Гермиона выскользнула из тёплых объятий сна с первыми лучами солнца, но совершенно не хотела открывать глаза. Ладонью она ощущала дыхание мужчины, и воспоминания постепенно начали возвращаться в её разум одно за одним, но затем картинки сменились ощущениями, которые она испытывала, засыпая на груди мага и они пересилили весь сюрреализм происходившего вчера. Волшебница приоткрыла глаза, залюбовалась точёным профилем блондина, спящего на спине, а затем опустила взгляд ниже, имея наконец возможность рассмотреть истерзанное старыми шрамами и новыми царапинами тело мага. Вся его, неприкрытая покрывалом, грудь была изуродована рубцами разных размеров. Какие-то были слегка покрасневшими, до конца по цвету не слившимися с кожей, а другие, по всей видимости, самые старые белели грубыми полосами.
— Красиво? — хриплый после сна голос Люциуса нарушил царившую в спальне тишину, на что гриффиндорка лишь подняла на него полный сочувствия взор. Малфой криво усмехался, но она чувствовала боль, которую он испытывал до сих пор, и очень хотела помочь.
— Я залечу их… — прошептала она, — а те, кто сделал это получат сполна, я обещаю.
Волшебница говорила с непередаваемой гаммой нежности, сожаления и горечи. Сейчас ей было не важно, кто этот мужчина и что он сделал, никто не заслуживал подобного.
— Я обещаю, Люциус.
Эта совсем молодая, но такая храбрая девочка привстала на кровати и медленно, словно раздумывая, стоит ли делать это, коснулась покрасневшей от вчерашних пощёчин скуле мужчины и поцеловала, словно хотела этим исцелить его израненную душу. Он не оттолкнул её, а напротив — ответил, но слишком быстро разорвал поцелуй.
— Почему я не могу ненавидеть тебя как раньше, Гермиона Грейнджер? — задал вопрос маг. Он смотрел серьёзно, будто действительно ждал ответа, но никто во вселенной его не знал. — Ведь я совершенно не люблю тебя, и никогда не буду, но тем не менее мне хорошо с тобой.
— И я не люблю тебя, — спустя секунды молчания, которые казались вечностью, вторила ему Гермиона, — ты ужасный человек, Люциус Малфой, но я хочу, чтобы ты увидел, как прекрасна жизнь без ненависти, и быть может, это знание хоть немного изменит тебя.
— Я уже прожил большую часть отмеренного мне времени, Грейнджер, и всегда был таким, как сейчас, неужели ты настолько оптимистична? — усмехнулся маг, рассматривая узоры на гобелене.
Продолжать бессмысленный разговор девушка не хотела, поэтому встала с кровати, потянулась и ощутила, как сильно болит её тело после вчерашнего. Достав из шкафа новую маггловскую футболку на смену разорванной, накинула на себя и направилась в лабораторию за так удачно сваренными несколько дней назад заживляющими мазями.
— Ты уже меняешься, — улыбаясь, почти неслышно произнесла волшебница, закрывая за собой дверь спальни.
Люциус же остался в комнатах в одиночестве, но не хотел углубляться в мысли и отправился в ванную, смыть с себя последствия вчерашнего дня, а когда вышел, в комнате уже находилась Гермиона.
— Я принесла тебе мазь, она на тумбочке, — пожала плечами девушка, наблюдая, сколько новых синяков и царапин нанесла Люциусу вчерашним вечером, — извиняться за это я не буду, даже не жди. Ты вполне заслужил, — так как никакой реакции на её первые слова не последовала, Гермиона решила пошутить, дабы немного разбавить накаляющуюся обстановку, но затем сразу же скрылась за дверью в ванную комнату. Приняв душ, она обработала всё тело кремом, который приятно холодил кожу. Кровь из синяков начинала отливать прямо на глазах: в этом и была прелесть волшебных мазей, ведь обычные маггловские справлялись бы с подобным гораздо дольше. Обернувшись большим банным полотенцем, Грейнджер взглянула на себя в зеркало и, выходя из ванной, заметила, что Люциус всё ещё там. Он стоял к ней спиной, полностью обнажённый, заканчивая наносить крем на последние синяки и ссадины, но спина с воспалёнными полосами от ногтей Гермионы оставалась нетронутой.
— У меня нет глаз на затылке, но слух отменный, Грейнджер, — произнёс Малфой, совершенно не смущённый своей наготой, и обернулся, всё же обматывая бёдра полотенцем, за что Гермиона была ему очень благодарна.
— Я помогу намазать спину, — перевела тему девушка, набирая крем из своей баночки и подходя к магу со спины. Она тщательно обрабатывала царапины, то и дело цепляясь взглядом за шрамы, мужчина периодически раздражённо подёргивал плечом, когда волшебница задевала шрамы. Но в какой-то момент внимание Гермионы привлекло предплечье Люциуса, где раньше была чёрная метка. Однако сейчас на её месте был лишь большой пласт изуродованной кожи, кое-как заживший по краям. Она провела по нему пальцами и заметила, что Малфой-старший повернул голову в сторону, неодобрительно наблюдая за тем, что она делает. Гриффиндорке было неловко спрашивать, но маг осведомил её самостоятельно.
— Кингсли срезал её ещё в самом начале моего заключения, — его тон был напряжённым, а челюсти сжаты, и говорил он сквозь зубы.
— Срезал? — только и смогла спросить Гермиона.
— Ножом, — сплюнул Малфой, отдёргивая руку и перекрещивая обе на груди, — мне кажется, ты закончила.
Гермиона действительно как раз обработала последнюю царапину. Люциус щёлкнул пальцами, призывая домовика, который вместе со своим появлением принёс хозяину халат и мгновенно избавился от вещей, разбросанных по полу, а затем исчез с приглушённым хлопком. Не говоря ни слова, мужчина направился к выходу из комнат, и девушка не стала его останавливать.
В её голове скопилась целая туча мыслей, но она постаралась совладать с ними и вычленить нужные. В первую очередь было необходимо предпринять что-либо, что могло бы помочь избавить Люциуса от шрамов, но зелий или заклинаний, которые могли помочь в столь трудной ситуации, она не знала. Девушка конечно могла бы купить их в открытом доступе, но это бы вызвало подозрения, поэтому данный вариант пришлось отбросить в сторону. За время пребывания в поместье, она прочла огромное количество литературы по колдомедицине и зельеварению, но для всего, что там было написано необходимы были либо достаточно редкие ингредиенты. Их не было в лаборатории Мэнора, а покупка также привлекла бы внимание, ведь за любыми расходами Гермионы на время курирования бывших заключённых наблюдало Министерство. Оставался лишь один вариант, которого Гермиона больше всего хотела избежать.
Закусив губу, она подошла к большому бельевому шкафу, открыла один из ящиков и достала из него небольшую шкатулку. Девушка прошептала пароль, и коробочка открылась. Внутри лежал свёрток атласной ткани, раскрыв который гриффиндорка извлекла на свет маленькое серебряное зеркальце, украшенное маленьким изумрудным камешком. Убрав обратно шкатулку, Грейнджер присела на кровать, нерешительно водя кончиками пальцев по стеклу, но затем глубоко вздохнула и произнесла заклинание, трижды постучав по изумруду кончиком палочки.
Зеркальце помутнело, но ничего не происходило и Гермиона уже хотела убрать его, как вдруг в отражении появилось до боли знакомое мужское лицо.
— Доброе утро, профессор, — нерешительно поздоровалась волшебница. Все слова мигом улетучились, ведь она до самого конца не верила, что получит ответ.
— Доброе, мисс Грейнджер, — глубокий бархатистый голос внушал уверенность, и девушка расслабленно улыбнулась.
***
Люциусу было о чём подумать и он, выйдя из покоев волшебницы, хотел было отправиться в свои комнаты, но вдруг передумал, спустился по лестнице вниз и направился в сторону библиотеки, но не дошёл до ней. Проходя мимо череды комнат, его взгляд зацепился за родовой гобелен, и Люциус, резко остановившись, присмотрелся к нему, безошибочно находя две пустые рамки около своего портрета. Задумавшись на несколько мгновений, он шире отворил дверь и вошёл внутрь, не отводя взгляда от гобелена. Его рука сама потянулась к тому месту, где раньше были портреты его жены и сына. Он провёл кончиками пальцев по густому ворсу и со всей силы ударил кулаком о стену, внезапно погружаясь в болезненные воспоминания.
***
23 ноября 1998.
Министерство Магии, зал суда №10.
Тускло освещённое помещение наполнял гомон людских голосов. Все скамьи, возвышающиеся у стен амфитеатром, были заполнены людьми, а в центральной ложе восседал Визенгамот в полном составе. Трёх краткий стук молотка заставил всех мгновенно стихнуть.
Тяжёлая дверь зала суда со скрипом открылась и оттуда появилось четверо мракоборцев вели скованного по рукам и ногам Люциуса Абраксаса Малфоя. Мужчина выглядел плохо, так как уже больше полугода находился в предварительном заключении на время судебных процессов. Кожа его потускнела, волосы потеряли былой лоск, а лицо, покрытое мелкой щетиной, осунулось, но всем своим видом маг старался демонстрировать стойкость и высокомерие. Конвой подвёл его к креслу в центре зала, и как только мужчина расположился в нём, то дополнительные цепи сковали его повторно, не позволяя встать. Блондин сидел, гордо подняв голову и не произнося ни слова.
Холодным, полным злобы и высокомерия взглядом глаз цвета свинцовых туч он обвёл всех членов Визенгамота в мантиях сливового цвета, затем журналистов, заполонивших огромную часть зала, а затем и простых обывателей, пришедших посмотреть на последнее судебное заседание по делу Малфоя-старшего.
В первом ряду правой ложи сидела его супруга с сыном, которые присутствовали на каждом процессе, но в этот раз избегали взгляда Люциуса. Мужчина слегка нахмурился, но в этот момент помещение огласил голос судьи, в роли которого теперь выступал Кингсли Бруствер — нынешний Министр Магии.
— Судебное заседание номер триста девяносто четыре, созванное для вынесения приговора по делу Люциуса Абраксаса Малфоя объявляю открытым.
В этот момент в зале воцарилась полнейшая тишина, даже вспышки колдокамер перестали сверкать в полутьме.
— Визенгамот рассмотрел все детали дела Люциуса Абраксаса Малфоя, но… — на несколько секунд помещение вновь погрузилось в звенящую тишину, — в зал приглашается Нарцисса Малфой, предварительно ходатайствующая дать ей слово.
Присутствующие практически синхронно охнули и со скамьи поднялась худощавая женщина, направившись за трибуну, расположенную справа от кресла подсудимого. Люциус лишь сильнее нахмурился, не совсем понимая, что происходит. Волшебница некоторое время молчала, собираясь с мыслями, но затем подняла взгляд и заговорила.
— Уважаемый судья и члены Визенгамота, в связи с тем, что я и мой сын Драко Люциус Малфой признаны невиновными за оказанную помощь в победе над Лордом волан-де-Мортом и дачу важных показания для поиска поимки его последователей, я прошу у суда защиты для нас.
По залу раздался шепот, казавшийся в этот момент оглушительным. Самопишущие перья скрипели, делая наброски громких статей, а колдокамеры засверкали, делая снимки.
— Тишина! — провозгласил Кингсли Бруствер, — Миссис Малфой, вы говорите о программе защиты свидетелей, организованной для семей Пожирателей Смерти, я верно вас понимаю?
— Да, господин Министр.
Женщина всем своим телом чувствовала, как взгляд супруга прожигает её насквозь, но так и не нашла в себе сил посмотреть на него. Руки, лежавшие на трибуне, были сцеплены в замок и слегка подрагивали от напряжения. Люциус попытался вновь найти среди присутствующих в зале своего сына, но там, где он сидел несколько минут назад было лишь пустое место.
Малфоя-старшего переполняла ярость и боль предательства самых близких ему людей, она полыхала внутри, желая вырваться наружу и разнести тут всё до самого последнего камня, но оковы сдерживали любое движение и попытку колдовать, поэтому единственное, что ему оставалось — держать лицо, словно ничего не произошло.
— Миссис Малфой, суд готов предоставить вам и вашему сыну такую возможность, это всё?
— Да, господин Министр.
— Вы можете быть свободны, а суд приступает к голосованию по поводу вынесения приговора Люциусу Абраксасу Малфою.
И женщина ушла, а блондин лишь смотрел ей в след, ощущая, как на его сердце начинает гнить огромная рваная рана. Вынесения приговора и голосования маг уже не слышал, в его ушах шумела кровь, а перед глазами словно зацикленный фильм проносились слова Нарциссы.
Тем не менее, решение Визенгамота о виновности подсудимого было единогласным и после заседания лорда Малфоя направили отбывать свой срок в Азкабане.
А спустя несколько месяцев, во время очередной пытки над Люциусом, Кингсли в порыве злости проговорился, что Цисса и Драко бесследно исчезли, так и не вступив в защиту свидетелей. Но перед тем, как пропасть, Нарцисса, отправила министру письмо, где в красках расписала все грехи своего мужа, о которых не знал никто, кроме неё и ещё нескольких пожирателей, чьи имена она указала, но ради своей безопасности она не могла говорить об этом на суде. В самом конце своего письма женщина просила никогда не искать её и Драко, а самого Люциуса приговорить к казни, используя её письменные показания, подписанные кровью, что по сути является обетом правды, как доказательство вины.
Однако спустя годы её просьба не была выполнена, так как обстоятельства обязывали Кингсли сохранять жизнь оставшимся потомкам «чистой крови» ради поддержки магического резерва Британии, ибо за шесть лет бесчисленных казней чистокровных магов он сильно иссяк.
Письмо же было сожжено, как единственная улика, а упоминание об этом сохранилось лишь в личном деле Люциуса Малфоя, которое было доступно крайне узкому кругу людей.
Но с момента того самого случайного откровения беловолосый маг ни на секунду не забывал о том, как его предала собственная супруга и сын, одним куском пергамента отправив на смерть.
