищи не пережить очередную зиму, но также знал, что сможет наполнить желудок, но согреться позволит только привычное тепло тела рядом. Пес останется навсегда другом, а от еще одной мягкой шкуры на полу тише станут только собственные шаги, а мысли так и будут роиться в голове и жалить больней, чем прежде. Делать выводы в одиночку? Если бы он мог. Нет никаких последовательностей и решений, есть тени, прячущиеся по углам и разноцветные пузырьки в прикроватной тумбе. Привычный уклад необходимо соблюдать и пусть отношения с отличным парнем должны были сломать бесконечную цепочку событий, но в конечном итоге чувства остались неизменными. Простая формула сработала без сбоев. - Тебе никогда не говорили, что ты слишком честный? – Исин хотел бы ответить откровенностью на горячий порыв, но простых слов недостаточно, чтобы откупорить бочку с воспоминаниями. Что-то более острое и вульгарное подошло бы, но перед Чанёлем только тарелка с завтраком, поэтому сейчас придется обойтись стаканом апельсинового сока и забыть о терпком кровавом вине. - Постоянно. Это часть моего очарования, - подмигивает лукаво и невозможно сдержать улыбку, наблюдая за выражением лица парня. На самом деле, суть не в стрип-баре в утреннюю пору и даже не в отличной кухне, а в самом Чанёле. Кажется, что от него исходит жар, сильный и приятный, будто держишь руки над яркими углями, но прикасаться слишком страшно, ведь обожженная кожа болит еще долго после того, как погаснет последний огонек. Исин не чувствует вкуса еды, жует за компанию и бродит взглядом по залу, раз за разом натыкаясь на девушку. Она забралась с ногами на сидение и теперь сосредоточенно водит кисточкой по ногтю, окрашивая его в алый. Оттенок настолько невинный, насколько и вульгарный. Его видел каждый и Исин не исключение. Flashback Солнце жарит нещадно, лениво прожигая настойчивыми лучами остатки весенней свежести. Слепяще белое, раскаленное до предела. Такое даже не пытаются обхватить ладонями на одном из тысячи однотипных фотоснимков, в нем нет ни жизни, ни очарования, только безупречная чистота. Непередаваемый цвет, который отпечатывается на сетчатке кроваво красными вспышками и остается там спустя долгие секунды темноты. Класс превратился в гигантскую микроволновку, и даже открытое окно не спасает измученных знаниями учеников. Горячие волны оставляют на белых рубашках пятна пота, но блюдо только начало готовиться. Звонок прозвучит совсем не скоро, извещая о том, что хрустящие и свежие мысли школьников превратились в бурое мягкое рагу. Исин с тоской поглядывает в окно. На парте закрытая тетрадь, а в кулаке зажата влажная от пота короткая записка. За мучительной жарой легко скрывается волнение. Ткань липнет к коже мокрой бумагой, но приходится терпеть. Гораздо тяжелее дается не пребывание в душной коробке, а ожидание предстоящего разговора. Плевать, что чернила расплылись по поверхности, несколько слов остаются перед глазами гораздо дольше, чем алые вспышки. Выведенное кривым почерком приглашение Исин ждал больше недели. За это время холод растворился куском мутного льда в весеннем котелке жизни. Обласканные теплым ветром бутоны лопнули, рассеивая вязкие сладкие ароматы. На мальчишеском лице пятнами размазались глубокие краски: от искусанных в кровь губ до растушеванного грифеля под глазами. Ответ на смелое признание, брошенное дрожащей рукой в шкафчик с обувью. На улице легче дышать, а под навесом спрятались остатки прохлады. Уединенное местечко за школой, где нежданно можно наткнуться только на дежурных, опустошающих мусорные корзины. Исин стирает ладонью пот со лба и несмело оглядывается вокруг. В горло будто набили сухой травы, а сердце колотится раненным безумием о грудную клетку. - Эй! – от резкого оклика кажется, что по телу проходятся хлестким кнутом. Этот мальчишка на год старше и определенно не адресат письма недельной давности. Он оказывается не один и, скорее всего, у них какие-то планы на это местечко. Сжимая пальцами лямки рюкзака, Исин резко разворачивается. Как бы взволнован он ни был, обсуждать свое признание парню при свидетелях отвратительная идея. Его побег заканчивается не начавшись. Компания куда больше, чем предполагалось. Всего шестеро или семеро. От взглядов, устремленных прямо на него, Исину становится не по себе. Страх забирается под кожу осколками стекла, но логика продолжает упрямо нашептывать о том, что это просто совпадение. Жаль, что на этот раз она ошиблась. - Ты все-таки пришел, - нарочно растянутые слова отдают жженой резиной и тонкая кожа рвется от легкого похлопывания по плечу. - Фу, не трогай этого педика, - паника забивается ватой в уши, путается в ресницах и не позволяет дышать. Резкий отчаянный рывок без единого звука как дань животному желанию сбежать от опасности. Исин понимает, что капкан уже захлопнулся ржавыми зубьями на его горле. Под давлением металла хрустят кости и рвутся мышцы. Он сам позарился на лакомый сочный кусок, который оказался слишком хорош, чтобы лежать на виду. Сплетение чужих рук шершавыми стеблями удерживает на месте, а затем с силой отбрасывает назад. Едкий смех просачивается сквозь плотную панику и вливается прямо в глотку. Пошатываясь, Исин теряет равновесие и заваливается на землю. Первый удар ядовитой болью проступает по дугам ребер, второй переливается в третий кривым градиентом. Зубы рвут тонкую кожу губ, смешивая слюну с кровью. Крики терзают изнутри, по одному на каждое ложное ожидание. - Давайте посмотрим, может он вообще девчонка, - зажимаясь, Исин закрывает руками лицо, пытается защитить нежный живот и остатки надежды на то, что это просто чудовищная несправедливость, а не примитивно расставленная ловушка. Его тянут за лодыжки, обхватывают за запястья, а смех продолжает с гадким бульканьем стекать по горлу. Рюкзак со вспоротым животом валяется рядом, к нему с вырванными пуговицами летит рубашка, а штаны жалкой тряпкой теряются у мусорных баков. Где-то там и стертые любимые кеды. - И трусы давай, - слышатся одобрительные возгласы, они пачкают липкими отпечатками голую кожу, - реально же девчонка, на патлы посмотри, - кто-то тянет за волосы и голова дергается в сторону. - Да, да, и мордашка смазливая, - смешки слышатся отовсюду, жаля коротко и быстро. Укусы чешутся, но только в коротких пробелах между наливающимися сочными синяками. - Член у него есть, хотя он его вряд ли использует, - Исин забывает как дышать, когда подошва кроссовка давит на нежную кожу бедра. Он широко открывает глаза и вгрызается сильнее в истерзанные губы. Страх достиг температуры отчаянья, испаряясь густым облаком и забирая с собой боль. Напряженные мышцы расслабляются, а чувства превращаются в примитивный прибор для сухой записи происходящего. Отдаленно звучит звонок и беззаботные голоса школьников. Начался следующий урок, но никто из присутствующих на него не торопится. Смех затихает, сменяясь вязким молчанием. - Давайте дадим этому уроду то, за чем он пришел. Не зря же разбрасывает по шкафчикам такие приглашения, - шумные беспорядочные вздохи чередуются с неразборчивыми «ага». Хватка на запястьях и щиколотках слабеет, но теперь Исин даже не пытается закрыться, оседая всем телом на холодную землю. В лопатки колет засохшая трава, которая когда-то сочными стрелками тянулась к солнечному теплу. Теперь это просто мусор. Нежное и трепетное чувство, так жаждущее жизни, осталось на чисто белом диске солнца. Зеленые стебли сгорели до основания, выстилая обугленное нутро сажей. Трещинами по тишине расходятся звуки расстегиваемых ширинок. Липкие взгляды стекают по коже жидкой смолой, пристают намертво, не отодрать. За школой под навесом в укромном местечке никто не прервет влажное чавканье и натужные хриплые вздохи. Мокрые ладони рвано двигаются, сменяя чистую цветочную сладость на резкий мускусный аромат. Юношеское желание слишком острое и яростное, чтобы выбирать объект своей ненависти. Обнаженное угловатое тело с наливающимися красочными синяками вполне подходит, неправильное, но такое притягательное в своей честности. Перед глазами мощные балки-крепления навеса и немая жесть крыши. Исин не чувствует больше ласкового тепла, оно оказалось не больше, чем плоской картонкой в сравнении с реальной грязной жаждой. Трепетные мечты и самое важное, первое стремление разделить их с кем-то стали алыми вспышками перед глазами. Но к солнцу не удалось приблизиться и на шаг. Здесь и сейчас у него есть острое вожделение, сочащееся по изгибам тела вязкой патокой. Обжигающее до пухлых волдырей и так похожее на раскаленный диск среди чистого неба. Собственное дыхание вливается в беспорядочный поток пыхтения и вздохов. Секунды затягиваются в узлы минут, подгоняя нетерпеливых зрителей. Первые капли мутной спермы приглушают покрасневшую кожу, чтобы вскоре превратиться в молочные густые потеки. Белесые струйки полосуют кривыми нитями тело, принося сытое облегчение. - Отвратительно, - выплевывает дрожащий голос, - смотрите, ему понравилось, - Исин безразлично глотает ядовитый смех, зная, что это правда. Сухое возбуждение ощущается как болезнь, выматывающая и унизительная. Слой за слоем оно просочилось в самое нутро, которое уже не защитить. Резкий удар в бок заставляет хрипло простонать и сжаться. Перекатываясь на бок и сворачиваясь в клубок, Исин уверенно привязывает алый к нежности. End of flashback Девушка отставляет пузырек с лаком и смотрит в ответ. Видимо, Исин таращился слишком явно. Отводя взгляд, он в пару глотков осушает стакан с соком и возвращает свое внимание к Чанёлю. Тот забавно запихивает кусочки в рот и только когда щеки мило округляются, начинает жевать. На скуле красуется налитой синяк, подаренный вчера в неоновых огнях клуба. Не задумываясь над собственными действиями, Исин протягивает руку и касается размазанной синевы. На ощупь теплая кожа и, если закрыть глаза, не найти отличий. Перелив от глубокого фиолетового до грязно-желтого – естественный процесс, который Исин может описать по полутонам. Знакомая палитра заливала его тело не раз и, временами, он сам оказывался непутевым создателем месива из красок на чужом теле. Чанёль легко обхватывает запястье, не позволяя отстраниться. Его долгий тяжелый взгляд гораздо красноречивее слов. Будто он знает лучше самого Исина о бочках воспоминаний в темном подвале, будто он пробовал на вкус мертвые бусины ягод. Но вместо того, чтобы раствориться самому легкой ноткой сладости в очередном напитке, он только забавно кривится. Раскусывает мягкую кожицу и пачкает губы чернилами. Кислые мелкие паскудины, которые только выбросить. - Ничего не планируй на выходные, - произносит с теплой улыбкой, рассеивая иллюзию. Это все еще Чанёль, недавний знакомый, который уверенно произносит «мой парень» и угощает булочками в стрип-баре. Стоит выдать несколько заученных фраз, покинуть это милое заведение, а затем подумать над тем, как добраться домой без кошелька. Но Исин с удивительной легкостью коротко кивает, соглашаясь. Все дело в мягкой налитой синим коже под пальцами. И в этом странном месте. Возможно, при следующей встрече еда будет достаточно острой и вульгарной, чтобы дополнить ее терпким вином воспоминаний.