Через огонь и дождь

Рой почувствовал лёгкое постукивание по щеке. — Давай… Просыпайся, — прозвучал голос в темноте: женский лихорадочно-торопливый шёпот. Постукивание продолжилось, теперь чаще и сильнее. — Чёрт, сколько же они тебе вкололи? Вставай, солдат. Я не знаю, как долго они собираются держать тебя здесь. Чувства Роя были притуплены наркотическим туманом и возвращались медленно. В нос ударила вонь антисептика, пыли и чего-то металлического, вроде меди, а поверхность под ним была из цемента, царапавшего всё ещё голые плечи и спину. Как только он сел, у него закружилась голова. Рой посмотрел на свои руки, которые, как и ноги, так и были связаны; верёвка, стягивавшая на нём капюшон, тоже ещё висела на шее. Рой обвёл взглядом обстановку. Он был заперт в длинной камере, отгороженной решёткой с одной из длинных сторон. Картину по другую сторону решётки словно позаимствовали из романа ужасов. Стены и потолок гнили, толстые цепи с наручниками были прикручены к полу в центре большого рисунка, который Рой не мог полностью разглядеть, и люди в белых халатах сверялись с записями и тихо переговаривались в тёмном углу. Медленно, будто всплывая, Рой вспомнил случившееся, и что-то внутри него сжалось в ужасе. — Я уже думала, что они дали тебе смертельную дозу. Рой обернулся. Кажется, она могла быть одного возраста с Хоукай — двадцать семь или двадцать восемь лет. У неё были светлые волнистые волосы и ярко-зелёные глаза, пристально смотревшие в его чёрные. Серая футболка и шорты не скрывали её очень хрупкого сложения, тонких рук и острых коленей. Она выглядела… больной, судя по бледности её кожи и тёмным кругам под глазами. Её живот ввалился, словно её морили голодом. — Хорошо себя чувствуешь? — спросила она, положив руки ему на плечо. Она тоже была связана, и вокруг её шеи тоже была верёвка. Рой посмотрел мимо неё, на тридцать с лишним людей, тоже находившихся в камере. Были очевидны те же признаки болезни и недоедания. Несомненно, эти люди держали своих пленников в слабости, чтобы они не сбежали. Умно. — Вроде бы да, — ответил Рой, полностью развернувшись к ней. — Где мы? — Я не знаю, — утомлённо выдохнула женщина. — Мы все оказались здесь так же, как и ты. Справедливо. Рой опять посмотрел на соседей по камере. Ничто в этих людях не привлекало внимания. Ни на ком не было военной формы — или, в его случае, половины формы — или лабораторного халата, никакого другого предмета одежды или аксессуара, который выделил бы их среди остальных. Большинство из них, похоже, было в тех же пижамах, в которых они спали в ночь похищения. — Ты государственный алхимик? Рой вновь обратил внимание на женщину. Она указала взглядом на его бедро, где легко было заметить серебряную цепочку его карманных часов. Рой вытащил из кармана тяжёлый хронометр. Он не был повреждён, если не считать глубокой царапины на глазе дракона, которой раньше там не было. Женщина помрачнела. — Они никогда раньше не были такими дерзкими, — сказала она. Рой быстро положил часы обратно в карман. — Если они привели тебя сюда, это только означает, что их уверенность растёт — а это значит, что они приближаются к цели. Рой выругался про себя, понимая, что она права. Но какова была их цель, и на что они готовы были пойти ради неё? Женщина сосредоточенно наблюдала за ним с твёрдым, как камень, лицом. Наверное, она носит очки, заметил Рой. Тогда-то он и заметил символ на её пальце. Это был знак Фламеля. Не такой же, какой носили братья Элрики, впрочем. В этом были две змеи, обвившие посох, с парой крыльев за ними и короной над навершием. Это был символ высшей медицины. Если знак настоящий, эта женщина была доктором — и прекрасным. Её специализация — медицинская алхимия, как у доктора Марко. Рой не был уверен, государственный она алхимик или нет, но в любом случае она была достаточно компетентна, чтобы стать им. — Я одна из первых, кого они забрали сюда, — сказала она, опять привлекая его внимание. — Они сказали, что подделали мою подпись под заявлением на отпуск на моей работе. Не сомневаюсь, что для тебя они сделали то же самое. Я… я потеряла счёт месяцам, проведённым здесь. За симпатией Роя к ней последовало разочарование. Его отсутствие никому не покажется подозрительным. После завала, через который он как раз пробился, естественным было желание сделать перерыв. И после шуток с Хоукай об отпуске на неделю-другую он знал, что она тоже ничего не заподозрит, лишь подумает, что он всё-таки говорил всерьёз. Ради всего святого, мрачно подумал Рой, Хоукай меня застрелит. Одновременно он начал размышлять: не так уж просто было подделать подпись военного и тем более сдать её и получить одобрение. Кучка анархистов или иностранцев никаким образом не могла быть успешна в таком деле. Единственный способ — это… Рой нахмурился. Могли ли эти маньяки иметь шпионов среди военных? Или, ещё хуже, могли ли их начальники быть начальниками Роя? Мустанг отчаянно надеялся, что это было не так. Но это был бы не первый раз, когда правительство использовало в экспериментах своих же людей. И когда Рой не появится после своего сколь угодно длинного отпуска, когда все поймут, что он не вернётся, и начнут поиски, будет, наверное, уже поздно. — Что ты можешь рассказать мне об этих людях? — спросил Рой, удерживая мысли от пути по этой тёмной дороге. — Они называют себя Часовыми, — негромко начала доктор. — Я не знаю, иностранная ли они организация или просто анархисты. Но они не глупы. И они знают своё дело. — Что именно они делают? Её взгляд потемнел. «Преобразование человека. Худший его вид», — отрезала она. Помрачнел и Рой, вновь осматривая лабораторию. Внезапно рисунок на полу стал ясно виден. Это был круг. — Химеры, — прошипел Мустанг. Чёрт побери, почему всегда химеры? — Боюсь, дальше только хуже, — продолжила доктор. — Я точно не знаю их цель, но знаю, что она включает в себя свержение правительства. Я думаю, они ещё и в разгаре какой-то войны. Они что-то замышляют. Что-то крупное. Я не знаю, как скоро, но они будут пытаться и пытаться, пока не получат желаемый результат. Рой посмотрел на неё. Её глаза блестели от слёз. Каким бы отвратительным экспериментом не занимались эти Часовые, у обитателей камеры были места в первом ряду для наблюдения результатов и предположений о собственной страшной судьбе. Рой не мог осудить её страх. Он посмотрел на большой круг преобразования за решёткой, быстро перечисляя про себя различные его части. Пятиугольник в качестве главной опоры алхимии, как и слова снаружи круга, были знаками низкоуровневого преобразования человека — идеального для создания химер. — Так что же им нужно? — прорычал Рой, хотя он уже довольно хорошо представлял это себе. Доктор вновь вздохнула. «Они хотят создать химеру, которая выглядит точно как человек. Всё остальное… не имеет особого значения, — она остановилась и сглотнула. — Им нужна пешка, которая может проникать в организации, не вызывая подозрений, и разрушать их изнутри, но способна и играть роль тяжёлой артиллерии, когда начнётся настоящая война». Звучит как идеальный солдат, подумал Рой, в гневе сжимая кулаки. — Они называют этих существ Нострумами, — доктор, должно быть, увидела выражение лица Роя. — Нострум — это лекарство с недоказанной эффективностью и неизвестными ингредиентами. В переводе с латыни это попросту «подделка». Прежде чем Рой успел задать ещё вопрос, двери в противоположной стене комнаты распахнулись, привлекая всеобщее внимание. Вошла группа мужчин, одетых во всё чёрное. Они разошлись по комнате, распугивая учёных, как котов, и выстроились вдоль стен. Рой увидел, что у одного из мужчин, особенно мускулистого и лысого, были седые усы и бородка. Один из взломщиков прошлой ночи. Один из них остался в центре комнаты, отдельно от остальных. Он скрестил крепкие смуглые руки на широкой груди. У него была внушительная осанка; длинные тёмно-рыжие волосы были стянуты в хвост, но виски были выбриты, как у прапорщика Фармана. Но внимание Роя удержали его блестящие серебристые глаза и забинтованная кисть руки. — Это Рэмс, — прошептала доктор сзади, — Он здесь всем заправляет. — Он и проводит преобразование? — Нет… — очень тихо ответила она. Рой уставился на человека, названного Рэмсом. Серебристые глаза осматривали всё вокруг, спокойно наблюдая, как кучка учёных начинает готовить комнату. Посмотрев в камеру, он встретился взглядами с Мустангом. У этого человека определённо был вид, приобретаемый каждым, кто когда-либо служил в вооружённых силах. Рой хорошо знал это выражение лица. Он видел его каждый день у своих подчинённых, у Хьюза и в зеркале. Рэмс ухмыльнулся и помахал полковнику забинтованной рукой. Рой заметил свои алхимические перчатки, заткнутые за ремень брюк Рэмса. Он сжал кулаки, думая, что отдал бы за эти перчатки что угодно, лишь бы сжечь эту торжествующую ухмылочку здесь и сейчас. Учёные советовались друг с другом и с Рэмсом, показывая ему записи и широко жестикулируя. Двое учёных вынесли вёдра с водой и выплеснули их на круг преобразования, стирая его. Рой обернулся к доктору. — Последнее преобразование провалилось, — сказала она, понимая вопрос без слов. — Ну, не совсем провалилось, конечно. Но получилось не то, чего им хотелось. Рой кивнул и вновь всмотрелся в происходящее. После того, как круг окончательно стёрли, учёные опять начали переговариваться, уже громче. Рой мог уловить лишь отдельные слова: они раз за разом повторяли «результат», а также «совместимость», «стабильность», «продолжительность» и «нострум». Остальное сливалось в абракадабру медицинских и биологических терминов, непонятных Мустангу. Несмотря на это, Рой в общих чертах понимал, о чём они говорили: этого недостаточно, нужно лучше. Когда один из мужчин в чёрном направился к камере, сердце Мустанга пропустило удар. Вместе с остальными пленными он отступил от решётки, но доктор осталась странно спокойной, холодной, как сталь. Мужчина вытащил ключи и отпер металлическую дверь, заскрежетавшую при открытии. Он смотрел прямо в угол, в котором сидели Мустанг и доктор — точнее, именно на доктора. Рой принял удобное для защиты положение перед ней. Он ни в коем случае не позволит этим психам превратить его единственную союзницу в химеру. Мустанг напряг мышцы, готовясь к драке. Но доктор опять прикоснулась к его плечу, вырвав его из боевого настроя. Он поймал её грустный взгляд. Она встала и двинулась к человеку в чёрном, шаркая связанными ногами. Как только она вышла из камеры, верёвки на ней развязали, и она потёрла запястья. Но мужчина не ушёл. Он рассматривал пленников, съёживавшихся под его взглядом. Его внимание чуть задержалось на Мустанге. Он протянул руку. Рой вздрогнул и зажмурился. — Нет! Прошу, нет! Молодой мужчина с каштановыми волосами, сидевший рядом с Мустангом, закричал, когда его схватили за руку. Его заставили подняться и вытащили из камеры в комнату, где доктор говорила с учёными, распоряжаясь рисованием нового, немного изменённого круга преобразования. Дверь в камеру захлопнули с громким лязгом, отдавшимся эхом в комнате. Молодой мужчина всё это время вырывался, одновременно умоляя о пощаде. Но безрезультатно: силы давно покинули его. Его без труда заковали в привинченные к полу цепи, пока по его лицу лились слёзы. Учёные продолжили рисовать вокруг него круг, а остальные пленные и доктор беспокойно наблюдали. Но пленные не могли не выдохнуть с облегчением: они проживут до следующего опыта, как бы мало это ни было. Плачущий мужчина дрожал в центре законченного круга преобразования. Он поднял взгляд на доктора, когда она подошла к краю круга. — Прошу… — простонал он. — У меня жена… У меня ребёнок… Он вновь зашёлся плачем. Доктор печально смотрела на него, пока остальные учёные отходили подальше. Двери опять открылись, и на поводке ввели животное, похожее на собаку с чёрной шерстью. Оно тоже не отличалось здоровьем. Собака скалилась, рычала и из последних сил тянула поводок. Рой, даже сидя в камере, мог бы сосчитать все её кости. Её тоже приволокли в круг и прикрепили поводок рядом с плачущим мужчиной, пригнув её голову к полу и практически обездвижив. Обречённый в круге с ужасом уставился на животное, на своё отражение в собачьих глазах. — Пожалуйста! — вновь начал он, ещё сильнее задёргавшись в цепях. Собака почувствовала его страх и зарычала громче, тщетно пытаясь пошевелить лапами или головой. — Пожалуйста, не делайте этого! Нет! Нет! Нет!!! Мустанг наблюдал, парализованный ужасом. Доктор шагнула к кругу, в её глазах блестели слёзы. Мужчина всё ещё пытался вырваться, комнату заполнял его крик, смешанный с собачьим рычанием. Рэмс, учёные и остальные в комнате и камере тихо ждали. Казалось, мир затаил дыхание. Рой едва расслышал шёпот доктора. — Прости меня. Она упала на колени и приложила руки к полу, к свежей красной краске круга. Круг вспыхнул синим светом так, что остаток комнаты показался непроглядно-тёмным. Мужчина и животное пронзительно закричали. Чудовищная какофония пробирала до костей, заставив каждую клетку тела замереть в ужасе. Два существа сами начали излучать свет, поглощая энергию преобразования и распадаясь. Доктор, привыкшая к этому свету, не моргала. Крики не утихали, сливаясь в единый звук, столь неестественный, что Рой подумал, что это был обман слуха. Свет в комнате стал ослепительным, как от круга преобразования, так и от существ в центре. Волоски на руках Мустанга встали дыбом в наэлектризованном воздухе. Рой закрыл глаза и отвернулся, едва свет стал невыносимым. Последнее, что он увидел — то, как два существа в круге начали сливаться в одно. Даже за закрытыми веками свет ослеплял. Звуки ужасали. Биение сердца в груди почти причиняло боль, но Рой не смел открыть глаза. Он не мог видеть, как мир теряет ни в чём не повинного человека — ещё одного. В конце концов звук и свет пропали, хотя их эхо останется в кошмарных снах. Мустанг сделал глубокий вдох, пытаясь утихомирить трепещущее сердце, и открыл глаза. Другие пленники тоже открыли глаза, прижимаясь друг к другу в поисках спокойствия. Учёные, похитители и Рэмс вновь устремили взгляды в круг. Единственной, кто не закрывал глаза в ходе эксперимента, была доктор, не отрывавшая взгляда от нового существа в центре круга; в её зелёных радужках поблёскивали измождение и ужас. Она разочарованно выругалась. Рэмс подошёл ближе и сел рядом с химерой. Насколько Мустанг мог рассмотреть, её тело всё ещё напоминало человеческое. Кожа, однако, была покрыта короткой чёрной шерстью, а нос и рот образовали короткую морду. Длинные клыки высовывались из-за губ, ногти на пальцах рук и ногти превратились в когти. Её глаза — чёрт возьми, её глаза — с крупными радужками болезненно-жёлтого цвета выражали полубессознательное недоумение. Дыхание было хриплым и затруднённым, каждый выдох сопровождался слабым стоном. Рэмс положил руку на шерстистый бок химеры. Мгновение спустя существо задрожало от страха. Он погладил его, казалось, успокаивающе потирая шерсть. Рой не видел глаз Рэмса, но не сомневался, что его взгляд был точно не успокаивающим. Рэмс встал и отошёл, позволив двум другим мужчинам заняться химерой. Они разрезали верёвки на её руках и ногах, сняли цепи, привязали другую верёвку к той, что оставалась вокруг шеи, и потянули химеру вверх. Она зашаталась, встав на четвереньки, не вполне уверенная, на двух или на четырёх ногах передвигаться. Остановившись на сутулой походке на двух ногах, химера позволила вывести себя из комнаты. Рой посмотрел на доктора. Та тоже встала, потупив взгляд и сдвинув брови. Рэмс стоял за ней, придерживая за плечи, что-то шепча ей в ухо. Что бы он ни сказал, это не ободрило — её взгляд стал ещё мрачнее, и она отвернулась, даже попыталась вырваться, но он держал её крепко. Это продолжалось несколько секунд, пока учёные обменивались заметками и наблюдениями. Рой не мог понять, были ли среди них настоящие алхимики или нет. Каждый знал, что алхимии нельзя было просто научить; её нужно было испытать, почувствовать. Рэмс развернул доктора к себе и сунул ей в руки свёрток. Затем он исчез в тех же створчатых дверях, откуда появился, сопровождаемый большинством Часовых. Двое подошли к доктору. Один держал её руки вместе, пока другой вновь связывал запястья. Как только она подошла к двери камеры, опустив голову, её остановили и связали лодыжки. Они открыли дверь и, толкнув доктора в камеру, сразу захлопнули. Та рухнула на пол, не выпуская из рук свёрток. Приподнявшись, она потрогала порез на щеке. Мустанг впился в неё взглядом, чувствуя, как бесследно испарилась прошлая симпатия. Увидев его выражение лица, она сощурилась в ответ. Он чувствовал горечь, чувствовал злобу, но главным образом он чувствовал себя преданным. Она отнеслась к нему дружески, так щедро оделила информацией и даже толикой надежды. Но… — Ты работаешь на них? — прошипел Мустанг. Лицо доктора исказил гнев. — Нет, конечно! — выпалила она. — Я никогда не стала бы работать на таких, как они! Людей, которые обращаются друг с другом, как с мусором, и проводят эксперименты, идущие вразрез со всем, за что я стою как медик! — Тогда, — Рой дёрнул головой в сторону круга преобразования, — что, чёрт побери, это было?! Доктор притихла, обернувшись, чтобы взглянуть на круг. Её глаза были красными от слёз или усталости, а может, и того, и другого. Рой знал, что она делала это не по своей воле. Он видел, как это её мучало, и то, как она с отвращением отвернулась от Рэмса. Но она не останавливалась. Она продолжала преобразовывать химер для Часовых. Она продолжала помогать им с созданием «нострума». Каким бы ни был её мотив, он не мог быть достоин того, чтобы оправдывать им разрушение человеческих жизней. А может, это Рой так считал. В конце концов, он думал о себе так же после Ишвара. — У тебя есть дети? — шепнула доктор. Рой замер, позволив молчанию быть ответом. — У меня есть дочка. Ей шесть. Она заплакала. Слёзы были искренними, это было ясно. Сердце Мустанга смягчилось при виде её горя, но он не нарушил молчания. — Я не видела её много месяцев, — голос доктора был надрывным, высоким от накала боли. — Её отец мёртв. У неё нет ни бабушки или дедушки, ни дяди, ни тёти, с которыми она могла бы жить. Я — всё, что у неё есть. Доктор икнула, мучительно сдерживая слёзы. Но мгновение спустя она глубоко вздохнула и села прямо. Разжав руки, она показала буханку хлеба размером с обувную коробку, завёрнутую в коричневую бумагу. Вытерев об пол испачканные красной краской руки, она разломила хлеб, положила щепотку себе в рот и передала одну половину Рою, а другую — пожилому мужчине, который тоже отломил кусочек и передал половину дальше. Мустанг перевёл взгляд с хлеба у него в руках на доктора, посасывавшую свой кусочек, всё ещё рыдающую. Рой тоже взял щепотку, передал хлеб человеку сзади и сунул свою порцию в рот, наблюдая за доктором. Его гнев не прошёл полностью, но теперь он был приглушён пониманием. Детей не было у Роя, но не у Хьюза. Он видел, как тот сводил себя с ума каждый раз, когда Элисия болела или получала случайную царапину. Если связь между отцом и ребёнком была столь сильна, Мустанг мог лишь вообразить, каково было матери, к тому же матери-одиночке, у которой не было почти ничего, ради чего стоило жить. Но в глазах Роя это всё ещё не оправдывало её действий. Смогла ли бы она действительно сказать своему ребёнку, что сделала то, что сделала, из любви и от отчаяния? Было ли бы этого достаточно? Доктор, кажется, успокоилась, но её плечи время от времени подрагивали от всхлипов. — Как её зовут? — мягко спросил Рой. Доктор посмотрела на него остекленевшими зелёными глазами. Она опять всхлипнула и тяжело выдохнула. — Бриэль, — сказала она. — В честь моей сестры, которая умерла от болезни много лет назад. Рой кивнул, хорошо помня эпидемию, накрывшую Аместрис, ту самую, которая забрала Тришу Элрик у её сыновей. Он взял дрожащие руки доктора в свои. — Я знаю, это тяжело, — к маске спокойствия и сосредоточенности Рой прибегал часто, за годы доведя её до совершенства методом проб и ошибок. — Но ты должна понять, что на кону жизни людей. Поверь тому, кто знает это на собственном опыте: сейчас тебе может казаться, что твои действия обоснованны, но когда всё закончится, ты можешь необратимо возненавидеть себя. — Ты говоришь об Ишварском восстании, не так ли? — она скорее утверждала, чем спрашивала. Она мягко высвободила руки. — Моего мужа призвали справляться с этим же мятежом. Будучи доктором, я тоже была призвана на фронт, оказывать помощь раненым. Но я отказалась. У нас была новорождённая дочь, о которой я должна была позаботиться. У меня была привилегия отказаться. У моего мужа — нет. Ему, солдату, как и тебе, приказывали исполнять неописуемое, совершать преступления против человечества. Доктор вытерла слёзы тыльной стороной ладони с остатками высохшей красной краски, запачкавшей татуировку на пальце. Она подняла взгляд на Мустанга. — Мой муж не мог жить с тем, что совершил. Он ненавидел себя и не думал, что жизнь того стоила после всего, что он совершил во имя нашей страны. Я знаю это, потому что он рассказал мне всё в своём последнем письме. Следующее письмо, которое я получила, состояло из соболезнований. Он застрелился. Ему было всего двадцать два года. Рой не мог найти слов, никакого способа выразить, насколько же он сожалел. Но её история не была редкостью, к несчастью. Множество военных не вынесли жестокости на фронте. Временами Рой почти относил себя к ним. — Но ты, будучи государственным алхимиком, наверное, видел и совершал ещё более ужасные вещи, так? — она пронзила его взглядом. — И ты всё ещё здесь. Скажи, солдат, ты себя ненавидишь? Захваченный вопросом врасплох, Мустанг поразмыслил. В начале… да, ненавидел. Очень сильно, но теперь… Кто-то сзади похлопал его по плечу. Обернувшись, он увидел юношу, протягивавшего ему обобранную половину буханки, прошедшую по кругу. Рой взял хлеб. Кто знал, как часто этих людей кормили? Буханка хлеба в день на всех? Или ещё меньше? Решив, что достаточно здоров, чтобы поступиться кусочком на этот раз, он передал хлеб доктору. Она отломила меньше, чем в первый раз. Рой смотрел, как она жуёт и передаёт хлеб пожилому мужчине рядом с ней. — Я намереваюсь сделать то же самое, — продолжила она. — Я собираюсь жить с тем, что сделала. Легко и приятно не будет, и, наверное, я буду презирать себя всю свою жизнь. Но я хотя бы смогу сопровождать мою дочь. Увижу, как она станет взрослой, найдёт любовь, родит детей. Я должна ей это. Или, скорее, это моя обязанность. Ты из всех людей должен понять это. Сидя в молчании, Рой не мог не впечатлиться. Он понимал. В некоторых людях сильна была воля к жизни, и, верно, это было у них двоих общим. А её твёрдая, как скала, убеждённость напомнила ему об одном светловолосом лейтенанте. Прислонившись к стене, Рой улыбнулся. — Тогда, думаю, нам нужно просто найти способ выбраться отсюда, — высказался он устало. Хотя он бодрствовал недолго, он опять чувствовал себя утомлённым. Странно. Должно быть, в хлеб что-то подмешали. — Если тебе придёт в голову что-то, до чего я ещё не додумалось, я очень удивлюсь, — ответила доктор, чья улыбка обнажила посеревшие зубы. Мгновение спустя улыбка угасла. — А пока что, боюсь, мне придётся продолжить делать то, что я делаю. Если я в какой-то момент остановлюсь или откажусь, они просто убьют нас всех. Кивнув, Рой признал здравость её логики. Но это не означало, что она должна была ему нравиться. Они вступали в очень запутанные отношения, доктор и Рой. — Как тебя зовут? — вдруг спросил он. Доктор опять улыбнулась ему, но её взгляд и голос вновь стали серьёзными. — Будет лучше, если не узнавать меня слишком хорошо, солдат, — сказала она. — Я уже рассказала тебе слишком много. Просто зови меня Док. Рой недоумённо поднял бровь: «Зачем же тогда рассказала?» — Отчасти потому, что ты спросил. Но ещё… Я думаю, ты можешь помочь нам, — она прервалась. — Я думаю, ты можешь помочь мне, — сказала она с чем-то, подобным надежде, но разум Роя пустился в подозрения. — Помочь тебе с чем именно? Улыбка пропала с её лица, пока она следовала по пути его мыслей. Будет ли она его союзницей, сестрой по оружию, сражающейся против их тюремщиков? Или он будет лишь одной из её отчаянных попыток вернуться к дочери и очередным шагом к конечной цели Часовых? — Думаю, мы поймём это со временем, солдат.