Пять стадий принятия неизбежного: Отрицание Гнев Торг Депрессия Смирение
***
POV Люциус Малфой Я не встречал таких как Она. В моей высокомерной голове просто не укладывался факт, что такие существуют. Эта девушка была чувственной, искренней, открытой, и до безумия доброй даже ко мне, человеку, который был полной её противоположностью и причинил ей столько боли, сколько не причинял никому. Я приказывал убивать её близких, оставляя за собой лишь реки крови. Я всю свою чертову жизнь нёс в себе ненависть к таким как Она. Возможно я вижу лишь то, что хочу видеть, но тем не менее, не могу насмотреться. Мысль о том, что Она — мой мираж, такой желанный оазис среди пустыни, который в любое мгновение может исчезнуть, и чтобы не разочароваться, я не хочу приближаться к нему, все чаще проскакивала у меня в голове. Каждый клапан моего сердца ненавидит таких как Она. Слишком чистых душой, слишком положительных, слишком альтруистичных. Она даёт мне шанс, который я не хочу использовать. Она верит в то, что я могу стать лучше делает для этого всё возможное со своей стороны. Но я не хочу меняться. Я не хочу поддаваться соблазну, не хочу вновь доверять, чтобы потом пожинать плоды предательства. Каждый способен накинуть 30 сребреников ради чего-то большего. Но вдруг Она — это дар свыше, не предназначенный для меня, но каким-то чудом, глупой ошибкой Госпожи Фортуны, доставшийся именно в мои руки. Вдруг Она — моё искупление. Последний и единственный шанс. Тысячи раз я ошибался, миллионы поступал неправильно, но ни одного раза я не считал, что неправ. Я принимал решения, которые, казалось, вели меня навстречу к мечте. Каждый раз я ощущал, что нашёл свой путь. Думал, что иду прямиком к цели, но в те моменты, когда оставалось всего лишь сделать пару шагов и вот-вот я окажусь на вершине — я срывался и падал. Летел в пропасть со скоростью света и почти разбивался, но что-то всё же спасало меня. И спасло в этот раз. И если тогда моей алчной натуре было откровенно индифферентно на то, как она спасалась, то сейчас я знал, благодаря кому не разбился. Это была Она. Она спасла меня, протянув свою нежную ручку. Гермиона, мать его, Грейнджер – самая известная и сильная грязнокровка – стала моим спасательным кругом. Моей личной индульгенцией. Эта чувственная, но волевая девушка буквально вдохнула жизнь в мою полумертвую душу своими поцелуями, уничтожила ноющую боль своим сладким молодым телом и поселила в моей искалеченном сердце уголек надежды своей искренней заботой. Так может стоит попробовать поверить такой как Она? Я прожил уже слишком долго и испытал то, что под силу не каждому. Мое больное самолюбие пело себе дифирамбы о собственном всесилие и несокрушимости. Я считал себя всемогущим. Меня растили таким: наследником великого рода, лидером, который станет достойным носителем древней крови. С пеленок мне вталкивали в голову всё для того, чтобы я мог приумножить славу и богатства Малфоев, подобно своим предкам. И я был таким, меня уважали, боялись, чтили. С моим мнением всегда считались, но я всё потерял, поверив безумному фанатику с непомерными амбициями. Мое бренное тело лишилось всего, чем я жил: семьи, влияния, достоинства. Мне больше нечего терять, так почему же я так противлюсь своим слабостям? Точнее, одной слабости — темноволосой магглорождённой ведьме? Ей, которая одним лишь своим появлением способна наполнять всё вокруг светом, даже если находится в полной темноте. Так быть может, поддавшись этому соблазну, я обрету что-то действительно ценное? Я не знаю. Но я хочу. Хочу хоть раз поступить так, как чувствую, а не так как должен. Возможно тот свет, который Она излучает, сожжёт меня, оставив лишь горстку тлеющего пепла, а может, подобно путеводной звезде укажет дорогу. Я хочу узнать, что будет. Несмотря, на закостенелые принципы, оковами удерживающие меня от одного единственного шага к свету. Возможно, этот шаг окажется последним, и я вновь сорвусь в пропасть, наконец-таки разбившись, а может и нет. Я хочу знать. Вафли просто таяли во рту, вкус нежного теста и кленового сиропа смешивался со сладким запахом вишни, витавшим в воздухе. Мужчина долго рассматривал сад, погружаясь то в мысли, то в воспоминания. Когда-то давно, кажется, целую вечность назад, он безумно любил проводить тут время. Но сейчас он никак не мог прочувствовать то, что ощущал ещё в юношестве. Возможно, с годами он очерствел настолько, что даже самые яркие воспоминания, навеянные садом, не могли пронять мага сполна. Гермиона и Люциус молчали, находя в этой тишине успокоение, и обоим хотелось остаться в этом коконе умиротворения подольше. Девушка аккуратно положила голову на плечо мага и подогнула под себя ноги, устраиваясь поудобнее. Она слышала стук сердца мужчины: сейчас он был ровным и спокойным, что говорило о расслабленном состоянии Малфоя. Всё же, завтрак в вишнёвом саду оказался хорошей идеей и Гермиона улыбнулась своим умозаключением. Блондин взглянул на то как гриффиндорка расположилась на нём и, подумавши пару секунд, приобнял её за плечи, закинув ногу на ногу для более удобной позы. Всё это ощущалось каким-то привычным, казалось, что всё должно быть именно так. Ведь когда-то давно ему уже было так хорошо, однако с другой женщиной. И тогда Малфой наивно верил, что так будет всю жизнь. Но Судьба оказалась весьма капризной чертовкой, решившей вдоволь поиграть с его жизнью. Однако такие мысли были слишком болезненными для Люциуса и он, дабы не портить этот шаткий момент умиротворения, отогнал их в сторону. Они просидели так достаточно долго, думая обо всём и ни о чём одновременно. Свежий воздух, пение птиц и тепло человеческого тела сморили волшебницу, и она заснула, положив руку на ногу мужчины. Люциус же, заметив это, усмехнулся и, посидев ещё некоторое время, для того чтобы гриффиндорка погрузилась в крепкий сон, аккуратно приобнял её обеими руками и c лёгкостью поднял, собираясь отнести в поместье. От смены позы Грейнджер буквально на мгновение вынырнула из объятий Морфея, но негромкое: «Спи, Гермиона», произнесённое мужчиной, подействовало на неё как снотворное и она вновь провалилась в беспамятство, лишь поудобнее положив голову на грудь мага. Волшебница была очень лёгкой, даже учитывая, что Люциус так до конца и не восстановился после Азкабана. Поэтому он без труда донёс её до покоев. Там он аккуратно уложил расслабленное тело девушки на постель и уже собрался уходить, но девушка, сквозь сон прошептала: «Останься». И Люциус остался. Однако сон к нему не шёл и он, взяв недочитанную Гермионой книгу одного из маггловских классиков, расположился рядом, вчитываясь в замысловатые стихотворения. Маг изучал книгу достаточно долго, наслаждаясь, величественными метафорами и стилистическими приёмами француза, однако ближе к концу книги он наткнулся на стихотворении, которое очень его зацепило. Я встретил женщину. Изящна и стройна, Придерживая трен рукой своей точёной, В глубоком трауре, печалью воплощённой Средь уличной толпы куда-то шла она. Я вздрогнул и застыл, увидев скорбный рот, Таящий бурю взор и гордую небрежность, Предчувствуя в ней всё — и женственность, и нежность, И наслаждение, которое убьёт. Внезапный взблеск — и ночь!.. Виденье красоты! Твой взор — он был как жизнь, промчавшаяся мимо. Увижу ль где-нибудь я вновь твои черты? Здесь или только там, где всё невозвратимо? Не знала ты, кто я, не ведаю, кто ты, Но оба знали мы: ты мной была б любима! — Прекрасное стихотворение, не правда ли? — Люциус, не сразу заметивший, что девушка уже несколько минут безмолвно наблюдает за ним, задумчиво поджал губы, ожидая дальнейших слов волшебницы, — в нём Бодлер говорит о несбыточности некоторых наших желаний, но тут я всё же не могу с ним согласиться. Ведь я всегда добиваюсь того, что хочу, даже если это кажется абсолютно невозможным. Люциус смотрел на неё со странной смесью заинтересованности и удивления. Последние слова гриффиндорки вновь заставили его сравнить Гермиону с молодой Беллатрисой, ведь тогда урождённая Блэк жила именно таким девизом. — Большее предпочтение я отдаю другим строкам Бодлера, хочешь услышать? — бесстрастно поинтересовалась ведьма с хитрой улыбкой на губах, на это Малфой лишь кивнул и отложил книгу в сторону, в ожидании смотря на девушку. — Мне факты кажутся какой-то ложью шумной, — с придыханием начала Гермиона, одним плавным движением оказавшись на бёдрах мага. —Считая звезды в тьме, я попадаю в ров… — её пальчики аккуратно прошлись по пуговицам его рубашки, расстёгивая парочку с самого верху. — Но Голос шепчет мне: «Храни мечты, безумный! — девушка наклонилась к лицу мужчины, и когда между их губами оставалось пару миллиметров, она подалась в сторону, прошептав строчку около его уха, аккуратно заправив за него белоснежную прядь. — Не знают умники таких прекрасных снов…» — заключительные слова были сказаны прямо в губы Люциуса, которые тут же втянули её в поцелуй. И впервые он был осознанным, без примеси злости или отчаяния. Сейчас они наслаждались друг другом по-настоящему, словно пробовали свои чувства на вкус. В их сердцах медленно зарождалась страсть, но она не охватывала их с головой, а лишь подогревала, обещая истинное наслаждение. Губы, руки, тела — они сливались в одну эфемерную субстанцию, заполняющую пространство вокруг, делая всё абсолютно неважным. Они двигались в унисон, подобно ни на секунду не останавливающимся потокам горных рек. Их тела то сливались воедино, заставляя ощущать друг друга каждой клеткой кожи, то разделялись, но лишь для того, чтобы воссоединиться вновь, дополняя друг друга как инь и ян. Тёмный по своей сущности Люциус наполнялся источаемым Гермионой светом, стоило ему лишь коснуться её гибкого и податливого тела, а она в свою очередь трепетала от каждого горячего поцелуя, которым маг оставлял на её коже. Тело сейчас словно не принадлежало ей, находясь во власти сильных умелых рук, которые будто сталкивали её в пропасть безумного наслаждения, но каждый чёртов раз подхватывали, не давая вдребезги разбиться. Гладкий шёлк простыней обволакивал приятной прохладой пылающее тело Гермионы, перед глазами плыл туман, в котором она могла разглядеть лишь сияющие серебристые глаза аристократа, нависшего над ней подобно самому змею искусителю, низвергшему первых людей из райских кущ, и она не могла не поддаться соблазну, отдаваясь тому без остатка, не боясь взять на себя этот грех. Его губы, которые, казалось, не пропускали ни единый дюйм её тела, заставляли волшебницу судорожно вздыхать, всё внутри сжималось и распадалось на атомы, но снова становилось единым целым, чтобы испытать эти ощущения вновь. Это казалось нескончаемой сладкой мукой, служившей наказанием за прошлую непокорность. С каждым выдохом девушка погибала, но возвращалась к жизни, не в силах отказаться от удовольствия. — Молю тебя… прекрати меня… мучить, — простонала Гермиона, когда руки Люциуса почти невесомо прошлись по внутренней стороне её пылающих жаром бёдер и их тут же сменили губы, — я не могу… терпеть это… — Умри ты в моих руках хоть сотню раз, всё равно попросишь ещё, ведь так? — лукаво поинтересовался змей, кончиком языка проводя по коже её бедра в том самом месте где сейчас бешено билась артерия, — ответь, ведьма. — Да… прошу… — Что ты просишь? — всё таким же соблазнительным голосом молвил этот мужчина, проникая двумя пальцами в её сочащееся соками возбуждения лоно. — Прошу ещё… — Громче, Гермиона, громче… — протянул Люциус, мучительно медленно двигая тонким гибким пальцами внутри неё и наконец задевая ту самую точку, которая заставила волшебницу с высоким стоном выгнуться на постели, в попытке судорожно свести колени. Но Малфой не дал ей сделать этого. — Ещё, чёртов мерзавец… ещё! — выкрикнула обессилившая волшебница, ладонями сминая простыни. Мужчина склонился над бёдрами молодой ведьмы и губами коснулся средоточия её желания, начиная ласкать его, вырисовывая там невообразимые узоры, подобно горячим языкам пламени, заставляющим Гермиону сгорать сначала от накатившего стыда, а затем сменившего его экстаза. Помутившееся сознание взорвалось миллиардами ярких искр, жар заполнил всё её тело и Гермиона забилась в сладострастной агонии, одной рукой хватаясь за голову мага, а второй за изголовье кровати, сжимая его до побеления костяшек. Мужчина отстранился, его ладони обхватили обезумевшую от наслаждения ведьму за бёдра и притянули к себе. Гермиона не осознавала ничего вокруг себя. Она не помнила того момента, как Малфой избавил её от одежды и когда разделся сам. Но сейчас нагой мужчина возвышался над ней, как над покорной и готовой на всё ради удовольствия нимфой, а она взглядом умоляла взять себя, желала отдаться без остатка лишь бы ещё хоть раз увидеть перед глазами фейерверк разноцветных искр. — Тебе надо лишь попросить, ведьма, — хрипло прошептал он ей на ушко, слегка прикусывая мочку уха, — всего три простых слова, и я дам тебе то, чего ты так хочешь, — он упивался своей властью над ней, хотя сам еле сдерживался, но желал, чтобы она отдалась ему не только телом, но и душой. — Возьми меня, Люциус, — сквозь прерывистое дыхание, простонала она, и он взял. Сначала медленно, затрагивая каждый миллиметр её лона, заставляя гриффиндорку сжиматься, задыхаться, вновь выкрикивая мольбы. И он не смог устоять перед её просьбами, с придыханием срывающимися с обкусанных в порыве страсти губ. Теперь она отдалась ему сполна, не ведая, что это не конец, а лишь начало чего-то большего, однако этого не знал и сам Люциус.